Текст книги "95-16"

Автор книги: Ян Рудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

В воцарившейся тишине слышно было только громкое сопение. Драка продолжалась не более двух минут. Никто из обитателей дома не мог ничего услышать.

Шель с минуту разглядывал лежавшего, потом повернул выключатель. После нескольких часов, проведенных в темноте, свет ослепил его.

В эту секунду Нойбергер вскочил и, оттолкнув растерявшегося журналиста, бросился к двери. Мгновенье спустя по лестнице загрохотали торопливые шаги. Хлопнула дверь.

Шель отбросил мысль о преследовании. Он был слишком измучен и, кроме того, сознавал, сколь бессмысленно вступать в единоборство с организованной группой. Под столом чернел какой-то продолговатый предмет. Журналист нагнулся и поднял массивный французский ключ: взвесив тяжелый инструмент в руке, он положил его на подоконник.

– Интересно, как они собирались объяснить этот «несчастный случай»? – пробормотал он себе под нос и, подойдя к умывальнику, опустил лицо в таз с водой. Холодная вода отрезвила его. Шель смыл кровь с распухших губ, растер ноющее горло. Потом уселся за стол, подперев голову руками, и стал ждать, пока силы вновь вернутся к нему.

Стараясь ступать как можно тише, Шель спустился на первый этаж и огляделся при свете спички. Телефон стоял в маленькой нише в стене. Он набрал номер 95-16.

Джонсон немедленно поднял трубку.

– Алло?

– Ничего не вышло, Пол, – вполголоса сказал Шель.

– Алло? Кто говорит? Где ничего не вышло?

– Это я, Ян. Целый и невредимый. Твой посланец не выполнил задания.

– Чей посланец? Какое задание? – закричал американец.

– Водитель такси. Он очень спешил и не успел представиться. Я думаю, что полиции – если мне удастся найти настоящих полицейских – нетрудно будет его разыскать.

– Ты несешь какой-то дикий вздор! Но мне бы хотелось поговорить с тобой, пока ты не наделал очередных глупостей. Я буду у тебя через несколько минут.

Шель вернулся к себе и прилег на кровать. Спустя пятнадцать минут перед домом остановился автомобиль.

Быстрые шаги, стук в дверь.

– К счастью, я еще не спал, – начал прямо с порога Джонсон. – После твоего ухода к нам заглянул комиссар Визнер. Беседа затянулась до глубокой ночи.

– Он, наверное, вышел за несколько минут до моего звонка?

– Да, а почему ты спрашиваешь?

– Превосходное алиби для тебя.

Взгляд Джонсона упал на лежащий на подоконнике ключ. Он закусил губу. Потом снял шляпу, бросил ее на кровать и сел.

– Поскольку ты не сомневаешься в моей виновности, не стоит больше ничего скрывать. Впрочем, ты для меня не представляешь никакой опасности.

– Не забывай, что перед тобой не изможденный и запуганный Леон.

– С тобой я тоже сумею справиться! – бросил Джонсон.

– Глупейшее заблуждение. Твои угрозы ничего не стоят. Ты зашел в тупик и прекрасно отдаешь себе в этом отчет.

– Это мы еще посмотрим! На таких, как вы, всегда находится управа. Ты совершил большую ошибку, попытавшись вступить со мной в борьбу. Игра не стоила свеч.

– Это относится ко мне или к тебе?

– Твоим бредовым вымыслам никто не поверит. Завтра все войдет в свою колею. Я останусь помощником прокурора, человеком уважаемым и заслуживающим доверия, а ты – нежеланным гостем из-за железного занавеса.

– И у тебя хватит наглости продолжать отпираться?

– Перед тобой – нет. Ты не в счет. А никто другой в этот бред не поверит.

– Это покажет завтрашний день.

Наступило недолгое молчание. Джонсон устало провел рукой по глазам. Шель внимательно следил за ним.

– Почему ты убил Леона? Американец быстро поднял голову.

– Он должен был умереть.

– Почему же, черт возьми? Почему?

Джонсон пожал плечами. Он казался очень утомленным и почему-то напомнил Шелю того Джонсона, с которым он провел незабываемые дни в засыпанном подвале.

