Текст книги "Время Красной Струны"

Автор книги: Window Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава 24
Приключения в Гномьей слободе

Если город ласково сжимали объятья весны, то в Гномьей Слободке ярилось знойное лето. Впрочем, здесь оно обитало всегда, даже когда землю накрывало снежное одеяло, а на соседних улицах правили бал жестокие морозы. Морозы не помеха лету, если оно соткано из жара огненных горнил, не угасающих ни на минуту. Каждое окно, каждый дверной проём дышал жаром, словно подхватил простуду. Все обитатели Гномьей Слободы с молодых лет приобретали красный цвет лица, а в морщинах скапливалась несмываемая копоть. Позже на руках набухали мускулы, чтобы пальцы крепко держали рукоять тяжёлого молота, а лицо обзаводилось бородкой. Когда её кончик начинал задевать за ремень, родичи уважительно похлопывали новообращённого по плечу. Теперь он полноправно принадлежал гномьему племени и мог самостоятельно выходить даже в отдалённые городские районы.

Три гнома – три старейшины стояли перед Эрикой. Вернее, Эрика стояла перед ними. Гигантская птица снова обернулась маленькой синичкой и упорхнула подальше от жгучих искр, то и дело вылетающих из кузниц. А кузницей здесь был чуть ли не каждый дом. Молоты неустанно стучали по багряным брускам железа, создавая форму, живущую пока только в голове мастера. Звон ударов складывался в грозную мелодию, словно звучал гимн гномьего королевства, маленький кусочек которого затерялся среди улиц сказочного города.

Колпачок самого высокого гнома доставал до коленей девочки. Два гнома пониже с почтением взирали на своего собрата. А тот, подобоченясь смотрел на Эрику. И казалось, что это он снисходительно глядит сверху вниз на крошечную девочку. Борода главного гнома не только доставала до земли, но и стелилась позади своего обладателя чуть ли не на метр. Остальные члены делегации не могли похвастаться такой длиной. Их бороды едва касались голенищ красных кожаных сапог.

– Род Бронзовых Шлемов согласен дать тебе кувшин Машинного Масла, – последние два слова звучали из уст гнома так, словно им обозначали амброзию, потребляемую древнегреческими богами. – Если ты подаришь нам две выплаканные тобой бриллиантовые слёзки.

– Я не плачу, – гневно ответила Эрика. – Нет, бывает, конечно, но очень редко. И уж никак не бриллиантами. Вы бы ещё жемчуг заказали.

– Тогда разговор окончен, – гномьи ноздри гневно раздулись, багровое лицо покрылось морщинами недовольства напрасно потраченного времени, гном развернулся и гордо удалился. Борода, извиваясь змеёй, уползла за хозяином. Эрика подивилась, как она умудряется оставаться такой белоснежной среди сажи и копоти.

В отсутствие более значимых лиц оставшаяся парочка заметно приободрилась.

– Клан Рыжебородого Ульриха тоже располагает Машинным Маслом, – вступил гном, что стоял слева. – Дай нам три золотых волоска со своей головы, и мы в расчёте.

– В моих волосах не растёт золото, – рассердилась Эрика. – Неужели нельзя придумать чего-нибудь попроще? Загадывайте реальные желания.

– Реальные? – хмыкнул гном, который стоял справа. – Зачем нам реальные, если мы и сами способны их воплотить. Нам нужно нечто, неподвластное гномам.

– Ну давайте меняться на что-нибудь, – Эрика понимала, что время уходит безвозвратно, что в лагере отряды, быть может, уже идут на обед, что до вечера остаются считанные часы, что тайна Красной Струны так и останется неразгаданной. – Знаете, что у меня есть? Оно для меня даже важнее, чем золото в волосах.

И Эрика вытащила блокнот. С обложки задорно подмигивал Баггз Банни. Он же улыбался с каждой страницы. Славная вещичка. И редкая, хоть и продаётся в любом газетном киоске. Зато в мире, где живут гномы и растут голубые подсолнухи, таких вещичек попросту не бывает.

