Текст книги "Метод Нестора (СИ)"

Автор книги: Яна Розова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Находка

На этот раз Вика поступила как настоящая шпионка. Снова ехать к Антону вот так, без звонка, не хотелось. Она немного подумала и в завершение своего первого визита позвонила с телефона Семенова одной своей подруге, чей аппарат был снабжен функцией определения номера.

Воспользовалась она своими сведениями на следующий день и нарвалась на озверевшего Антона.

– Ты звонишь, гадюка такая! – заорал он в трубку, когда она представилась. Семенов, не дожидаясь дополнительных расспросов, объяснил ей причину своего недовольства: – Как ты узнала мой адрес? И телефон? Я только утром понял, что ведь в гости тебя не приглашал! Значит, ты по номеру машины вычислила. А это можно только через ментов. Ты уже сдала меня?

– Подожди... – робко попыталась оправдаться Золотова, – мне сказали адрес по личной просьбе. Никто ничего о тебе не знает!

– Ага, не знает! – возмущался он. – Они уже все про меня знают!!!

– Постой, постой! Что знают? Ты чего-нибудь натворил?

Он выругался и бросил трубку. Вика скисла. Теперь доступ к секретным файлам ей закрыт. Гавкнулись все сведения про фирму шефа Семенова и про доктора... Неужели он и вправду убил врача? Семенов про суд говорил – так надо бы покопаться в подшивках, может, найдется что-нибудь интересное?

Но для начала позвоню-ка я Калачову. Если и он пошлет – пойду и удавлюсь!

– А, Золотова, привет, привет! – скучающий тон Виктора был просто как теплая вода после ледяной, которой ее облил Антон. – Что нового?

– Да, ничего особенного, – хитрила Вика. – Может, у вас есть интересные дела? А то писать нечего – одна скукота!

– Нет, ничего особенного для тебя нет. Как здоровье? – если разговор свернул на здоровье, значит, говорить он с ней не хочет. Спасибо еще, не ругается!

– Слушай, – тон Золотовой был такой небрежный, что обманывал её саму. – А тот последний водитель, Маликов, как? Струну-то нашли?

– Нет, не нашли. – Витя немного помолчал, а потом добавил, вроде как анекдот рассказал: – А ты-то права оказалась! «Фольксваген» Маликова нашли и по отпечаткам пальцев на баранке обнаружили угонщика. Просто хулиганы. Покатались и бросили!

– Так их арестовали? Что они сказали про машину?

– Что тачку нашли в лесу. – он вздохнул и лениво продолжил: – Увидели, как им сначала показалось, пустую машину. Влезли, там труп. Он завалился на сидении. Пацаны друг перед другом куражились – страх перед мертвецом не показывали. Самый бойкий отпихнул тело и сел за руль. Выкатились на шоссе, там решили труп выбросить. Остановились возле площадки, засыпанной гравием, на объездной. Вытащили тело, бросили.

А голову кто проломил?

– Ишь ты, запомнила! – слегка удивился Калачов. – Это в заключении ошиблись. Потом патологоанатом исправил. Он только задушен и больше никаких повреждений.

Вика немного успокоилась. Больше умных вопросов у нее не было. Хотя нет, по ходу дела нужно еще кое что узнать. Боясь вызвать огонь на себя, все же спросила:

– Так дело закрыто?

– Нет, – Калачов был терпелив как самурай под сакурой, – висит себе, кушать не просит...

– А струну нашли? – безбожно пользовалась его терпением Золотова.

– Нет, – Калачёв вдруг заторопился: – у меня перерыв намечается, извини, не хочу голодным остаться.

Вика поняла, что ее снова отшивают, только мягко, кошачьей лапкой. Но она и так выяснила достаточно. Сходив на второй, незапланированный перекур, прикинула, что будет делать в первую очередь для подтверждения своего предположения.

Место, где было обнаружено тело Руслана Маликова Вика знала хорошо. Это был участок метров в пять на обочине объездной дороги. Раньше, когда объездную прокладывали через лес, в том месте стоял вагончик рабочих. И потом, когда уже движение открылось, вагончик остался на своем месте. Его просто забыли убрать. Местечко присмотрели подростки и вскоре туда стали ходить компании. Даже Вика бывала на тех диких вечеринках пару раз, хоть уже и вышла к тому времени из подросткового возраста. Потом в том вагончике что-то случилось: кажется, кто-то неудачно ширнулся, и городская управа, наконец-то, распорядилась убрать рассадник мерзости и притон разврата с глаз долой.

