Текст книги "Время Красной Струны"

Автор книги: Window Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 26
Побег

Мне показалось, весь мир замер, когда проникновенный взор Электрички отыскал меня в общем строю.

– Камский, – голос вытолкнул из строя моё тело, и оно уверенно, как взрослые на работу, зашагало к эспланаде. Поднимаясь по ступенькам, я думал, каким окажется новый флаг. Копошилась лёгкая надежда, что смогу опознать зашифрованную букву с первого взгляда. Колола жалость, что Эрики здесь нет, что она не увидит моего величия и не встанет рядом. Её руки не окажутся рядом с моими, когда холодная нить троса натянется и заскользит вниз, вознося полотнище. Но в душе я всё-таки торжествовал.

Тридцать два флагштока выросло на территории лагеря. Большую часть народ ещё не успел обнаружить. Правда, некоторые доставили нам сплошные неприятности. Например, завтрак получился скомканным. Флагшток разнёс крышу столовой и состарил здание на три века. Ворча, повара разводили костры и варили картошку в закопчённых вёдрах. Из их ругани становилось понятно, что они не собираются всю смену выпрягаться подобным образом. Какой-то частью я понимал, что им и не придётся. Что завтра в мир явится последняя, самая впечатляющая партия железных столбов. Что послезавтра… А что послезавтра? Что сотворит Электричка тогда? Во что превратит сто двадцать семь флагов? Но все волнения притупляло торжество. Как лётчик шагает к аэродрому, предвкушая первый полёт, так и я тянулся к эспланаде. Ведь флагшток, на котором будет водружён новый флаг, пробил доски её дальнего угла.

И тут я споткнулся и плюхнулся, как последний дурак. Когда я распластался, из строя послышались неподобающие смешки. Я немедленно вскочил, взбив вихрь чешуек осыпавшейся краски. Доски уже не скрипели, весело отзываясь на мои шаги. Из под ног доносилось сдавленное влажное покряхтывание, словно помост для торжеств построили ещё в позапрошлом веке, и он успел основательно сгнить.

Если второй флагшток серьёзно подпортил эспланаду, то после рождения третьего она откровенно дышала на ладан. Негодуя на предательскую доску, я вскочил, но приключения не закончились. Подошва проскользила по влажной слизи, выступившей на подгнивших досках, и я снова плюхнулся. Теперь я, наверное, напоминал щенка, ожидающего взбучки от суровой хозяйки. Электричка улыбнулась. Но не ободряюще и даже не мне. Куда-то вдаль, где народ молчаливо наблюдал за моими мучениями.

Кое-как я поднялся и вытер об штаны испачканные слизью руки. Пальцы Электрички сжимали флаг в заманчивой близи. Я тут же забыл о своём падении. Достаточно было просто взглянуть на небо. Взглянуть и представить, как возносится тугое полотнище.

Однако, забыл я о своём просчёте совершенно напрасно. Из-за спины донеслись неподобающие, недостойные столь великой минуты звуки. Народ смеялся. Подло. Взахлёб. С переливами. С подвыванием. Громко-громко. Смех настораживал и сбивал с толку. Смех грозил карами и не обещал прощения.

– Вот он, – и я увидел, как лицо Электрички подверглось коренным переменам. Наш последний герой.

Глаза выпучились и налились багрянцем. Улыбка стала невыносимо широкой, подъехав к самым ушам. Я перепугался, а народ продолжал выпадать. Эспланада от народа далеко, никто, кроме меня, и не заметил страшные изменения.

– Единственный, – с придыханием произнесла Электричка, – достойный поднимать флаги.

Зубы её превратились в длинные острые иглы.

– Не доверяющий эту миссию никому, – платье на спине начало распираться, словно там вырастали крылья. – Что скажем мы ему, ждущему нового подъёма?

В горле у меня пересохло. То ли от колдовства творившегося перед глазами, то ли от волнения, ведь подъём флага непозволительно задерживался.

– В шею его, – пророкотал Толька.

