Текст книги "95-16"

Автор книги: Ян Рудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

«Действительно, странного человека выбрал себе Леон в друзья, – подумал Шель, – фрау Гекль была права». Он сел рядом и слегка толкнул пьяного.

– Лютце, – сказал он четко у самого его уха. – Если вы в самом деле Лютце, то я хотел бы поговорить с вами о Леоне Траубе.

Слова дошли до его затуманенного сознания. Лютце выпрямился и взглянул на Шеля.

– Я приехал навестить Леона, вы понимаете? Говорят, вы с ним дружили?

– Ты кто такой? – голос был низкий и хриплый.

– Ян Шель, из Вроцлава.

– Откуда?

– Из Польши, я приехал к Леону, – повторил журналист медленно и громко, в надежде, что его слова вызовут в мозгу пьянчуги какие-нибудь ассоциации.

– Н-да! – буркнул старик и громко икнул.

– Вы были знакомы с Леоном, да?

– А что? – буркнул Лютце, не проявляя ни малейшего интереса к разговору.

– Леон был моим другом.

– Леон? Что тебе нужно от Леона? Отстань от него… Что он тебе сделал, ты… эх… – крикнул Лютце и закашлялся. Переведя дыхание, он потянулся к рюмке, поднес ее к губам, запрокинул голову, но рюмка была пуста.

– Niks! Verfluchter Dreck! – выругался он и повернулся к стенке.

Шель подозвал трактирщицу и попросил принести немного шнапса и рюмку. Взглянув на Лютце с презрением, женщина пошла к буфету. Шель в ожидании заказа закурил. Получив графинчик, он наполнил рюмки.

– Schnaps, Лютце!

Взлохмаченная голова поднялась, глаза радостно сверкнули.

– Вкусно! – причмокнул пьяница, опрокинув рюмку, и взглянул на своего собутыльника с проблеском интереса.

– Леон Траубе, – напомнил Шель.

– Что тебе надо от него? – Лютце не отрывал глаз от бутылки.

– Леон был моим другом.

– У него не было друзей, – пробормотал Лютце и, поглядывая исподлобья на незнакомца, спросил: – Ты кто такой, а?

– Моя фамилия Шель. Я приехал из Польши, чтобы повидаться с Леоном.

Старик пытался понять услышанное, но был не в состоянии собрать беспорядочные обрывки мыслей.

– Леона нет в живых, – пробормотал он, наконец, и, пугливо озираясь, добавил: – Его убили.

Шель налил рюмки до половины и сказал:

– Леон покончил с собой.

На лице пьяного появилась хитрая гримаса.

– Dreck! – он жадно проглотил водку. – Ты кто такой? – переспросил он упрямо.

Журналист повторил свою фамилию.

– Шель… Шель… – Лютце словно рылся в своей памяти. – Леон нашел чемодан, – сказал он внезапно.

– Какой еще чемодан?

– Шель, да? У меня есть для тебя кое-что. – Пытаясь засунуть руки в карман, Лютце пошатнулся и чуть не свалился на пол, но Шель вовремя подхватил его. – Леон оставил для тебя чемодан, – бормотал он, лихорадочно роясь в карманах.

– Какой чемодан?

– Чемодан… из подвала. Это был золотой человек! – Ничего не найдя, он снова положил локти на стол и, глядя в пространство, повторил жалобно: – О, золотой человек! – По его щекам потекли крупные пьяные слезы.

Шель окинул взглядом посетителей трактира. За одним из столиков толстый самоуверенный немец, размахивая трубкой, рассказывал анекдоты. Несколько сидевших рядом мужчин наблюдали за ними исподтишка.

– Шель, – снова пробормотал Лютце, – Леон оставил одну вещь…

– Какую? Говори же наконец! – Шель выходил из терпения.

Пьяный наклонился к нему и прошептал таинственно:

– Чемодан из подвала.

Шель нахмурил брови, пытаясь понять, о чем речь. Подвал… Чемодан… Леона убили… Он стал вспоминать разные эпизоды пятнадцатилетней давности, которые могли бы пролить свет на эти слова. Да, действительно они вносили тогда в подвал ящики и чемоданы. Но какое это может иметь отношение к смерти Леона? Какая связь между теми далекими событиями и трагедией, разыгравшейся в последние дни?

– Кто убил Леона? – спросил он настойчиво. – Кто?

