Текст книги "На краю времени (СИ)"
Автор книги: Янина Жураковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Тренированный мозг анализировал ситуацию с невероятной быстротой. Основные нервные узлы, направление удара с поправкой на неудобное положение тела, близость противника, временное ограничение собственных физических возможностей... 'Снежинка' протестующе заверещала – старый биоимплант не выдерживал перегрузок.
– Наши жизни принадлежат Велсс-та-Нейдд, – с каким-то непонятным выражением произнес Лоорт – спокойно, словно заученный урок. – Но империя и император – не одно и то же. Его высочеству... хотел сказать, тэй ару, понадобятся помощники, когда он соберется отвоевывать себе трон. В гвардии для меня никакой перспективы нет. К тому же, как выяснилось... – он сделал паузу чуть длиннее первой, – что я до странности привязан к своей семье. Особенно к отцу. И мне не доставит никакого удовольствия видеть его голову на Стене Плача. Сами знаете, энорэ, тэй ар может позволить себе благородство, но лаисс аром двигает только необходимость...
Уверенность, вот что это было. Не почти фанатичная вера во всесилие первого наследника, которую Шэрди с неудовольствием признавала за собой, а холодная, расчетливая уверенность в способности тэй ара подняться над обстоятельствами и изменить их в свою пользу. И в том, что князь ди Нарговайен примет выбор сына, как свой собственный. Лоорт исчез; его место занял кто-то другой, мудрый и отрешенный, который полагался только на проверенные факты и делал из них далеко идущие выводы. Но выводы эти были таковы, что ему не требовалось догадываться и строить предположения. Он знал наверняка.
Освещение начало восстанавливаться: зажглись несколько ламп в глубине коридора, и мрак неохотно отодвинулся в углы. Откуда-то слышался тихий, на грани слуха, не то звон, не то шелест, и запрокинувшей голову Шэрди на миг показалось, что она видит, как в разбитой лампе срастаются друг с другом кусочки пластика и проводов. Нанозонды в дарните – бред безумного ученого? Как бы не так... Лоорт сидел перед Шэрди на корточках, терпеливо ждал ответа. 'Любуйтесь, рядовой. Не каждый день можно увидеть, как командир теряет ориентиры... Где бы здесь повеситься? – мрачно спросила себя Шэрди. Список 'за' и 'против' всё ещё моргал в уголке сознания, но как-то неуверенно, затем начал тускнеть, и в какой-то момент потух, словно кончился заряд аккумулятора в датападе. – Не на чем... А, право, жаль'.
– Что скажете, Шэ... эхм, энорэ ар-лейтенант? – очень точно уловив момент, позвал Лоорт и снова отбросил со лба волосы странно неловким для него жестом. – Eisst a'li twesha? Хочешь дружить?
Нет, не то...
– Будешь моей подружкой?
Ардраджин. Родной, кажется, язык, а многозначность на многозначности. Хуже только энглейс, в котором даже разделения на 'ты' и 'вы' нет, и оттого в любом диалоге отчетливо сквозит нотка сумасшествия. То ли дело интерлингва, на которой уже через два месяца говоришь так, словно знала её всю жизнь. А ардраджин учишь десять оборотов, но стоит перейти на него в беседе, и кажется, что ведешь звездолет без поддержки компьютера и навигационных карт. 'Eisst a'li...' можно было перевести, как угодно, особенно при отсутствии 'nen' – мой, мне. Хотя как не переведи, интонации были до отвращения фамильярными.
– Хотите дружить, eish a'li, наглец, сопляк... – гневно начала Шэрди.
– Понял, понял, больше никаких стимуляторов, вам вредно перевозбуждаться, энорэ, – без малейшего раскаяния откликнулся юноша, и Шэрди вытаращилась на него, как девчонка, которую привели знакомиться с будущим женихом ('Что делать? Потупиться? Убежать? Поцеловать?'). Чтобы успокоиться, ей пришлось проделать ещё несколько медитативных упражнений. Ар-лейтенант могла вогнать своего подопечного по уши в тренировочную площадку, но в резвости языка Лоорт готов был поспорить с кем угодно. – Хорошо, хотите дружить?
