Текст книги "Латинская Америка - традиции и современность"
Автор книги: Яков Шемякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Annotation
В книге исследуется роль традиций в жизни народов Латинской Америки, прежде всего в духовной и идейно-политической сферах. Автор вскрывает тесную связь традиций с национальным самосознанием, со стремлением самих латиноамериканцев осмыслить место и значение своих народов в мировой истории. Показано, какую роль сыграли различные культурно-этнические компоненты (наследие доколумбовых цивилизаций, иберийские традиции, западноевропейский культурный элемент) в формировании современного облика стран Латинской Америки.
Введение
Глава 1
О содержании понятия «традиция»
Особенности проблематики традиций
Глава 2
Традиция в доколумбовой Америке
Судьбы индейского наследия
Традиции коренного населения
Индейская традиция
Глава 3
Конкиста и испанская традиция в колониальный период
«Испанское начало»
Проблема испанского наследия
Глава 4
Новообразования западного происхождения
Запад
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
В издательстве «НАУКА»
INFO
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
comments
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
164
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
175
176
177
178
179
180
181
182
183
184
185
186
187
188
189
190
191
192
193
194
195
196
197
198
199
200
201
202
203
204
205
206
207
208
209
210
211
212
213
214
215
216
217
218
219
220
221
222
223
224
225
226
227
228
229
230
231
232
233
234
235
236
237
238
Я. Г. Шемякин
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА:
традиции и современность
*
Ответственный редактор
доктор исторических наук
А. Ф. ШУЛЬГОВСКИЙ
Рецензенты:
доктор исторических наук
М. С. АЛЬПЕРОВИЧ,
кандидат исторических наук
Т. В. ГОНЧАРОВА
© Издательство «Наука», 1987 г.
Введение
Современный облик любого народа, как и человечества в целом, – это результат деятельности ряда поколений людей. Современники творят историю, имея в качестве предпосылки то, что создано их предшественниками: «Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого»{1}. Таким образом, прошлое оказывает влияние на настоящее и через него на будущее. Вот почему определение отношения к опыту прошедших поколений, зафиксированному в результатах их деятельности, – обязательная предпосылка любого человеческого действия. Причем именно в обстановке кризиса, социальной напряженности, как правило, возникает особо обостренное желание (и потребность – в связи с поиском путей выхода из кризиса) критической переоценки прошлого, желание вернуться «к истокам», отвергнуть их или, напротив, утвердиться в их истинности. Нынешнее поколение людей, и в первую очередь участники современной борьбы, испытывает настоятельную потребность в опоре на историческое наследие родственных им сил в прошлом. Именно это вызывает в настоящем столь обостренный интерес к проблематике традиций, в том числе и в Латинской Америке.
Латиноамериканские коммунисты уделяют большое внимание проблеме традиций. В программных документах компартий региона, выступлениях их ведущих деятелей и публицистов не раз подчеркивалось, что марксисты-ленинцы рассматривают себя, все передовые и революционные силы современности как единственных законных наследников и подлинных продолжателей дела борцов за социальный прогресс, прежде всего деятелей периода Войны за независимость – Боливара, Сан-Мартина, О’Хиггинса, Артигаса, Идальго, Морелоса и др. Эта общая принципиальная позиция латиноамериканских компартий по вопросу о традициях зафиксирована в основном документе Гаванского совещания 1975 года{2}.
Историческое наследие стран Латинской Америки создавалось многими поколениями людей, принадлежавших к различным расам, народам, культурам, цивилизациям. К формированию современного облика региона к югу от Рио-Гранде были причастны: представители коренного населения – индейских народов; европейские завоеватели – прежде всего испанцы и португальцы, а в странах Карибского бассейна также англичане, французы, голландцы; ввезенные из Африки негры-рабы и их потомки; иммигранты из многих стран Европы, укоренившиеся на земле Латинской Америки главным образом во второй половине XIX – начале XX в.; наконец, выходцы из ряда стран Азии – в основном из Индии, Китая и Японии. Роль и соотношение многообразных этнокультурных элементов в разных государствах Латинской Америки не одинаковы. История континента предстает как сложнейший процесс взаимодействия различных историко-культурных напластований – наследия доколумбовых цивилизаций, иберийских традиций, западной культуры.
