Текст книги "95-16"

Автор книги: Ян Рудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

«Постепенное усиление испуга может вызвать своего рода помешательство. Провести более подробные исследования в этой области»,– гласила одна из многочиспенных заметок на полях.

«Эксперимент «Соленая вода», проведенный совместно с доктором Р. Группа лиц лишена пищи и получает только соленую воду… Описание физического состояния, анализы мочи и крови проделаны доктором Р. Заметки об изменениях эмоционального состояния…»

У Шеля на лбу выступили крупные капли пота, день за днем: боль, страх, боль… Слова и цифры начали путаться, утрачивать смысл. Импульсы… Возбуждающие средства… Рефлексы… Вскрытие… Объекты… Реакции… От исписанных листков веяло страданием, увечьями, смертью. На последней странице каждого «эксперимента» стояла печать концлагеря Вольфсбрук и подпись врача: д-р Бруно Шурике. Шель отодвинул папку и вытер лицо платком. Потом взглянул на погруженного в чтение Джонсона.

– Какой кошмар! Я вернулся в прошлое, – медленно проговорил он. – Я забыл, где нахожусь, я снова стоял на перекличках, слышал крики капо, дрожал от слабости и от голода… Это, – он указал на чемодан, – чудовищно!

– А ведь убирая барак доктора Шурике, я не раз видел кресла с зажимами для головы, рук и ног, – вспоминал Джонсон. – Мне попадались на глаза разные предметы и инструменты, о назначении которых я понятия не имел. Впрочем, тогда я и не задумывался, для чего они служат. У меня хватало других забот.

Шель молча кивнул.

– Теперь все стало совершенно понятно, – продолжал американец. – Перед нами плоды опытов господина доктора, опытов, в ходе которых – что заверено собственноручной его подписью – Шурике лишил жизни по крайней мере несколько десятков людей. – Он начал приводить в порядок папки и складывать их обратно в чемодан.

– Ты прав, Пол! Я начинаю понимать, что произошло. Этот чемодан находился среди багажа, который мы привезли из лагеря в особняк крейслейтера. Доктор Шурике не хотел уничтожать материал, представляющий для него большую ценность. Трудно сказать, каким образом все это попало в руки Леона, быть может, он вытащнл чемодан из-под развалин, однако ясно одно: став обладателем этих бумаг, он почувствовал себя в опасности.

– Новая теория! – воскликнул Джонсон. – Он ведь мог обратиться ко мне.

– Очевидно, он был напуган и не знал, что делать. Без сомнения, бедняга страдал манией преследования и всюду видел врагов. Впрочем, я не могу отказать ему в определенной трезвости суждений. Грубер, представитель власти, знал о существовании чемодана и при первом же удобном случае, вместо того чтобы заняться дальнейшим расследованием, присвоил его себе. Однако существует кто-то, кому этот чемодан гораздо нужнее, чем инспектору. Я еще не понял причин смерти Леона. Предчувствуя приближение опасности, он доверил свою тайну Лютце, человеку, которого считал своим другом. Кто из них придумал спрятать чемодан в камере хранения, мы, видимо, узнаем потом. Я не думаю, чтобы несчастье с Лютце произошло случайно. Возможно, его только хотели напугать, что, впрочем, превосходно удалось. Меня интересует роль Грубера…

Джонсон посмотрел в сторону.

– Можешь спросить его самого, – сказал он.

Немец наблюдал за ними, прищурив подпухшие веки. Увидев стоящий на столе чемодан и услышав слова Шеля, он догадался, что произошло.

Шель поглядел на Кэрол. Она стояла у открытого окна к ним спиной. Непохоже было, чтобы она прислушивалась к разговору.

Джонсон придвинул стул к тахте.

– Выкладывай, Грубер, все, что ты знаешь об этом чемодане, – приказал он.

Немец облизнул распухшие губы.

– Чемодан у вас в руках, – хрипло буркнул он. – Нет смысла создавать новые проблемы.

– Дело слишком сложно, чтобы бросить его на произвол судьбы, – вмешался Шель. – У нас с Джонсоном есть масса вопросов, на которые мы должны получить ответы.

Грубер скривился.