Из второго отряда тоже донеслись варианты, но здесь я их озвучивать не собираюсь.

Я всё ещё протягивал руки за флагом. Электричка отступала, я семенил следом, словно нас связывала невидимая нить, разорвать которую не в состоянии даже ангелы. Мы кружили по эспланаде, а народ шумел. А когда директриса повернулась к строю спиной, тот предстал передо мной во всём величии и многоголосье, и я почему-то испугался.

А пальцы чуть не коснулись полотнища.

Я до сих пор помню первый флаг пятого утра. Нежные перламутровые переливы, словно тысячи раковин посчитали за счастье закончить существование, превратившись в блестящую материю. А сквозь сполохи всех цветов радуги проступает россыпь снежинок. Я взглянул и понял, что если этот флаг поднимут не мои руки, то душа навечно опустеет, и уже ничто не сможет согреть её окаменевшие просторы.

Флаг казался единственным настоящим во всей вселенной. Наверное, поэтому вопль Электрички «Взять его!» я не отнёс на свой счёт. И, заметив народ, несущийся к эспланаде, я подумал, что им просто хочется посмотреть на флаг поближе, пока он не стал недостижимо далёким. И ещё я подумал, что буду биться до последней капли крови, но никто не коснётся сказочных переливов полотнища. Никто не будет лапать грязными пальцами нежные снежинки, то исчезающие, то проявляющиеся в странных глубинах, словно передо мной был не флаг, а окошко голографической наклейки.

Электричка исчезла. Флаг трепыхался, словно сам по себе. А по лестнице уже грохотал топот ног. Первым, как локомотив, нёсся грозный Толян. Я расставил ноги для устойчивости и прикинул, как мне парировать первый удар. Подготовка к схватке настолько заняла мысли, что я напрочь позабыл о флаге. Предпоследняя ступенька жалостно всхлипнула и сломалась. Толька, ругаясь по черному, провалился вниз, снеся заодно всю лестницу. Лишь Говоровская невесомой птицей проскакала по обломкам. И что теперь? Расцарапает лицо? Или вцепится в горло?

Ни то, ни другое. Она обхватила моё запястье и властно повлекла за собой. Как только мои ноги спружинили от прыжка с эспланады, я снова обрёл контроль. Меня предали, меня готовились принести в жертву.

Нельзя сказать, что и я следовал всем пунктам договора. Эрика преспокойно отправилась себе в путешествие по верхним пределам, приблизив нас к Красной Струне и перечеркнув мои заслуги перед Электричкой. Час расплаты пробил. Но мы с Говоровской неслись прочь, обгоняя само время.

Под ногами заскрипел гравий центральной аллеи, а после мы, чуть не снеся ноги, оставшиеся от гипсового пионера, нырнули за кусты. Нас вынесло на полянку перед изолятором. Из окон на нас глядели улыбающиеся лица. Изолятор превратился в кусочек другого мира – спокойного и счастливого. Изолятор не был подвластен Электричке. За стенами из белых кирпичей ждали покой и веселье. Врагам туда пути нет. Только тем, пред которыми приветливо откроются двери. И я увидел открытую дверь. Дверь снова оказалась на месте. Обивка из бордового дерматина. И серебряные созвездия гвоздиков. Странная дверь. Завлекающая. Обещающая многое из того, что в этом мире кажется недостижимым.

На крыльце стоял доктор, приглашая войти. Незастёгнутый халат свисал с худого, как лыжная палка, тела. Из-под халата виднелся строгий двубортный костюм чёрного цвета. На сухощавом лице доктора играла загадочная улыбка, словно он и не сомневался, что мы примем приглашение. И поэтому я пробежал мимо.

Я верил, что, зайдя, мы навсегда бы сбежали от Электрички. Но и мир оказался бы отрезан навсегда. Тёплые палаты, вкусное питание, яркие игрушки, самые интересные книги – всё это ждало тех, кто решится вступить за дверь, безмолвно исчезающую без всяких предупреждений. Я бы, не колеблясь, взбежал по крыльцу, если б рядом со мной была Эрика Элиньяк. Только с ней я бы согласился на вечное заточение.