Неудивительно, что в подобных условиях вопрос о поиске и выявлении собственных исторических корней, о национальной самоидентификации стоит весьма остро. Проблематика традиций всегда находилась и продолжает оставаться в центре внимания латиноамериканской общественной мысли. Споры об историческом наследии с особой силой разгораются, как правило, в связи с «круглыми» датами. Так было в 1980–1983 гг., когда отмечалась двойная годовщина Симона Боливара (200-летие со дня рождения и 150-летие со дня смерти). В настоящее время развертывается идейная борьба в связи с приближающимся 500-летием открытия Америки.
Современная Латинская Америка – это три с лишним десятка государств, каждое из которых неповторимо и своеобразно: Полностью охватить чрезвычайно сложную, постоянно меняющуюся действительность региона в рамках одной книги не представляется возможным даже в том случае, если ограничиться лишь каким-то определенным ракурсом. Проблематика же традиции, как будет показано в работе, сама по себе необычайно широка, и при последовательном теоретическом подходе к этому феномену любой общественный институт и явление культуры могут быть рассмотрены с точки зрения их «традиционности».
В подобных условиях перед автором неизбежно встает вопрос об ограничении рамок исследования. В этой связи необходимо отметить следующее: во-первых, нами рассматривается главным образом идейно-политический аспект проблематики традиций в Латинской Америке, другие же аспекты (социально-экономические, относящиеся к области художественной культуры, фольклора, музыки и т. п.) затрагиваются лишь в связи с центральной темой. В силу этого весь используемый материал как бы «стягивается» к идейно-политическому ядру, что означает, в свою очередь, некоторое объективно неизбежное обеднение исследуемой действительности в тех случаях, когда речь идет об иных «срезах» проблематики традиций. Следует сразу же оговориться, что автор не претендует на их всесторонний охват.
Очевидно, необходимо и определенное «пространственное» ограничение. В качестве основного объекта исследования (прежде всего это касается культурно-этнического аспекта тематики традиций) нами взяты страны Испанской Америки, хотя приводится материал и по Бразилии, и по неиспаноязычным государствам Карибского бассейна. По нашему убеждению, именно в истории стран, бывших прежде колониями Испании, с особой силой и остротой проявились характерные для латиноамериканского региона в целом общие проблемы и коллизии, в том числе и связанные с соотношением традиций и современности.
Автор широко использовал результаты исследований советских латиноамериканистов, в той или иной степени касающихся «традиционного» среза латиноамериканской реальности. В первую очередь здесь необходимо отметить такие книги, как «Современные идеологические течения в Латинской Америке» (М., 1983), «Концепции историко-культурной самобытности Латинской Америки» (М., 1978), первый том «Истории литератур Латинской Америки» (М., 1985), «Этнические процессы в странах Южной Америки» (М., 1981), «Этнические процессы в странах Карибского моря» (М., 1982), «Национальные процессы в Центральной Америке и Мексике» (М., 1974).
Хотя многие аспекты тематики традиций в Латинской Америке уже рассматривались советскими латиноамериканистами в работах по этнографии, истории, культуре, в трудах, посвященных идеологическим вопросам, проблема традиции ни в масштабах региона, ни в рамках отдельных стран еще не стала предметом научного анализа в нашей литературе. Попытку осуществить такой анализ представляет собой данная книга.