Но гном не впечатлился. Совсем наоборот. Он только презрительно фыркнул и бережно приподнял бороду. Глазам Эрики предстал широкий ремень. Пряжку отлили из серебра, а кожа так и пестрела драгоценными камнями. Справа к ремню была приторочена миниатюрная книжица, обтянутая зелёным бархатом. Серебряные закорючки на обложке обрисовывали горную гряду и облака над ней.

– Приходи завтра, – ответили гномы. – Или когда раздобудешь что-нибудь ценное.

И степенно удалились, каждый в свою сторону. Эрика осталась одна одинёшенька. Только грохот молотов, что сжимали руки невидимых кузнецов, не давал поверить, что здесь никто не живёт.

– Эй, – раздался шёпот.

Из-за бочки, прижавшейся к стене заброшенной кузни, высунулся гномьий колпачок. – Ты сказала «Давай меняться»?

– Сказала, – понуро отозвалась девочка. – Кто ж знал, что у меня нет ничего, что нужно гномам.

– Быть может, мы поменяемся на то, что нужно мне, – и гном выскочил из-за бочки.

В отличии от старейшин у этого вид был презабавнейший. Колпачок извалян в пыли. Лицо бледное. Борода наискось, словно её спешно приклеили. Руки суетливо шарились в заплатанном мешке. На ногах не сапоги, а ботинки, причём давно не чищенные.

Руки вынырнули из мешка и поставили на мостовую небольшой кувшинчик, затянутый чёрной тускло блестящей тряпицей. В кувшинчике что-то плеснулось.

– Вот оно, – гном огляделся по сторонам. – Машинное масло.

– Не врёшь? – вопрос прозвучал, потому что гном доверия не вызывал.

– А ты понюхай, понюхай, – рассердился гном.

Эрика склонилась на кувшином, потом встала на колени и согнулась чуть ли не до земли. Понюхала. Неизвестно, что было в кувшинчике, но из открытых гаражей реального мира всегда доносится именно такой запах.

– Убедилась? – зашептал гном и отодвинулся подальше от Эрики. – Будем меняться?

– А на что? – и Эрика заглянула гному в глаза.

Глаза у него словно отлили из зелёного стекла. За стеклом танцевало мятущееся пламя, словно там горели сотни маленьких свечей. Гном мигом отвернулся взор и принялся ковырять носком ботинка мостовую.

– На что, на что, – напевно произнёс он. – Канцелярские принадлежности меня, понятное дело, не интересуют. Как смотришь, чтобы поменяться на что-нибудь необычное.

– А именно?

– Ну… – протянул зеленоглазый гном. – Скажем, я бы не отказался от твоей будущей радости гуляния по верхним пределам.

– Это как?

– О-о-о, всё объяснять надо, – расстроился гном. – Как маленькая, прямо. Ты хотела когда-нибудь оказаться в таком городе?

– Конечно!

– Значит, ты радуешься?

– А ты думал!

– А как ты радуешься?

– Как я радуюсь? – вопрос поставил Эрику в тупик. – Просто радуюсь, и всё.

– Так не пойдёт, – пояснил гном. – А с чего ты взяла, что радуешься. Может, ты сейчас безмерно скорбишь?

– Ну нет! Я знаю, когда радуюсь!

– Так объясни мне неразумному, – гном улыбнулся, и борода скривилась ещё сильнее.

– У меня в голове шумит, – сказала Эрика. – Как на качелях или на карусели. Только без кружения. И ещё… Это трудно объяснить. Знаешь, раньше мою голову словно тиски сжимали. А теперь вдруг они исчезли. Со мной так бывает редко. Только когда я фильм интересный смотрю. И сейчас, когда я в сказке. Знаешь, как сразу славно стало.