Но есть такие места в мире, где все время что-нибудь происходит. То напали, то убили, то ограбили. Вот и площадка без вагончика сохранила свою нездоровую ауру. Гуляя по гравию, Вика попутно думала об этом. Но ее главной задачей сейчас было найти одну очень тонкую вещицу.

День был солнечный, хоть и холодный, а основным своим везением Золотова сочла отсутствие снега. Ему давно пришла пора, но зима все еще не торопилась. Протоптавшись на ветру двадцать минут, Вика начинала подмерзать.

Возле одинокой женской фигурки в коричневой стеганой куртке несколько раз тормозили машины. Сначала дядька на горбатой «Волге» спросил, не случилось ли чего, может, помочь? Вика вежливо отказалась и он уехал. Потом затормозил молодой мужик на подержанной иномарке. Он дружелюбно предложил подвезти Вику до города. Предложение было очень соблазнительное, но возвращение в город с пустыми руками в планы Золотовой не входило, а ждать бы он не согласился. Третий доброхот оказался самый настырный. Из окна очаровательной «Тойоты» высунулось красное лысоватое мурло и ухмыляясь сказало:

– Ты чо, красавица мерзнешь? Хахаль, типа, бросил? Давай согрею!

– Нет, – очень вежливо ответила осторожная Вика. Стекла серебристой машины были тонированы, поэтому она не могла быть уверена в том, что мурло приехало в одиночестве. Лучше его не раздражать. – Я здесь ищу свою собаку.

– Так, может, с тобой, типа, поискать? – лыбился мужик в «Тойоте». – я могу с тобой и по лесу, типа, пройтись! Хотя, я больше в машине люблю.

– Спасибо вам огромное, что остановились, – сказала Золотова, исподволь улавливая движение за темным стеклом заднего сидения. – Только моя собака чужих не любит. Знаете, это королевский вассершмассер, у него хватка двадцать пять атмосфер, больше чем у бультерьера. Он весит пятьдесят килограммов и только меня слушается. Сейчас выскочит из леса.

– А-а... – протянуло мурло, было заметно, что мысль о встрече с вассершмассером его немного встревожила. – Ну, ищи свою, типа, болонку...

Без всякого «до свидания» «Тойота» укатила восвояси. Вика, которая при разговоре с водителем невольно отступила на пару шагов назад, проводила машину прищуренным веселым взглядом и повернулась к лесу передом, к дороге задом. Она уже раз прошла по периметру гравийной площадки, но, наверное, надо еще разок.

Хотя зачем ходить по периметру? Тело-то вынесли в придорожную яму, а искомая Викой вещица, скорее всего, просто вывалилась вслед за телом. Яму Вика тоже осмотрела, но в ней была только грязь. А если предмет наш остался лежать где-нибудь между этой ямой и площадкой? Вот пойду шаг, два, рассматривая гравий, а потом и траву... Вот отведу взгляд, чтобы видеть боковым зрением, которое все воспринимает немного иначе. Так, ничего. Еще шаг и снова отвести глаза. Что-то тускло блеснуло? Совсем тускло, но это было! Было здесь? Не вижу. Ещё раз смотрю в сторону... Все, есть!

Тонкие слабые и замерзшие пальцы не сразу зацепили холодную металлическую нитку. Струна висела прямо на придорожном кусте.

1996 год

Вот они, девочки-девчушечки! Такие мне нравятся, таких люблю. Идут из школы, смеются. Говорят громко, возбужденно. Глазки блестят, губки пухлые, щечки такие, яблочками. Ох и сладкие, сладенькие яблочки мои! И все у вас нежное: и сисечки, и писечки – все люблю, все мне приятно. Эти грудки только подниматься начали: свежие, упругие, с мягкими такими сосочками. Как их тискать хорошо, как в ладонь ложатся мягко! И все тельце безволосое, нежненькое. Будто пирожок теплый. Пахнет кожицей молоденькой, березовым соком... Не то, что у баб взрослых, грубых, жирных. Как его мать, которая своим влажным местом похабным елозила по очередному мужику. Ненавидеть – и то чести много! Брезговать только можно этой похотью, этим смрадом соленым и терпким.