Глава 1
ФЕНОМЕН ТРАДИЦИИ
И ЕГО ОСОБЕННОСТИ
В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ
О содержании понятия «традиция»
Историк Кларксон обронил однажды: «Национализм подобен греху – это явление настолько знакомое, что не поддается определению или даже точной характеристике»{3}. В этой шутке есть большая доля правды. Слово «традиция», так же как и слово «национализм», относится к тому разряду терминов, которые от слишком частого употребления стали столь привычными, что мы, как правило, не задумываемся над их реальным содержанием: как бы само собой разумеется, что здесь и так все ясно. Между тем это иллюзия обыденного сознания. Первый же шаг на пути познания, ведущем от поверхности явления в «глубину», открывает перед нами широчайшие теоретические горизонты.
Традиция представляет собой сложный многомерный феномен, различные аспекты содержания которого раскрываются в зависимости от ракурса, в котором он рассматривается. Понятие традиции можно охарактеризовать как своего рода смысловой кристалл, предстающий всякий раз в новом виде в зависимости от того, на какую из его граней падает свет.
Традиция – это прежде всего особое общественное отношение, а именно отношение исторической преемственности. По классическому определению К. Маркса, сущность человека «есть совокупность всех общественных отношений»{4}. Данная совокупность включает и отношение исторической преемственности, которое представляет собой одно из наиболее важных проявлений общественной сущности человека и носит объективный характер.
В то же время следует отметить, что сфера традиции – это та область социальной реальности, в которой объективный и субъективный «планы» человеческого бытия соединены непосредственно, как бы взаимно «переливаются» друг в друга. Каждый человек лично сопричастен историческому процессу; объективные социальные законы проявляются через деятельность конкретных живых людей. «Жизнь общества – это не только естественно-исторический процесс, но и всемирно-историческая драма. За каждым фактом – судьба человека, интерес к истории – это интерес к человеку»{5}. Причем, как подчеркивал А. Грамши, «каждый индивид – это синтез не только существующих отношений, но и истории этих отношений, то есть итог всего прошлого»{6}. «Нить времен» проходит через любого человека. «Мы прорастаем сквозь тысячелетия»{7}. Внутренний мир личности, казалось бы целиком относящийся к духовно-психологической сфере, заключает в себе некую внутренне сконцентрированную многотысячелетнюю перспективу «истории людей». Когда в условиях кризиса «цепь времен» в обществе оказывается разорванной, когда нарушаются нормальные отношения исторической преемственности, тогда и социальные общности различного рода, и каждый человек в отдельности вынуждены осуществлять огромную духовную работу по восстановлению живой связи с прошлым.
Рассмотрение традиции в иных ракурсах позволяет пролить дополнительный свет на этот феномен. Суммируя последние достижения советских специалистов в области теории культуры, стремящихся применить методы междисциплинарного анализа и использовать некоторые понятия теории информации (Э. С. Маркарян, С. А. Арутюнов, Н. Н. Чебоксаров, К. В. Чистов, Б. М. Бернштейн, В. Д. Плахов, Ю. М. Лотман, И. А. Барсегян и др.), традицию можно определить как механизм накопления, хранения и передачи от поколения к поколению информации, закодированной в определенных стереотипах поведения. Рассматриваемая как средство сохранения опыта прошедших поколений, традиция выступает как «историческая» или «социальная» память. Трактуемая как механизм передачи информации от поколения к поколению, традиция представляет собой, выражаясь образно, средство, способ «связи времен». Именно он имеется в виду, когда говорят о передаче чего-либо «по традиции».
Понятие традиции имеет и иной аспект. Очень часто под ней понимается не способ «связи времен», а то прошлое (опыт предшествовавших поколений), которое продолжает жить в настоящем. Разумеется, эти два аспекта рассматриваемого понятия теснейшим образом взаимосвязаны: в первом случае выделяется роль традиции как механизма передачи информации от поколения к поколению, во втором она отождествляется с самой информацией, передаваемой с помощью названного механизма. По мере развития общества объем сведений, опыта, которые должны быть переданы потомкам, растет. Соответственно усложняется и способ «связи времен». Не все то, что создано предками, усваивается потомками. Поэтому традиция охватывает не весь опыт прошлых поколений, а лишь ту его часть, которая закрепляется в «коллективной памяти» народа, укореняется на почве той или иной культуры. В известном смысле люди творят не только свое будущее, но и свое прошлое: не кто иной, как они сами выбирают, что отвергнуть, а что признать в опыте предшественников.