– Достаточно, – кивнул гном. – Я заберу у тебя эту радость. Но не теперешнюю, а будущую. Пока торжествуй, но если тебе снова доведётся проникнуть в эти места, знай, что они покажутся тебе пустым осенним полем под проливным дождём.

– Так нечестно, – возмутилась Эрика. – Я же ничего не успела посмотреть! И на вышку не залезла! И с волшебниками не познакомилась! И колдовать не научилась! А ты предлагаешь от этого отказаться! Нет, нет, и ещё раз нет.

– Как хочешь, – гном не стал спорить, ловко подхватил мешок, сунул туда кувшин и исчез за бочкой. Эрика осторожно заглянула за неё. Пусто. Только серая скомканная тряпка, да слой прошлогодней листвы.

– А может, возьмёшь другое? – тихо спросила она, не надеясь на ответ. Теперь надо было идти по гномьим хижинам и выпрашивать масло у рядовых гномов. Но дадут ли они его в обход старейшин? Кроме того, похоже, что масло здесь ценится на вес золота.

– Ты пойми, – раздалось за спиной. – Я же попросил и так самую малость.

Эрика обернулась. Гном стоял, как ни в чём не бывало, а кувшин покоился у его правого ботинка.

– Я ведь мог попросить многое другое, – вздохнул гном, и Эрика увидела, как основание бороды полуотклеилось. – Скажем, радость каждого дня. И вся жизнь превратилась бы для тебя в цепочку скучных буден. Или радость влюблённости. Предположим, влюбишься ты в мальчика, но будешь чувствовать по отношению к нему только злость и раздражение. А он, глядя на тебя, поймёт, что тебе плохо. И ему станет тоже неуютно, потому что он никак не может улучшить твоё настроение. Соглашайся, пока я не передумал. Или будешь плакать так, что бриллиантовые слёзки покажутся тебе сущими пустяками.

– Ладно, – сказала Эрика. – Забирай.

– Пожмём друг другу руки, – обрадовался фальшивый гном и протянул Эрике грязную пятерню. Девочка осторожно коснулась чумазой ладошки средним и указательным пальцами. Потом огляделась. Ничего не произошло.

– Смотришь? – осклабился фальшивый гном, и пламя в его глазах засверкало. Теперь глаза походили на два зелёных солнца.

– Всё, как и прежде, – отозвалась Эрика. – Ничего не изменилось.

– Выйди в свой мир и зайди обратно, – кивнул гном. – Тогда всё и почувствуешь. Впрочем, у меня есть для тебя маленький подарок. Тем, кто не суетится в глупых раздумьях, я дарю бонусы.

– Че-е-его?

– Ну, призы, – хмыкнул гном. – Ведёшь себя так, словно никогда не играла в компьютерные игры.

– А я и не играла, – обиделась Эрика. – Некогда мне. У меня знаешь сколько дел? А в этом году будут ещё и факультативы по немецкому.

– Ближе к делу, – посуровел гном, у которого борода теперь держалась на честном слове. – Тебе надо обратно, не правда ли? А птичка улетела. Ну, и как ты отыщешь путь назад?

Эрика всмотрелась в сияющие дали. Сотни башен. Тысячи крыш. Десятки холмов, утыканных шпилями. Где-то там затерялась башня, в которой Эрику ждут часы.

– А времечко уходит, – качнул головой гном, и борода упала ему под ноги. Впрочем, он нисколько этим не обеспокоился. Просто запнул бороду за бочку.

– Я спрошу у гномов, – Эрике захотелось щёлкнуть настырного гнома по голове, но внезапный холодок удержал её от опрометчивого поступка.

– Они ответят, – кивнул безбородый. – За три золотых волоска.

– Что же делать? – Эрика обеспокоилась по-настоящему.

– Я же говорил про подарок, – хмыкнул тот, в чьих глазах полыхало зелёное пламя. – Но ты не слушаешь. А зря. Впрочем, довольно объяснялочек. Раз…

И гном исчез.