А так мы сделали круг и снова вынеслись на центральную аллею. Гравий перешёл в асфальт. Справа кусты с треском раздвинулись, и я тоскливо подумал, что уйти нам так и не удалось. В следующую секунду мы с Элиньяк чуть не столкнулись лбами. Говоровская, хоть и задыхалась, сразу помрачнела. А у меня, наоборот, прибавилось сил.

– Что там, – прохрипел я, – в верхних пределах?

– Потом, – еле проговорила Эрика. – Сейчас надо в город. Чем скорее, тем лучше.

– Сами туда собирались, – проворчала Говоровская.

Вот смешная. Она что, всерьёз надеялась, будто мы не возьмём с собой Эрику?

Центральная аллея круто возносилась к лагерным воротам. Уже на самой вершине, совершенно выдохнувшись, я остановился и обернулся. Где-то в самом начале подъёма разноцветной волной наплывала многоголовая толпа. Потом она замерла, застыла в странной неподвижности, и вдруг покорно, как стадо, поплелась обратно к эспланаде.

Я не собирался ломать голову над загадками. Если Красная Струна ждёт нас в городе, то на бестолковое топтанье по лагерю я не хотел терять ни секунды. Щелчок, и деревяшка выскочила из петель. Я показал кулак высунувшемуся из будки дежурному и распахнул скрипучие ворота. Из котельной показался охранник. Собрав оставшиеся силы, я задал отчаянного стрекача по шоссе. Охранник тупо вылупился на меня и сунул руки в карманы. Бежать за нами ему было лениво, тем более, шоссе уже не входило в пределы зоны ответственности.

– Куба, – просяще просвистела Говоровская. – Нельзя нам по шоссе.

Я и сам понимал, что на шоссейке нас в два счёта накроют, поэтому кивнул и, перескочив через неглубокий овражек, принял на себя сопротивление придорожных кустов. Тяжело дыша, мы вламывались в чащу. Мы неслись на пределе сил, совершенно не разбирая дороги. Потом остановились. Вокруг угрюмо чернели сосны. Возносилась к небу колоннада могучих сосен. Изредка попадались осины и мелкие кусты.

– По-моему, мы заблудились, – тихо проронила Эрика.

Я и сам понимал, что не ведаю, где нахожусь. Но какое-то упорство продолжало толкать вперёд. И, раздвинув колючие лапы ёлок, я начал углубляться в неизвестность.

Глава 27
Старт перехватчиков

Пирамида со сверкающей вершиной, по которой бегут мерцающие сине-зелёные волны. Тридцать три ступеньки, тридцать три яруса. Тридцать три шага, чтобы из всего населения земного шара остаться в одиночестве. Тридцать три раза ткнуть пальцем, отбрасывая негодных для следующего шага. И в последний раз указать на себя, потому что дальше дороги нет. Все призы, все блага мира уже твои.

Там, в самом низу, на первом ярусе, где среди соперников вместо опасного претендента ещё можно вытянуть пустышку, не верится, что кто-то способен прошагать. Вера просыпается к десятому шагу, когда по периметру пирамиды стоят не восемь миллиардов, а восемь миллионов. И ты глядишь вниз, в яму, заполненную мглистым туманом, где бьются в муках бесчисленные души тех, кто шагнуть не сумел.

К первому шагу плещется робкая надежда, что удастся подняться хотя бы на одну ступеньку. Что ты хотя бы не будешь крайней, окажешься в лучшей половине. А, поднявшись, хочется шагнуть ещё выше, а потом ещё.

За десять шагов до победы, когда рядом с тобой чуть больше тысячи претендентов, желание уже плещется через край. Если за поворотом остались миллионы, то что стоит обогнать какую-то тысячу.