Зрачки Лютце загорелись злобой.

– Они! Узнали про чемодан…. Но заполучить его не сумели! – Лютце хлопнул кулаком по столу и хрипло, неприятно захохотал.

– Кто – они? – Шель понизил голос до шепота.

Но пьяный не расслышал. Смех перешел внезапно в острый приступ икоты, сотрясавший худое тело. Судорожно глотая воздух, вцепившись руками в край стола, Лютце силился сохранить равновесие. Лицо исказилось гримасой муки и бессилия.

Шель смотрел на это отталкивающее зрелище с растущим отвращением. Трактирщица подошла к ним снова.

– Он пьет с самого утра, – сказала она. – Не знаю, откуда у него деньги. – И, поколебавшись, добавила: – Могу ли я чем-нибудь помочь?

– Да, – ответил Шель. – Если вы вызовете такси, я его отвезу домой.

– Вы, наверное, не здешний? Простите, – добавила она быстро, – это, конечно, не мое дело. Но этого человека все знают как запойного пьяницу.

– Да, но я все же думаю, что ему лучше вернуться домой.

– Как вам угодно. Хорошо, попробую поймать такси. Приступ икоты постепенно стихал. Лютце, тяжело дыша, пытался что-то сказать, но из горла вырывались лишь нечленораздельные звуки. Журналист с нетерпением поглядывал на дверь.

– Идите, такси ждет! – позвала трактирщица.

Расплатившись, Шель помог пьяному подняться и вытащил его на улицу. Шофер глянул на них внимательно и с неохотой открыл дверцу, говоря:

– Надеюсь, он не запачкает машину?

– Я вам компенсирую все расходы, – ответил Шель, толкнув Лютце на заднее сиденье.

Доехали быстро. Лютце сидел спокойно и только на поворотах беспомощно валился на бок. Когда такси остановилось, Шель расплатился с шофером, дав ему на чай, и повел отяжелевшего Лютце к темному входу в блиндаж. Он помог ему добраться до топчана и зажег спичку. Заметив на ящике кусок свечи, он поднес спичку к фитилю и взглянул на Лютце. Тот лежал с закрытыми глазами, дыша тяжело, но ровно.

– Лютце!

Пьяный не пошевелился.

– Лютце! Проснись же ты, черт возьми! – закричал Шель, дергая его за плечо.

Лютце медленно поднял отяжелевшие веки.

– В чем дело?

– Это я, Шель, друг Леона.

– Бедный Леон! – пробормотал Лютце.

– Что случилось с Леоном? – Шель громко и раздельно произносил каждый слог, отражавшийся эхом от бетонного свода.

– Его убили! – ответил пьяный, помолчав.

– Кто? Скажи, Лютце, кто?

– Они. – Он слегка приподнял руку и показывал пальцем в глубь блиндажа. – Но Леон их перехитрил, хе, хе, хе!.. Хе, хе, хе! – безумным хохотом вторили стены. – Леон был… был… – Лицо алкоголика приобрело внезапно мертвенно бледный оттенок, расширенные от ужаса зрачки уставились в дверь.

Шель вздрогнул и резко повернулся. Светлый прямоугольник входа был пуст.

– Что такое, черт… – он в смятении попятился, его слова прервал протяжный вопль пьяного, тут же перешедший в нечеловеческий вой. Лютце катался по топчану, его скрюченные пальцы рвали одежду, ноги исполняли какую-то бешеную пляску. Пламя свечи тревожно дрожало.

Шель остолбенело смотрел на эту сцену, затем, очнувшись, отступил назад. Лютце извивался, словно от невыносимой боли. Сжатые кулаки молотили воздух, в углах рта выступила пена. С синих дрожащих губ срывались обрывки фраз:

– Боже всемогущий… Помогите… Пауки, страшные, волосатые… кругом пауки… Боже!

Дальнейшие слова превратились в невнятное бормотание, сменившееся безумным воем, и больше ничего уже нельзя было разобрать.

Внезапно судороги прекратились. Издав последний пронзительный вопль, Лютце без сил повалился на топчан и лежал, съежившись, дрожа всем телом и тяжело дыша. Шель приблизился к топчану и прикоснулся рукой ко лбу больного, к его влажным вискам. Пульс лихорадочно бился. Лютце грубо выругался и оттолкнул его руку.