– Я пока продолжаю оставаться инспектором полиции и следствие буду вести так, как найду нужным, – сказал он, пытаясь придать словам надлежащую весомость.

– Чепуха! – Джонсон поднялся со стула. – Наглое поведение с Кэрол и со мной – дело частное, но попытка присвоить чемодан – это преступление, совершенное инспектором полиции. Расследованием займется прокуратура. Ваши часы в роли инспектора полиции сочтены, за это уж я ручаюсь!

Грубер беспокойно зашевелился.

– Давайте попробуем договориться. Ведь каждый человек может совершить ошибку. Ничего же непоправимого не произошло.

Шель заметил, что Кэрол медленно оборачивается. Он почувствовал отвращение к немцу.

Джонсон на минуту задумался.

– Грубер, что вам известно о Леоне Траубе? – спросил он. Тот потер заплывший глаз.

– Пять дней назад он перекинул через оконную раму веревку, сунул голову в петлю и спрыгнул с подоконника. Доктор подтвердил, что смерть наступила в результате удушения.

– Это нам известно и без вас. Однако мой друг Шель утверждает, что самоубийству Траубе сопутствовали весьма подозрительные обстоятельства.

– Но ведь факты настолько… настолько очевидны! – Удивление Грубера казалось искренним. – Земмингер допрашивал хозяйку, фрау Гекль, я читал отчеты по этому делу. Самоубийца был неизлечимо болен. Я не вижу…

– Хорошо, оставим Траубе. Что случилось с Лютце?

– Он попал под машину и лежит в больнице. Земмингер разговаривал с ним утром. Нет никаких сомнений в том, что это было обыкновенное уличное происшествие.

– Он сам попал под машину? – недоверчиво переспросил Шель.

– Нам больше ничего не известно.

– Видишь, Ян? – сказал Джонсон. – Я предлагаю отложить беседу до завтра. Так мы ничего от него не добьемся. Мой начальник, прокурор, умеет вести допросы получше нас. Впрочем, – добавил он, указав подбородком на лежащего, – не исключено, что он говорит правду.

– Каким образом чемодан попал к вам? – спросил Шель, не обращая внимания на слова друга.

Грубер возмутился.

– С какой стати этот полячишка задает мне вопросы? – с яростью спросил он.

Джонсон сделал шаг вперед и сжал кулаки.

– Говори!

Презрительная гримаса искривила губы немца.

– Я приказал забрать его с вокзала, – нехотя признался он.

– Кому приказали? – настаивал Шель.

– Одному из моих людей.

– Откуда он знал, что находится в чемодане?

– Я ему сказал.

– А вы откуда знали? – Шель тоже встал и склонился над Грубером.

– Мне сказали.

– Кто? Кто же, черт возьми?

– Не знаю. – Немец беспомощно пожал плечами, но, поглядев на мрачные, недоверчивые лица, торопливо добавил: – В самом деле не знаю. Сегодня утром у меня произошел странный разговор по телефону. Кто-то спросил, не хочу ли я заработать тысячу марок. Я подумал, что меня разыгрывают, и хотел уже повесить трубку, как этот человек сказал: «Спросите, пожалуйста, у дежурного, не получено ли на ваше имя письмо. Если да, откройте конверт, и вы найдете внутри двести пятьдесят марок». Это меня заинтриговало, и я решил проверить. Действительно, в проходной было оставлено письмо, а в нем – двести пятьдесят марок. Я взял трубку и подтвердил, что деньги у меня. В ответ незнакомец сказал: «Я заинтересован в том, чтобы уладить одно дело, чрезвычайно важное для меня лично. Не смогли бы вы мне помочь?» Я ответил, что это зависит от предложения. «Отлично, – сказал он. – У некоего Лютце есть чемодан со старой научной документацией. Чемодан ему не принадлежит; он завладел им хитростью. Мне бы хотелось, чтобы вы каким-нибудь образом отняли у него чемодан и спрятали, пока я за ним не пришлю». Немного поразмыслив, я согласился, и тогда незнакомец бегло описал чемодан и его содержимое. «В двадцати четырех серых папках, – сказал он, – лежат документы, отражающие ход научных исследований в области психофизиологии. Как только они окажутся у меня в руках, вы получите остальные семьсот пятьдесят марок», – Грубер вытер рукой рот.