Возможна ситуация, при которой та или иная традиция «умирает», нить, связывающая настоящее народа с какой-то частью его прошлого, рвется. Часть (и порой весьма существенная) ценной информации из прошлого опыта теряется в ходе исторического процесса. Это связано как с неизбежными объективными сложностями осуществления исторической преемственности, так и с разрушительной деятельностью «темных»-реакционных сил мировой истории.
Чтобы передать «послание» из своего времени потомкам нужно обладать немалой силой духа, многое превозмочь и в себе самом, и в окружающей действительности. Связанные с этим трагические коллизии лучше всего выразили поэты. «И книга эта – вместо моего тела, и слово это – вместо души моей…» – доносится до нас из X в. полный боли и в то же время гордости за человека-творца голос Григора Нарекаци{8}. «Мало быть рожденным, важно быть услышанным» – в такую лапидарную поэтическую формулу отливает свою мысль А. Вознесенский{9}.
В реальной действительности традиция обладает многослойной структурой. Поскольку человеческий опыт может фиксироваться в самых различных формах, а преемственность во времени характерна для любых видов деятельности, то практически любое общественное отношение может быть рассмотрено с точки зрения его традиционности. Это явствует из произведений классиков марксизма-ленинизма. Данное обстоятельство нашло отражение и в современной научной и политической лексике, в том числе у латиноамериканских марксистов.
Традиция может быть «представлена» на уровне базиса – в этом случае речь идет о традиционных отношениях собственности. Она может материализовываться в тех или иных социальных или политических институтах – тогда мы говорим о традиционных формах социальной (например, община) или политической (к примеру, «традиционные партии») организации. На социально-психологическом «уровне» бытия общества традиция предстает в виде определенной совокупности передающихся от поколения к поколению стереотипов и установок поведения, которые, в свою очередь, выступают в многообразных конкретных формах обычаев, ритуалов, привычек, предрассудков и т. п. Наконец, в сфере общественного сознания мы наблюдаем наличие традиционных представлений, взглядов, доктрин.
Поскольку отношения преемственности характерны для всех без исключения общественных институтов, то любой из них имеет свою традицию. В этом смысле говорят о традициях в армии, церкви и т. п.
Отношения преемственности занимают весьма важное место в комплексе межклассовых и внутриклассовых отношений. Каждый класс имеет свою традицию, на которую он опирается. Подобно тому как идеи господствующего класса являются господствующими идеями, и традиции такого класса являются господствующими традициями: их всячески культивируют и поддерживают, выдвигают на первый план общественной жизни. Если же они перестают играть формирующую роль, это означает подрыв духовной гегемонии власть имущих.
Складываются определенные традиционные формы взаимоотношений и между классами, в чем проявляются, как правило, важнейшие черты национального характера и культуры.
Любая конкретная национальная культура в эксплуататорском обществе представляет собой противоречивое единство реакционных и прогрессивных тенденций, носители которых опираются соответственно на разные и противоположные элементы исторического наследия.
Каждая нация, каждый народ имеет свой неповторимый исторический опыт, а отсюда и собственную культурную традицию. Ряд народов, объединенных общей исторической судьбой, имеют общее наследие. Как правило, они образуют макрообщность – цивилизацию, единую во всем многообразии составляющих ее региональных культур. Одним из факторов, цементирующих это единство, является одинаковый способ «связи времен», решения проблемы исторической преемственности, т. е. одна и та же социальная динамика, опирающаяся на идентичное соотношение принципов сохранения и творчества, традиции и прогресса.
В обществах, отличающихся неоднородностью этнического состава, традиция предстает как сложная система взаимодействия различных этнокультурных элементов.
