Текст книги "Метод Нестора (СИ)"

Автор книги: Яна Розова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Удовлетворившись этим объяснением, я продолжил наблюдения. Прошли мои приятели всего шагов двадцать по улице, когда из-за угла на них выскочила пестрая, галдящая толпа. Человек пятнадцать цыганок в цветастых широких юбках окружили мошенников и стали методично оттеснять троицу друг от друга, лишая взаимной поддержки... Походя, женщины в пёстрых нарядах хватали Глафиру и ее подельников за руки, разворачивали их то в вправо, то влево, то вокруг своей оси и непрерывно что-то говорили и говорили быстро, напористо, громко. Цыганки наседали настолько резво, что мои подопечные растерялись. Ишь ты, не готовы оказались, а ведь наскок – это их метод!

Одна из уличных гадалок была сначала, вроде как бы, не у дел. Выглядела она лет на двадцать, не больше. Это верно, и был тот мальчишка – карманник, о котором мы с Милой договаривались за отдельную плату. Молодая цыганка подождала, пока ошарашенные аферисты не оказались совсем замороченными и быстро навестила каждую свою жертву по очереди. Потом она исчезла, растворилась, а через пару минут пропала и толпа цыганок. Прямо дематериализовались, честное слово!

Глафира выглядела ошарашенной, ее старшая подруга потеряла свой платок, а вот мужик уже орал что его ограбили. Чего орать? Пойди в милицию и сообщи, что у тебя украли твои честно выдуренные у людей деньги! Да, и еще все украшения твоей жены и тещи. Насчет родства я, конечно, додумал от себя, но внешне подходило. Я глянул на часы: пора! Словно услышав мою команду, взорвались огнем угловые окна второго этажа. На самом-то деле взрыв был не слишком сильным, я только расположил тротиловую шашку возле окна. Для этого пришлось вернуться в святая святых шарлатанки, изображая из себя суетливого электрика. Никакое ясновидение не помогло Глафире узнать меня.

Проезжая мимо обчищенной тройки я слышал причитания и ругательства. Может, погадаете теперь на сушеных тараканах, кто на вас порчу навел? Мне стало весело. К тому же я заметил, что кончился дождь.

Милицейский зайчик и милицейский старый волк

Вика вошла в светлый кабинет и остановилась на пороге. Навстречу ей из-за стола поднялась совсем молодая девушка – новый работник пресс-службы ГУВД Гродинской области Елена Зайчик. Несмотря на свою веселенькую фамилию, Елена была особой, в которой сразу угадывался трудный характер. Золотова вежливо улыбнулась и поздоровалась.

– Здравствуйте, – ответила Зайчик на приветствие, не отвечая на улыбку. И тут же серьезно, не без доли иронии, добавила: – Чем обязана?

– Ой, – изобразила немного растерянности Вика, – я просто хотела познакомиться с вами. Раньше мы работали с Виктором Калачевым, и он сказал...

– Да, – перебила ее Елена, – сотрудничество с прессой входит в круг моих обязанностей. Но я уже сказала вам по телефону, что если бы у меня была для вас информация, я бы нашла вас сама!

Журналистка невольно испытала легкую досаду: ах, какие мы официальные! Собственный кабинет плохо влияет на человеческие качества? Хотелось отпеть девчонке про элементарную вежливость и напомнить, что пресса какая-то там по счету власть. Вика так бы и сделала, если бы не прятала за ширмой налаживания рабочих контактов свой личный интерес.

– Знаете, – сказала она, спокойно проходя к креслу у стены, – мне о вас много хорошего Витя рассказал! Захотелось убедиться своими глазами.

– В чем? – Зайчик опустилась на своё место. Она всем своим видом изображала вымученное терпение.

– В том, что вы настоящий профессионал и обаятельная личность, – мило улыбнулась Вика. – Это вам!