– Два… – прозвучал его голос будто бы со всех сторон. И бочка растворилась.

– Три… – и Гномьей Слободки как не бывало. Перед Эрикой раскручивалась знакомая спираль ступенек. Любопытство взяло верх, и девочка не удержалась, чтобы не оглянуться и не посмотреть, что теперь ведёт ко входу в башню. За спиной оказалась аллея тоненьких берёзок, растущих на довольно затоптанном газоне. Дорога, как и прежде, выложенная из разноцветных плиток, теперь поворачивала гораздо раньше и тянулась вдоль нескончаемого здания, три этажа которого не мешало бы срочно отремонтировать.

Глава 25
Цветок времени

 
Ель говорит и, ветками шурша,
Слова бормочет тихо, не спеша.
И источает хвойный аромат
Лет двадцать или даже пятьдесят.
 

* * *

В сладостно-зелёном свете проклюнулись ростки того, что опять проснулось и увидело совершенно иной мир. Пока рядом никого нет, и в мире царит ослепительная чистота.

Мир переживает молодость. У мира сейчас всё впереди. Наступает время познания. Вкус времени, словно яблоко. Хрустящее. Жёсткое. Кисло-сладкое. Бодрящее.

Внимательные глаза наблюдают за очередным перерождением.

Время, сотканное из трав и изумрудов, живительной влагой вливается в того, кто умеет его пить.

* * *

– Так, – пробормотала Эрика. – Пока на осеннее поле не больно то и похоже. Да и башня никуда не делась. Значит, я всё ещё в сказке!

И туфельки звонко защёлкали по каменным плитам, уводящим к пятому витку спирали. Эрика улыбалась. Она поняла, что радость никуда не исчезла. Радость новых открытий. Радость необычного. Радость от незнания того, что ждёт тебя в следующую секунду.

Зал за дубовой дверцей по-прежнему пустовал. Часы отщёлкивали неуловимые секунды. Шестерёнки торопливо скрежетали, словно предчувствовали, что скоро тон их голосов кардинально изменится. Бутылка осторожно опустилась на исцарапанный пол. В глубинах сосуда что-то слабо булькнуло.

– Вот оно, твоё масло, – не слишком дружелюбно сказала Эрика. – Не очень то дёшево оно у вас достаётся.

Часы всхрипнули. На тех же местах в завитушках цифр появились бледно-голубые глаза. Створка ворот, за которыми покачивался маятник, распахнулась. Из тёмного проёма высыпало шесть дюжин мышек в фиолетовых комбинезонах и споро принялись за работу. Эрика и удивиться не успела, а сложный механизм, собранный из карандашей, двух жестяных воронок и множества разноцветных колёсиков от детской пирамидки, бережно наклонил бутыль. Из узкого горла заструилась тягучая медовая жидкость с резким запахом, падая в напёрстки, которые мышки, выстроившись в две цепочки, передними лапами ловко передавали друг другу. Фиолетовая полоса плавно убегала под маятник и, видимо, продолжалась там в бесконечных запутанных переходах. То одна, то другая шестерёнка резко затихала и продолжала работать с удивлённым молчанием. Скрежет постепенно сменился мягким шелестом, тихим жужжанием и редкими щелчками. Наконец, напёрстки исчезли, мышки весело отплясали хоровод вокруг Эрики и скрылись под маятником, не забыв затворить дверь.

– Начнём, – сказали часы мелодичным голосом. Такие в оперных театрах задушевно поют «Паду ли я, стрелой пронзённый…» или «Кто может сравниться с Матильдой моей?..» Теперь не доносилось ни клацанья, ни скрежета, и речь, словно река, превратилась в плавный поток слов.

– Что же хочешь услышать ты, девочка, о Красной Струне.

– Где она? – нетерпеливо выкрикнула Эрика.

