Текст книги "95-16"

Автор книги: Ян Рудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Шель пытался унять дрожь пальцев. Гипнотизирующий взгляд доктора словно заставлял его подчиниться чужой воле; светлые, неестественно огромные зрачки застыли в неподвижности. Шелю стало ясно, что здесь он больше ничего не добьется. Положение становилось опасным. Он попятился к двери.

– Я не понимаю, в чем вы хотите меня убедить. Проволочка ни к чему не приведет. Прокурор Джонсон в курсе дела…

Менке не обращал на его слова ни малейшего внимания.

– Мы должны вас вылечить. Успокойтесь… – повторил он, следуя за отступающим к двери Шелем.

Шель резко повернулся и рванул дверь, ведущую в холл. Но в тот же миг неведомо откуда перед ним появился язвительно усмехающийся Гюнтер.

– Куда ты так спешишь? – спросил он, вталкивая журналиста обратно в комнату. Сам он вошел вслед за ним и захлопнул дверь.

– Постереги его, Гюнтер, – мягко произнес Менке.

– Я говорил, что у него не все дома, доктор…

– О, легкий приступ, ничего серьезного… Больной получит успокаивающий укол, а потом я решу, что делать дальше.

– Доктор Менке, – громко сказал Шель, с трудом владея собой, – предупреждаю вас, что как польский гражданин…

– Не шуми, гражданин! Посмотри лучше, что у меня в руке, и будь паинькой.

Журналист повернул голову. Помощник доктора помахивал толстой резиновой дубинкой. По выражению его лица было ясно, что он только и ждет удобного случая, чтобы пустить ее в ход.

– Постереги его, – повторил Менке и торопливо вышел в дверь, расположенную между шкафами.

– Господин Гюнтер, – попытался использовать силу убеждения Шель, – доктор – военный преступник. Он был врачом в концлагере. Убивал людей. У меня есть доказательства…

– А ну-ка, прекрати болтовню, гражданин! – Дубинка стремительно завертелась в воздухе. – У меня есть опыт в обращении с буйнопомешанными, доказать тебе?

Прошло несколько секунд. Шель неподвижно стоял на месте, кусая губы. Вскоре возвратился Менке с маленькой металлической коробочкой в руке, которую он поставил на стол.

– Заверни ему рукав, Гюнтер.

– Вы этого не сделаете! По какому праву?..

Двое мужчин приблизились к нему с обеих сторон. Два быстрых сильных удара дубинкой по бицепсам парализовали руки. Прежде чем журналист успел понять, что происходит, ему привычным движением засучили рукава пиджака и рубашки, обнажив руку немного выше локтя. Гюнтер, зайдя сзади, крепко обхватил его, совершенно лишив возможности двигаться. Доктор Менке отломил кончик ампулы. Пополз назад поршень шприца.

Шель отчаянным усилием напряг мускулы. Но игла вонзилась ему в руку. Он оцепенел, понимая, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Большой палец нажимал на поршень, вводя прозрачную жидкость под кожу…

Тишину нарушило приглушенное дребезжание звонка. Доктор, нахмурив брови, вытащил иглу.

Снова настойчиво прозвенел звонок.

– Посмотри, кто там, Гюнтер.

Шель почувствовал, как все тело охватывает страшная слабость. Ноги одеревенели, сознание помутилось. Он попытался сосредоточить взгляд на каком-нибудь одном предмете и уставился на картину в темной раме, где над вершинами гор нависли облака. Но перед глазами все поплыло, колени задрожали, он пошатнулся. Менке подхватил его и дотащил до ближайшего кресла. Собрав всю свою волю, Шель старался не потерять сознание. «Может, Людоед не успел?..» Мысль оборвалась, новая волна бессилия затуманила сознание. Он услышал топот нескольких пар ног, громкие, взволнованные голоса, однако не сумел поднять головы, ставшей такой тяжелой, словно в ней было несколько тонн весу.

– Потребовали… немедленно… впустить…

– Ничего не поделаешь…

Остальные слова слились в непонятное жужжание. Потом раздался другой голос.

– Он пришел…

Прикосновение ладони. «Кэрол», – выплыло из каких-то закоулков мозга.