Золотова достала внушительных размеров коробку конфет и положила ее на стол перед Еленой. Примерно в этот момент работник пресс-службы потеряла немного своей брони. Елена просто не знала, как себя вести в подобной ситуации. Ей говорили, что писаки навязчивы и бесцеремонны, что их надо держать в ежовых рукавицах, что при этих стервятниках надо контролировать каждое свое слово и надо всегда видеть подвох, быстро ориентируясь, куда они клонят. Но вот заходит такая вежливая рыженькая женщина, говорит приятные вещи и угощает конфетами и что теперь? Погрозить ей пальцем и сказать, что вижу ее насквозь? Или всучить коробку обратно в руки и вытолкать вон? Как бы это выглядело? А какой отзыв в газетах может появиться после грубой выходки представителя органов? Небось тоже начальству бы не понравилось.

Да и конфеты не дешевые – «Коркунов», все-таки!

Помявшись немного, Елена предложила кофе. Все, что она могла сделать для сохранения реноме, это держать сухой тон и стараться не выказывать даже доли приветливости.

«Однако, лед тронулся!» – про себя отметила коварная Золотова, отпивая глоточек растворимой бурды из пластмассовой чашки. Исподволь Вика рассмотрела Зайчика и, опираясь на свое фирменное воображение, сделала вывод: девочке надо быть хорошей. Она нацелена на карьеру, а происходит из очень простой семьи. Это можно заметить по ее нарочито отлакированной внешности. Чуть скошенный подбородок, немного худовата шейка, чуть жидковаты волосики, привычно ссутулены узенькие покатые плечики. Будто в детстве ее немного недокармливали. Бывает такое в семьях где отец выпивает, а мать так выматывается за день, что ей не до детей. Но Лена рвалась вперед, и папа, говорящий матом, и замученная мама только дивились на свое третье из пятерых чадо, единственное сумевшее закончить школу без единой тройки. Догадки о родословной милицейского зайчика Вика решила учесть в будущем.

За кофе возникла несколько принужденная беседа о том, о сем. Вика поинтересовалась, каково работать среди мужчин в погонах? Елена, получавшая довольно много внимания со стороны коллег, ответила, что работать можно. Золотова сделала лестное предположение о популярности столь привлекательной особы, Зайчик подтвердила догадку. Теперь разговор перешел в другой, облегченный тон.

– Интересно, а люди старой закалки, наверное от нынешних ментов отличаются? Это же старая гвардия! – невинно спросила журналистка. – Их по-другому воспитывали!

– Да, стариков здесь мало осталось! – Лена на глазах теряла бдительность. Конфеты и вправду были необыкновенно вкусными. Придется побаловать себя с зарплаты!

– А Полежаев еще работает?

– Леонид Анатольевич? – уточнила Зайчик, слизывая шоколад с кончика указательного пальца.

В статье были указаны только инициалы следователя «Л.А.», но вряд ли здесь работали двое с одинаковыми фамилиями и инициалами.

– Ага, – кивнула Вика.

– Да, работает, – прозвучал обнадеживающий ответ, – а вы его знаете?

– Не лично, конечно. – Ври, но не завирайся! – Мой отец был с ним знаком в прежние времена. Привет просил передать.

– Ну, так передайте! – Лена совсем расслабилась: – кабинет номер семнадцать. Здесь же, на этаже!

Вика чуть не бросилась «передавать привет» тотчас же, но удержалась и продолжила легкую беседу. Через пятнадцать минут она изобразила срочное дело и дружески попрощалась, выражая надежду на продолжение столь приятного знакомства и взаимовыгодное сотрудничество.

– Приходите к нам в редакцию! – пела она уже от двери. – Мы будем очень рады!

Закрыв за собой дверь, почти побежала по коридору к семнадцатому кабинету, который проходила по дороге к пресс-службе.

В кабинете Полежаева было так накурено дешевым табаком, что Вика даже поперхнулась и вместо приветствия из ее горла вырвалось какое-то хриплое мяуканье.

– Вам чего? – спросили ее неприветливо. Золотова проморгалась и только тогда разглядела человека у сейфа, крашенного в цвет весеннего неба.

– Мне Леонида Анатольевича, – ответила она, сдерживая зудящее покашливание.

– А зачем? – продолжал дознаваться следователь.

– Поговорить, – неопределенно ответила Вика. – В двух словах и не скажешь.