Затем он сел и, глядя перед собой невидящими глазами, пробормотал бессвязно:

– Оставьте меня… Не буду… вздохнул глубоко и запел: «Со святыми упокой»… – Не беспокойся, не найдут, – утешал он кого-то. Затем разразился площадной бранью и снова упал на топчан.

Шель понаблюдал за больным и, решив, что тот теперь пробудет в беспамятстве по меньшей мере несколько часов, подошел к столу и написал на листке, вырванном из блокнота:

«Герр Лютце! Мне нужно обязательно поговорить с Вами. Я живу на Эйхенштрассе в комнате Леона. Приду к вам завтра, часов в девять утра. Дождитесь меня, пожалуйста. Ян Шель».

Он положил записку рядом со свечой, задул пламя и покинул мрачный блиндаж.

Возвращаясь в город, Шель пытался осмыслить все, что произошло. Джонсон утверждал, что Леон якобы был душевнобольным. Слова алкоголика Лютце могли быть просто пьяным бредом и, во всяком случае, полного доверия не заслуживали. Что скрывается за всем этим? Где, как и у кого можно получить конкретные, достоверные сведения, узнать всю правду? Журналист не знал в городе никого, кроме Джонсона, а тот к его сомнениям относился скептически.

Шель вышел на одну из главных улиц и остановился у зеленого сквера с бронзовым памятником Гёте, раздумывая, как провести время до вечера. Тут он вспомнил, что есть еще человек, у которого можно получить сведения о Леоне, – лечивший его врач, доктор Менке.

«Возможно, я ничего нового не узнаю, – думал Шель,– но, по крайней мере, буду уверен, что сделал все возможное для выяснения этого дела, если оно в самом деле требует выяснения».

Он остановил проезжавшее мимо такси. К его удивлению, за рулем сидел тот же шофер, который вез его раньше.

– Мы снова встретились! – сказал Шель, заглянув в машину.

– Как видите, – улыбнулся шофер. – Бензин стоит дорого, и я там дожидался пассажира, чтобы не возвращаться порожняком. Теперь еду домой, но могу вас подвезти. Садитесь. Вам куда?

– Мне нужно к доктору Менке, но у меня нет его адреса. Вы не знаете, где он живет?

– Знаю! Это один из лучших врачей в Гроссвизене. Но подождите меня минуточку, пожалуйста. Я позвоню жене, предупрежу ее, что опаздываю к обеду.

– Ради бога! Я не тороплюсь.

Шофер вошел в будку телефона-автомата, прикрыл застекленную дверь и набрал номер. Дожидаясь, пока ответят, он наблюдал за Шелем.

– Алло! 95-16?

– Я у телефона.

– Говорит Нойбергер. Я везу мужчину в коричневом костюме к доктору Менке.

– Хорошо. А как обстоит дело с Лютце?

– Он получил деньги и напился. Мужчина в коричневом, должно быть, искал его, нашел в трактире «Сокол» и вскоре отвез в блиндаж в невменяемом состоянии. Вернувшись оттуда, он остановил меня и попросил отвезти к доктору Менке. Теперь ждет в машине.

– Это все?

– Да.

– Хорошо. Отвезите его к доктору, а потом можете заниматься своими делами.

Нойбергер вернулся к такси.

– На моей работе никогда не знаешь, в котором часу вернешься домой, – объяснил он. – И я всегда предупреждаю свою Фриду, чтобы она успела приготовить поесть…

Ехали всего несколько минут. Остановив машину у белого старинного особняка, шофер сказал:

– Вот мы и приехали. Доктор Менке принимает, кажется, до шестнадцати часов.

Шель посмотрел вслед отъезжающей машине, толкнул калитку и очутился в большом, старательно ухоженном саду. На посыпанной красным гравием площадке у самого входа в дом возился широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, среднего роста и атлетического сложения. У него были светлые, коротко подстриженные волосы. Он производил впечатление юноши, не по годам развитого физически. Одет он был в шорты и рубашку с засученными рукавами, в руках держал секатор. Заслышав шаги, мужчина выпрямился и вызывающе посмотрел на гостя.

– Куда вы?

– Я хотел бы увидеть доктора Менке.

– У него две ноги, две руки и одна голова. В зоопарке есть экземпляры поинтереснее.