Девоньки мои – совсем другое! Они чистенькие такие, наивные, тепленькие. У них так глазки испугано моргают, когда я рукой щупаю их в промежности, а рука моя не грубая. И чего так пугаться? Мы же уже поговорили, побалякали. Знаю, как зовут мою девчурочку, знаю, что с мамой-папой живет. Вот только мамам-папам до них нет дела. Они работают. Денежки все зарабатывают. Но тогда и обижаться не надо, что доченька на стройке погуляла, да домой не вернулась!

Я вот свою далеко не пускал, много не позволял. Моя жена умерла при родах, но я как только доченьку на руки взял – так печалиться и бросил. Самые счастливые годы мои тогда прошли – пролетели! Она росла такой пухленькой, розовой, гладенькой! Глазки как вишенки, локоны льняные. Любил ее, ласкал, пестовал...

А как стала в бабу превращаться – так удушить хочется! Кобыла грубая, размалеванная. В дом каких-то слюнявых патлатых водит. Вопит там у них «Нас не догонят!», да еще что-то резвенькое. Но кто же вас догонять будет! Кому вы нужны? И шприцы в мусорном ведре и презервативы в унитазе. Тьфу! Да еще я и виноват оказался. Ни слова без мата не слышу. А когда же я плохому ее учил? Только ласкал, трогал так нежно, всегда думал о ней! С тех пор, как исполнилось ей четырнадцать, места себе не нахожу, ищу таких, как она в детстве была.

Только после каждый раз мучаюсь, терзаюсь, переживаю. Мне же тоже неприятно, мне же тоже выхода нет никакого... Это нелегко, но что, если прознают о нашем свидании? Ты такая еще юная, нас не поймут. Прости же меня, прости! Не хотел я шейку твою сжимать, ломать, давить! Но кто мне поверит, кому это докажешь? Душу не вывернуть, не дать, не поделиться! Я так хочу, чтобы ты жила, но я узнаю, узнаю тебя и в другой, как в тебе узнал. Узнаю по юбочке беленькой и колготочкам... Узнаю по волосикам пушистым, светлым, вьющимся у лба и на висках колечками. И пусть не один месяц пройдет, пусть даже и год и два, но потом я снова увижу тебя, подойду, позову.

Знаешь, это как свою юность встретить, как к себе самому вернуться. Вот ты умерла, и я умер, а воскреснешь – я тоже жить буду!

Шел я за тобой, вдыхал воздух, пахнущий весной, пахнущий тобой. Мне было так хорошо, что я ничего вокруг себя и не видел. Не видел человека недоброго, с улыбочкой такой глумливой. Да что он знает?

Человек же шел за мной и знал, зачем идет. Только я обманул его, отделался, как лиса хитрая, следы сдвоил. Он ждал меня возле стройки заброшенной, где девонька прошла, а я ее в тот день отпустил. Знал уже, что не уйдет она, люблю я ее, она моя. Пришел потом, позже. Человека злого не чувствовал, думал и нет его. Он же метался по стройке, искал. Он точно знал, что я там буду с моей любимой играть, узнавать ее в этот раз и трогать ее груди, и ласкать между ножек, и спинку, и попку. Она мне нужна была так, что даже дышать трудно было. И умер я с ней вместе, пропал совсем. Когда же ты снова будешь со мной?

А тут, когда она дернулась в последний раз, разрывая своей смертью мне сердце, он бросился на меня и ударил. Грубый, жесткий, тяжелый мужлан!

Мне показалось тогда, что из-за своей неудачи и, как результата – смерти девочки, я озверел совсем. Со мной такого обычно не бывало – я всегда контролирую свои эмоции, это просто как дышать для меня. Но он изнасиловал маленькую девочку, одиннадцатилетнего ребенка, несмышленыша. Я сам видел, как он душил малышку. Она пищала, беспомощно пытаясь отбиться, но умерла... я прыгнул с лестничной площадки вниз, на бетонный пол, рванулся в угол, за кирпичи, туда, где видел его спину в синей болоньевой куртке над маленьким тельцем. Поздно, черт меня возьми, поздно! Как я мог так лохонуться? И тогда я бросился на педофила. Хотелось рвать его руками и зубами на части, прорывать кожу, драть плоть и расшвыривать куски его тухлого мяса по сторонам. Хотелось выжимать кровь из вен, хотелось, чтобы боль заставила его очнуться и понять, наконец, что же он творит! Но нет, он тоже не понимает. Он тоже не кается. Ему кажется, что он за правое дело гибнет. Мразь. Мне захотелось расколотить его череп и выпустить больные мозги наружу...