Его голос чуть дрогнул... почти незаметно даже для тренированного слуха гвардейца, но... Шэрди присмотрелась внимательнее. Лоорт старательно удерживал на лице бесстрастное выражение, но его с головой выдавали подрагивающие губы и глаза, в которых поочередно мелькали испуг, напряженное ожидание и надежда. Мальчишка, проклятье, ведь совсем ещё мальчишка...
– Да, – просто ответила она и, нащупав его ладонь, коротко сжала. Лоорт просиял.
– А я могу называть вас по имени? – в его взгляде было столько надежды, что Шэрди едва не кивнула. Но тут же одернула себя: он для меня свой личный круг открыл, а теперь в мой влезть пытается?! Этого только недоставало! Ни за что не пущу! Пусть другие делают, что хотят, но в моём круге сердца есть место только для одного. И оно уже занято .
– Нет, – отрезала она резче, чем требовалось.
Лоорт нисколько не огорчился.
– А если... – заговорщически начал он.
– Нет.
– Можно тогда мне...
– Нет.
– Но хотя бы...
– Нет, Нарговайен!
Лоорт заботливо нахлобучил Шэрди на голову шлем и сделал странное движение, словно собирался подать руку, но потом передумал. Ар-лейтенант стиснула зубы. О, ради Создателя! Её не настолько сильно ударило, чтобы она не смогла самостоятельно подняться!..
От рывка, поставившего ее ровно, в глазах мгновенно запрыгали черные точечки, а по телу разлилась противная слабость, но Лоорт был начеку. Подставил плечо, помог удержаться на ногах. И с полной серьезностью сообщил:
– Ар-лейтенант, теперь я понимаю, почему вы выбрали тэй ара, а не меня. У вас тоже нет ни сострадания к себе, ни чувства юмора.
Замечание по поводу тэй ара Шэрди вынесла, не моргнув глазом. Почти не моргнув: 'И это заметил, маленький мерзавец!..' И с такой же серьезностью ответила:
– Жаль.
– Что жаль? – не понял высокородный смутьян.
– Жаль, что министр не придушил тебя до того, как ты научился разговаривать.
Лоорт имел наглость усмехнуться.
– На самом деле мама высказывала подобную мысль, но это предложение было им беспечно отвергнуто.
Выждав для верности ещё десять ардалей, Шэрди отпустила его плечо и сделала несколько самостоятельных шагов, пошатываясь и чувствуя себя, по меньшей мере, ветераном третьей галактической. Нет, ментальным ударам, определенно, не было места в её списке 'хочу испытать снова'.
– Тэй ар направился к коричневому сектору, – сообщил Лоорт ей в спину. – Вы ведь сможете его найти, энорэ ар-лейтенант?
Если бы Шэрди была гваньер, подобное отношение ей бы польстило. Но она была ардражди и поэтому ответила так:
– Да. Мне кажется, я знаю, где его искать. Вперед.
– Эхм... да. Я... Шэрди, я у вас позаимствовал на время часть снаряжения. Не хотите?..
Ар-лейтенант резко развернулась, не дослушав, что именно 'не хотите', и проглотила уже заготовленный ответ: Лоорт протягивал ей... её оружие. Игольники, пулеметатели, импульсный пистолет, тяжелый нож, метательные стрелки и даже маленькую 'оску' , которую она носила в потайной кобуре на лодыжке.
– От несчастной любви в нашем веке уже не стреляются, – авторитетно заявил Лоорт, и Шэрди поймала себя на диком желании расхохотаться.
Маячившая впереди черная дыра понемногу сворачивалась.
Глава 8
Чтобы пробить стену лбом, нужен или большой разбег, или много лбов.