Шель остановился, пораженный наглостью блондина. Тот начал размахивать секатором, исподлобья наблюдая за журналистом.

– Чего ты ждешь, малыш? – спросил он, помолчав. – Дать тебе двадцать пфеннигов на автобус?

– Вы, должно быть, один из душевнобольных пациентов доктора? – спросил Шель невозмутимым тоном.

– Душевно… что? – Осознав, что незнакомец издевается над ним, блондин приблизился к нему с грозным видом: – Ты что, драки захотел?

– Понтер! – резкий, властный голос подействовал на блондина, как удар кнута.

Шель увидел пожилую, строгого вида женщину в гладком черном платье.

– Здравствуйте! – обратился он к ней. – Скажите, доктор принимает?

– Доктор примет вас у себя в кабинете, заходите, – сказала она сухо и, отвернувшись, вошла в дом.

Шель очутился в просторной приемной. «Ого, доктор Менке недурно зарабатывает», – подумал он, глядя на серый пушистый ковер, огромные кресла и тяжелые шторы – все было выдержано в одинаковых тонах. В дверях кабинета стояла медсестра. Шель повторил свою просьбу.

– Вам назначили время приема?

– Нет, я в Гроссвизене проездом и хочу побеседовать с доктором по личному делу,

– Ваша фамилия?

– Ян Шель.

– Будьте любезны подождать, я доложу доктору. Через несколько минут сестра вернулась.

– Доктор ждет вас.

Кабинет доктора Менке сверкал белизной и чистотой. Голубоватые занавески задерживали солнечные лучи, создавая в помещении приятный, прохладный полумрак. За массивным письменным столом сидел солидный седовласый мужчина. Белая борода, усы и густые брови придавали его лицу добродушное выражение, благодаря чему он был похож скорее на мудреца-патриарха, чем на служителя современной медицины.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал доктор Менке, показывая на стул. – Чем могу служить? Моя медсестра сказала, что вы в Гроссвизене проездом.

– Да, господин доктор, – Шель хотел было рассказать о неприятном инциденте в саду, но передумал. – Я пришел к вам не как пациент. Я пришел в связи с вопросом, который меня очень волнует.

– Слушаю вас.

– Я приехал в Германию по просьбе моего друга Леона Траубе. Он был вашим пациентом, если меня правильно информировали.

Доктор Менке молча кивнул.

– Приехав сюда, я узнал о смерти Траубе. Из разговора с моим знакомым выяснилось, что покойный страдал каким-то психическим нарушением. Вы не могли бы, доктор, рассказать мне об этом поподробнее? Несмотря на все, что я слышал до сих пор, я отнюдь не уверен, что единственной причиной самоубийства Леона Траубе была его неизлечимая болезнь.

Доктор задумался.

– Как правило, я не рассказываю посторонним лицам о своих пациентах, – сказал он медленно. – Назовите мне фамилию человека, который мог бы подтвердить, что вы в самом деле были хорошо знакомы с покойником?

– Пол Джонсон, помощник прокурора, несомненно, поручится за меня.

– Что ж! Это имя хорошо известно в Гроссвизене. Спасибо. Скажите конкретно, что вас интересует, и я охотно отвечу.

– Меня интересует история болезни Леона Траубе.

– Туберкулез легких в последней стадии и то, что за этим обычно следует, – кровотечения, крайнее физическое истощение. На почве переутомления и истощения возникли функциональные нарушения нервной системы. Обследования, проведенные в течение последних трех месяцев, обнаружили депрессивный психоз. Все более частые и продолжительные приступы подавленности сопровождались полнейшей неуверенностью в себе, подозрительностью и признаками мании преследования, – говорил Менке, улыбаясь добродушно и немного снисходительно.

– Ясно, – сказал Шель. – Видите ли, я получил от него на редкость тревожное письмо. И хотя я сознаю, что его написал больной человек, оно мне кажется искренним и правдивым. Не знаю, понимаете ли вы меня. Трудно обосновать точку зрения, не подкрепленную никакими конкретными фактами. Но мне представляется, что причиной самоубийства могло быть какое-нибудь потрясение, и я пытаюсь найти разгадку.