Остановился я только когда он давно перестал стонать. Посмотрев на дело рук своих, я ужаснулся, но все же, собрал его и отнес в машину. Уже было поздно, кажется, сейчас я был в безопасности. Сейчас! Раньше думать надо было. Может, кто и видел, как я расслабился. Мне и слух изменил и всякая осторожность. Дома я выгрузил его прямо в ванную, а там залил кислотой. Через неделю здесь будет чисто.

Потом сжег свою одежду, пошел мыть машину, да много еще дел и раздумий было после того, что я натворил.

Честно признаться, я ведь все приготовил для кастрации педофила, но увы, дело пошло хуже, чем мне думалось...

Что делать?

Возвращаясь с объездной, Вика заскочила за авторским гонораром в «Спутник», газетку, где в свое время напечатали статью Золотовой о деле роженицы. Новый опус денег принес не много, поэтому Вика и тянула с визитом в бухгалтерию. А сейчас ей было как раз по дороге, только выйти из автобуса на нужной остановке, а потом снова сесть на тот же самый номер маршрута.

В бухгалтерии ее встретили улыбками. Золотова здесь частенько появлялась и всегда с презентами: если не с коробкой конфет и шампанским, то хоть с мешочком печенья и баночкой кофе. Сегодня по причине некоторого обнищания, в чем виноват был алкоголик и грубиян Антон Семенов, она принесла только большую шоколадку, но и это было кстати. Бухгалтерия сладости любила. Пока Анечка, бухгалтер, выдающий зарплату, искала ведомость и считала деньги, Вика перекинулась парой слов со знакомыми. Золотова похвалила новую стрижку Маши и новый свитер Даши, спросила о здоровье новорожденного внука Татьяны Павловны, поинтересовалась ходом ремонта Ивана Ильича.

И только подойдя к Ане увидела, что у той заплаканные глаза. Девушка три раза пересчитывала несколько купюр и никак не могла сосредоточиться.

– У тебя случилось что? – тихо спросила ее Вика.

– Давно случилось, – также тихо ответила Анечка. – Теперь только продолжается.

– Может, помочь чем могу? – неуверенно предложила Золотова.

– А у тебя нет знакомого киллера? – через силу улыбнулась бухгалтерша.

– Ого! – в тон ей ответила журналистка. – Это не просто. А денежки у тебя есть?

– Ищу спонсора. – Аня протянула Вике три дензнака. – Пересчитай!

– Да что тут считать! Сто двадцать и есть сто двадцать. Как ни крути.

– Пойдем, покурим? – предложила девушка.

– Отчего же не перекурить на радостях, – степенно согласилась журналистка.

Они вышли на лестницу, где висело распечатанное на компьютере «Не курить» и вытащили каждая свои сигареты. Аня откинула с лица свои густые каштановые пряди и склонилась над зажигалкой. На несколько минут воцарилось молчание. Вика не хотела лезть в душу Анечке, тем более, что знакомы они были весьма отдаленно, но все же решилась спросить:

– Так кого убивать будем?

– Ох, – вздохнула девушка, – да мало ли претендентов? Вот, к примеру, муж мой...

Золотова чуть не ляпнула: «и мой!», но промолчала. Не о том сейчас речь идет.

– Знаешь, – заговорила Аня, пытаясь незаметно сморгнуть слезинку, – так странно получается! Думаешь, вот мужчину встретила, теперь жизнь наладится, а получается одно дерьмо!

– Знаю, – под нос себе сказала Вика. Аня продолжала:

– Я же год назад замуж второй раз вышла. Радовалась, дура! А он теперь над моим сыном издевается. Что бы тот не сделал – все плохо! И кретин он у меня, и идиот, и выродок. Мальчику всего пять лет, а он уже всего в жизни боится. Кусок хлеба со стола не возьмет без спроса, весь вечер тихо так в углу сидит, пошевелиться боится. Раньше шебутной был, шкодил, смеялся, а как папаша его нас бросил – скис. Теперь совсем плохо стало! И синяки на ручках и на шейке! Я так боюсь, что когда-нибудь дело совсем плохо кончится.

– Почему же ты не разводишься? – Вика просто задала тот самый вопрос, который задавали ей самой те из друзей, кто знал о ее собственной семейной жизни.

– Он не уйдет! – уверенно ответила бухгалтерша. – Он не работает, живет в моей квартире, жрет за мой счет, пьет на мои деньги. Теперь еще и шприцы нахожу в мусорке! Представь только, что дальше будет? А что если он и мальчика подсадит?