Альберт Эйнштейн
Императорский дворец Аргеанаполиса прекрасен, если вы любуетесь им с точки зрения архитектуры. Он гостеприимен и просторен, если вы приходите в него открыто, через главные двери. И даже его подземные тоннели покажутся безопасными и приветливыми, если у вас есть такой проводник, как Альд. Но когда вы пробираетесь по ним тайком, с самыми, что ни есть кровожадными намерениями, и ручные фонари едва разгоняют непроглядную тьму, а вместо проводника у вас только старая голокарта, за которую переплачено втрое и, кажется, зря – дворец повернется к вам совершенно другой стороной.
И Ястеро, командиру 'Мстителей', одной из немногих уцелевших ячеек 'Детей Света', выпала честь проверить это на собственной шкуре.
Ястеро был акх'Тейрраном, бастардом древнего рода Тейрранов с Неасиса V. Мать, фельдшер в центральном госпитале Неасиса, умерла, когда Ястеро не исполнилось ещё и четырех оборотов, во время вспышки эпидемии лихорадки Фреля. Для отца, главного врача того же госпиталя, мальчишка значил не больше, чем ручные зверьки его старших сестер, постоянно вертевшиеся под ногами. Внимания ему уделялось ровно столько же, и когда однажды отец разбудил Ястеро среди ночи, наскоро одел, рассовал по карманам непонятные вещи и куда-то понес, мальчик сначала решил, что ему просто снится ещё один сон. Ястеро смутно помнил тихий гул моторов отцовского флайера , полутёмный бар, наполненный многоязычным говором, лязгающей музыкой, дымом курений, запахами разнообразной еды и алкоголя. Потом была какая-то комнатка с серыми стенами и низкими потолком. Яркий свет резал глаза, в приглушенных голосах взрослых сквозила нешуточная нервозность, а ладонь отца, непривычно ласково гладившая сына по голове, заметно дрожала. Ястеро уснул, уронив голову на отцовское плечо, а очнулся уже в крохотной каютке рудовоза 'Звездная пыль', полным ходом шедшего к столичной планете империи.
Под прикрытием госпиталя на Неасисе V располагалась одна из самых крупных в империи военных лабораторий по разработке бактериологического оружия. Эпидемия лихорадки Фреля, унесшая жизнь матери Ястеро и ещё двух миллионов людей, была вызвана модифицированным вирусом, созданным как раз в этой лаборатории и вырвавшимся на свободу в результате аварии. Тогда властям удалось скрыть причины эпидемии, но спустя три оборота исследования было решено свернуть: слишком много подозрительных пилотов, торговцев и просто туристов стало появляться на планете, лежавшей в стороне от основных звездных путей, бедной как на природные ресурсы, так и достопримечательности. А перемещение лаборатории неизменно сопровождалось тщательной зачисткой места предыдущей дислокации.
Главный врач и люди из персонала госпиталя, посвященные в тайну, были арестованы и пропали без вести. Их семьи приговорили к высылке в отдаленные провинции империи – и никто не видел этих людей после того, как последний поднялся по трапу корбезовского звездолёта.
Из всех неасисских Тейрранов уцелел только Ястеро, вместе с грузом саадайской руды попавший на Аргеанну.
Кредитные карты, данные ему отцом, забрал капитан 'Звездной пыли' – 'на лечение селективной амнезии', как он сам выразился. Он же привел мальчика к одному из офисов социальной службы, сунул ему фальшивое удостоверение личности, подтолкнул к прозрачным автоматическим дверям и ушёл, ни разу не обернувшись. Кажется, при этом он бормотал: 'Теперь я ничего ему не должен', – но за это Ястеро поручиться не мог.
Следующие полтора оборота Ястеро провёл в государственном приюте для сирот, узнав за это время о жизни больше, чем за предыдущие семь. Мальчишке, на которого прежде никто не поднимал руки, было трудно смириться с жизнью по законам волчьей стаи. Он не голодал, не носил обносок, но авторитет среди сверстников приходилось зарабатывать зубами и кулаками – а взрослые, наставники и учителя, не уставали натравливать детей друг на друга. Воспитанникам вдалбливалось, порой безжалостно, что никому и ничто в этом мире не дается просто так, и каждый стоит сам за себя. А, значит, им будет принадлежать только то, что они смогут взять – силой ли, хитростью, неважно – и удержать. Потому что у каждой вещи уже есть хозяин, а за прикрытой дверью всегда прячется ещё один претендент.