Доктор Менке слушал внимательно, глядя Шелю прямо в лицо. Журналист почувствовал вдруг странное беспокойство. Где-то в глубине сознания шевельнулось смутное воспоминание о чем-то, что оставило в душе неизгладимый след. Ему казалось, что он уже некогда испытал ощущение, подобное теперешнему. Но вот внезапно контуры давнего события обрели резкость, забытая картина всплыла в памяти с необыкновенной яркостью: змея!

Шель провел ладонью по вискам… Детство… прогулка в зоопарк… застекленный террарий… надписи, вызывающие содрогание: гремучая змея, гюрза, эфа, кобра… Неподвижные, бесцветные глаза на плоских треугольных головках. Вот она, неожиданно возникшая ассоциация: зрачки человека, сидевшего напротив, были такие же стеклянные и безжизненные, как у… змеи!

Менке что-то говорил, обращаясь к нему. Шель усилием воли отогнал неприятные мысли и прислушался:

– …создают вокруг себя атмосферу недоверия и тревоги, хотя постороннему наблюдателю их поведение кажется на первый взгляд совершенно нормальным. Обнаруженные у Траубе симптомы характерны для психоза. Его письмо, несомненно, представляло собой нагромождение сенсационных обвинений, драматических выводов и таинственных намеков. Я не ошибся? – губы растянулись в улыбке, но глаза оставались холодными и неподвижными.

– Вы правы, – неохотно подтвердил Шель. Он терял уверенность в себе. Визит к этому «магу» не дал ожидаемых результатов, впрочем, он и сам не знал, на что надеялся, придя сюда. Все дело казалось то очень простым, то…

– Траубе знал, что я приеду к нему. Разве это не должно было повлиять на него положительно и в известной степени успокоить? Почему он покончил с собой почти накануне моего приезда?

– Психопаты часто действуют в состоянии аффекта. Они утрачивают контроль над собой, действуют вопреки нормальной линии поведения и совершают просто ошеломляющие поступки. Когда нервное возбуждение проходит, они часто не помнят, что делали, – доктор говорил мягко и убедительно.

– Вы хотите сказать, что Леон Траубе забыл о письме, которое он написал мне?

– Это вполне вероятно.

– Но как же он мог забыть о моем приезде, ведь я его предупредил письмом! – не сдавался Шель.

– Идея самоубийства, очевидно, вытеснила из его памяти все остальное.

Под смущавшим его взглядом Менке Щель опустил глаза.

– Вы знаете некоего Лютце, доктор? – спросил он, помолчав.

– Лютце? – в голосе звучало неподдельное изумление. – Алкоголика?

– Вот именно.

– Мне его однажды показали, когда полицейские вели его, абсолютно пьяного, в тюрьму. Лично я с ним не знаком и не собираюсь знакомиться впредь.

– Лютце был хорошим знакомым покойного.

– Разве я отвечаю за знакомства герра Траубе?

– Лютце, бесспорно, пьяница, но, насколько мне известно, он в здравом уме. И вот он уверял меня…

– Герр Шель! – резко перебил его Менке. – Я охотно побеседую с вами об обстоятельствах, предшествовавших или сопутствовавших смерти вашего друга; однако я не чувствую себя достаточно компетентным для обсуждения взглядов и убеждений лиц, которые мне не знакомы.

Шель, пораженный его тоном, поднял голову.

– Доктор Менке, ваши доводы четки, ясны и убедительны. Но тем не менее мне кажется, что за трагедией Леона Траубе кроются какие-то невыясненные обстоятельства, непосредственно связанные с его смертью. К сожалению, мне до сих пор не удалось обнаружить фактов, подтверждающих мои догадки.

– Интуиция? – в вопросе сквозила явная насмешка.

– Шестое чувство, – ответил Шель серьезно, глядя доктору прямо в глаза.

– Что ж, в вашей профессии оно необходимо. Что вас еще интересует?

Медленно поднимаясь со стула, Шель спросил внезапно:

– Траубе упоминал когда-нибудь о бумагах? Выражение лица Менке изменилось, неподвижные глаза на мгновение закрылись.

– О каких бумагах?

– Документах, справках? Доктор взглянул на Шеля в упор.

– Да. Он говорил не только о бумагах, но и о призраках, которые его терзают, о пламени, испепеляющем душу, о гномах, привидениях и темных силах, угрожающих его жизни,– продолжая говорить, Менке встал, обошел стол кругом и остановился рядом с Шелем. – Боюсь, что я не сумел удовлетворить ваше любопытство.