По мере расширения связен того или иного народа с остальным миром увеличиваются объем и разнообразие исторического наследия, так или иначе на него влияющего. В этом плане рост числа взаимодействующих в рамках какой-либо человеческой общности культурных традиций можно считать, по-видимому, закономерностью развития и (если они органично усваиваются) одним из критериев прогресса: ведь речь идет об обогащении духовного и иного опыта каждого народа опытом других народов, а в конечном счете – о движении к всечеловеческому единству.
Культура, рассматриваемая в ракурсе предельного обобщения, как специфически человеческий способ деятельности{10}, представляет собой противоречивое единство двух сторон – традиции и инновации [1]. В этом плане традицию можно трактовать как относительно консервативную сторону культуры, воплощающую одну из главных ее функций – сохранения того, что было создано предшествующими поколениями, в то время как в инновации проявляется творческая активность субъекта исторического процесса. Обе стороны культуры взаимообусловлены, не могут существовать друг без друга. То или иное соотношение традиции и инновации определяет динамику развития конкретных региональных культур.
Здесь важно иметь в виду одну трудно поддающуюся определению теоретическую тонкость. Дело в том, что и традиция, и инновация – это не какие-то отдельные части или детали «механизма» культуры, а различные проявления ее целостности.
Раскрывая многоликий «образ» традиции, нельзя не остановиться на производном от нее понятии, которое заняло прочное место в современной научной и политической лексике, – на понятии «традиционное». Генезис его восходит к работам К. Маркса, прежде всего к соответствующим разделам «Капитала» и «Экономических рукописей 1857–1859 годов» («Формы, предшествующие капиталистическому производству»). В трактовке Маркса «традиционность» наполняется вполне определенным социальным содержанием: она выступает в качестве своею рода общего знаменателя всех докапиталистических обществ, некоей определяющей характеристики, которая качественно отличает их от общества буржуазного. Во всех социальных структурах подобного типа «основой развития является воспроизводство заранее данных (в той или иной степени естественно возникших, но ставших традиционными) отношений отдельного человека к общине и определенное, для него предопределенное, объективное существование как в его отношении к условиям труда, так и в его отношении к своим товарищам по труду, соплеменникам и т. д. – в силу чего эта основа с самого начала имеет ограниченный характер, но с устранением этого ограничения она вызывает упадок и гибель»{11}. «Традиционное общество» как бы «повернуто» в прошлое, ориентировано на его сохранение. С наибольшей ясностью характерные черты такого общества проявились на Востоке.
Тезис Маркса о воспроизводстве «заранее данных» отношений фиксирует определяющую черту социальности «традиционных», в первую очередь восточных, обществ: тенденцию раз и навсегда запрограммировать весь сложнейший «мир человека» во всех его проявлениях, вплоть до самых интимных, в соответствии с некими произвольно установленными критериями «совершенства», исключив тем самым всякую возможность изменения, инновации. Традиция превращается в этом случае в магическое средство, призванное «остановить мгновение» и позволяющее зажать в руке и не выпускать песок бытия, утекающий сквозь пальцы…
Разумеется, приведенное выше Марксово положение не следует понимать в том смысле, что традиционные общества полностью запрограммированы в действительности: речь идет лишь об одной, хотя и господствующей, тенденции, о преобладающей ориентации на прошлое. Однако ни одна живая культура не может существовать без определенной «дозы» творчества, полная неподвижность для нее равнозначна смерти. Само сохранение опыта прошлого – до известной степени творческий процесс, требующий немалых усилий, ибо нельзя сохранить, не изменяя хотя бы в какой-то мере, – в этом диалектика реальной жизни. Поэтому и «традиционные» культуры представляли собой противоречивое единство традиции и инновации. Однако в рамках этого единства доминировала сторона, связанная с общей установкой на сохранение прошлого по возможности без изменений.