Через полтора оборота Ястеро сбежал, прихватив с собой четверых друзей и двести тысяч кредитов со счета директора. Спустя некоторое время мальчишки присоединились к подростковой банде, и в Аргеанаполисе стало на пять донных крыс больше.
Дно потому и называется дном, что там легко оказаться, но тяжело уйти. Лишь единицам это удается. Участь прочих – сдохнуть в каком-нибудь вонючем подвале от передоза 'ведьминой пыли', получить нож под ребро в пьяной драке или при дележе территории, стать мишенью для корбезовца, либо попасть под облаву и отправиться на Ранкран или Вотш в урановые шахты.
Ястеро уходить не хотел. 'Если я вам не нужен, то и вы мне не нужны', – с этой фразы начиналось каждое его утро, и заканчивался каждый вечер. О судьбе отца и сестёр подросток не знал ничего: в прессу информация об их гибели не попала и попасть не могла – империя умело хранила свои тёмные секреты. Со свойственной всем детям бескомпромиссностью Ястеро решил, что стал не нужен семье, поэтому от него попросту избавились. И поступил, как любой ардражди на его месте (хотя не признался бы в этом даже под пытками): отсек от себя прошлую жизнь. Отказался от данного имени. Утопил в ближайшей канаве Ястеро акх'Тейррана, вытащил из неё Ярка Бешеного. И высек на внутренней стороне черепа: 'Ненавижу всех ардражди'.
Шесть оборотов промелькнуло незаметно. Как и многих других до него, дно обтесало Ястеро, из растерянного, обозленного на весь свет мальчишки превратив его в вечно настороженного, угрюмого юнца. Дно научило его тому, чему не смог приют: не верить ни в Шак'хана, ни в Создателя, полагаться только на себя и радоваться тому, что имеешь – всегда находились крысы, двуногие и четвероногие, жаждавшие урвать кусок от его добычи. Когда в первый раз достаешь объедки из мусорного контейнера, это ранит гордость, но во второй раз становится легче, а на десятый уже неважно, что ты ешь, если оно съедобно – и Ястеро разучился быть брезгливым. А немногим позже – разучился плакать, звать на помощь и прощать.
Он был умным парнем. Он не дурманил мозг ни 'химией', ни 'натуркой', как большинство его сверстников, не прикасался к дешевым суррогатам алкоголя, не поворачивался спиной даже к проверенным людям, чтобы не подвергать их лишнему искушению. Но при всем своём уме Ярк Бешеный не замечал, что все окружающие видели в нем исключительно Ястеро акх'Тейррана, и что, отвергая своё наследие, он был ардражди в куда большей степени, чем многие добропорядочные граждане империи.
Вскоре после того, как ему исполнилось четырнадцать, его жизнь изменилась снова. Ястеро повезло. Или не повезло – с какой стороны посмотреть.
Во-первых, сразу после очередного ограбления его банду засёк наряд корбезовцев и загнал в ловушку, словно диких зверей. Впрочем, 'донные крысы' были достойны своего прозвища – словно крысы, безжалостные и жестокие, они не привыкли давать никому пощады и не надеялись на нее. Но посланный в Ястеро заряд был выпущен не из обычного корбезовского глакка , а из крриша, и, надолго парализовав, все-таки не убил. Во-вторых, Ястеро оказался в приёмнике-распределителе при детском центре корпуса безопасности, но вместо срока в колонии для несовершеннолетних, как все его подельники, получил направление в военный интернат. Чистокровность была написана у него на лице такими большими буквами, что разобрал бы даже малограмотный. И хотя поиск по генетической карте близких родственников не выявил, это не меняло того факта, что Ястеро был потомственным гражданином империи. А империя ревностно заботилась о своих гражданах. И, в-третьих, наставником, приехавшим забрать нового воспитанника, был никто иной, как Йоран Вингейт К'аддо. Он же – Зелгарис Призрак.