– Почему? Так сложились обстоятельства. Пять лет назад появился Менке. Несмотря на то, что он сильно изменился, я узнал его холодные бесцветные глаза. Прижатый к стенке, он не стал отпираться. Я хотел немедленно передать его в руки полиции, но после продолжавшегося несколько часов разговора изменил свое намерение. И не только намерение. Менке просидел бы несколько лет, а мне бы осталось наслаждаться полученным удовлетворением. Благодарю покорнейше! Ведь каждый из нас мечтает вырваться из рамок однообразной повседневной жизни. Менке указал мне новые возможности. В наших краях осело немало таких типов, как он. Все они скрывались под чужими именами, и почти все занимали неплохое положение. Менке знал кое-кого из них… Дай мне воды.

Шель наполнил стакан и протянул его Джонсону.

– Это он предложил создать своего рода организацию. Работая в прокуратуре, я мог гарантировать этим людям спокойную жизнь и предупреждать их о возможной опасности. Да что тут долго рассказывать – получаю я за это немало. Через несколько лет брошу все и начну новую жизнь в Америке. Только идиоты вкалывают, чтобы получить возможность в старости жить на пенсию.

– А Грубер?

– Грубер был связан только с доктором. О моем участии он ничего не знал, хотя, видимо, догадывался, что существует кто-то там, «наверху». Получаемые от доктора поручения он исполнял безупречно. Лишь история с чемоданом что-то перевернула у него в голове. К счастью, он не знает, кто в действительности давал ему задания. Наша организация действует четко; Груберу придется понести наказание.

– Чрезвычайно интересно! – вставил Шель.

– Не думай, что тебе удастся в чем-нибудь нам навредить. Нас слишком много, мы есть повсюду. Я узнал о твоем приезде в Гроссвизен, как только ты сошел с поезда. Мне был известен каждый твой шаг, почти каждое слово.

Шель слушал очень внимательно, стараясь как можно точнее все запомнить.

– Леон Траубе, – спокойно подсказал он.

– Леон вначале поверил мне свою тайну, но не захотел прислушаться к разумным советам и начал разглашать такие вещи, которые следовало держать при себе. Вначале я не придавал этому значения, но постепенно его настойчивость стала меня беспокоить. Он был безумцем и к тому же составлял меньшинство – в одном лице…

– Тот факт, что он был в меньшинстве и даже остался один, не равнозначен безумию. Существует правда, и существует ложь. Не обязательно быть маньяком, чтобы добиваться правды, даже несмотря на все ваше превосходство.

– Ба, понятие правды – вещь весьма относительная. Мне тоже несладко пришлось в немецком концлагере. Я проклинал немцев, их чванство, беспощадность, жестокость. Потом был Нюрнберг – и что же? Самых страшных преступников ждала мгновенная смерть, кое-кто провел по нескольку лет в комфортабельных тюрьмах. Большинство из них уже на свободе и занимают немаловажные посты. А тысячи других, так называемое правосудие не настигло и уже никогда не настигнет. Некоторые прошли проверку и были реабилитированы – можно подумать, что их грязные грешки представляли собой сыпь, которую стоило только помазать мазью, чтобы она исчезла. После войны эсэсовцы уничтожали татуировку, обозначавшую их группу крови, а сегодня? Оглянись по сторонам. Железный крест, вытатуированный нуль, рыцарские кресты – все это в большом почете. Правда стала ложью, Ян. – Американец встал и принялся шагать по комнате.

Шель раздумывал, какую цель преследовал Джонсон своей тирадой. Может быть, он хотел перевести разговор на другую тему и вернуться к тому завуалированному предложению, которое он сделал при их первой встрече в «Красной шапочке»? А американец тем временем продолжал:

– Я избрал для них другой вид расплаты. В течение долгих лет они будут оплачивать мое молчание, никогда не имея полной уверенности в том, что их прошлое сохранится в тайне. Превосходное наказание! Гауптштурмфюреру СС Вальтеру Груберу, доктору СС Бруно Шурике, Нойбергеру, Земмингеру и многим другим пришлось работать ради моих прихотей. Ха-ха-ха!

– Леон Траубе!