Человек отошел от сейфа. Он был невысоким, в помятом костюме, лысоватым и очень недовольным. На вид ему было лет шестьдесят, а то и больше. Скоро на пенсию! Полежаев, а Золотова уже не сомневалась, что это был именно он, сделал ей на встречу два шага и остановился. Надо объясняться и немедленно, а то выпрет. Этот не постесняется!

– Я журналистка, – сказала Вика очень осторожно. Негативной реакции не последовало. Она продолжила представляться: – Меня зовут Виктория Золотова, и у меня задание написать об опытнейшем следователе Управления.

– И кто у нас опытнейший? – с живейшим любопытством поинтересовался Полежаев.

– Вы, – ответила Золотова, скромно потупившись. Она давно выработала стереотипы поведения для людей разного возраста и пола. Пожилым мужчинам нравятся милые и немного робкие девушки, уважительно глядящие на седины широко открытыми наивными глазами. Неважно, что тебе уже почти тридцать – для них ты представитель поколения детей, а детей хотят видеть почтительными.

– Забавно! – прокомментировал следователь. – Что же, садитесь, коли пришли! Чайку будете?

– Буду, – согласилась Вика, исходя из дипломатических соображений.

Полежаев вернулся к сейфу, отпер дверцу и нырнул в его тайную глубину. Оттуда следователь извлек небольшой кипятильник, эмалированную кружку с нарисованными на ней вишенками и два стакана, нагло выдававших себя за чайный сервиз.

Пока Леонид Анатольевич колдовал над чаем, Вика пристально рассматривала его из-под длинной челки. Что за человек, интересно? Люди, всю свою жизнь посвятившие служению закону, казались ей особенными. Нет, без шуток! Без Шерлока Холмса! Ведь работа таких как Полежаев – выводить преступников на чистую воду. Значит, нужны ум, проницательность, логичность, знание людей. Много всякого! А еще надо не побояться взять на себя ответственность за чужую судьбу...

– А вам нравится ваша работа? – вдруг спросила Золотова. Она и сама не ожидала, что спросит это, но вопрос – не воробей!

– Нравится? – переспросил он, оборачиваясь. У него были необыкновенные глаза: широко поставленные, ярко-голубые. Даже морщины не могли сделать такие глаза глазами старика. Нет, это были глаза молодого человека, не потерявшего способность удивляться. – Моя работа нравится не может. Негатива много, беды людские перед глазами, сволочизм... Просто веру в человечество теряешь, поработав вот здесь.

– Но у вас многолетний стаж, значит, что-то держало!

– Привычка, в основном... Ну и желание найти истину! – он усмехнулся, вроде бы иронизируя над собой.

– Нашли?

– Иногда находил, иногда – нет. – Леонид Анатольевич поставил перед журналисткой стакан с чаем, надколотое блюдечко с печеньем и сел напротив. – Вот сейчас найти не могу...

– А что за дело? – встрепенулась Вика.

– Дело такое, – он сверкнул глазами и Золотова невольно подумала, что будь он хотя бы на двадцать лет моложе... – Приходит молодая девушка к следователю и льстит ему изо всех сил. А вот что ей надо – не понятно!

Журналистка очнулась от грез. Вот черт! Неужели и впрямь эти следователи такие умные? Как он догадался?

– Ну, ну... – миролюбиво подначивал Полежаев. – Давайте, колитесь! Чего глазки опустили? В этом кабинете бывали красотки не хуже вашего, а все же кололись! Я же вижу, что темните. Если бы вам понадобился опытнейший и прочее и прочее, вас бы к полковнику Микитину направили. Он у нас звезда. А я – почти пенсионер, работаю только потому что пока заменить некем. Молодежь здесь не держится.

– Не сочтите за новую лесть, Леонид Анатольевич, но вы умный! – сказала Вика с легкой досадой.

– Не сочту, – кивнул он. – Сам знаю, что не дурак. Ну и?...

Золотова набрала в легкие воздуху, глянула за окно, в вечернюю темень и холод. Ей казалось, что именно сейчас она стоит на пороге чего-то нового в своей жизни. Дверь перед ней еще заперта на много замков, но один ключик хранится у этого пожилого человека с такими молодыми голубыми глазами.