При первой встрече этот человек не понравился Ястеро настолько сильно, что подросток не смог отказаться от соблазна узнать получше назойливого старика. А через пять оборотов – стать одним из Светоносных и уйти в подполье вслед за учителем. Не потому, что вдруг проникся его философией – на самом деле, Ястеро воспринимал каждое слово Зелгариса с изрядной долей скепсиса. Идея пацифизма была не так уж плоха, но она не подходила для этой страны и этого народа. Ястеро был слишком ардражди, слишком рассудочен и логичен, чтобы не понимать тщетность усилий своих 'братьев' и 'сестёр'. Дезорганизовать власть с помощью террористических актов, подорвать доверие к существующему строю, а затем, когда колосс зашатается, выйти на трибуну во всем белом, и провозгласить век равенства, мира и справедливости. И белые вяхари взовьются над головой, из-за туч выглянет солнце, восторженные массы последуют туда, куда укажут им вдохновенные ученики Зелгариса, и воцарится счастье по всей обитаемой галактике, ибо нет страха в объятьях Создателя, только мир. Amein.
Дети Света были идеалистами. И потому представляли опасность не столько для империи, сколько для самих себя.
Три отдельные ветви власти, каждая со своими структурами. Священный Синод и Инквизиция. Две системы безопасности, имперская гвардия, Длани Императора... И эту мощнейшую бюрократическую структуру горстка людей, чей средний возраст едва перевалил на третий десяток, собиралась разрушить несколькими точечными ударами? Самоуверенно утверждая, что с гибелью императора империя падет сама собой?
Никто из Детей Света, ни один из ардражди, ниэри и гваньер, собравшихся под рукой Зелгариса, не хотел вспоминать, сколько никчемных правителей знала Велсс-та-Нейдд. И сколько раз, если верить их расчетам, она должна была превратиться в руины.
Лаисс ары сменяли друг друга, смещалась пирамида власти, но империя стояла. Да, она была несовершенна, ибо в этом мире нет ничего совершенного, но имела больше прав на существование, чем та республика, которую собирались возвести на её костях Дети Света. Демократия ни к чему хорошему не приводит, только к разброду в умах и государстве в целом; чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на Фёндарскую федерацию. А у пирамиды – самое прочное основание. Ястеро видел будущее, лежащее перед Светоносными так же ясно, как если бы обладал пророческим даром. Он знал, что все их старания бесполезны, потому что противника они себе выбрали не по силам. Плевать на достаток средств. Плевать на готовность выложить своими костями дорогу к светлому будущему. Он видел все... но не мог их бросить. Не мог прекратить попыток оттащить их от пропасти, в которую эти ясноглазые недоростки с такой готовностью норовили грянуться. В какой-то миг бестолковая толпа, в которой были и донные крысы, и благородные ардражди, и ниэри, и даже высокие ары, стала для него своей. Стала семьей. А семья, род и клан для ардражди превыше всего. Даже если он зовется Ярком Бешеным.
И кто бы знал, что самые хорошие речи всегда произносят скептики и пессимисты? Наше дело правое! Враг будет разбит! Ему два дня было стыдно нос высунуть из своей каморки, а ребята, которые знали его, как самих себя, только что на него не молились. Что хуже, маска пламенного идеалиста день ото дня становилась все привычнее, и порой сам Ястеро не мог сказать, где кончаются его мысли и начинается притворство. А Зелгарис ещё ракетное топливо в костёр подливал.
Учителей может быть много. Но Учитель – только один.
Зелгарис.