За три шага до вершины веры уже не хватает. Там ничего не остаётся, кроме страсти – дотронуться, дотянуться и встать туда, где есть место лишь для одного. Площадка победителя уцелеет, когда последняя волна обновления прокатится по пирамиде, и та мгновенно покроется ржавчиной, а потом рассыплется отдельными блоками, увлекая за собой всех, кто стоял на ступенях. На всех, кроме верхней. Что чувствуешь, когда твоя ступень оказывается второй или четвёртой? О чём плачешь, когда сверкающая вершина с победителем возносится в алмазные сферы, а ты начинаешь бесконечное падение в душную темноту?

Тебе давали шанс, но ты проиграла.

Но этого ещё нет! Ещё цела пирамида, ещё есть возможность шагнуть. А коготок страха уже царапает душу. Что, если вершина и в самом деле окажется не твоей? И тогда ты готова на любую поддержку. Пускай не сама, пускай тебя продвигает вверх чужая вера, чужая душа. Ты приняла решение, и ты согласилась сделать всё именно так, как было велено.

* * *

Лагерные отряды прочёсывали рощицы вблизи лагерной территории. Работа была напрасной, и Электричка это знала. Но требовалось занять всех-всех-всех. Чем больше люди работают, пусть даже их занятие напрочь лишено смысла, тем меньше остаётся им времени думать, размышлять и делать выводы. А время ещё оставалось. Время ещё не полностью стекло в холодные руки Электрички. Время ещё могли повернуть совершенно не в том направлении. И Красная Струна не родится на новом месте, а прежняя истает, иссякнет, исчезнет, растворится во влажной темноте подвала, где прячется кусочек мира, про который люди знать не должны.

Утро прошло в скоротечных подъёмах знамён. День подбирался к обеду, а вечер не обещал ничего хорошего. Эх, если бы условия позволяли бросить отряды на поиски беглецов сразу. Но в первую очередь требовалось поднять флаги, и чем больше людей присутствовало при их подъёме, тем сильнее становились устройства, которые должны вытянуть дорогу других миров. Флаги должны вознестись во что бы то ни стало, иначе Красная Струна не сможет протянуть свои нити, не сможет опереться и выжить.

Перед эспланадой осталась лишь небольшая группка. Половина шестого отряда, трое старшаков и Таблеткин. Сейчас их затаённые желания должны воплотиться в жизнь. И как только желания исполнятся, между беглецами и преследователями возникнет невидимая нить. Потом нить исчезнет. И они окажутся лицом к лицу, чтобы сражаться. Кто-то выиграет, кто-то проиграет. Так всегда. Но пока время вертится не в ту сторону, у беглецов больше шансов на удачу. Что ж, возьмём не качеством, так количеством, которое когда-нибудь всё равно перейдёт в качество. Вот только наступил бы этот сладостный момент до того, как Красная Струна будет обнаружена.

Количество – это не погоня. Количество – это прежде всего засада. Один беглец легко уйдёт от оравы бестолковых догонял. А воин, затаившийся в засаде, может обратить в бегство целый отряд. Оставалось забросить войска впереди беглецов и устроить три засады.

А войска топтались перед повелительницей и ждали судьбоносных решений.

– Шестой отряд, шаг вперёд, – чётко скомандовал не терпящий возражений голос.

Шестой отряд и не собирался возражать. Все, как один, дружно шагнули вперёд.

– Считалку, – скомандовал голос, а его обладательница хищно улыбнулась.

– Че-е-его, – изумлённо пробурчал кто-то из второй шеренги.

– Не знаете считалок? – удивилась Электричка.

– Ессно, – просипел тот же кадр, – что мы, девки что ли?

Говорящий был прав: в шеренгах стояли только мальчишки. Девочки с хмурыми лицами прочёсывали тропинку, ведущую к шоссе. Горе было тому, кто встречался на их пути. К счастью для себя, беглецы пробирались к свободе в совершенно ином направлении.