Джонсон резко повернулся.

– Леон должен был погибнуть в лагере, как тысячи других. Он вышел оттуда живым благодаря чистой случайности. Найдя бумаги доктора Менке, он решил раззвонить о своей правде по всему свету и отомстить одному из палачей. Может, он мечтал увидеть свою фотографию в газете… Идиот! Я делал все, что мог, пытаясь убедить его в глупости и бессмысленности подобных намерений. Если принять во внимание, что жить ему оставалось не больше полугода, то я в некотором смысле избавил его от дальнейших мучений и – безусловно – от многих разочарований. Разработав такие превосходные планы, я не мог позволить ему разрушить все это. Он перехитрил меня, отдав чемодан Лютце, однако добился этим немногого. – Джонсон внезапно остановился перед Шелем. – Надеюсь, теперь мы друг друга поняли?

– О да! Я прекрасно тебя понял, но это не значит, что я оправдываю преднамеренное убийство.

Джонсон прищурился, тяжело оперся руками о стол и подался всем телом вперед.

– Ты все еще осуждаешь поступок, который был необходим и в тех обстоятельствах полезен?

– Я бы мог в конце концов понять твою линию поведения по отношению к Менке и прочим, хотя она отвратительна и заслуживает только осуждения, но что касается Леона… Мы были друзьями, он обратился ко мне за помощью в поистине справедливом деле.

– Справедливом исключительно с его точки зрения!

– Не стоит больше это обсуждать. У каждого из нас есть в жизни определенная цель, к которой мы идем совершенно разными путями. Для тебя мир – это джунгли… – тут он заколебался.

– Мелкобуржуазный образ мышления. – Джонсон подошел к окну. – Погляди на город. Сейчас здесь спокойно спят около семидесяти тысяч человек. У каждого из них, безусловно, есть какая-то цель, каждый из них любит и ненавидит, у каждого есть свои надежды и заботы. Семьдесят тысяч человек! На маленьком клочке земли, который кто-то назвал Гроссвизеном, учатся, работают, рожают детей, пьют, плачут, болеют и умирают. А ты, чужой человек, приезжаешь сюда и упорно пытаешься доказать свою правоту. Но кому? Этим спящим в пропотевших ночных рубашках бюргерам, их жирным женам, выжившим из ума старикам? Какое тебе дело до того, что один из них умрет, погибнет в результате несчастного случая или даже будет убит? Леон был один из них. Маленький, незаметный, никому не нужный человечек, он угас, исчез без следа.

– Леон оставил наследство, – сказал Шель.

– Пару дырявых носков, протертые брюки и стоптанные башмаки.

– Он оставил невыполненную задачу.

– Мое терпение начинает истощаться, Ян. Ты не желаешь понять, что в существующей действительности нет места идеалистам или романтикам.

– Наша дискуссия становится однообразной. Поэтому я предлагаю тебе захватить этот ключ и вернуться в чащу своих джунглей.

– А ты утром побежишь к Визнеру… Неужели ты принимаешь меня за дурачка и рассчитываешь, что я позволю тебе это сделать?

– Тогда разреши спросить: что же ты собираешься предпринять, для того чтобы заставить меня переменить решение?

Джонсон иронически рассмеялся и привстал за столом.

– Не думаешь ли ты, что я рассказал тебе обо всем не будучи уверен, что тайна останется между нами? На этот раз ты недооцениваешь меня. Ты хочешь знать, что я сделаю? Пожалуйста. Сегодня вечером, как только ты ушел, я позвонил Визнеру и пригласил его для частной конфиденциальной беседы. Между прочим, я дал ему понять, что ты сделал мне одно неожиданное предложение. Я не стал вдаваться в подробности… Мне нужно было только возбудить его подозрения. В дальнейшем мой план будет развиваться следующим образом: Ян Шель, польский журналист, приехал в Германию главным образом с целью завербовать агентов для шпионской деятельности.

Шель вскочил со стула.

– Что ты несешь?