Седовласый, подвижный, он обладал удивительной харизмой, а добродушные серые глаза порой могли порой резануть не хуже иттийского клинка. Непревзойденный знаток человеческих душ, он был способен вытащить на поверхность то, что пряталось оборотами, и закормить собеседника туманкой до полусмерти, ни разу не произнеся слова 'нет'. Философия всепрощения, терроризм и мятеж против законного правительства – несовместимые понятия! – но ему удавалось совмещать их не только в проповедях. Он не боялся показаться слабым. Он не боялся выглядеть смешным. Он не боялся признаться в незнании. Он не боялся... Едва ли в галактике существовало хоть что-то, чего боялся старый ментат. Ни к кому Ястеро не доводилось чувствовать подобной приязни – сердитой, злой, похожей на плод тамранга – мякоть сладкая, но наткнешься на семечко – и челюсти сведет от горечи. Порой накатывало желание вцепиться зубами в горло старику и держать, пока чужая кровь не потечет по губам, пока не погаснет живой, ясный взор – но тут же сменялось отвращением и досадой на себя и свою пародию на самоконтроль. И любопытством.
Зелгарис был как секрет, обернутый в загадку, внутри которого прячется головоломка, и эта головоломка держала Ястеро крепче, чем самые прочные цепи. Это был вызов, а ардражевское – сколько бы он его ни отрицал – любопытство Ярка Бешеного не позволяло ему отказываться от таких вызовов.
То, что Зелгарис манипулировал им – как и всеми своими 'детьми' – лишь придавало этому вызову остроту. А старик именно манипулировал: если тщетность их борьбы была заметна Ястеро, Зелгарис не мог этого не видеть. Значит, он чего-то добивался... планировал что-то грандиозное...
И как всегда, стоило вспомнить Зелгариса, как вслед за ним выплывало другое имя, имя, которое Ястеро хотел бы выжечь из своей памяти, и сокрушительное чувство потери возвращалось вновь. Никс.
Ястеро был отличным воином, неплохим тактиком, но его стратегические таланты все товарищи в один голос называли: 'Никуда не годится, брат'. А Орск уточнял: 'Антиталант – как яблоко: либо он есть, либо его нет', и безжалостно растирал друга на симуляторах в межзвездную пыль. Ястеро отлично знал, где проходит его планка, и не пытался перепрыгнуть её, не лез в аналитики, но боевой группой руководил весьма успешно. И, примеряя свой опыт на империю, решение проблемы видел одно: не пытаться разрушить до основания существующий порядок, пресловутую 'пирамиду власти', а сместить её, заменив человека на вершине. В конце концов, так делалось и раньше: правящая династия менялась несколько раз, и не всегда во главе Велсс-та-Нейдд стояли потомки Коарветта. Правда, ни среди Детей Света, ни среди сочувствующих им Ястеро не видел человека, способного занять место на пирамиде. Зелгариса к ней нельзя было даже близко подпускать.
А потом появился Никс.
Философ.
Скептик.
Воин.
Ментат.
Командир.
Тот, кому подчиняются не по необходимости, а по собственному выбору. Тот, за кем идут в бой, даже если он не зовет. Человек, по слову которого ты, не колеблясь, ринешься даже под бластерный огонь, потому что знаешь, что и он так же за тобой бросится, и вытащит даже из самой Бездны.
Ястеро и не раздумывал – просто пошел за ним. Зелгарис был слишком погружен в философию и умосозерцание, слишком щедро раздавал вторые шансы и слишком легко посылал людей на смерть, Никс же был... Никс. С его мрачным юмором, злым сарказмом и подозрительностью, не знавший, что такое сострадание и гуманизм, и с безжалостностью хирурга отсекавший все лишнее. Как раз такой владыка требовался империи.
А ещё у него был хороший План. Так, во всяком случае, казалось Ястеро.
...план у ученика Зелгариса действительно оказался хороший. Совместная операция корбеза и Эр'гона, одновременные удары по всем базам и опорным точкам Детей Света, облавы и аресты, аресты, аресты... Зелгарис, брошенный в эрголитовую камеру. Эрна, подорвавшая собственный дом вместе с собой и корбезовской группой захвата. А Никс... Никса больше не было. И не было никогда...
Видит Создатель, еще ни разу в жизни Ястеро не испытывал такого беспросветного отчаяния, и никогда ещё ему так не хотелось сесть и разрыдаться. Но это было нельзя, никак нельзя... Мальчишки и девчонки смотрели на него, потому что кроме него у них никого не осталось. И у него не было никакого права на слабость.