– И что же было дальше? – спросил Шель.

– Через несколько минут после этого разговора один из моих людей сообщил мне, что разыскиваемый чемодан находится в камере хранения на вокзале. Я приказал забрать его оттуда. В это время мне позвонили из прокуратуры. Я понял, что должен изловчиться и оставить чемодан у себя, а затем получить обещанные деньги, и разыграл небольшую комедию… Вот и все.

Шель молча смотрел на инспектора. Насколько можно верить этим признаниям? Неожиданная красноречивость немца настораживала. Вначале из него приходилось вытаскивать каждое слово, а тут он без запинки выложил целую историю, причем без всякого нажима с их стороны. Рассказ мог бы показаться логичным, не будь в нем стольких неточностей. Тем не менее трудно было найти какую-нибудь зацепку и доказать противоречивость его слов – для этого им слишком мало было известно. Но все же они узнали чрезвычайно важную вещь: подтвердилось предположение о существовании лица, очень заинтересованного в получении лежащих перед ними бумаг.

Журналист внимательно изучал Грубера. Почему он не отдал документы? Почему хотел уехать из Гроссвизена? Шель восстановил в памяти разговор, подслушанный в «Красной шапочке».

– Что ты обо всем этом думаешь, Пол?

– Вы осмотрели содержимое чемодана? – спросил Грубера американец.

– Я только проверил, лежат ли внутри папки, о которых шла речь, но не заглядывал в них. Да я и не разбираюсь в этих делах…

– Спроси его, Пол, почему он собирался уехать, – вмешался Шель.

Грубер сел на тахте.

– Это еще что за выдумка? – спросил он.

– Кэрол придется подтвердить мои слова…

Джонсон повернулся к жене. Кэрол смотрела на Шеля.

– Я не понимаю, о чем вы говорите и откуда у вас такие сведения, – медленно произнесла она.

– Понятно, – буркнул Шель. Он видел, что Кэрол пытается избежать дальнейших осложнений. За это ее трудно было осуждать. Чувствуя на себе вопросительный взгляд Джонсона, он сказал: – Не стоит над этим задумываться, нам предстоит решить более важные проблемы. Каким способом и когда это таинственное лицо собиралось с вами связаться? – обратился он к Груберу.

– Я ведь уже говорил: он хотел, чтобы я оставил чемодан у себя, пока он кого-нибудь не пришлет.

– Да, но он никого не прислал?

– Не знаю, меня не было в участке.

– Почему?

– У меня были другие планы.

– Какие? – допытывался Шель.

Грубер сжал губы. Журналист вопросительно посмотрел на Джонсона. Тот поднялся:

– Оставь его, Ян. Поехали ко мне домой, там поговорим спокойно.

– Боюсь, нам не удастся поймать такси в этом районе.

– О, я уверен, что господин инспектор предложит нам воспользоваться его автомобилем. Ключи, кажется, у тебя? – И, не дожидаясь ответа, он поднял чемодан. – Пошли! А ты, Кэрол?

Проходя мимо тахты, молодая женщина старалась избежать взгляда Грубера. Выходивший последним Шель не сумел удержать вертевшейся на языке злорадной фразы:

– Спокойной ночи, господин инспектор, приятных сновидений!

Закрывая за собой дверь, он услышал грубое ругательство и усмехнулся. Таинственный противник постепенно теряет контроль над своими марионетками. Ниточки, за которые он до сих пор так ловко дергал, все больше и больше запутываются.

Беспокойная

ночь

Джонсон приготовил бутерброды и сварил кофе. Кэрол ушла, сославшись на головную боль.

– Не знаю, стоит ли продолжать чтение этих чудовищных отчетов, – сказал Джонсон, наливая кофе. – Поскольку мы уже знаем, что это результаты зверских опытов доктора Шурике, следует обсудить дальнейшие шаги.

– Шурике! Вот единственный человек, который может быть по-настоящему заинтересован в этих бумагах. Но ведь он, кажется, в Барселоне? – спросил Шель.

– Да, сразу же после капитуляции он удрал из Германии в Испанию и до сих пор живет там. – Джонсон пододвинул Шелю тарелку, приглашая его приступить к ужину.