– Ну, этого я тебе не скажу, – прогудели часы. – Сама посчитай. Подвал расположен от места твоего ухода из покинутого мира на том же расстоянии, что Серебряная Стрела от места, где ты впервые ступила в верхние пределы.

Эрика догадалась, что Серебряной Стрелой часы обозначили высокую блестящую башню. Выходило, что Электричка не наврала. До мачты из серебра топать примерно столько же, сколько от лагеря до города. Но точное расстояние измерить не представлялось возможным. Времени оставалось мало. Да и не будешь же бегать по верхним пределам с рулеткой. Тем более, что тут и пройти-то не везде можно.

– Спрашивай поскорее, – напомнили часы о себе. – Скоро стрелки сдвинутся, и мы окажемся в разных временах. Тогда нам вряд ли понять друг друга.

– А зачем она, Красная Струна?

– А зачем ты?

Вопрос привёл Эрику в лёгкое смущение. Ведь и без вопросов ясно, что если она есть, это кому-то нужно. Но что ответить на такие каверзные вопросы. Эрика не знала, зачем именно. Зато знала, что если она есть, то это правильно и хорошо. И жгуче захотелось узнать, какая она глазами существа таинственных верхних пределов.

– А что ты сам можешь сказать обо мне? – и Эрика кокетливо склонила голову.

– Ты очень красивая, для своих лет невероятно начитанная, твой умственный коэффициент гораздо выше, чем у многих твоих сверстников, тебе не составит труда сотворить блистательную картину, которая надолго останется в памяти любого, кто обратит на неё внимание.

– Ну, – разочаровано выпрямилась Эрика. – Всё это я знала и без тебя. Думаешь, сколько раз в день мне приходится выслушивать подобные слова.

– Чего же ты хотела? – удивились часы.

– Недостатков, – смело выпалила Эрика, чтобы не передумать. – Ну не идеал же я. Наверное, есть во мне черты, над которыми стоит поработать.

– Наверное, есть, – согласились часы. – Но о мёртвых либо хорошо, либо никак.

– О мёртвых, – насторожено переспросила девочка. – С чего это ты взял, что я умерла?

– Пока ещё нет, – часы сделали паузу, мелодично отзвонили три раза и продолжили. – Но ты ведь живёшь в мире, которому остались считанные дни.

– С какой стати? – рассердилась Эрика.

– Выпавший лепесток увядает очень быстро, – непонятно ответили часы и смолкли.

Тиканье, шуршание и шелест. И нехорошие предчувствия в душе.

– Слышала ли ты о цветах времени? – прервали часы затянувшееся молчание.

– Нет, – призналась девочка.

– Тогда представь время, как цветок. Бесконечно живущий и бесконечно прекрасный. Цветок, непрестанно растущий и обновляющийся. Бутон распускается всё шире и шире, словно у розы, принесённой с холода. Внутренние нарождающиеся лепестки осторожно ворочаются и пробиваются к свету. Внешние лепестки поначалу противятся их напору, но внезапно слабеют, теряют связь с чашечкой и безвольно отпадывают.

– Представила, – кивнула Эрика. – Одно не пойму, мы-то тут причём?

– Да при всём! – рассердились часы. – Оторвавшийся лепесток теряет подпитку и начинает не просто стареть, а умирать. Никакие усилия уже не смогут прицепить его обратно к бутону и оживить. Следовательно, все миры, располагающиеся на времени умирающего лепестка, обречены. Связи распадаются. То, что казалось основами, рассыпается в прах, а новообразования выглядят противоестественными и фальшивыми.

– И сколько, – Эрика сглотнула неприятный комок, застрявший в горле, сколько нам осталось?