Ястеро не обманывался относительно своих шансов – не то, что на успех, но хотя бы на выживание: удачный исход подобной операции был бы весьма сомнителен даже с прежними ресурсами и связями. Голос благоразумия (до отвращения напоминавший Ястеро его старшую сестру) настойчиво шептал, что спешить нельзя, надо переждать, затаиться в какой-нибудь глубокой тёмной яме, куда не полезет ни один корбезовец, а потом нанести удар и отомстить, отомстить за всех! Но другой, не менее настойчивый голос твердил, что промедление смерти подобно, что порой нужно отбросить логику и просто шагнуть вперед, рискнув всем – и победа будет твоей.
В этом, втором, сквозили до боли знакомые зелгарисовские нотки, прислушиваться к нему было опасно, не говоря о том, что совершенно нелогично, но когда и где ардражди отступал перед опасностью?..
Даже если он зовется Ярком Бешеным и имеет на руках почти бесполезные карты итримских тоннелей и ораву малолетних болванов на шее.
Все 'малолетние болваны' были на оборот-два старше Ястеро, но этот факт к делу не относился. Имела значение только цель и три кубика улучшенного 'сыра' в подсумке. Может быть, Ястеро и был отвратительным стратегом, но во взрывотехнике он разбирался отлично.
Молодой Тейрран почти машинально коснулся ладонью подсумка, а в следующий момент ему в спину врезался Кай, который пристально изучал тускло мерцавший планшет с копией карты, не обращая ни малейшего внимания на то, что находится вокруг него и под ногами. Пол тоннеля, сложенный из массивных каменных плит, кое-где покрытый неприятно светящимся мхом, был когда-то ровным, точно армейский плац, но ремонтных бригад древние тоннели не видели уже достаточно. От времени некоторые плиты просели, и образовавшиеся ямы до краёв заполнила тёмная мутная вода, другие же, напротив, приподнялись, а их выступающие углы превратились в серьезную угрозу для ботинок и больших пальцев незваных гостей.
Ястеро пошатнулся, но устоял на ногах, и, обернувшись, поддержал паренька под локоть, помогая ему выпрямиться. Тот, хмурясь, с недоумением взглянул на командира, точно не понимая, из какого темного угла вылез этот непонятный индивидуум и что ему нужно. Поправила антикварные очки, украшавшие переносицу, и снова уставился на планшет. Сверившись со своим, Ястеро двинулся дальше, подсвечивая себе примотанным к стволу импульсного ружья фонариком, а Кай вместо того, чтобы снова отстать, резво зашагал рядом, помахивая своим фонариком в такт шагам. Синеватый луч скользил по полу, по стенам, покрытым толстым слоем грязно-серой слизи, по тёмной поверхности воды, заполнявшей ямы, в которых копошились, отчаянно сражаясь за крошки пищи, какие-то мелкие беспозвоночные. Кай совсем было собрался наступить в ближайшую яму, и Ястеро машинально придержал его за плечо.
– Ближайший левый тоннель заканчивает тупиком, – под нос себе пробормотал парень, не отрывая взгляда от планшета. – Ещё десяток шагов, поворот и должны быть два тоннеля справа. Второй нам бесполезен, он уходит на восток, зато первый... что такое? – Изображение на планшете замерцало, и Кай недовольно забарабанил пальцем по сенсорной панели. Планшет не отреагировал. – Что за ерунда?! Ну давай же, проклятая развалина...
У Ястеро было своё мнение по поводу гваньерского способа наладки тонкой электроники, но он привык держать его при себе после случая, когда вместо ответа ему в ухо прилетел кулак. Кай для очистки совести хорошенько встряхнул планшет, но убедившись, что его верный помощник никак не реагирует, грустно вздохнул.
– Полагаю, цветовые отметки означали область неглубокого залегания, – резюмировал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Впрочем, только Ястеро находился достаточно близко, чтобы выхватывать осмысленные фразы из его невнятного бормотания. – Значит, мы уже рядом с цоколем; либо влияние дарнита, либо опять нгарт-поле включилось... причем не в обычный режим, если помехи идут... а это не есть хорошо. 'Или твой планшет наконец-то выработал свой ресурс', – мог бы сказать Ястеро, но именно сейчас ему как никогда хотелось промолчать. К тому же ардражди не был уверен, что голос не подведет его.