Внезапно у Шеля мелькнула какая-то неопределенная мысль. Где-то в подсознании вертелась незначительная деталь, к сожалению слишком ничтожная, чтобы за нее можно было ухватиться. Он напряг всю свою волю в надежде, что сможет с помощью этого неуловимого звена связать уже установленные факты, однако на ум приходили только сменяющиеся с молниеносной быстротой и без всякой логической связи обрывки мыслей.

Джонсон отставил чашку.

– Я завтра захвачу чемодан с собой и обо всем расскажу прокурору. Тогда мы и решим, как поступить с Грубером.

– Леон писал в своем письме: «Если о моем открытии узнают, меня не оставят в живых…» – сказал Шель. – И кто-то действительно узнал о его открытии.

– Стоит ли к этому возвращаться? Завтра нашим делом займутся специалисты.

– Леон также писал: «Я никому не могу доверять», – продолжал журналист. – Теории относительно его невменяемости в свете последних событий утратили многое из своей первоначальной значимости. Доктор Менке… – прервал он себя на полуслове. Тревожная мысль снова мелькнула у него в голове.

– Не думаю, чтобы Менке принимал во всем этом участие.

– Нет… Если сделать из последних событий логические выводы, нетрудно заметить, что многочисленные предпосылки приводят к одному заключению.

– А именно?

Шель не ответил. Он пока еще в страшном напряжении пытался связать между собой оборванные концы нитей.

– Есть! – вдруг с воодушевлением воскликнул он, выпрямляясь. – Давай-ка откроем еще разок чемодан. Мне хочется кое-что проверить, удостовериться…

– Это еще что за новости?

– Заметки на полях! Тот же самый почерк… Я хочу сравнить характерные особенности…

– С чем сравнить? – спросил Джонсон, раскрывая чемодан.

Шель вынул из бумажника рецепты, которые он забрал из комнаты Леона, потом развязал тесемки верхней папки. Перелистав несколько страниц и обнаружив на одной из них сделанные от руки пометки, он положил рядом рецепты и стал сравнивать форму, наклон и характер соединения букв. Рецепты, правда, были написаны по-латыни, но отличались одной особенностью, характерной для готического шрифта, некоторые буквы заканчивались острыми углами. Сходство было несомненным. Окончания «ке» в подписях, хоть фамилии и были разными, ничем друг от друга не отличались.

– Ну погляди же, сравни! Это рецепты доктора Менке, которые я нашел у Леона в комнате. Тот же самый почерк! – Шель вскочил, новое открытие страшно его взволновало. – Менке и Шурике – одно и то же лицо!

Джонсон покачал головой.

– Что-то не верится! Менке живет здесь уже много лет. Однако почерк действительно похож.

– Но ты же видел его в лагере, Пол! Ты должен помнить, как он выглядел, как держался.

– Я как раз пытаюсь восстановить в памяти облик доктора Шурике. К сожалению, я мало знал его, да и видел-то всего несколько раз. Это был среднего возраста широкоплечий брюнет, усов и бороды у него, конечно, не было. Все-таки с полной уверенностью я не могу сказать, что речь идет об одном и том же человеке. – Внезапно он повернул голову, к чему-то прислушиваясь.

– Что случилось? – шепнул Шель.

– Какой-то шорох за окном, – тоже шепотом ответил Джонсон.

Оба напрягли слух. Из открытого окна одного из соседних домов доносились приглушенные звуки музыки, отдаленный смех и голоса; время от времени проезжала машина, но поблизости царила тишина.

– Э-э, тебе, наверно, послышалось, – нетерпеливо сказал журналист, однако его беспокойство не улеглось.

– Пожалуй, ты прав.

– Ну, так что же дальше?

– Необходимо сообщить в полицию.

– Давай сначала установим, какое отношение имел Менке к смерти Леона, – сказал Шель, положив руку на картонную папку.

– Насколько я помню, он в то время был в Гамбурге на съезде психиатров. Моя секретарша что-то говорила об этом. Я могу проверить.