– Ага, видишь? Сначала, как ты, безусловно, догадываешься, я хотел предложить тебе сотрудничать с нами, теперь же положение изменилось. По новой версии, наша сегодняшняя беседа протекала примерно таким образом: зная меня с давних пор и учитывая, какое я занимаю положение, ты пытался уговорить меня заняться сбором экономической, политической либо военной информации. Подробности в данный момент несущественны. Увидев, что я колеблюсь или напрямик отказываюсь, ты выдумал басню об убийстве Леона и стал грозить, что выдвинешь против меня обвинение в убийстве. Аргументы крайне наивные, но чего другого можно ожидать от польского агента? Посмотрим, кому поверят власти: тебе, случайному приезжему из Польши, или мне, работнику суда, известному и уважаемому гражданину Гроссвизена.

– Но это же полнейшая чепуха! – воскликнул возмущенный Шель.

– Конечно! Для нас это чепуха, для всего мира – сенсация! Предупреждаю: если ты хоть словечком обмолвишься о нашем разговоре, дело кончится тем, что ты окажешься в тюрьме под следствием, а через несколько недель будешь выслан обратно в Польшу… – Джонсон внимательно и не скрывая насмешки наблюдал за журналистом.

– А не придется ли тебе подкрепить вымышленную историю доказательствами?

– Ну конечно! Я и об этом подумал. Один водитель такси расскажет, что ты и к нему обращался с подобными предложениями. Эльза, моя секретарша, сообщит, что подслушала нашу беседу в прокуратуре, и подтвердит мои слова, и, наконец, моя жена…

– Кэрол? Несмотря на многие ее отрицательные черты, у меня создалось впечатление, что она не способна на такую утонченную ложь.

– Лояльная поддержка Кэрол будет искуплением ее прегрешений, – объяснил Джонсон. – Все это, вместе взятое, уважение, которым я пользуюсь, и сенсационное обвинение, поддержанное свидетельскими показаниями, окажется достаточным, чтобы убедить полицию в твоей… недостойной миссии. – Он взял лежавший на подоконнике ключ. – С этим я, пожалуй, несколько поспешил. Теперь я уверен, что мой нынешний план окажется намного эффективнее. – Он с ног до головы окинул Шеля взглядом. – Если хочешь послушаться доброго совета, уезжай из Гроссвизена с первым же поездом и забудь обо всем, что видел и слышал.

Джонсон, не прощаясь, направился к двери, отворил ее и вышел. Шель снова присел к столу. Он был ошеломлен. Его охватило гнетущее чувство бессилия.

В пятницу, 16 сентября, день был серый и унылый. Тяжелые синие тучи лениво ползли на запад. Холодный ветер срывал желтеющие листья с деревьев, предвещая конец теплу.

Шель проснулся около девяти, невыспавшийся, с тяжелой головой. Широко зевнув, потянулся, кончиками пальцев слегка провел по не перестававшему ныть лицу. Рассеченные губы распухли еще сильней.

Одеваясь, он начал вспоминать события минувшей ночи. В голове вертелось множество всевозможных планов, в основном неосуществимых. Шель то решал пойти к комиссару Визнеру и попытаться убедить его в том, что говорит правду, то хотел описать все случившееся и отправить письмо после отъезда из Гроссвизена. На первый взгляд вариантов было немало, однако после тщательного взвешивания он отбросил все до одного как нереальные. В сложившейся ситуации аргументы Джонсона невозможно было опровергнуть. Власти ФРГ, не говоря уж об общественном мнении, не поверили бы обвинениям поляка. Если не удастся найти какой-нибудь самый неожиданный выход из этого ужасного положения, придется покинуть Гроссвизен побежденным.

И вдруг в голове у Шеля родился фантастический план. Неизвестно откуда появившаяся идея немедленно вытеснила все остальные.

Шель кончил одеваться и, насвистывая, спустился по лестнице. Как он и ожидал, дверь кухни приоткрылась, и он встретился глазами с любопытным взглядом хозяйки.

– Доброе утро, господин Шель! Надеюсь, вы хорошо спали?

– Доброе утро, фрау Гекль! Прекрасно! Благодарю вас. Воздух Гроссвизена явно идет мне на пользу. Жаль, что приходится расставаться с вашим гостеприимным городом.

– Вы уезжаете?