Тут даже Электричка пригорюнилась, глядя на сплочённую ватагу и на их суровые физиономии. Они забыли считалки, они забросили солдатиков куда подальше, они перестали смотреть мультфильмы, они заменили сказки скабрезными анекдотами. А в жизни до тебя дотрагивается лишь то, во что искренне и чисто веришь. И если веришь только в пошлые анекдоты, тебя будут окружать исключительно их персонажи.

– О! – завопил Сеня Тарасов с левого фланга. – Кажись, одну вспомнил.

– Давай, не томи, – обрадовано загудела толпа.

– Это… – сразу запутался Сенька. – Как его там… А… Точняк… Гуси-лебеди летели…

– Не пойдёт, – оборвала Электричка; пошлыми бывают не только анекдоты.

– Тогда не знаю, – насупился Сенька.

– Можно я? – осторожно спросил востроглазый Рома Денисов. Сегодня он поднял один из флагов, но не годился для жестокой погони. Флагшток не сумел что-то изменить в его душе. Несмотря на мрачность духа, пропитавшую неулыбчивых парней шестого отряда, из Ромы так и лезли ростки светлого веселья. Впрочем, сейчас они как раз и пригодились.

Электричка кивнула.

– На золотом крыльце сидели, – бойко начал Рома. – Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой?

– Молодец! – просияла Электричка. – Быстренько отвечаем, кем хотите стать.

– Я – киллером, – моментом ответил Вовка Перепевкин, стоявший вторым в шеренге. – Чистая работёнка. Лежишь себе на чердаках, постреливаешь в кого скажут. И бабки хорошие платят. А потом можно в Испанию ехать жить, когда бабок много наваришь. Там тепло. Или в Грецию.

– Не то, – поморщилась Электричка. – Куда мне целый отряд киллеров-недомерков. Пофантазируйте. Загадайте тех, кого в обычной жизни не бывает.

– Чебурашек-ниндзя, – выпалил Тарасов и замахал руками, словно пальцы сжимали то ли нунчаки, то ли рукоять катаны.

– Не сходится, – отрезала Электричка. – Насколько мне известно, их всего четверо, а вас тут вон какая прорва. Думайте дальше.

– Тогда индейцами, – выпалил Сёма Карасёв, не дотянувший до финала достопамятной игры. – Таких, какими я хочу, всё равно не бывает. Мне надо, что б как в фильмах. Чтоб на лошадях. Чтоб с перьями на голове.

– У-у-у! – восторженно загудела вся ватага, впечатлившись картиной. – Точняк. Я бы не отказался. Только не в городе, а тут, по округе побегать.

Улыбки расцветали на хмурых лицах. Улыбки радовали. Улыбки давали надежду, что к задаче народ подойдёт творчески, а не как к до чёртиков надоевшей обязаловке.

– Лошадей не обещаю, – холодно отозвалась Электричка. – Остальное получите прямо сейчас.

Вдох. Выдох. И перед суровой фигурой сбилась толпа низкорослых крепышей, одетых в чёрные кожаные штаны и мягкие мокасины. Верх заботливо закрывали пёстрые плащи с прорезью для шеи. На головах, как и заказывали, топорщились орлиные перья. У кого два, у кого десяток, а у Карасёва, подкинувшего идею, было их столько, что краснокожие немедленно и беспрекословно избрали бы Сёму вождём своего племени.

Не изменившимися осталась лишь троица старшеотрядников, да Таблеткин. Впрочем, сейчас Электричка обращалась не к ним.

– Устраивает, – такому голосу «Нет!» скажет далеко не всякий, и новоиспечённые индейцы не стремились в число редких износоустойчивых субъектов.

– Да!!! – разнеслось по лагерю. И на чьём-то плаще толстый маркер уже написал обидное слово. Впрочем, хозяин плаща ничего не заметил. Руки ощупывали штаны из настоящей кожи. И в голове от счастья тонко ныла какая-то струнка, потому что такой прикид родители не купили бы и к совершеннолетию. А тут всё свалилось прямо с неба и за так. Ну, почти за так.