– Гм. Знаешь, я думал, что после того, как чемодан окажется у нас в руках, мы получим ответы на все загадки… – Шель начал пальцем чертить на столе восьмерки. – Да, ты прав, полиция должна немедленно заняться доктором. В противном случае…

– Пст! – прервал его американец, прислушиваясь. – В саду кто-то есть. Я слышал шелест за окном. Оставайся здесь и делай вид, будто продолжаешь со мной разговаривать, а я тихонько выйду наружу.

Он на цыпочках подошел к двери и беззвучно отворил ее.

– Грубер сказал нам неправду, – начал Шель, обращаясь к пустой комнате и стараясь придать словам обыденное звучание. – Однако я не думаю, чтобы он был вдохновителем либо главным действующим лицом… Ведь он хотел уехать из Гроссвизена, бросить работу… По всей вероятности, инспектор рассчитывал на щедрое вознаграждение. Он, видимо, собирался шантажировать доктора, для которого возможность получить эти документы была вопросом жизни или…

В этот момент до него донесся шум драки и приглушенный крик:

– Ян! Ян!

Не медля ни секунды, Шель выскочил в коридор, а оттуда в сад. Было темно. С обеих сторон чернели кусты. Справа замаячила неясная тень. Шель напряг зрение, но вдруг все вокруг него закружилось. От внезапного тупого удара но макушке внутри черепной коробки словно взорвалась брызжущая во все стороны искрами петарда. Беспомощно взмахнув руками, он упал на землю.

Влажная прохлада компресса немного уменьшила раздирающую голову боль. Шель постепенно приходил в себя. Он приоткрыл глаза, едва различая неясные очертания предметов. Область, доступная его мышлению, то сужалась, то расширялась синхронно с ритмично пульсирующими толчками в голове. Рояль, книжный шкаф, склонившееся над ним лицо Кэрол… Шелю казалось, что теплые волны подымают его в эту комнату из иного мира, находящегося где-то глубоко внизу.

– Кэрол!

– О, наконец-то! – Женщина присела на краешек тахты и погладила его по щеке. – А я уже начала беспокоиться. Может быть, стоило вызвать врача, но я не могла решиться…

– Пол! Где Пол?

– Лежит в спальне. Нет-нет, ничего опасного, – предупредила она вопрос Шеля. – Зато мне начинает надоедать перевязывать ваши шишки. Вы не могли бы для разнообразия напиться до бесчувствия или сделать еще что-нибудь в этом роде?

Шель попытался улыбнуться, но движение мускулов на лице вызвало новую волну боли.

– Черт побери! – прошипел он.

Кэрол без лишних слов сменила компресс у него на лбу.

– Что случилось? – спросил он.

– Откуда я могу знать? Я оставила вас здесь, приняла полтаблетки люминала и вскоре крепко заснула. Разбудил меня какой-то шум – мне показалось, что хлопнула дверь. Я проснулась и стала прислушиваться, беседуете вы еще или нет. Но в доме было тихо, слишком тихо. Тогда я окончательно пришла в себя и вышла посмотреть, что вы делаете. Комната оказалась пустой; вас обоих я нашла в садике. Вы уткнулись лицом в землю, вытянув перед собой руки, а Пол упал навзничь, и голова его очутилась на клумбе с астрами. Я приволокла вас домой. Еще не успев прийти в себя, я заметила, что во дворе что-то дымится. Я помчалась туда и… – угадайте, что горело?

Догадаться было нетрудно. Шель посмотрел на стол: чемодан исчез!

Кэрол проследила за его взглядом.

– Да, кто-то развел костер из этих ваших документов. Спасти ничего не удалось. Когда я прибежала, догорали последние бумаги, остался один пепел.

Шеля охватила безрассудная ярость. Он поднялся и, не обращая внимания на то, что темная волна порой затуманивала сознание, выбежал из комнаты. Порывы ветра развеяли обгорелые клочки бумаги по всему двору. На закопченных камнях чернел обуглившийся чемодан. Журналист в сердцах пнул его ногой.

– Опять невезение! Опять! – хрипел он, испытывая ребяческое желание затопать ногами.

На пороге дома появилась Кэрол.

– Стоит ли так волноваться? – спросила она. .

– Стоит ли! Вы же ничего не понимаете! Это были необычайно важные бумаги!

– Они уже доставили вам немало хлопот. Быть может, к лучшему, что со всем этим покончено.