– К сожалению, да, но перед отъездом я хотел бы попросить вас… – он замялся.

Старуха шире распахнула дверь и спросила:

– О чем?

– Я жду знакомого. Нам нужно обсудить кое-какие дела. Не могли бы вы приготовить нам чай?

– Всего-навсего? Охотно. Когда он придет?

– Примерно через час. Буду очень признателен. Я, конечно, отблагодарю вас за хлопоты.

– Э, не о чем говорить, – махнула она рукой. – Когда вы уезжаете?

– Около часа.

– Ага, – кивнула хозяйка. – Надеюсь, вы успели закончить все свои дела?

– Ну конечно, дорогая фрау Гекль, конечно!

Выходя из дома, Шель заметил на противоположной стороне улицы черный автомобиль. Мужчина в синем костюме внимательно наблюдал за ним, прикрывшись газетой. Когда Шель свернул за угол, машина тронулась с места и медленно поехала вслед за ним. Шагая в направлении города, журналист все время слышал ровный шум мотора у себя за спиной.

Джонсон решил оградить себя от всяких неожиданностей. Противники были настолько уверены в своем превосходстве, что следили за ним совершенно открыто.

Журналист размышлял, как бы ему избавиться от неприятного сопровождения. Внезапно он вспомнил о маленьком проходном дворе для пешеходов, который заметил во время одной из своих прогулок по городу, и немедленно направился в его сторону.

Приблизившись к намеченному месту, он ускорил шаги и неожиданно свернул в узкий коридор между двумя складами. Тут же он услыхал скрежет тормозов, хлопанье дверцы автомобиля и торопливые шаги. Выйдя на другую улицу, Шель огляделся по сторонам. Слева подъезжало такси. Он остановил его кивком головы и сел позади шофера.

– Прямо, – бросил он, выглядывая в окно.

Его преследователь появился на тротауре, остановился, сердито посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю и снова нырнул в узкий проход.

– Остановитесь, пожалуйста, – сказал Шель водителю.– Я собирался заехать за своим приятелем на Эйхенштрассе, – объяснил он, – но вспомнил об одном важном деле. Не могли бы вы подъехать к дому двенадцать и дать два коротких гудка? Мой приятель выйдет и вернется с вами в город. За дорогу я, конечно, заплачу вперед. – Он протянул шоферу пять марок и, не дожидаясь ответа, выскочил из машины и притаился под полукруглым сводом ближайших ворот.

Через несколько секунд из-за угла появился черный автомобиль. Заметив удаляющееся такси, водитель прибавил газу и направился вслед за ним.

Шель усмехнулся. Взглянув последний раз на исчезающие из виду машины, он не мешкая отправился в радиомагазин, где, как сообщил ему вчера словоохотливый прохожий, дают вещи напрокат.

– Вам нужен магнитофон? – переспросил его продавец, худощавый молодой человек с кудрявой шевелюрой. – Конечно, у нас вы можете его взять напрокат. Дайте, пожалуйста, паспорт или служебное удостоверение. Залог составляет четверть стоимости, плата – четыре марки за первый день и две за каждый последующий.

Шель вынул паспорт.

– Вы иностранец? – Продавец заколебался. – Мы даем только…

– Я оставлю больше денег в залог. Магнитофон мне необходим. Вот двести марок, – Шель положил деньги на прилавок. – Это почти половина всей суммы. Надеюсь, это вас устроит?

– Хорошо, – согласился продавец. – Ваш адрес в Гроссвизене?

– Эйхенштрассе, 12, у фрау Гекль. Я принесу магнитофон обратно не позже чем через два часа. Ленту мне бы хотелось оставить у себя.

– Разумеется! – Продавец нагнулся и вытащил из-под прилавка небольшой коричневый чемоданчик. Поставив его перед журналистом, он открыл крышку и начал объяснять, как пользоваться магнитофоном.

– Микрофон должен находиться на расстоянии от двадцати до пятидесяти сантиметров от источника звука.

– А каково максимальное удаление?

– Около трех метров, но тогда запись будет нечеткой. Если вы хотите записать общий разговор, я дам вам специальный, очень чувствительный магнитофон.

– О да! Будьте так любезны. Продавец выбрал другой магнитофон.