– Вы проводили следствие по одному громкому делу в 1976 году. То самое дело, когда грабителями были жестоко убиты врач и его жена. Расскажите мне о нем. Мне очень надо знать, пока и сама не знаю, зачем!

Новое объяснение было ничуть не лучше прежнего, но оно было вполне искренним.

Полежаев подпер рукой щеку и задумался. Потом посмотрел на молодую женщину, сидящую перед ним, на ее нетерпеливое, вопрошающее лицо, на пальцы, терзающие крошку печенья. Она очень заинтересована, возможно, это даже больше чем профессиональный интерес.

– Что именно рассказать? – спросил он. – Задавайте вопросы.

1997 год

У нас во дворе убили молодого мужчину. Это случилось в десять вечера тридцатого декабря. Он возвращался с работы, где весело отметил наступающий праздник и прямо в подворотне дома, где жил с самого детства четверо пьяных ублюдков избили его, двинув напоследок куском металлической трубы по голове. Возможно, убийство и не входило в планы нападавших, больше похоже, что они просто хотели потешиться видом чужих страданий, но ржавая труба острым концом угодила прямо в висок жертвы и он умер.

Парню было всего двадцать семь лет, дома его ждала беременная жена, родители. Я немного знал его, потому что только месяц назад молодые купили спальный гарнитур и попросили меня помочь собрать его. Отличная семья, добрые отношения, приветливые люди.

Меня всегда задевали такие происшествия потому, что, узнав о них, обычно говорят: «Судьба». Но это не судьба, это всего-навсего прихоть пьяных придурков. Как можно путать такое? Судьба у Жени Полищука была совсем другая – долгая жизнь с родными и близкими, маленькие и большие радости, путь порядочного человека, стремящегося к простой понятной жизни.

Приезжала милиция, опрашивали возможных свидетелей, что-то записывали, делали выводы. Но на этот раз я не стал ждать телегу правосудия. Я не мог, потому что знал по своему опыту – наказание будет смешным. Сам разберусь. Тем более, что несмотря на кажущееся несходство обстоятельств, это дело очень напоминало мне то, которое я не смог сделать для себя. Я должен судьбе за то, что она взяла на себя мою личную месть. В этот раз я смогу выплатить еще часть своего долга. Не откладывая в долгий ящик, оделся и вышел на улицу. Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!

Тактический план я выработал пока надевал штаны и пальто. Чего тут особенно вырабатывать, если баба Шура живет прямо над аркой, в которой был убит Женя!

Баба Шура была моей новой приятельницей. Она всегда находилась на своем балконе, как часовой на посту, а в холодные дни или поздно вечером обязательно обреталась неподалеку от окна, выходившего на ту же сторону, что и балкон. Однажды с ее балкона свалился половичок, который баба Шура вывесила проветриться. Я проходил мимо и бабуля попросила меня занести ей упавшую вещь. Мы поговорили немного и стали приятельстовать. Пожилые люди всегда мне симпатизировали. Притом баба Шура была любопытна, общительна, неглупа и обладала отличным, для своего возраста, зрением. Когда соседи подсмеивались над ее привычкой глядеть часами во двор, она отвечала, разводя коротенькими толстенькими ручками:

– А что мне еще делать, коли телевизор сломан?!

Я, помню, опрометчиво предложил бабе Шуре починить ее почивший агрегат, но она нашла повод отказаться. На самом деле ей телевизор был не интересен, она любила наблюдать за людьми во плоти, но тогда я подумал, что старушка опасается пускать посторонних в свое одинокое жилище и мысленно похвалили ее за предусмотрительность и осторожность. А вскоре бабуля доказала мне свое полное легкомыслие в плане безопасности: она завела привычку просить меня купить ей по дороге то хлеба, то молока, то печенья, а когда я заносил ей продукты, каждый раз выяснялось, что старушка жила с незапертой дверью. Баба Шура, видите ли, забывает запирать замок, после того, как вечером выпускает погулять своего кота!

– Баба Шура, – пытался я воспитывать женщину в два раза старше себя, а мне уже было тридцать шесть. – если вы не будете запирать дверь, я заколочу ее досками. Все равно вы никуда не ходите. Поймите, кто угодно может к вам войти, а вы абсолютно беззащитны!