– Вы ничего не понимаете! – упрямо повторил Шель, пытаясь сдержать раздражение.

– Согласна. Я многого не понимаю. Например: откуда вы узнали, что я поехала с Грубером?

Не найдя, что ответить, Шель пожал плечами, бросил последний взгляд на почерневшие, искореженные остатки чемодана и вернулся в дом.

– Можно зайти к Полу?

– Конечно, только я не знаю, пришел ли он уже в себя.

Они вошли в спальню. Джонсон, как был в костюме, лежал на одной из кроватей. Дышал он тяжело, но ровно и был похож на человека, погруженного в глубокий сон.

– Ничего не поделаешь, – вполголоса произнес Шель.– Вам придется еще некоторое время побыть в роли сестры милосердия.

– А вы куда же?

– Мне нужно уладить одно важное дело. Герой этой истории, вероятно, собирается улизнуть.

– Будете продолжать борьбу с ветряными мельницами? Вы неисправимы! А не лучше ли отдохнуть на удобной тахте и поговорить с Кэрол о делах, которых она не понимает? – усмехнулась она.

Шель взглянул на Джонсона.

– В других условиях я бы это сделал с удовольствием.

– Это отказ?

Кэрол начинала раздражать Шеля. После неприглядной сцены у Грубера она казалась ему значительно менее привлекательной.

– Прошу вас правильно понять мою решимость, которая, видимо, вас удивляет, – холодно произнес он. – Я охотно составлю вам компанию, как только приведу в порядок кое-какие дела, которые не терпят проволочек.

– Уф! А не могли бы вы записать эту великолепную фразу на листке бумаги? Я поразмыслю над ее содержанием и, быть может, даже выучу наизусть.

Шель остался непоколебим.

– Передайте привет Полу и скажите, что я постараюсь выследить дичь. Благодарю вас за гостеприимство и за компрессы.

Кэрол проводила его до калитки, выходящей на улицу.

– Спокойной ночи!

– Очень жаль, – ответила она.

Долгая прогулка по спящему городу взбодрила Шеля. Головной боли и мучительной тяжести в теле как не бывало. Он спокойно шел, глубоко вдыхая холодный воздух. Отзвуки шагов будили негромкое эхо, отражавшееся от стен молчаливых зданий. Шель прикоснулся к больному месту: склеившиеся от запекшейся крови волосы прикрывали здоровенную шишку.

Проходя мимо освещенного неоновыми лампами ресторана, он заглянул внутрь. Разноцветные, на современный лад раскрашенные стены, стойка, ряды бутылок, сверкающая кофеварка. Стеклянные двери не приглушали гула голосов и джазовых синкоп. На высоких табуретах сидело несколько молодых людей в кожаных куртках. «Halbstarke», – вспомнил он прозвище немецких хулиганов. Большие часы на стене показывали без четверти двенадцать.

На ближайшем перекрестке Шель спросил у полицейского дорогу и вскоре оказался на улице, где жил доктор Менке. Яркие фонари бросали бледный отсвет на серые плиты тротуара; высоко в синем небе мерцали многочисленные звезды. Кругом царил ничем не нарушаемый покой. Поравнявшись с воротами из кованого железа, Шель окинул взглядом мрачный сад и тихий дом с темными окнами.

– Странно! – пробормотал он себе под нос. – Неужели я опоздал?

Шель пересек мостовую и остановился в подворотне одного из соседних домов. Повернувшись спиной к ветру, он закурил сигарету, прикрывая ладонью огонек, и огляделся. На улице не было ни души. Журналист еще раз восстановил в памяти события минувшего вечера – причудливое сплетение обстоятельств и неожиданных приключений.

Откуда Грубер знал, что чемодан находится на вокзале? Почему инспектор полиции действовал столь неосмотрительно?

Размышления Шеля были прерваны громким звоном колокола. Полночь. Над городом в сопровождении многократного эха разнесся мерный бой часов. Шель бросил окурок на землю и затоптал его. Обдумывая сложное положение, в котором он оказался, он пришел к выводу, что должен сообщить о столь необычных происшествиях представителю Польского Агентства Печати в Бонне и решил сделать это на следующее же утро.