– Вот тут мы и подходим к вопросам Красной Струны, – довольно подвели итог часы. – Если не брать её в расчёт, то лично для тебя, девочка, страшного ничего не случилось. За время твоей жизни отпавший лепесток не успеет завять серьёзно. Он даже и ненамного сдвинется с места в своём падении. Так что ты, хотя пришла из мёртвого мира, ещё проживёшь долго-долго. Возможно, даже вполне счастливо.

– А если брать в расчёт? – еле слышно спросила Эрика, которой разговор окончательно перестал нравиться.

– Собственно говоря, что такое Красная Струна, как ни мелочь, ничтожная частичка сущего, которое представить тебе вряд ли удастся. Струн много, но Красная вспыхивает, как индикатор смерти мира. Как предупреждение. И тогда этому неведомому сущему остаётся лишь внять предупреждению и перескочить на другой лепесток времени. На ещё не оторвавшийся от бутона.

– И это так просто? – недоверчиво покачала головой Эрика.

– Для него, да! – лязгнули часы. – Ему остаётся лишь обратить время в расстояние. И не затягивать процесс. Надеюсь, тебе не надо объяснять, почему для падающего лепестка время сокращается, а расстояние до бутона увеличивается с каждым мигом.

– И как же это у него получится? – Эрика поправила непослушный локон, да так и оставила пальцы прохаживаться по волосам. Пусть часы не видят, что она волнуется.

– Ну, – протянули часы. – Все механизмы не объяснить, ведь правила существ иного масштаба неведомы даже таким созданиям, как я. Для простоты скажу так. Оно вытянет из лепестка оставшееся в живых время и превратит его в расстояние, в дорогу, по которой преспокойно взберётся обратно на бутон.

– А наш мир?

– Он умрёт намного раньше, чем ему оставалось. Собственно говоря, он умрёт сразу же, как всё время перетечёт в дорогу, по которой отправится то, что тихо-мирно жило по соседству с вами, хоть вы его никогда и не замечали.

– Это бесчеловечно! – разозлилась Эрика.

– А разве мы о людях? – удивились часы, но решили порассуждать. – Да взять хоть вас, людей. Ведь встречаются неизлечимо больные люди. Лежат они на кровати, встать не могут, заняться чем-то тоже. А смерть за горами. И время извивается жалкой струйкой бесполезности. Взять бы это время, да отдать тем, кому его катастрофически не хватает. А? Прелестная ведь перспективочка? Уж я-то знаю, как тоскливо времени, которому суждено обратиться в пустоту.

– Каждый сам решает, как пользоваться предназначенным временем, – сурово отрезала Эрика. – И нечего накладывать лапы на чужое. Дай волю, найдутся такие, которые тут же признают большинство неизлечимо больными, чтобы воспользоваться их временем и продлить жизнь себе и тем, кого выберут по своему усмотрению.

– Как хочешь, – скрипнули часы. – Я не собираюсь превращать время в рекламную акцию. Я просто даю тебе повод подумать.

– А как я узнаю, что мир умер?

– О! – лязг часов походил на мерный звон цепи, тянущейся по борту корабля. Ты ни с чем не перепутаешь тот миг, когда небо погаснет, и покажется то, что скрывалось за ним.

– Вселенная бесконечна, – упрямо твердила девочка.

– А я разве спорю? – удивились часы. – Я просто говорю, ты не перепутаешь.

– Но кто тогда Электричка?

– Та, кому приоткрыта завеса тайны, чтобы она могла подготовить дорогу. По ней она и уйдёт. Так обещано и так будет. Если не порвать Красную Струну.

– А если порвать?

– Тогда дорога не нужна. Индикатор погаснет. Струна красного цвета – это просто сигнал. В твоих понятиях – это боль. Нарыв на руке. Дырка в зубе. Сломанная кость. Как только раздражение исчезнет, сущее заснёт и преспокойно проспит всё оставшееся лепестку время. Оно не сбежит. Оно просто погибнет вместе с твоим миром.

– Это гораздо справедливее, – выдохнула Эрика.