Существование подобной установки, господствующая тенденция к однозначному программированию поведения людей и всей общественной жизни означали отрицание принципа свободного выбора, сковывание (а часто беспощадное подавление) всякой личной инициативы и тем самым – блокирование общественного прогресса. С охарактеризованной динамикой традиционных культур связано и их отставание (начиная с эпохи генезиса капитализма) от Запада, и поражение обществ этого типа при столкновении с буржуазной европейской цивилизацией, и их превращение в зависимую колониальную и полуколониальную периферию этой цивилизации.
Итак, понятие «традиционное общество» имеет под собой реальную основу: оно охватывает те человеческие общности, определяющей чертой которых является преобладание традиции над инновацией в системном единстве культуры.
Марксова концепция традиционности получила дальнейшее развитие в трудах современных исследователей-марксистов, в том числе советских ученых. Особые заслуги принадлежат здесь востоковедам – достаточно упомянуть имена таких специалистов, разрабатывающих в наши дни тему «традиционное и современное», как Н. А. Симония, Л. И. Рейснер, Б. С. Ерасов, Е. Б. Рашковский. В данном общетеоретическом контексте особый интерес приобретают для нас разработки Л. И. Рейснера{12}. Согласно его концепции особенность понятия традиционное состоит в том, что оно всегда раскрывается в соотношении с понятием современное. Последнее же всегда имеет определенное социальное «наполнение», отождествляется с наиболее передовой в каждый данный момент истории общественно-экономической формацией и ее конкретными носителями.
Проблема соотношения традиционного и современного имеет два аспекта: внутренний, связанный с соотношением различных секторов в рамках той или иной страны, и внешний, охватывающий область отношений между государствами.
В первом случае в качестве воплощения современности выступают наиболее прогрессивные социально-экономические уклады и элементы данного общества, с ними связанные. Во втором случае определение современный применяется к тем человеческим общностям, которые вырвались вперед в своем развитии, в то время как весь остальной мир охватывается в этом случае понятием традиционности, само появление которой обусловлено действием закона неравномерности развития различных обществ. В те или иные эпохи традиционное и современное наполняются разным конкретным содержанием.
Как нетрудно заметить, понятие традиционное уже понятия традиция. По существу, традиционное охватывает лишь одну из охарактеризованных выше форм проявления традиции, в которой она предстает как то прошлое, которое продолжает жить в настоящем.
В этой связи следует упомянуть еще об одном производном от понятия традиция — о традиционализме. Сущность последнего наиболее ярко и образно представлена в следующих словах советского синолога Г. С. Померанц: «Традиционализм сопротивляется малейшей вольности в обращении с традицией и заставляет смотреть даже на явно сухие ветви как на цветущую зелень. Такой рационально построенный традиционализм гораздо уже подлинной традиции и практически неудержимо вырождается в чиновничий педантизм (для которого всякое нарушение установленных форм есть разрушение культуры)»{13}.
В настоящее время особенно обостренный интерес вызывает одна из многообразных ипостасей традиции, в которой она выступает как историческая (социальная) память. Это не случайно. Любая человеческая общность, как и личность, определяет свое поведение, исходя из имеющегося опыта, который зафиксирован в памяти – индивидуальной или коллективной.
С известной точки зрения именно человеческая память (личная или общественная) формирует поведение человека или общности. Получить возможность «программировать» память, определять ее содержание – значит полупить возможность управлять поведением людей. Лишить их памяти – значит лишить их возможности выбора того или иного варианта поведения (ибо человек может выбирать, только сообразуясь со своим опытом) и тем самым превратить народ или отдельного человека в послушный объект для манипулирования. Достижение подобной цели – заветная мечта эксплуататоров всех времен и народов.