«Менке-Шурике. Если я не ошибся в своих рассуждениях, – думал он, – эта история станет сенсацией мирового масштаба. Иной раз стоит и рискнуть».

Внезапно Шель заметил, что рядом с ним стоит Гюнтер. На лице немца отражалось злорадное удовлетворение.

– Никак я шпика спугнул, а?

Шель взял себя в руки.

– Что вам надо? – спокойно спросил он.

– А чего ты здесь вынюхиваешь? – Гюнтер вплотную приблизился к журналисту.

– Я хотел… поговорить с доктором, – невольно вырвалось у Шеля.

Гюнтер скривился, словно надкусил лимон.

– В такой час? Не очень-то подходящее время для визитов.

– Я порезался, необходимо срочно сделать перевязку… – попытался найти мало-мальски вразумительную причину Шель.

Гюнтер расхохотался.

– Так чего ты прячешься по подворотням? А может, ты хотел к нам вломиться? Шпик поганый! Будь на то моя воля, уж я б тебе начистил морду, а потом позвал бы полицейского и отправил в кутузку. Пошли!

Шель, сообразив, что драка и ее последствия сыграют на руку его противникам, пропустил оскорбление мимо ушей.

– Куда?

– Ты же хотел поговорить с доктором?

Они перешли улицу. Гюнтер открыл калитку справа от ворот.

– Вперед шагом марш! – приказал он.

Когда они вошли в холл, Гюнтер проворно обыскал карманы журналиста.

– Ну, пушки у тебя нет! – сказал он и подтолкнул его к одной из дверей. – Сюда!

Шель дернул ручку. В комнате, видимо служившей библиотекой, никого не было. Вдоль высоких стен стояли застекленные, набитые книгами шкафы. Рассеянный свет не давал тени, равномерно освещая всю комнату. Посередине стоял низкий круглый стол, окруженный удобными креслами. Приблизившись к полкам, Шель пробежал взглядом по названиям книг: «Психология страха и жестокости», «Физиология нервной системы», «Реакция организма на боль, голод, испуг и гнев», «О природе страха» и тому подобные.

– Вы хотели меня видеть? – спросил, входя, Менке.

Шель обернулся. На докторе был длинный синий домашний халат, в котором он походил на волшебника из детской сказки.

– Хотел ли я – это вопрос особый. Но уж поскольку я сюда попал, мы можем поговорить, если только вас не смущает поздний час…

– Мне кажется, для вас это не имеет значения.

– Мне очень неприятно, если я разбудил вас. – Шель незаметно поглядел на ноги доктора: из-под халата выглядывали носы войлочных туфель. «Вот хитрюга! Ни о чем не забыл».

– Присаживайтесь, пожалуйста, – указал на одно из кресел Менке и, когда оба уселись, спросил: – Вы, очевидно, опять увлеклись какой-нибудь таинственной историей, от которой кровь стынет в жилах, не так ли? Чем я могу быть полезен?

Шеля поразило самообладание старика. Доктор безусловно принимал активное участие в событиях сегодняшнего вечера, в нападении и сожжении опасных документов, а теперь беседует с ним с таким пренебрежительным видом и напускным спокойствием, будто ни о чем и представления не имеет.

– Когда я был у вас в первый раз, я спрашивал, не упоминал ли Траубе о каких-то бумагах.

– Да. И я ответил тогда, что Траубе страдал галлюцинациями.

– Я помню ваш ответ. Однако бумаги, о которых шла речь, не были плодом больного воображения.

– Да что вы! Но какое это отношение имеет ко мне?

– Сегодня я случайно обнаружил чемодан с документами. При этом присутствовал Джонсон.

Менке прищурил глаза. Закинув ногу на ногу и не сводя глаз с журналиста, он сказал:

– Я слушаю вас с возрастающим интересом.

– Вы психиатр?

– Я доктор медицины, психиатрия в некотором роде мое увлечение.

– Найденные нами бумаги должны вас заинтересовать. В них содержатся описание и результаты необычных опытов.

– Вы хотите предложить мне купить этот… материал?

– А вы бы согласились?

– Возможно. Но прежде я должен увидеть товар.

– Вы не спрашиваете имени автора.

– Разве это так важно?