– …сделали?

Шель слышал обрывки фраз, но не понимал их смысла. Спокойный, убеждающий голос доктора. Долгие минуты полнейшей пустоты. Снова торопливые шаги. Громкий разговор. В висках шумел бурный водопад. Хлопанье двери прозвучало, как взрыв. На мгновенье к Шелю вернулось сознание.

– Что это значит, Менке? Ему был знаком этот голос!

– …приступ… укол…

– Кэрол… сию минуту!

Потом назойливый туман опять окутал его и лишил способности понимать смысл происходящего. Отчаянно напрягая всю свою волю, Шель пытался справиться с ужасным бессилием, охватившим его.

– Ян! Ты слышишь меня, Ян?

Он силился поднять голову. Сквозь щелки между веками, как через грязные стекла, он увидел несколько фигур, но не смог их различить. Разговор велся в повышенных тонах. До него доносились обрывки рассуждений Менке и громкие сердитые ответы Джонсона. Кэрол стояла рядом с ним. Шель чувствовал на своем плече мягкое прикосновение ее руки. Она о чем-то спрашивала. Он слегка кивнул головой, хотя и не понял, что ей нужно. Вскоре шум голосов отдалился и замер. Несколько секунд царила полная тишина.

Внезапно где-то неподалеку приглушенно прозвучал выстрел. Потом второй, третий. Пытаясь встать, Шель оперся рукой о стол, встряхнул головой, стараясь сбросить оцепенение, сделал несколько неуверенных шагов. Но у него сразу же подкосились ноги, и он бессильно опустился на пол. Тяжело дыша, он так и остался лежать под дверью.

Сколько времени длился обморок, Шель не знал. Когда его подняли и влили в рот какую-то едкую жидкость, густой туман, окутывающий мозг, немного поредел. Он открыл глаза. Джонсон поддерживал его сбоку, а прямо перед ним на коленях стояла Кэрол с бутылкой в одной руке и рюмкой в другой.

– Еще одну! – воскликнула она, наполняя рюмку.

Крепкий напиток подействовал отрезвляюще. С помощью Джонсона Шель встал.

– Дай сигарету, Пол, – прошептал он. Усевшись в кресло и затянувшись, он попытался собрать разбегающиеся мысли. Действие наркотика постепенно ослабевало. – Уф, приключение было не из приятных!

– Как ты себя чувствуешь?

– Трудно сказать – вместо головы у меня на плечах какая-то молотилка. Что случилось?

– Уже все в порядке.

– Менке?

Джонсон поморщился.

– О нем можешь не беспокоиться.

– В самом деле, перестань о нем думать. Как ты себя чувствуешь? – спросила Кэрол, усаживаясь напротив.

– Так, словно меня несколько раз пропустили через мясорубку. Но худшее позади, вы пришли вовремя.

– Когда Кэрол привела меня в чувство и передала твои слова, я понял, что ты отправился к старику Менке, и помчался следом. Кэрол попросилась со мной. Она любит сенсации. Остальное ты, наверное, слышал?

– Да нет, я мало что слышал. Я же был почти без сознания. Мне показалось, что кто-то стрелял, но это могла быть толькo галлюцинация.

– Нет, ты не ослышался.

С улицы донесся шум мотора. Кэрол встала и отошла в сторону.

– Ну, расскажи же, наконец, что произошло? Где Менке? Удрал?

– Менке нет в живых.

– Что?!

– Мы вышли в сад. Там на меня неожиданно набросился Гюнтер; защищаясь, я выстрелил…

В холле раздался звонок.

– Это полиция. Я им позвонил, – сказал Джонсон, направляясь к двери.

– Что вы обо всем этом думаете? – спросила Кэрол, когда они остались одни в комнате.

Шель с удивлением поднял голову.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Вы считаете, что дело закончено?

– Не знаю. Мне трудно собраться с мыслями. За последние часы произошли важные события. Пока многое еще весьма неясно.

– Доктор Менке и был пресловутый Шурике?

– Без сомнения.

– Вы собираетесь еще что-нибудь предпринимать? Или дело уже кончено?

– Пока я в этом не совсем уверен.

Кэрол как-то странно поглядела на него, но ничего не сказала.