– Ну, что ты говоришь, мальчик! – пищала она в свое оправдание: – Кому я нужна! Денег у меня всего десять тысяч, под холодильником спрятаны!

Я взвыл:

– Да зачем же вы мне об этом говорите! Что вы за человек! А если я расскажу кому! Да и за рубль сегодня убивают!

Она испугалась дня на три, но потом ее кот, Сидор, в очередной раз попросился гулять, а дверь за ним запереть баба Шура не удосужилась. Тогда я пообещал ей самолично и собственноручно кастрировать Сидора, чтобы у него пропал повод куролесить ночами во дворе. Не знаю, как бы я это сделал, но Шура струсила и дверь запирать научилась. Более того, оберегая от меня мужские причиндалы своего драгоценного кота, бабуля завела привычку спрашивать визитеров: «Кто пришел?». Я был растроган.

– Кто пришел? – услышал я из-за двери.

– Костя Еремин, – сообщил я свое нынешнее имя. – Я вам принес газеты.

Бабуля любила почитать на ночь что-нибудь этакое, страшненькое. Поэтому тайно обожала газету «Криминальный Гродин» и центральные издания на заданную тему тоже. Я же читал все это барахло, изыскивая отголоски своих Дел. Правда после ознакомления с изложением дела только злился! Не то, не так это было и не потому. Но объяснить ничего невозможно, вот и получается, что чего-то не хватает в моей жизни. Сегодня я тоже принес прочитанные номера свой подруге.

– Газетки! – обрадовалась баба Шура и открыла дверь.

– Молодец, что запираетесь! – похвалили я. – Вам что-нибудь принести? Я в магазин собрался.

– Да, Костенька, мальчик! Купи Сидору колбаски вареной, а мне печенья и еще гречку, ладно?

– Без проблем, – я точно знал, что сейчас бабуля заведет нужный мне разговор.

– А ты слышал, что тридцатого случилось? – спросила она, протягивая мне деньги на продукты.

– Вы про Женю? – я повесил свои уши на гвоздь внимания.

– Да, про Женечку! Он же бывший мой ученик! – точно: баба Шура же всю жизнь проработала в школе учительницей младших классов. – Ой, такой мальчик был хороший! Приветливый, покладистый. Да и вырос он хорошим. Какой ужас, какой ужас! У всех Новый год, а у Полищуков – похороны. Там его жена, бедная девочка, рыдает. Мать совсем убитая. Хоть бы Бог тех сволочей наказал! Но ему не до Жени...

Баба Шура иногда делала вот такие, противоречащие ее внешней простоте и наивности, выводы. Старики мне всегда представляются загадочными людьми: вроде бы немощное тело, изуродованное годами и мыслительный аппарат весь в шрамах времени, а ведь этот человек жил и за много лет до моего рождения! Да еще в какое время! Какие тайны прячутся в душах всех наших баб Шур? Что они помнят? Мне всегда хотелось раскопать какое-нибудь дело из прошлого, например, из времен репрессий. А что? Вполне вероятно. Ведь среди божьих одуванчиков, стоящих в очереди за дешевыми товарами для ветеранов, не только те, на кого писали доносы, но те, кто их писал!

Пока я мечтал, моя собеседница довела себя до слез. Я тоже слушать про семью Жени больше не мог.

– Так, а вы видели хоть что-нибудь? Милиция-то к вам приходила?

– Да я сама к ним выходила! – баба Шура преисполнилась негодованием, – А они мне: «Хорошо – хорошо, бабушка, мы к вам позже зайдем!» До сих пор идут.

– А что вы им рассказать хотели? Что вы видели?

Я стоял вполоборота к двери, будто и не умирал от желания узнать, что видела глазастая Шура.

– Тех сволочей и видела! – уверенно ответила она. – Последнего, что из подворотни выходил прекрасно рассмотрела. Все они местные, тут, во дворе часто ошиваются. Живут, правда, не здесь, но ходят к одной...

– К кому?