– Он же маленький, – возразила Золотова и желая хоть немного приободрить собеседницу, добавила: – А наркоманы долго не живут!

– Этот здоровый, как черт. Его ничем не проймешь... – и вдруг Аня бурно разрыдалась. Вика, подчинившись порыву, шагнула к ней и взяла за руку. Аня упала головой на плечо почти чужой ей женщины и, захлебываясь слезами, сказала: – Он... Угрожает Ваньку прибить, если я деньги давать не буду! И прибьет... Он, козел проклятый, на все способен! А теперь еще и наркотики!

– Убеги от него куда-нибудь, – беспомощно пыталась дать дельный совет Вика, на собственном опыте зная, что такие побеги никогда не удаются.

– Ох, да куда? Что же делать? Что?

Холодный день приближался к закату, а решение так и не пришло.

1996 год

Начиналось все очень легко. В то время я жил в панельном доме спального района. Никого не искал, просто поменял место дислокации, потому что пришла пора. Понемногу стал знакомиться с соседями. Однажды вечером ко мне постучалась женщина лет сорока. Полноватая крашеная блондинка, которой понадобилась моя помощь. Ее звали Люба и у нее сломался кран на кухне. Почему-то считается, что у мужчин врожденная способность чинить краны. На генетическом уровне. Невольно приходит мысль о том, что мужчины представляются генетически измененными особями. А иначе, откуда бы взяться информации по слесарному делу в спирали ДНК?

Я пошёл смотреть на этот сломанный кран и вернулся домой только утром. Иногда можно себе такое позволить. Люба, при более близком знакомстве, оказалась для меня чудесным вариантом. Она вкусно готовила и не стремилась замуж. Это могло бы показаться странным, учитывая типологические представления о менталитете дам забальзаковского возраста, но потом я ее понял. Люба привыкла к своему образу жизни, он ее устраивал. Мужского внимания ей всегда хватало, а семейные обязанности без брачных уз не давили на психику. Со мной было тоже самое – я ей понравился, она меня привечала, но близко не допускала.

Чтобы потешить самолюбие моей новой подруги я сделал ей предложение руки и сердца по всей форме: с рестораном, с шампанским и с обручальным кольцом. Она отказала, но ей было приятно. Кольцо я уговорил ее взять себе.

У Любы была дочь – девочка лет десяти. Мы с ней даже немного подружились на почве нежной любви к тортам, которые пекла нам её мать. Ну, и я, конечно, знал, что все дети продаются за сладости и игрушки. А раз я бывал в доме, то необходимо было сделать всем приятно. Валечкино сердечко мне стоило Барби. Потом пришлось достаточно усердно заботиться о «крестнице». Понятное дело – этой вытянутой нужно где-то жить (домик для Барби), что-то носить (несколько комплектов одежки), как-то устраивать личную жизнь (Кен).

Словом, Валечка регулярно выворачивала мои карманы, но, как ни странно, это было даже приятно. Я ведь никогда ни о ком не заботился в жизни, а тут – ребенок!

На счастье Барби приходили полюбоваться Валины подружки. Мне они казались все одинаковыми, как браслетики из бисера, которые плели своими руками. Только присмотревшись я мог найти в девчонках отличия. Но, неожиданно, одна из них выделилась настолько, что спутать ее с другими стало невозможно. Девочка была изнасилована и задушена одним летним днем на заброшенной стройке по соседству с нашим районом. Я припомнил Инну Старинкину, белокурую, кареглазую и круглощекую. Она была хорошенькой и бойкой. Одна из самых любимых Валечкиных подружек.

Валечка была в шоке, Люба, помогавшая готовить поминальный стол, после похорон слегла – стало хватать сердце. Мне тоже было не по себе. Захотелось сделать Дело.

На том этапе искать убийцу было невозможно – слишком мало сведений. Чтобы раздобыть хоть какие-нибудь данные, я пошел с Любой и Валей на девять дней в семью Старинкиных. Чутье меня не обмануло. Весть о страшной смерти девочки уже разнеслась по району. Все говорили об этом, вспоминали аналогичные случаи. Увы, «аналогичные»! Но мне-то были нужны идентичные. История об изнасилованной студентке не годилась, сведения о нападениях на пожилых одиноких людей – тоже. На поминках десятилетней девчушки, помимо всего, я выслушал рассказ о драках среди подростков и комментарии на тему «совсем распоясались».