В комнату вошел Джонсон в сопровождении высокого человека в сером костюме. У вновь прибывшего были рыжие волосы, пухлый подвижный рот, иронический взгляд; голова на могучих плечах казалась совсем маленькой.

– Комиссар полиции Визнер, – представил его Джонсон. – А это мой друг Шель.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Я уже слышал о вас, – сказал Визнер. – Вы устроили неплохую сенсацию в нашем захолустном городишке, верно, Джонсон? Давненько уж меня не вытаскивали из постели в такое время. О, прелестная фрау Джонсон тоже здесь? Вы интересуетесь криминалистикой?

– Нет. Я приехала сюда исключительно ради того, чтобы увеличить вашу аудиторию и полюбоваться вами в действии.

– Благодарю вас! – произнес комиссар и повернулся к Шелю. – Придется вам теперь исповедаться во всем, что вы натворили с момента появления в нашем милом, тихом Гроссвизене.

Борясь с усталостью, Шель, ничего не скрывая, описал события последних дней. Комиссар задумчиво смотрел прямо перед собой. Слушал он внимательно, не перебивая.

– Кое-что еще продолжает оставаться для меня неясным, – закончил Шель.

– Например?

– Например: почему Менке, вместо того чтобы забрать бумаги с собой, уничтожил их? Ведь на это у него ушло гораздо больше времени, да и риск был велик – его могли заметить.

– Вы правы. Видимо, он совсем потерял голову и постарался как можно скорее избавиться от компрометирующих доказательств. Что еще?

– Мне трудно сразу сообразить… Как вы собираетесь поступить с инспектором Грубером?

– Как только Джонсон позвонил мне, я отдал приказ об аресте инспектора. К нему домой отправились два полицейских. Я никогда не предсказывал этому человеку великого будущего, и последняя его выходка нисколько меня не удивила. А вдохновителем всей этой затеи был, безусловно, Менке, то бишь Шурике. Я полагаю, что, получив бумаги, Грубер понял, какую ценность они собой представляют. Тогда он решил упорхнуть из Гроссвизена и шантажировать состоятельного доктора. Впрочем, услышим, что он скажет в ходе следствия. Дело весьма неприятное, однако… должно быть, огласки избежать не удастся? – последние слова были обращены к Шелю. Журналист сделал вид, будто не понял их значения.

– Интересно, откуда Грубер знал, что Менке – это Шурике?.. – пробормотал он себе под нос, а вслух произнес: – Не забывайте, что у меня, собственно говоря, нет против него никаких вещественных доказательств. Обвинение основано исключительно на словах.

– Это мне известно. Однако, во-первых, Грубер не знает, что бумаги уничтожены, а во-вторых, мы получим показания сыщика Земмингера, которого инспектор посылал на вокзал за чемоданом. Кстати, по поводу Лютце. Вы утверждаете, что несчастье произошло не случайно. Кто же, по вашему мнению, сшиб этого человека?

– Думаю, что Гюнтер, помощник доктора. Меня только удивляет, откуда он мог знать, что Лютце должен был со мной встретиться.

– Почему вы связываете несчастный случай с вашим свиданием?

– Лютце попал под машину в очень удобный для доктора момент.

– А при встрече с доктором вы не говорили, что собираетесь навестить Лютце?

– Я спросил только, знает ли он его…

– Ага, вот видите! Одного упоминания оказалось достаточным, чтобы возбудить подозрение.

Шель кивнул.

– Это дело, – сказал он, – напоминает картину, на которой изображены фон и тени, а контуры основных фигур только намечены.

– Я вас понимаю, – сказал Визнер, внимательно поглядев на Шеля. – Порой, изучая какое-то явление, мы замечаем, что кое-чего нам еще не хватает, хотя иной раз бывает трудно точно определить, чего именно.

В комнату вошел невысокий человек в белом халате.

– Доктор Штраль, – коротко представил его Визнер, вставая.

Они о чем-то поговорили вполголоса, а когда врач вышел, комиссар обратился к Джонсону:

– Вы можете описать все, что произошло после вашего прихода?