– Да что водкой торгует – Танька. Она замуж за Пашку Карташова вышла. А его посадили год назад и она там у него живет теперь. Его с площади выписала, развелась с ним, теперь водкой торгует. Людей травит... Да не о ней речь. Хай себе озолотится!

– А как выглядел тот, что вы узнали? Не такой маленький, в меховой белой шапке? А то я той ночью маленького видел. Он мне противным показался, думаю, может, он и есть?

Баба Шура моментально попалась на мою наживку:

– Да их четверо было, не один. С одним маленьким Женя бы справился, он сильный был. Вот с четверыми труднее оказалось. Я-то и не слышала как его били – он не кричал. Выглянула только когда мат услышала. Это сволочи те из подворотни выходили. Один из них громко сказал: «Вот теперь будет знать, как выпендриваться!». Я еще удивилась, про кого это они говорят? Тогда увидела я мужика под два метра ростом, широкий такой. В коротком пальто, вроде куртки, только из драпа. Лицо тоже широкое, волосы темные. Брови еще у него густые и черные были. Он оглянулся и долго назад смотрел. Другие тоже оглядывались, но лиц я не запомнила. Хотя чего запоминать! Они тут каждый день все вместе ошиваются.

– Приметный парень этот высокий, – сказал я, – милиция быстро найдет.

– Не найдет, – возразила Шура. – Меня они не спросили, а больше этих сволочей никто не видел. Я и с Зоей из двадцать пятой квартиры говорила, и с Марией Александровной из сорок первой, и с Галей, что надо мной живет – никто их не видел. Назавтра же праздник намечался – женщины все у плит торчали. В окно никто не глядел.

– Но вы всем рассказали, кого видели, да? – ехидно предположил я.

– А что, тайна это? – удивилась баба Шура.

– Ну вы и фрукт! – не выдержал я. – Да если, не дай Бог, бандиты узнают, что вы единственная, кто их видел в вечер убийства – вас больше живой никто не увидит. Так что больше никому ни гу-гу!!!

Шура пожала плечиками:

– Мальчик, ты все время меня пугаешь! Я вот жила раньше – горя не знала, людям верила, а ты такие страшные вещи все время говоришь, что впору под стол залезть и не высовываться пока не помрешь!

Я не стал ей возражать. В конце концов, у каждого своя жизнь! Вот она с маленькими детками всю жизнь работала и кажется ей теперь, что преступления это такие детские шалости, только чуть-чуть серьезнее. Я же на воду дую... Просто мне всегда было страшно за таких беззащитных людей. За детей, что играют во дворе, за стариков, за девушек со слабыми руками, даже за животных... Я боюсь, что с ними случится беда. Знаю, что это такое, когда все уже произошло и ты пытаешься усилием воли повернуть время вспять, чтобы еще раз увидеть родных живыми. Знаю, как хочется выскочить из своего тесного тела, вырваться наружу из этого мира и найти потерянных, любимых, родных там, куда они перенеслись. Там, куда я попасть не могу, пока эти руки – мои руки и пока бьется в груди это, моё, сердце.

В тот период я был в отличной физической форме. Может, немного злее, чем обычно, но вполне контролировал себя. Обычное Дело, не лучше других и не хуже. Начать со слежки, разработать план, подготовить необходимые аксессуары, приступить к исполнению. Конечно, убийц уже ищут и неизбежно изловят, но я это сделаю намного лучше. А, главное, наказание будет адекватным!

Следить было легко. Я выяснил где проживает торговка паленой водкой и когда оказалось, что ее подъезд чудесно просматривается из моей квартиры, припал на неделю с биноклем к окну. Клиент обнаружился через два дня. Высокий, плотный, широкое лицо, черные брови. Конечно, ростом он был не в два метра, но все-таки, довольно высокий. Он пришел за бутылкой ровно в десять вечера. Вышел из подъезда, пряча пузырь в кармане драпового пальто и завернул в соседнюю дверь. Оттуда вышли уже трое. Четвертый присоединился к собутыльникам через полчаса. Друзья разместились на лавочке за домом. Мне пришлось сменить свой наблюдательный пост и передислоцироваться на улицу. Там я стал делать вид будто копаюсь в моторе своей «девятки», а сам поглядывал на друзей. Темновато, конечно, было, но что поделать!