– Напротив, доктор, беседа с вами была на редкость поучительной и интересной. Благодарю вас за то, что вы пожертвовали своим драгоценным временем и посвятили меня в тайны медицины.

Они пожали друг другу руки. Направляясь к двери, Шель неожиданно повернулся и спросил;

– В котором часу умер Траубе? Ответ последовал мгновенно:

– Между двенадцатью и часом ночи.

– Спасибо. До свидания!

Выходя из комнаты, Шель почувствовал на себе взгляд холодных, бесцветных глаз. Он содрогнулся…

* * *

Когда Шель нажимал кнопку звонка, солнце уже скрылось за крышами домов. По безоблачному небу разлилось красное зарево заката. Джонсон протянул навстречу гостю обе руки.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Я уже беспокоился, не перепутал ли ты адрес. Заходи!

Комната, в которую он ввел Шеля, была обставлена довольно безвкусно, хотя отдельные предметы представляли, несомненно, большую ценность. Рядом с небольшим роялем стояла горка с хрусталем, статуэтками из дрезденского фарфора и серебром, за ней – подставка с кактусами. Под окнами, вокруг низенького стола – коричневые кожаные кресла. Одну стену занимал низкий длинный книжный шкаф. Судя по корешкам, большинство книг составляли детективные романы. В углу комнаты сверкал экран телевизора. Над роялем висел двухметровой ширины пейзаж, изображающий старинный замок среди скал, на фоне пасмурного неба.

– Располагайся, Ян. Чувствуй себя как дома. Кэрол сейчас выйдет, она была в городе, теперь чистит перышки. Может быть, ты снимешь пиджак? Здесь жарковато… Нет? – Он придвинул Шелю сигареты и спички. – Что ты делал весь день? Не скучал?

– Нисколько. Напротив, я интересно провел время. Но об этом потом. Расскажи сначала, как прошло твое дело в суде.

– Неважно. Под конец мы сцепились с защитником и швыряли друг в друга параграфами до тех пор, пока судья не отложил слушание дела. Я вернулся домой раньше, чем предполагал.

Джонсон поднял голову. Радостное выражение лица сменилось натянутой улыбкой.

– Вот и Кэрол.

Шель встал и с любопытством обернулся.

Жена Джонсона была на редкость красивой женщиной. Зеленое шерстяное платье изящно облегало ее фигуру, подчеркивая стройные бедра. Густые черные локоны окаймляли лицо, синие глаза искрились.

– Ян Шель из Польши. Моя жена Кэрол, – познакомил их Джонсон.

Кэрол, приветливо улыбаясь, протянула свою красивую, маленькую руку. Шель, вспомнив рассказ Джонсона, не мог в душе не признать, что внешность Кэрол, несомненно, привлекает мужчин. Когда они сели, Джонсон сказал:

– Я вас на минутку оставлю и принесу что-нибудь выпить перед ужином. Тебе шерри, Кэрол, да? А что тебе, Ян?

– Все равно, Пол. Можно что-нибудь холодное.

– Сейчас. – Выходя из комнаты, он включил телевизор. Кэрол уселась поудобнее, закинув ногу на ногу.

– Вы с Полом давно знакомы?– спросила она.

– Порядком. Мы встретились при обстоятельствах, придавших нашему знакомству особенное значение.

– Да, Пол рассказывал. – Кэрол с любопытством рассматривала гостя. – Вы приехали из Польши?

– Да. Я поляк.

– Немцы не питают к вам особенной симпатии.

– Я думаю, что вы тоже… – Шель смутился и не договорил.

– Немка? О нет! Я родилась и выросла в Швейцарии. Джонсон вернулся с подносом, на котором стояли полные рюмки. Он молча поставил его на стол и принялся налаживать телевизор.

– Интересно, узнал ли ты Гроссвизен? – спросил он, крутя ручку изображения. – Городок разросся, на месте прежних развалин опять стоят дома, построено много новых кварталов.

– А мне он на расстоянии представлялся гораздо больше. Мне бы хотелось, если позволит время, осмотреть место, где был наш подвал. Там ничего не построили?

– Нет, разбили парк. Ни один из прежних владельцев не объявился, и все те земельные участки перешли в собственность государства.

На экране появился оркестр. Играли увертюру к «Калифу из Багдада». Джонсон вернулся к столу.