– Охотно. Дверь открыл Гюнтер, который меня знает. Чувствуя, что в доме творится что-то неладное, я не стал отвечать на его вопросы и выслушивать протесты – он пытался заявить, что время позднее и доктор спит. Мы с женой бросились вперед и сразу побежали в библиотеку. Ян Шель, опустив голову, сидел за столом, Менке прятал в коробочку шприц. Я спросил, в чем дело. Доктор объяснил, что Шель явился к нему с фантастическим обвинением в том, будто бы он, Менке, был опасным преступником. В конце концов поляк стал вести себя очень агрессивно и Менке пришлось сделать ему успокаивающий укол. Когда я подтвердил обвинения моего друга, старик вышел из себя, повысил голос, назвал нас безумцами и объявил, что мы выдумали всю эту историю для того, чтобы выудить у него деньги. Поскольку он не позволил мне позвонить по телефону, я предложил ему пойти на ближайший полицейский пост и там все выяснить. Он согласился с удивительной легкостью. Мы вышли в сад. Там нас поджидал его помощник. Менке обратился к нему со словами: «Я иду в участок, следи за домом». Не знаю, был ли это какой-нибудь пароль, но Гюнтер тут же преградил нам дорогу, и внезапно они вдвоем набросились на меня. К счастью, я успел вытащить пистолет. Один из них, подкравшись сзади, схватил меня за горло. Я несколько раз выстрелил. Менке упал, а Гюнтер удрал в дом. – Помолчав, Джонсон добавил: – Вот, собственно, и все.

Комиссар кивнул.

– Вы метко стреляете: Штраль установил, что все три пули попали в область сердца.

– Случайно, – буркнул американец. – Наверно, он стоял в таком положении.

– Жаль, что вы не сообщили нам сразу же, как только нашли бумаги. Многих неприятностей удалось бы избежать… – Визнер поглядел на часы. – Уже поздно. Подробный рапорт мы составим завтра утром и тогда же побеседуем обо всем более детально. Нам понадобятся также ваши показания, – покосился он на Кэрол. – Допрашивать Гюнтера, инспектора Грубера и сыщика Земмингера буду я сам. На ночь я оставлю здесь, в доме, двух полицейских. Утром мы тщательно обыщем все помещение. Вот и все, господа. У вас есть машина?

– Да.

– Прекрасно. Спокойной ночи. – Он поклонился Кэрол, помахал рукой Шелю и вышел из комнаты.

– Я подвезу тебя домой, Ян, – сказал американец. – Пожалуй, на сегодняшний вечер приключений достаточно?

– Вроде бы достаточно, – ответил Шель. – Вы удивительно спокойны, – обратился он к Кэрол, молча прислушивавшейся к разговору.

– Я просто устала и страшно хочу спать. Все это время я только об одном и думала: удобно ли будет немного вздремнуть в кресле?

Они вышли в сад. К дому, громко переговариваясь, приближались двое полицейских. Вдалеке в последний раз мелькнули огни машины Визнера. Темный «опель» Грубера стоял у ворот. Кэрол и Шель сели сзади. Джонсон завел мотор.

По дороге друзья продолжали обсуждать события минувшего вечера.

– Менке вернулся из Испании в Германию, – сказал Джонсон, замедляя на повороте ход. – Он, видимо, прожил там несколько лет. Теперь уж никому не удастся узнать, почему он так поступил. Он, конечно, рассчитывал на то, что никто его не узнает. И в общем не ошибся. Только сходство почерков могло бросить на него тень подозрения. Случай и твоя наблюдательность, Ян, привели его к гибели.

– Леон, очевидно, тоже о чем-то догадался.

– Что ты, ведь Менке его лечил! Если б Леон знал, кем является доктор на самом деле, он сообщил бы в полицию.

– Да, к сожалению, Леон унес свою тайну в могилу.

– Однако многое еще остается непонятным. Менке знал обо всем – о чемодане и о бумагах, ему было известно даже, где…

Шель почувствовал у себя на плече руку Кэрол. Она легонько притянула его к себе и шепнула:

– Самый удобный поезд отправляется из Гроссвизена завтра в час дня.

Журналист с удивлением посмотрел на нее. Тем временем машина остановилась перед подъездом дома фрау Гекль.