– Пленки хватит на полчаса, верно?

– Да. Я дам вам квитанцию на двести марок. Окончательно мы рассчитаемся, когда вы вернете магнитофон. – Он набросал несколько слов в маленьком желтом блокнотике. – Пожалуйста, распишитесь вот здесь… Благодарю вас, желаю сделать хорошую запись. До свидания.

Шель в прекрасном настроении вышел из магазина. Теперь для выполнения намеченного плана осталось позаботиться о мелких деталях. Он зашел в писчебумажный магазин, купил большой лист оберточной бумаги и завернул магнитофон.

– Не знаете ли вы, где здесь поблизости магазин электротоваров? – спросил он у продавщицы.

– В нескольких шагах отсюда.

– Ах да, «Херлигер». Там я был. У них, к сожалению, нет того, что мне нужно. Может быть, неподалеку есть другой?

– Конечно. Маленький магазинчик на Брунненштрассе. Вторая улица направо, возле продовольственного магазина.

В маленьком магазине, в окне которого были выставлены утюги и электрические лампочки, Шель купил двадцать метров тонкого провода и необходимые для задуманной работы инструменты.

Вернувшись на Эйхенштрассе, Шель превратился в электромонтера. Ему пришлось провозиться больше времени, чем он рассчитывал. Распределительную коробку Шель обнаружил над дверью. Принесенный с собой провод он провел вниз, до верхнего края двери, а оттуда вдоль косяка на пол. Заметную над дверью часть провода он затер краской и пылью. Запихивая провод под плинтус, он дотянул его до кровати и подключил к магнитофону. Проверив надежность соединений, он нажал клавиш «Empfang» [31]31
  Прием (нем.).


[Закрыть] , прикрепил микрофон под матрасом и засунул чемодан под кровать.

Отступив на середину комнаты, Шель огляделся в поисках следов, которые могли бы возбудить подозрение. Провода над дверью были едва заметны, а кроме них, ничто не указывало на какие-нибудь изменения. Он разобрал выключатель, разрезал один из ведущих к магнитофону проводов и, подведя его концы к зажимам, снова поставил крышку на место. Потом влез на стол и выкрутил лампочку.

– Генеральная репетиция, – пробормотал он, слезая на пол.

Закончив приготовления, Шель нажал кнопку выключателя у двери; монотонный шум под кроватью означал, что катушки вертятся. Он выключил ток и прикрыл магнитофон извлеченными из постели одеялами. Внимательно прислушиваясь, повторил проверку. На сей раз никакого шума не было.

Закурив сигарету, Шель опустился на первый этаж в кухню. Хозяйка сидела за столом, перелистывая журнал.

– О, вы уже вернулись! – удивленно воскликнула она. – А я и не слыхала, как вы прошли.

– Я только что вошел, – солгал Шель. – Можно мне позвонить?

– Да, телефон в коридоре, – подойдя к двери, хозяйка указала на аппарат. – Номер вы знаете?

– Да вот не уверен. Я хочу позвонить своему приятелю, Джонсону. Кажется, 95-16.

– Не знаю, – ответила она. – Я не знаю телефона господина Джонсона.

Шель отвернулся. Старуха стояла рядом, явно не собираясь никуда уходить.

– Пол? Это я, Шель… Послушай, я передумал. Я уезжаю сегодня днем. Да, но перед этим мне бы хотелось с тобой увидеться… Нет, ничего нового. Я считаю, что между нами не должно оставаться недомолвок… Превосходно! Если можешь, приезжай на Эйхенштрассе. Я соберу вещи и буду тебя ждать… Когда? В час с чем-то… – и Шель повесил трубку.

– Он приедет через несколько минут, – сказал он хозяйке. – Вы не забыли о моей просьбе?

– Конечно, нет! – воскликнула старуха и отправилась на кухню.

Когда Джонсон вошел в комнату Шеля, тот сидел за столом, изучая железнодорожное расписание.

– Садись, пожалуйста, Пол, – указал он рукой на кровать. – Я только спишу расписание поездов, отправляющихся из Брауншвейга.

– Ты возвращаешься в Польшу?