– Для вас – чрезвычайно! Брови доктора поползли вверх, – Для меня? Да объясните же, наконец, все толком – нетерпеливо воскликнул он.

– С удовольствием. Автором попавшего к нам в руки материала является доктор Бруно Шурике.

– Я где-то слышал эту фамилию,– немного подумав, произнес Менке.

– Концлагерь в Вольфсбруке, – подсказал Шель.

Доктор махнул рукой.

– Насколько я понимаю, вы ищете покупателя на материалы, описывающие эксперименты в области психологии, проведенные неким доктором Шурике. Однако я не могу понять, почему вы пришли с этим ко мне, да еще к тому же в двенадцать часов ночи.

Шель всем телом подался вперед.

– В комнате покойного Траубе я нашел два рецепта, написанных вашей рукой…

– Боже мой! Вы что, пьяны? При чем тут мои рецепты?

– Спокойно, доктор. Мы с Джонсоном убедились, что почерк на бумагах из концлагеря и на упомянутых рецептах один и тот же, и пришли к выводу, что доктор Менке и военный преступник Шурике – одно лицо.

Собеседники впились друг в друга взглядом, как фехтовальщики перед схваткой. В комнате воцарилась тревожная тишина. Наконец Менке ленивым движением погладил белую бороду и спокойно произнес:

– Все это вздор! Вы, может быть, скажете еще, что я наклеил фальшивые усы и нос и ношу парик? – повысил он голос.

– Это все, что вы можете сказать?

– О нет. Я не знаю, кто вы на самом деле и зачем сюда приехали, но, тем не менее, могу дать вам добрый совет: у нас в Германии каждый человек, как правило, занимается своими делами и не сует носа в чужие, которые его не касаются.

– Превосходная речь, доктор Менке. А может быть, мне следует называть вас Шурике? Палач Шурике? Убийца Шурике?

– Вы пытаетесь вывести меня из равновесия? – злобно рассмеялся доктор. – Не стоит трудиться. Зачем вы вообще ко мне пришли? Почему не обратились в полицию?

– Леон Траубе погиб при загадочных обстоятельствах. Перед смертью он обратился ко мне за помощью. Я приехал слишком поздно, чтобы предотвратить несчастье, но мне хватит времени отомстить за него, то есть принять участие в розысках его убийцы. Я уверен, что мой друг не совершал самоубийства. Полиция, разумеется, будет поставлена в известность.

– У вас нет никаких доказательств в подтверждение ваших басен.

– Я думаю, достаточно будет доказать, что Менке – тот самый пресловутый Людоед из Вольфсбрука.

– Доказать? Но чем? Каким образом?

«Он знает, что бумаги сожжены», – подумал Шель.

– Делом займутся компетентные лица. А уж в свидетелях недостатка не будет, – уклончиво ответил он.

– Впрочем, у вас же есть эти бумаги, не так ли? – с нескрываемой насмешкой продолжал Менке. – Нельзя ли мне на них взглянуть?

– А зачем? Разве вы забыли свои чудовищные опыты? Например, эксперимент под названием «Соленая вода»?

Шель встал.

– Хватит играть в жмурки. Я испытываю глубокое удовлетворение при мысли о том, что смогу отомстить за страдания многих несчастных. И получу огромное удовольствие, когда услышу, что бывший палач Вольфсбрука вздернут на виселицу. В промежутке между вынесением приговора и приведением его в исполнение вы сможете заняться изучением всех симптомов страха на собственной персоне. Ха-ха-ха! Автоэксперимент безумного доктора!

– Это вы безумец, – прошептал Менке, впиваясь в Шеля своими бесцветными глазами. – Да! Вы сошли с ума! Вы явились ко мне за советом… в двенадцать часов ночи. Во время беседы вы начали нести околесицу, а потом перешли к оскорблениям и рукоприкладству. Я вынужден вас успокоить…

Шель попятился.

– Все понятно, – продолжал Менке. – Вы слишком много пережили при коммунистическом режиме… По прибытии в Германию чувство обретенной свободы оказалось настолько сильным, что многолетняя депрессия и подавляемый страх в результате слишком резкой перемены обстановки привели к умственному расстройству. Необходимо вас успокоить. Придется провести курс лечения…