– Увидимся завтра в участке, – бросил на прощание Джонсон. – К вечеру, очевидно, все будет кончено. Спи спокойно.

Шель вышел из машины и, прежде чем нажать кнопку звонка, долго еще ломал голову над тем, что сказала ему Кэрол.

95-16

Утро было ясное, на небе ни облачка. Капельки росы сверкали в буйной, но уже желтеющей листве деревьев и кустов. Солнечные лучи пронизывали сады; на газоны падали длинные мягкие тени деревьев и изгородей.

Опершись о подоконник, Шель задумчиво глядел перед собой, стараясь докопаться до истинного смысла происходившего. В памяти вертелись обрывки воспоминаний, эпизоды лагерной жизни, он видел колючую проволоку, слышал передаваемые шепотом вести о зверствах Людоеда; перед глазами вставали сцены, которые невозможно забыть: погреб, болезненный Леон, ворчливый Пол… Пятнадцать лет пролетели со страшной быстротой. Все это было совсем недавно… Потом загадочная смерть Леона. Логический ход событий прерывается, и начинается путаница. На странной картине мелькают тени без фигур… Тени без фигур…

Шель чувствовал себя, как человек, который после долгих поисков нашел очень ценную для него шкатулку, но из-за отсутствия ключа не может заглянуть внутрь. На любой вопрос находился ответ, у каждой проблемы было свое решение, и все же логичные на первый взгляд объяснения не удовлетворяли его и не могли развеять возвращающихся подозрений. «Самый удобный поезд отправляется из Гроссвизена завтра в час дня». Как следовало понимать эти странные слова?

Шель облизнул пересохшие губы и закурил сигарету. Терпкий вкус дыма вернул его к действительности. Он посмотрел на часы: было начало десятого.

«Пора отправляться к Визнеру, – вспомнил он. – Однако прежде стоит позвонить в Бонн, Михалинскому.

В окошечке на почте он попросил срочно соединить его с отделением ПАП [27]27
  Польское Агентство Печати – Прим. пер.


[Закрыть] . Телефонистка передала заказ на центральную станцию. В ожидании разговора журналист остановился перед большим щитом, на котором висели многочисленные объявления об обмене квартир, продаже домов, помещений для магазинов и автомобилей, а также предложения рабочей силы.

В это время в Гроссвизене происходил краткий телефонный разговор такого содержания:

– Выйдя из дома, он отправился на главный почтамт.

– Зачем?

– Заказал срочный разговор с Бонном.

– С Бонном?

– Я записал номер, который он назвал: 342—29.

– Гм… Хорошо, спасибо.

Десять минут спустя телефонистка подозвала Шеля к окошку:

– Центральная станция сообщила, что номер 342—29 в Бонне не отвечает.

– Не может быть! Там всегда кто-нибудь есть.

– Подождите, я попробую позвонить еще раз…

– Нет, – решил журналист. – Не думаю, чтобы это имело смысл. Спасибо.

Выходя с почты, он несколько раз оглянулся, однако не заметил никого, кто бы мог за ним следить.

В приемной полицейского участка Шель с удивлением увидел Гюнтера, сидевшего на скамейке с конвоиром. Помощник доктора утратил значительную долю своей спеси. Низко опустив голову, он уставился в землю. Костюм его был измят, волосы всклокочены. При виде журналиста он смутился, а потом сделал рукой такое движение, словно хотел закрыть лицо.

– Ого, вот так встреча! – произнес Шель, замедляя шаги. К его изумлению, Гюнтер ответил по-польски:

– Так получилось, моей вины тут нет. Я только исполнял его приказания.

– Откуда вы знаете польский язык?

– А я родился в Горчицах. Служил шарфюрером СС в Галиции.

– С заключенными нельзя разговаривать! – вмешался полицейский. – И тем более на иностранном языке.

– Я хочу кое о чем попросить этого господина, – сказал Гюнтер.

– Мне придется сообщить комиссару, – уперся полицейский.

– Прошу вас, всего несколько слов!

– Ну ладно, только говорите по-немецки.

– Чего вы хотите? – спросил Шель.

– Извиниться за свое поведение.

– Еще что?

Гюнтер опустил голову.