Отнюдь не случайно попытки разрушения исторической памяти занимают столь значительное место в истории классового общества. Неоднократно новую цивилизацию пытались утверждать, полностью уничтожив все, что осталось от предшествующего. Достаточно вспомнить судьбу античных памятников: сожжение Александрийской библиотеки, разрушение античных храмов в Византии и на Арабском Востоке христианскими и мусульманскими религиозными фанатиками и др. Обрыв живой связи времен ведет к разгулу стихии забвения, когда люди уничтожают ценнейшие памятники просто из непонимания их реальной значимости: вспомним историю Парфенона, превращенного турками в пороховой склад и бомбардированного венецианцами, судьбу Форума, Палатина, многих сооружений греческой и римской древности, служивших карьерами для добычи камня, и т. п.
С момента возникновения классового общества одним из важнейших орудий господства эксплуататорских классов становится фальсификация истории, которая рассматривалась и рассматривается ими как важнейшее средство воспитания масс в духе послушания и преданности власть имущим. Суть их подхода к проблеме исторической памяти выражена в двух лапидарных формулировках, отражающих ее разные, но теснейшим образом взаимосвязанные грани. «История – это вздор» – так выразил свое отношение к данному вопросу американский автомобильный король Г. Форд. «Кто контролирует прошлое, контролирует будущее; кто контролирует настоящее, контролирует прошлое» – таков один из центральных лозунгов, выдвинутых правителями тоталитарного общества в романе-антиутопии Дж. Оруэлла «1984 год». Не случайно у автора другой антиутопии, «Этот прекрасный новый мир» О. Хаксли, в нарисованном им обществе тотального контроля и угнетения введено новое летосчисление – со дня рождения Г. Форда. Сразу после возникновения «прекрасного нового мира» было систематически истреблено все, что могло напоминать о прошлом, – закрыты музеи, взорваны памятники, запрещено чтение книг и само книгопечатание.
Как вполне справедливо замечает советский исследователь Г. X. Шахназаров, в названных антиутопиях, несмотря на присущие их авторам (особенно Оруэллу) антикоммунистические взгляды, отражены в первую очередь реальные, хотя и тысячекратно гиперболизированные, тенденции буржуазного общества XX в.{14}
Именно стремлением выработать эффективные средства манипулирования поведением людей объясняется то пристальное вниманий, которое уделяют проблематике традиций современные буржуазные политики и идеологи. Достаточно вспомнить в связи с этим потуги авторов «Документа Санта-Фе»[2] переформировать в соответствии с потребностями американского империализма историческую память латиноамериканских народов: их претензии на роль наследников Боливара, стремление доказать идентичность определяющих элементов культурного наследия англосаксонской и Латинской Америки с единственной целью обосновать несовместимость с этим наследием марксизма{15}.
Многие современные западные мыслители проводят мысль о том, что традиция теряет в наше время свое значение как фактор функционирования общества{16}. В среде социологов и философов буржуазного мира выделяется весьма влиятельное течение, представители которого открыто провозглашают целью разрыв с европейским гуманистическим культурным наследием. Так, известный социолог из ФРГ X. Шельский видит главную причину сегодняшней драмы человечества в стремлении сохранить историческую преемственность с этим наследием{17}.
Истоки данной тенденции в европейской мысли восходят к концепции О. Шпенглера, одна из целей которого заключалась в доказательстве отсутствия действительной преемственности внутри самой линии европейской культуры. Следует напомнить, что сознательный разрыв с животворными истоками современной европейской и мировой культуры – Возрождением, Просвещением, наследием великих буржуазных революций – стал в свое время одной из определяющих черт идеологии европейского фашизма. На это обстоятельство неоднократно указывали представители мировой, в том числе латиноамериканской, марксистской мысли.
В настоящее время прогрессивное историческое наследие является предметом ожесточенных атак представителей «неоконсервативной волны», в особенности «новых правых», стремящихся перечеркнуть разом всю гуманистическую традицию, начиная с ее первичных христианских истоков, во имя реставрации неких изначальных принципов индоевропейской арийской цивилизации или языческой античной древности, которые при ближайшем рассмотрении оказываются все теми же хорошо знакомыми по декларациям идеологов реакции последних двух столетий принципами «порядка и иерархии».