– Давайте выпьем, – предложил он. – Бутылка охлаждалась три часа.

Они подняли рюмки. Джонсон кивнул на ящичек с сигаретами:

– Слева тут американские, справа английские.

Шель закурил и обратился к Кэрол:

– Вы не будете возражать, если мы с вашим мужем немного побеседуем о прошлом? Мы затронули утром некоторые вопросы, но не успели обсудить их до конца.

– Я охотно буду в единственном числе изображать аудиторию, если вы мне обещаете, что потом мы поговорим на более приятные темы.

– Для Кэрол, – заметил Джонсон, – далекое прошлое всегда ассоциируется с бомбами, трупами и кровопролитием.

– Перестань, ты просто невыносим, – рассердилась Кэрол.

– Я обещаю свести к минимуму разговор о военных переживаниях, – поспешил заверить Шель. – Это теперь уже не так существенно. Меня привело в Гроссвизен другое. Видите ли, нас было трое тогда…

– Кэрол не знала Леона, – перебил его Джонсон.

– А об этом стоит жалеть? – она повернулась к Шелю.

– Вряд ли. Он был мрачным человеком.

– Ох! – Кэрол закинула руки за голову.

– Скажи мне, Пол, – начал Шель, – случилось ли после моего отъезда из Гроссвизена что-нибудь имеющее отношение к подвалу?

– Мне непонятен твой вопрос. Что могло случиться?

– Как только мы выбрались оттуда, рухнул потолок, засыпав крыльцо и подвал. Неужели никто так и не пытался достать оставшиеся там ящики, чемоданы и прочее?

Джонсон задумался и, помолчав, сказал:

– Действительно, какие-то неизвестные люди отрыли подвал и частично разграбили его. Лишь намного позже был издан приказ обыскать все развалины, достать оттуда ценные вещи, а также, – он покосился на жену, – установить личность убитых. А потом все развалины сровняли с землей в буквальном смысле слова.

– А сам ты никогда не пытался выяснить, что было в тех чемоданах и ящиках, которые мы тогда привезли?

– Ян! Неужто ты воображаешь, что я буду лазить с киркой или лопатой, чтобы отрыть несколько помятых банок тушенки?.. Что могло быть в тех ящиках, кроме продовольствия, украденного с лагерного склада? Но я могу сообщить тебе одну любопытную подробность, которую узнал совершенно случайно: заключенные, грузившие тогда эти ящики и чемоданы, в том числе ты, Леон и я, должны были быть уничтожены сразу же по возвращении в лагерь.

– Почему?

– Неужели ты не догадываешься? Братья Шурике готовили себе уютное и безопасное гнездышко и не могли допустить, чтобы их тайну знали трое заключенных.

– А охрана? Сопровождающие?

– Это были доверенные эсэсовцы. Впрочем, неизвестно, какова была бы их судьба. Понимаешь, нам чертовски повезло! Если б не эта меткая, своевременно брошенная бомба…

– Ты был бы еще одной «несчастной жертвой кровавой войны», – докончила Кэрол, зевнув.

Шель смущенно улыбнулся.

– А вы, Кэрол? Что вы делали в то время?

– Вас это действительно интересует? Я училась в пятом классе средней школы в Ури.

– Как-то трудно представить вас с двумя косичками, портфелем и пеналом. Но давайте вернемся к нашим воспоминаниям.

Кэрол сделала недовольную гримасу.

– Что стало с братьями Шурике? – спросил Шель.

– Уехали в Испанию. У них, как оказалось, был довольно крупный счет в одном из мадридских банков.

– Дальновидные деятели.

– Да. Крейслейтера Шурике уже нет в живых, два года назад он скончался в Барселоне от инфаркта. Зато его брат спокойно доживает свой век. Увы, у нас нет приманки, чтобы вытащить его оттуда. Мы преследуем этих негодяев всюду, где только можно, но многим все же удалось уйти от наказания.

– Значит, подвал не содержал никакой «мрачной» тайны?

– Насколько мне известно – нет. А почему ты спрашиваешь?

– У меня была сегодня любопытная, но довольно неприятная встреча с неким Лютце.

– Это позор Гроссвизена, – сказала Кэрол. – Выпьем за его здоровье! – Она встала, поправила платье. – Беседуйте, не буду вам мешать. Пойду приготовлю поесть, вы, наверное, проголодались? – и вышла, не дожидаясь ответа, напевая мелодию, которую в тот момент передавали.