– Я лишь исполнял приказания, – повторил он. – Он говорил, что я попаду в тюрьму, как бывший эсэсовец. Теперь меня все равно засадят. Не говорите там обо мне очень уж плохо, – указал он на дверь кабинета.

– Не думаю, чтобы мои высказывания могли повлиять на вашу судьбу.

Немец снова уткнулся взглядом в пол.

– Я только прошу, – покорно произнес он.

Шель постучал в дверь и вошел.

– Привет! А мы как раз вас поджидаем! – воскликнул комиссар Визнер, поднимаясь из-за стола. – Прокурор Джонсон уже закончил свой рассказ. Мы сейчас обсуждаем возможность раскопать подвал разрушенного дома крейслейтера Шурике.

Американец устало протянул другу руку. Глаза у него были обведены синими кругами, а на лбу еще отчетливей прорезались морщины.

– Садись, Ян, – сказал он, – придется тебе во всем признаться.

– Прошу вас начать с того момента, когда вы попали в концлагерь в Вольфсбруке, – ободряюще произнес Визнер. – Нас особенно интересует, что вам было известно о докторе Шурике-Менке во время пребывания в лагере.

– На этот вопрос гораздо подробнее может ответить Пол. Он ведь работал в «белом бараке» – так в лагере называли лабораторию доктора.

– Да, да. Это мне известно. Но вы, быть может, сумеете добавить какие-нибудь детали. Сегодня во второй половине дня я жду представителей из боннского министерства юстиции. Мне бы хотелось до их приезда получить полную информацию обо всем. Прошу вас!

И Шель начал длинный рассказ. Он старался ничего не пропускать. Он подробно рассказал о том памятном утре, когда они покинули лагерь, об убежище в подвале и дне освобождения. Когда он упомянул о полученном от Леона письме, комиссар спросил, не захватил ли он его с собой. Шель ответил утвердительно и вынул бумажник.

– Странно, – пробормотал он, обшаривая все отделения, – я никак не могу его найти. Не понимаю, куда оно могло деться…

– Может быть, вы оставили его дома?

– Нет, я абсолютно уверен, что нет! – сердито сказал Шель. – Все бумаги были со мной. Исчезновение письма – очередная необъяснимая загадка в целом ряду других.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Когда? – задумался журналист. – Как только приехал в Гроссвизен. А когда потом, уже не помню.

– Ничего не поделаешь. Продолжайте, пожалуйста. Через час, выкурив бесчисленное множество сигарет Шель немного охрипшим голосом закончил свой рассказ:

– Сознание я потерял не полностью, – вспоминал oн события последней ночи, – однако совершенно лишился сил и был в каком-то дурмане. До меня доходили только обрывки разговоров. Когда я пришел в себя, Пол сказал мне о смерти доктора. Вы приехали, если не ошибаюсь, минут через десять после этого.

– Вы несколько раз упоминали о каких-то подозрениях Не могли ли бы вы уточнить, о каких именно?

Шель задумался. Все таинственные события он перебирал в памяти еще по пути в участок и тогда же ясно понял, что облеченные в слова туманные домыслы покажутся ничтожными, если не наивными.

– Не стоит пока касаться этого вопроса, – сказал он. – Я должен еще кое в чем убедиться…

– Как хотите. Я только попрошу вас подписать протокол допроса, после чего дело будет передано в высшую инстанцию.

– Какой протокол? – Шель с удивлением огляделся по сторонам, но не заметил никого, кто бы мог записать его слова.

Визнер рассмеялся.

– Мы применяем современные методы. Сюда, – yказал он на абажур стоящей на письменном столе лампы, – вмонтирован микрофон. Ваш голос был записан в секретариате на пленку. Как раз сейчас машинистка переписывает с нее показания. Магнитофон – очень ценное нововведение в нашей работе. Мы сохраняем пленку до самого конца следствия, и если возникают какие-либо сомнения или в показаниях появляются противоречия, мы представляем неоспоримое доказательство: подлинный голос свидетеля или обвиняемого.

Шель с неудовольствием покачал головой – о таких вещах следует предупреждать заранее – и вопросительно посмотрел на Джонсона.