– Я проведу два дня во Франкфурте, чтобы собрать материал для репортажа, а оттуда сразу домой.

Джонсон уселся на кровати, с недоверием поглядывая на погруженного в свое занятие Шеля.

На лестнице раздались шаги. В дверь постучали. Американец нахмурился и вопросительно посмотрел на журналиста.

– Это фрау Гекль с чаем, – объяснил Шель. – Входите! – громче добавил он, встал и подошел к двери.

Хозяйка вошла в комнату, покачивая подносом с разрисованными чашками. Шель оперся о дверной косяк возле выключателя и незаметно большим пальцем нажал кнопку, включив таким образом спрятанный под кроватью магнитофон.

– Здравствуйте, господин прокурор! – с улыбкой произнесла старуха и поставила поднос на стол. – Я принесла чай…

– Фрау Гекль – толковая женщина, – сказал Шель от двери. – Хозяйничать в таком большом доме, наверное, нелегко.

– Э, да что там… – смутилась хозяйка. – Я справляюсь.

– Надеюсь, неприятный случай с Леоном Траубе уже начинает забываться?

– У господина Траубе было мало знакомых, – ответила она, вытирая руки о грязноватый передник. – Никто о нем и не вспоминает. Но все это произвело такое ужасное впечатление.

– Особенно для вас, фрау Гекль, вы ведь сдаете комнаты, – сказал Шель.

– Теперь уж ничего не поделаешь, – нетерпеливо вмешался Джонсон. – Может быть, на том свете ему больше повезет.

– Возможно, – ответил журналист. – Спасибо за чай, фрау Гекль. Прокурор Джонсон, вероятно, время от времени будет вас навещать…

– О, я буду очень рада! – воскликнула старуха, пятясь к двери. – Если только у вас будет время, господин прокурор, пожалуйста, заходите.

Как только она ушла, Шель выключил магнитофон, чтобы не тратить зря пленку. Беседа с хозяйкой отвечала поставленной задаче, позволяя установить место действия и его участников.

– С какой стати я буду ее навещать? – удивился Джонсон. – Это еще что за идея?

– Ах, я и сам не знаю, почему вдруг ляпнул такое! – Закурив сигарету, Шель присел на краешек стола. – Видишь ли, Пол, я все еще не могу до конца понять, что же случилось. Однако я пришел к выводу, что повздорили мы зря. Надо было все обсудить спокойно. В ту ночь я несколько поспешил со своими заключениями и осудил тебя слишком строго, теперь же я смотрю на вещи с иной, более разумной точки зрения.

Джонсон не скрывал искреннего удивления.

– Еще полчаса назад я был уверен, что ты приготовил мне ловушку и даже принял кое-какие меры, чтобы избежать возможных неожиданностей.

Шель рассмеялся.

– Излишние опасения. Я могу быть объективным. Пораздумав над твоими словами, я решил, что пора кончать возню со всеми этими делами.

Он встал и принялся расхаживать по комнате.

– Я пытался взглянуть на Леона с твоей точки зрения… Впрочем, что тут говорить, я считаю, что ты прав, хотя и с некоторыми оговорками.

– С какими же? – спросил Джонсон, и лицо его прояснилось.

– Я никогда не соглашусь с тем, что Леона необходимо было устранить именно таким способом; неужели нельзя было его уговорить? – Он прислонился спиной к дверному косяку и, ощутив под лопаткой выключатель, слегка нажал кнопку, вторично включив магнитофон.

– Траубе, как я уже говорил, собирался использовать свое открытие таким образом, что это затрагивало мои интересы, – сказал Джонсон. Отставив чашку в сторону, он снова сел на кровать.

– Конечно, если б Леон Траубе был жив, он мог бы тебе помешать, – согласился Шель.

– Трудно сказать, что он «мог бы» сделать. Во всяком случае, в сложившемся положении лучше всего было обеспечить его молчание.

– Да, об этом мы уже говорили. Позволь только из любопытства задать тебе еще один вопрос.

– Что тебя интересует?

– Знал ли Леон, что его ждет, когда ты явился сюда в ночь его смерти?

Джонсон пожал плечами.