Шель искоса посмотрел ей вслед. Джонсон заметил его взгляд и нахмурился.

– Встреча с Лютце не могла быть приятной, но объясни, пожалуйста, что в ней было любопытного? – спросил он торопливо.

– Лютце был хорошо знаком с Леоном, не так ли?

– Они встречались, но что их связывало, одному богу известно, – Джонсон пожал плечами. – Между ними не было ничего общего. Один – запойный пьяница, все помыслы которого сосредоточены на том, как добыть деньги на бутылку шнапса. Другой – психопат и, кстати сказать, трезвенник.

– И все же Лютце пользовался доверием Леона? Джонсон кивнул:

– По-видимому, да.

– Лютце во время нашей встречи был очень пьян, и поэтому беседу трудно назвать полноценной. Но в его невнятном лепете меня поразила одна фраза. Он сказал: «Леон оставил чемодан, чемодан из подвала». Увы, больше мне ничего не удалось выведать. Я отвел его в блиндаж. Там у него начался тяжелый приступ белой горячки, и он, должно быть, лежит в беспамятстве до сих пор. Что могли значить его слова, Пол?

– Это в самом деле любопытно! – Американец смотрел на экран телевизора. – Любопытно! Неужели Леон раскопал что-нибудь? Но подвалов много. А у нас это слово сразу ассоциируется с «нашим» подвалом.

– Ведь Леон был одним из нас.

– Ей-богу, не понимаю, в чем дело. Надо бы посмотреть, нет ли там в блиндаже этого чемодана.

– По-моему, если он вообще и существует, то в блиндаже его нет.

– А где же он может быть?

– Не знаю. Я думал не об этом, а о содержимом чемодана и о том, не имеет ли оно отношения к смерти Леона.

– Предполагать, что Леон узнал что-то важное и затем покончил с собой, нелогично.

– Ты прав, Пол. Его странное самоубийство опровергает все возможные предположения. Нужно непременно получить от Лютце чемодан, только он может пролить свет на это дело.

– У тебя есть какой-нибудь план?

– Я оставил Лютце записку о том, что хочу с ним поговорить. Моя фамилия ему известна. Леон, должно быть, рассказывал обо мне. Я пойду к нему…

В дверях появилась Кэрол.

– Вы еще не кончили? Тогда беседуйте и закусывайте одновременно, – она сняла с подноса тарелки с хлебом, ветчиной, холодным мясом и разными аппетитными закусками.

Шель извинился и вышел в ванную. Оттуда он слышал, как Кэрол возится на кухне. Из комнаты донесся голос Джонсона. «Он что, говорит сам с собой?» – подумал Шель.

Когда он вернулся в комнату, американец затягивал штору на окне.

– Садись, Ян, – пригласил он, – и отведай наших лакомств.

– Да, да, прямо из банок, – добавила Кэрол, входя.

Мужчины, поглощенные своими мыслями, ели быстро и нетерпеливо. Однако, раскупорив бутылку вина, они повеселели. Кэрол начала убирать со стола.

– Я вам разрешаю беседовать еще четверть часа, – сказала она. – Через двадцать минут играет оркестр Карло Боландера. А так как мой муж не танцует, то я назначаю вас своим партнером, герр Шель… Знаю, знаю! – засмеялась она, видя смущенное лицо Шеля. – «Я плохой танцор», ведь вы это хотели сказать? Ничего. Берусь вас научить. Бесплатно! – Выходя из комнаты с грудой тарелок, Кэрол добавила повелительным тоном: – Итак, беседуйте! Раз, два, три!

Джонсон принужденно улыбнулся.

– Что ж, воспользуемся предоставленной нам четвертью часа, – сказал Шель. – У тебя найдется немного времени завтра утром?

– Чтобы пойти к Лютце?

– Да.

– Разумеется, я пойду с тобой. Это дело начинает мне казаться интересным.

– Прекрасно. Слушай дальше. Я посетил сегодня также доктора Менке.

– А его-то зачем?

– Мне хотелось узнать побольше о Леоне.

– И что же достопочтенный доктор Менке?

– Что он за человек, Пол?

– Старый чудак, принявший театральную позу патриарха. И вместе с тем опытный, преуспевающий врач.