– Тебе еще нужно о чем-нибудь говорить с комиссаром, Пол?

– Пожалуй, нет. Сегодня ночью я описал все события в форме рапорта, а утром пришел пораньше. Мы уже успели все обсудить. Если ты кончил, давай выйдем вместе.

Шель обратился к комиссару:

– Протокол будет готов сейчас?

– Боюсь, что нет, – ответил Визнер. – Я был бы очень вам признателен, если б вы смогли зайти подписать показания немного позже.

– Ну конечно! Я забегу после обеда.

Шель с нескрываемой симпатией попрощался с Визнером. Этот принципиальный человек ему нравился. Он чувствовал, что такому можно смело доверять. Он вспомнил, как когда-то случайно отозвалась о комиссаре Кэрол. Будучи человеком способным и образованным, он вполне мог стать прокурором, но был всего лишь комиссаром. Повышения по службе не происходило. Его не считали «своим». Кажется, он даже сидел когда-то в концлагере…

– Ну как, доволен ты ходом дела? – прервал Джонсон размышления журналиста, когда они очутились на улице. – Я считаю, что события минувшей ночи завершили эту неприятную историю.

– Честно говоря, я не знаю, что обо всем этом и думать. А впрочем, быть может, ты прав – пора заменить вопросительный знак точкой.

Джонсон энергично поддержал его.

– В делах подобного рода почти всегда остается какая-то доля сомнений, – сказал он. – Мы знаем, что произошло, однако нам неизвестно, какие события этому предшествовали; в конце концов мы находим более или менее убедительные доказательства, восстанавливаем обстоятельства, сопутствовавшие отдельным происшествиям, и объединяем все в единое целое. В данном случае собрать доказательства оказалось особенно трудно. Главных героев драмы – Менке и Траубе – нет в живых. Впрочем, пожалуй, нам нет нужды продолжать этим заниматься, поскольку виновник понес заслуженное наказание. – Заметив, что Шель колеблется, он добавил: – Приходи сегодня к нам пораньше. Проведем, наконец, по-настоящему спокойный и приятный вечер.

– Хорошо, Пол, спасибо. Я зайду во второй половине дня. Не позже чем завтра я должен выехать из Гроссвизена. Прежде чем возвращаться в Польшу, мне нужно провести несколько дней во Франкфурте, чтобы собрать и обработать материал для очерка.

Расставшись с Джонсоном, Шель отправился в больницу, где лежал Лютце.

Посетителей пускали только во второй половине дня, но Шель проник в палату без особого труда, объяснив швейцару, что уезжает из города и хочет попрощаться с больным.

Лютце выглядел бодрее. Сероватая бледность сменилась легким румянцем. На вошедшего он поглядел с нескрываемым любопытством.

– А я думал, вы забыли, – сказал он.

– О чем? – Шель присел на табурет около кровати.

– О водке.

– Я не забыл, но не принес. Мне бы не хотелось нарушать больничные правила.

– Так чего же ради вы пришли?

– Неужели трудно догадаться?

– Трудно!

– Лютце! Перестаньте прикидываться. Я хочу выяснить известные вам факты. А чтобы рассеять ваши опасения, я вам сначала расскажу о последних событиях.

Лютце пожал плечами. Поправив подушку, он устроился поудобнее и с недоверчивой усмешкой смотрел на журналиста.

– Предположим, что чемодан, который вы отнесли на вокзал, получен вами от Леона. Опасаясь, что кто-нибудь заставит вас признаться, где он находится, вы послали квитанцию по почте. Несмотря на некоторые трудности, мы чемодан получили. Находившиеся там бумаги касались опытов, которые доктор Шурике проводил на заключенных лагеря Вольфсбрук. Сравнивая написанные от руки заметки на этих бумагах с почерком доктора Менке, мы убедились, что Менке и Шурике – одно и то же лицо. В результате непредвиденных обстоятельств бумаги были уничтожены. Несмотря на это, рука правосудия настигла доктора. К сожалению…

– Что – к сожалению?.. – крикнул Лютце, приподымаясь на локтях.

– Доктор Менке погиб при попытке к бегству.

– Он умер?