– То, что обмотано синей изолентой, держится вечно, – словно подслушав его слова, парировал Кай и сфокусировал взгляд на чем-то, находившемся рядом с правым ухом Ястеро. И тут же, без видимого перехода, спросил: – Носки запасные одолжишь?
– Что? – Голос, как и ожидалось, едва не сорвался, но Ястеро вовремя успел его выровнять.
– Носки запасные одолжишь? – терпеливо повторил Кай, рассеянно поправляя очки. – Я ботинком воды зачерпнул, хлюпает теперь. Воду я вылью, но носки все равно будут мокрые... Одолжишь?.. Хорошо, понял. Сказал бы сразу, что нет.
Ястеро несколько раз моргнул. Уследить за ходом мыслей Кая не каждому было под силу. Парнишка, такое впечатление, обитал в каком-то своём, доступном только ему мире, выглядывая в 'общий' лишь при крайней необходимости. Честный почти до бестактности, откровенный почти до бесстыдства, юнец с отчетливой безуминкой в глазах был такой же неотъемлемой частью Детей Света, как Зелгарис, Эрна, Вита... и тот. Он, как никто другой, умел молчать и задавать 'неудобные' вопросы. Находить скрытый смысл чужих поступков и делать совершенно иррациональные выводы из любой ситуации. Моментально замечать наблюдение и подрубать 'хвосты' – и отказываться носить какую-либо одежду кроме ядовито-зеленой, опасаясь нападения кныхчей-радоедов ('Радость они едят, понимаешь, Тейрран?'). И при полном отсутствии ментального дара отличалась почти инквизиторской интуицией, порой переходящей чуть ли не в ясновидение.
Все это в совокупности давало личность загадочную, неординарную – и крайне сложную в общении. Кличка 'Психо' приклеилась к Каю намертво. К нему относились с настороженным уважением ли, брезгливостью ли – и старались держаться подальше. Все, за исключением ментатов – те по каким-то непонятным причинам Кая обожали. Ведь не считать же зелгарисово 'Он всегда настоящий' подходящим объяснением?..
– Иногда я ненавижу нас, – тем же ровным, доброжелательным голосом неожиданно поведал Ястеро Кай, и прежде, чем юноша сообразил, как реагировать на подобное заявление, продолжил: – Мы все предатели, Ярк. Мятежники. Изменники родины. А Никс – молодец, долг выполнил... Жаль только, что он выполнил его так хорошо.
– Что?! – сквозь зубы прошипел Ястеро, которому в его нынешнем состоянии любое напоминание о проклятом Никсе было всё равно, что сунуть голову в работающий шуруповёрт. – Долг? Это долг?! Он предатель! Предатель!
Голос всё-таки сорвался, и Ястеро судорожно сглотнул, к яростной своей досаде отметив прекратившиеся шепотки. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что к их разговору прислушиваются все.
– Это как посмотреть, – легко отмахнулся Кай, которому до наблюдателей, как всегда, не было никакого дела. – В идеальном мире, конечно, Никс должен был искренне разделять наши убеждения, потому что они правильны и справедливы, и всем сердцем верить Зелгарису. Как ты, например.
'Как ты, например' по силе и красоте исполнения ничем не отличалось от эрниной затрещины. Ястеро сбился с шага, неловко переступил, балансируя на краю очередной ямы с водой и задел плечом стенку тоннеля, украсив рукав куртки противным склизким пятном. Выругался, отпрянул и почти по колено провалился в только что избегнутую яму, кишащую крошечными, безглазыми уродцами – единственными обитателями здешних тоннелей, кроме вездесущих шнорков и крыс. Позади кто-то нервно и очень тихо хихикнул. Ястеро, как и все ардражди, отличался чрезвычайно острым слухом и смешок расслышал вполне отчетливо.