Все это не сейчас, потом. Довольно много нового выяснил о деятельности наркодилеров в нашем спальном районе. Как странно, ведь все всё знают и никто не взялся навести порядок. Почему люди так поступают? Что это с нами? Закон общежития: я не лезу к тебе – ты не полезешь ко мне? Но наркодилер полезет к твоим детям. К твоим внукам, наконец. Равнодушие – именно то, что всегда удивляло меня.

И вот наконец всплыло воспоминание о девочке из соседнего квартала. Она погибла с год назад, возвращаясь с занятий по музыке, а может, рисованию или танцам. Тело нашли только через месяц, а убийцу не нашли и по сей день.

Я осторожно выспросил, как выглядела девочка и выяснил интересную закономерность: и девочка из соседнего района и Инна Старинкина были кареглазыми блондинками. Такое нечасто встретишь! Еще меня заинтересовала периодичность убийств. Раз в год? Как-то очень уж редко. А может, он путешествует по районам? На всякий случай я поговорил с нашим участковым. Обычно я этого не делаю. Хотя, вообще, от милиции не шарахаюсь.

Участковый и рассказал почти все, что мне было необходимо. Он был любителем поболтать, этот наш Федор Силантьевич. Его карьера не удалась, личная жизнь не сложилась, да и видел он изо дня в день только пьяные разборки, семейные скандалы, хамство, мелкое жульничество и воровство. Отдохновение от человеческой мерзости можно было найти только на дне бутылки. Он и находил. Мы в тот раз вместе искали.

Но я попутно обнаружил еще и другие сведения. Оперативные сводки, так это у них называется. Ах, мне бы вашу базу данных! Дальнейшие подробности меня не интересовали, потому что я понял: он здесь, рядом. Я доберусь до него.

Пришлось повертеться перед школой. И даже заглянуть внутрь. Я воспользовался тем, что Валюша, которая могла бы подпортить мне все дело, приболела. Других девочек, ее подруг, я не опасался – они вряд ли отличали меня в общей толпе скучных взрослых. Я представился тренером детской спортивной школы и попросил разрешения побывать на уроках физкультуры в младших классах. Дескать, посмотрю на малышей, может, найду перспективных. Заодно, как бы нехотя, поприсутствовал и на уроках детей постарше. Мне, как тренеру, разыскивающему потенциальных спортивных звезд, такой возраст не подходил. Хитроумность сия была нужна мне, на случай, если «тренера» вспомнят. Тогда учителя физкультуры подтвердят, что интересовался я только младшей возрастной группой. Впрочем, я был непростительно беспечен и самоуверен в тот раз. Был уверен, что никто из детей не пострадает...

Так мне и надо!

Кареглазая блондинка в возрасте от девяти до двенадцати лет выискалась только одна. Ей было одиннадцать. Маша Костенко. Чтобы зафиксировать ее данные, пришлось наврать про создание при клубе танцевальной группы и записать в нее еще с десяток девчонок другой, неинтересной, масти.

С тех пор мы с Машей стали неразлучны. Я встречал ее возле школы, прячась за тонированными стеклами своей машины и провожал на отдалении до дома. Потом ждал, когда она выйдет с красной папочкой и направится в школу Искусств. Оттуда я провожал ее с особым вниманием. Уже не на машине, а пешком. Маленький силуэт в узеньких брючках, дутой курточке и шапке с лапландским узором стала мне родным. Мой внутренний локатор находил Машу в любой толпе таких же курточек и шапочек. Знаете, наблюдать за детской жизнью удивительно приятно. Я невольно стал вспоминать себя в возрасте Маши. Своих друзей, девочку, которая мне нравилась тогда. Подумал о том, что у той девочки уже свои девочки и мальчики. И я уже не смогу узнать ее по заливистому смеху и банту на макушке...

В таком режиме и некоторой ностальгии провел пол-осени. С Любой мы немного притормозили. Я сделал вид, будто вынужден много работать, поэтому перестал появляться у нее. Женщина и не подумала обижаться. Через неделю у нее снова сломался кран, и я видел другого соседа, недавно разведённого, который принес свои тапочки к моей бывшей подруге. Это было очень кстати.

Наконец, в начале октября замелькала передо мной куртка неопределенной окраски, и я сразу стал другим. Потом я прокололся и пережил один из самых неприятных моментов в своей жизни. Маша Костенко погибла у меня на глазах.