– Он, может быть, не знал точно, что ему угрожает, но, несомненно, что-то предчувствовал.

– Почему же в таком случае он не пытался спастись бегством или, по крайней мере, позвать на помощь?

– Почему, почему! Он знал, что за ним следят, и отлично сознавал, что попытка удрать ни к чему не приведет.

– Он боялся?

– Еще бы! Думаю, что в последние минуты жизни он охотно перевел бы стрелки часов назад и исправил ошибки, которые успел наделать. Быть может… ему не пришлось бы умереть, если б он не скрывал до конца, где спрятал бумаги.

– Ты не предполагал, что он мог дать их кому-нибудь на сохранение?

– Нет. Я знал, что он ждет твоего приезда. Кстати, это была одна из причин, по которой он должен был умереть.

– Какую роль играл в этом деле доктор Шурике?

– Старик хотел во что бы то ни стало отыскать документы; как я это сделаю, ему было безразлично.

– Он предоставил действовать тебе?

– Да, но при этом вел себя довольно нагло. Он дал мне понять, что платит деньги и имеет право требовать. Кстати, если б мне удалось раздобыть эти документы без всякого шума, Менке бы неплохо заплатил за них.

– Я все еще не понимаю, почему и доктора Шурике тебе пришлось убрать?

– Я не рассчитывал, что ты пойдешь к нему в тот же самый вечер. Потом, когда вмешательство полиции стало неизбежным, я подумал, что неизвестно, как еще он будет вести себя после ареста. Его, безусловно, стали бы допрашивать опытные криминалисты. Да уже одно то, что он столько лет жил под самым носом у представителей власти, бросило бы на меня тень подозрения. А так смерть пресекла возможность расследований.

– То есть ты попросту спасал собственную шкуру.

– Можно и так сказать.

– Очень хитрый шаг, Пол.

– Ну, не мог же я допустить, чтобы вся эта история получила огласку.

– А Лютце знает, что ты… шеф этой… организации? Он догадывается, по чьему приказанию был подстроен несчастный случай?

– К чему эти вопросы, Ян? Ведь…

– Знаю, знаю, но вчера все звучало как-то иначе. Сегодня мы ведем разговор начистоту, без обиняков.

Джонсон недоверчиво взглянул на него.

– Уж не собираешься ли ты описать все дело в вашей прессе? Там ты бы мог себе такое позволить!

– Пол! Я ведь прекрасно понимаю – эта история слишком фантастична, чтобы кто-нибудь в нее поверил. Для подтверждения своих обвинений мне надо располагать хоть какими-нибудь доказательствами, например письмом Леона, которое ты предусмотрительно сжег вместе с описаниями опытов доктора Шурике. Ты же с необычайной педантичностью уничтожал всякие доказательства, Пол. Теперь остается только твое слово в противовес моему, – он незаметно поглядел на часы: катушки магнитофона вертелись уже пятнадцать минут. – А почему я прошу объяснений? Да потому, что не люблю оставлять без ответа загадки, которые сам не в силах отгадать.

Джонсон понимающе кивнул головой.

Да. Не забудь также о вчерашнем предостережении: если ты начнешь мутить воду, я немедленно обвиню тебя в попытке завербовать меня в вашу разведку. Даже если ты поднимешь шум лишь по возвращении в Польшу, я объясню, что молчал только из-за связывавшей нас дружбы. Я, видимо, получу выговор за то, что своевременно не сообщил о твоих предложениях, но этим дело и ограничится. Не забывай также, что мои обвинения подтвердят несколько человек.

– Которых, как ты утверждаешь, я тоже пытался завербовать?

– Которые всегда выполняют мои приказания.

– Я еще раз вынужден признать, что ты весьма хитроумно обдумал весь план действий. – Шель уже открыто поглядел на часы и сказал: – Мне пора потихоньку начинать собираться. Поверь, Пол, в каком-то смысле я тебе завидую. Я получаю только зарплату, едва свожу концы с концами, а ты живешь на проценты. Теперь, однако, вместе с доктором Шурике ты, кажется, лишился и одного из главных источников дохода?

– Одного из многих. – Американец поднялся. – Я этого и не почувствую, ведь остались еще другие.