– Умер. Делом занялся комиссар Визнер. Сегодня в Гроссвизен приедут представители из Бонна. Этого хватит, чтобы развязать вам язык?

– А что вы, собственно, от меня хотите? Менке черти унесли, они и так его заждались. Чего ж тут еще объяснять?

– Смерть Леона.

– Ему уже ничего не поможет.

– Когда вы видели его последний раз?

Лютце уставился на свисающую с потолка лампу и не отвечал.

– Слушайте! – нетерпеливо воскликнул журналист. – Я, иностранец, пытаясь разобраться в этих странных событиях, впутываюсь в бог знает какие передряги, а вы, его друг…

– Ладно, ладно! – перебил больной. – Хватит философствовать. Лютце не такой дурак, как думают. Если я не хочу говорить, значит, так надо. Вы приехали и уедете, а я останусь.

– Герр Лютце, – возобновил свои попытки Шель, – давайте договоримся: вы ответите на мой вопрос или – еще лучше – расскажете все, что вам известно, а потом мы решим, как будем поступать дальше, если вообще ваши новости можно использовать.

Глаза больного снова обратились к потолку, лицо утратило насмешливое выражение. Видимо, он раздумывал над полученным предложением. Шелю хотелось закурить, но он сдержался, не зная, разрешается ли это здесь.

– Я видел Леона за несколько часов до смерти, – произнес Лютце, не поворачивая головы. – В тот вечер он принес мне чемодан и сказал: «Лютце, ты единственный человек в Гроссвизене, которому я могу доверять. Эти бумаги я недавно вытащил из подвала разрушенного дама. Здесь доказательства преступлений, совершенных в Вольфсбруке». Я не очень-то понимал, о чем идет речь. Леон часто на что-то намекал, но никогда ничего не объяснял толком.

– Что же было дальше?

– Именно в тот раз он сказал: «Эти бумаги – динамит, Лютце. Они обвиняют человека, который умертвил десятки здоровых людей, а сам, как я подозреваю, еще жив. Мне кажется, я даже знаю, где он находится». Тогда я спросил, почему он не обращается в полицию, ведь они должны заниматься подобного рода делами. Леон ответил: «Помнишь, Лютце, гестапо в Гроссвизене? Их там было человек двадцать, может немного меньше или больше. Это была тайная полиция, но их все знали, всем было известно, как их зовут и где они живут. Те времена прошли. Сегодня гестапо уже нет, зато есть нечто, о чем известно очень немногим, – существует тайная организация, настолько засекреченная, что даже отдельные ее члены не знают остальных. Однако ничего больше я тебе не скажу, – говорил Леон. – Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя. Через несколько дней из Польши сюда приедет Ян Шель. Запомни это имя. Ян Шель, журналист. Чемодан ты отдашь ему, только ему, или человеку, который докажет, что приехал от его имени». Я спросил, почему бы ему не сделать этого самому. Он сказал: «Я наделал много всяких глупостей, и мне придется за них расплатиться». Я подумал, что он запутался в какой-нибудь дурацкой истории и его должны посадить, и ни о чем больше не спрашивал.– Лютце немного помолчал, потом тихо добавил: – В ту же ночь он умер.

– Припомните, пожалуйста, поподробнее, что Леон говорил о…

У входа раздались быстрые шаги, и кто-то спросил, повысив голос:

– Сестра! Почему вы впускаете в палату посетителей в такое время?

Шель обернулся. К постели приближался пожилой лысоватый человек в белом халате.

– Позвонил швейцар из проходной, – робко ответила медсестра, – и сказал, что этот господин в Гроссвизене проездом и хочет попрощаться с пациентом. Я думала, что в порядке исключения… – оправдывалась она, беспомощно разводя руками.

– Мы не можем допускать никаких исключений, понятно? Это неслыханно! – Доктор принялся сердито жестикулировать. – Если персонал будет поступать, как ему заблагорассудится, не к чему устанавливать время посещения и содержать швейцара. Мы должны обеспечить пациентам условия для отдыха, – кипятился он. Потом обратился к Шелю: – Прошу вас немедленно покинуть палату и прийти в назначенное для посещений время. А с вами, – погрозил он пальцем растерянной сестре, – мы еще поговорим. Я напишу рапорт.