– Кто главные враги краснокожих? – усмехаясь, спросила Электричка.

– Подлые бледнолицые! – заорал Рома Денисов.

Все радостно зашумели. Все снова стали детьми. Всем хотелось играть. А Сёма, позаимствовав маркер из шаловливых ручек, начал выписывать на лице боевую окраску. Индейцы тревожно гудели. Индейцы готовились выйти на тропу войны.

– К сведению, – отчеканила Электричка. – К автобусной станции пробирается небольшой отряд бледнолицых. Задача ясна?

– Ага-а-а, – раскатилось по округе, и пёстрая масса, потрясая копьями, понеслась к лагерным воротам. Копья смотрелись смешно, но вкладывать в их руки томагавки Электричка не спешила. Холодное оружие – это дверь к необратимым поступкам. А к необратимым поступкам Электричка не торопилась. Ещё неизвестно, как повернётся дело. Зато она знала то, о чём не догадывался ни один из индейцев. Снова детьми они стали ненадолго. До первой крови.

– С ними не хотите? – палец Электрички пронзил воздух в направлении удаляющегося племени.

– Не, – лениво процедил Эдик Журавлёв. – Чё мы, мальчики?

– Ладно, – кивнула Электричка, как отрезала. – Большим дядям и игрушки соответствующие. Мозгов у вас побольше. Делайте свой заказ.

– Ментом быть хочу, – немедленно встрял Вова Большаков. – Ментам всё можно, потому что им всё положено. Никто их пальцем не тронь, а они любого дубинищей своей по балде, да в дыхалку.

Сказал и заозирался. Эдик молча пережёвывал «Орбит». Гарик нисколько не возражал. Он с отстранённым видом прислонился к эспланаде и начинал скучать. В следующую секунду он увидел, что с ног до головы одет в серую форму. На затылок давила каска. Пальцы сжимали рукоять резиновой дубинки. На поясе заманчиво поблёскивали кольца наручников. Выяснив, что «Дизелевская» футболка и фирмовые штаны никуда не делись, Гарик в миг повеселел. Вова и Эдик тоже довольно хлопали себя по бокам, проверяя реальность обновки, напяленной на прежний прикид.

– Вы, – голос Электрички заставил состав новорожденного патруля вытянуться по стойке «смирно», – сразу на вокзал. Не верю я малолеткам. Не справятся.

– Мы сделаем, – кивнул Гарик, и ободок качнувшейся каски больно стукнул в горбинку носа. – Будь спок, гражданин директор. Всё путём.

Не спеша, как и подобает солидным людям, патруль удалился на операцию по задержанию.

– И им не верю, – тихо произнесла Электричка. – Не то они загадали. Не знаю как, но просчитаются.

Таблеткин напрягся. Сейчас решалась его судьба.

– А ты чего хочешь? – услышал он металлический голос.

– Чего? – Таблеткин длинно сплюнул. – Ну уж не ментом точно. Сейчас ментам уважения нету. А вот хочется мне, чтобы всё у меня было, да ничего за это не было. Кого надо загадать, чтобы житуха так повернулась?

– Волшебника, – одно слово, но зазвучало так, что начавшая расползаться ухмылка Таблеткина быстро превратилась в ровную бесстрастную линию.

– Давай, Тоб, действуй, – прозвище из уст Электрички выглядело приветом из загробного мира. – В тебя верю. Ты поднимал флаги. Ты знаешь, как оно…

Электричка оборвала фразу, лишь растопыренные пальцы метнулись вниз, словно прогоняя ненужные слова.

– Иди, – сказала она Тобу после полуминутного молчания. – Теперь ты всё можешь. Не теряй времени. Ступай. И по возможности, прямо в город.

«Это что, – пронеслось в голове Таблеткина, – если я захочу, то прямо отсюда в город шагну, а?»

Он не успел додумать. Он никуда не ушёл. Он просто исчез с площади для построений, словно Электричка с утра стояла здесь в полном одиночестве.