Вскоре бутылка, купленная широколицым, показала дно и тогда один из них сбегал за второй, а чуть позже – за третьей. Традиция у них, что ли такая – десять раз бегать? Как в анекдоте: пошлешь дурака за бутылкой, он одну и принесет!

Часам к одиннадцати компания переместилась в беседку в соседнем дворе и я вернулся домой. Разошлись друзья только к двум часам ночи. Я сделал выводы: им некуда пойти, они ограничены в средствах, они не боятся быть разоблаченными. Но почему? Так уверены в том, что их никто не видел? Скорее всего, именно это. И даже если моя подруга Шура, который скажет, что именно этих подонков она видела выходящими из подворотни в вечер убийства отличного парня Жени – для суда этого будет недостаточно. Понадобятся еще какие-нибудь улики или признание убийц. Но улик найти не удастся, а признания дождаться не светит!

Хорошо, что мне все эти изыски Фемиды ни к чему.

В следующий раз компания собралась через три дня. Накрапывал дождик, что для Гродина и в январе не дикость. Было ужасно мокро, омерзительно грязно и уныло, но каверзы природы друзей не огорчали. Они просто переместились в подворотню. В ту самую подворотню, где совсем недавно убили человека! Как-то отвратительно мне стало. Даже не верится, что у людей может совсем не быть души. Да люди ли они? Согласно моей личной классификации, таковыми наблюдаемые не являлись. Да и вообще к теплокровным отнести данные экземпляры не представлялось возможным. Значит, рептилии? Или насекомые? Вот скорее насекомые. Таким место на булавке в коллекции.

Готовиться к мероприятию было легко: со стороны улицы соорудил простенькое ограждение и автомобильный знак – «кирпич». Со стороны двора подворотню можно будет вплотную перегородить «Газелью». Лишние свидетели мне ни к чему. Правду сказать, в этот двор после дела я больше не войду. Мне здесь будет нечего делать, но найдется дело в другом таком же дворе. Это моя жизнь – блочные и кирпичные дома и люди, живущие здесь. Мои Дела не выходят за границы спальных районов, мне плевать на бюрократов, берущих взятки, на бизнесменов, торгующих просроченным йогуртом и фальшивой черной икрой, на предпринимателей, предпринимающих отчаянные усилия чтобы утаить свои доходы и, соответственно, не платить налоги. Особенно смачно я плюю на брехливых политиков и всех ими обманутых. Тем, ради кого я мараю руки в крови тоже иногда не вредно пораскинуть мозгами, чтобы не позволять себя обманывать всякой болтливой швали.

Итак, я был готов.

Бабе Шуре я еще накануне выдал версию о своем переезде в другой город. Дескать, работа подвернулась хорошая, так что покидаю вас навеки! Она немного огорчилась, но не настолько, чтобы я не заметил и некоторого облегчения в ее взгляде, мимолетно брошенном на Сидора.

Что же, все готово, пора приступать.

Я рассчитывал на дождь и не обманулся: уж коли в Гродине заладит непогода, то продлится она не меньше десяти дней. В час ночи я вышел из дома. Приятели были в подворотне. Они уселись на перевернутые ящики, подобранные у овощного магазина и вели неторопливую беседу на русском матерном. Изображая заблудившегося прохожего, подошел к ним, перекинулся парой слов. Пользуясь темнотой, подменил початую бутылку водки на свою, с добавлением одного хитрого вещества. Препарат вызывал замедленную реакцию и слабость.

Подождал немного за углом, а потом принялся расставлять декорации. «Газель» стала поперек проезда. Теперь только кошка могла бы проникнуть в подворотню со стороны двора. Установка «кирпича» и ограждения из деревянных стоек с протянутыми между ними веревками, вызвала несколько вопросительных реплик в мою сторону. Я не отвечал. Сейчас сами все узнают...

Когда я снова садился в «Газель», чтобы исчезнуть отсюда навсегда, в подворотне осталось лишь четыре дохлых жука, пришпиленных к стене металлическими ломами. Я же говорил, что это не люди, а всего-навсего насекомые!