– Разве? – усмехнулись часы. – Кем бы оно ни было, с тобой ему вряд ли захочется соглашаться. Если бы оно ускользнуло из объятий смерти, то стало бы единственным выжившим, сохранило бы память о мире, который пришлось оставить. И о твоём мире помнили бы ещё многие и многие тысячелетия.

– Но если оно уснёт, то миллионы людей проживут свои жизни.

– Но ведь в конце-то концов они умрут. Сейчас или потом, какая разница. А существо то бессмертно, пока живёт на бутоне времени. Ставить несколько своих лет рядом с бессмертием всё равно, что сравнивать песчинку с горой.

– Это не только мои несколько лет, – заспорила Эрика.

– Но они так или иначе закончатся, – уныло проговорили часы и отбили пять звонких ударов.

– Я не согласна, – возмутилась девочка. – Никто не имеет права распоряжаться моим временем, и временем мамы и папы! И бабушки! И вообще чьим-либо! Я хочу это остановить!

– Порви Красную Струну, – бесстрастно отозвались часы. – Тогда время сорвавшегося лепестка продолжит подпитку твоего мира.

– И сколько тогда? – прошептала Эрика.

– Не мне знать, – проскрипели часы. – Я не могу судить по одному человеку о всём мире, откуда он явился. Впрочем, ты уже здесь. Ты можешь остаться. Думаю, этому миру ничто не грозит. Он на другом лепестке.

– О! – просияла Эрика. – Если есть путь в живой мир, то почему бы Электричке и её неведомому повелителю просто не перебраться сюда без всякой дороги.

– Электричка может остаться здесь без проблем, – вздохнули часы, – но тому, кто приоткрыл ей тайны, необходима дорога. Я же предупреждал, нам с тобой неведомы законы, по которым течёт его существование. Дорога нужна. И я даже отсюда чувствую, что вбито порядочное число накопителей времени. Сколько их там у вас?

– Если ты про флагштоки, то тридцать один, – призналась Эрика и вспомнила помертвевшую землю, из которой будто бы вытянули все жизненные соки, а потом полуразложившийся корпус шестого отряда.

– Вот видишь, – часы вздохнули так глубоко, что очередная секунда задержалась на неуловимый миг, но потом соскочила и запрыгала по своей дороге, – процесс уже не остановить. Пользоваться накопителями вы не умеете. Как их выключить, вам не объяснить. Конечно, если порвать Красную Струну, они выплюнут время обратно. Но где та Красная Струна?

Эрика и часы печально помолчали. Потом стрелки вздрогнули, словно разом засобирались перепрыгнуть на соседние деления, да передумали.

– Так ты остаёшься? – прозвучал вопрос, и снова тишина.

Тиканье, шуршание и шелест. И тоска. Нет, Эрике расхотелось оставаться здесь. Не казались ей настоящими ни башни, ни ведьмы, ни покинутая Гномья Слобода. Хотелось поскорее вернуться. И не в лагерь, а сразу домой. И тогда все зловещие предсказания обернутся дурным сном. А рядом будут мама и папа. И бабушка. Ведь остаться сейчас в сказочном городе, значит, бросить их, сбежать, предать.

Словно снова Эрике стало пять лет, и все ушли в гости. А она боязливо ходит по опустевшей квартире и не может заставить себя выключить свет хотя бы в одной комнате. Самым страшным казалось, если родители не вернутся. Тогда всю жизнь пришлось бы провести в бесконечном шагании по комнатам. Ведь ни есть, ни спать не хотелось. Хотелось лишь, чтобы тоскливое ожидание закончилось как можно скорее. Сейчас же Эрике самой предложили задержаться в гостях. Но в пустой квартире теперь оставались все те, кого она любила. И если даже небо погаснет, то лучше встречать злой миг вместе с ними, а не прятаться и безмолвно плакать от нехорошего знания, что для них страшный день уже наступил.

– Нет, – замотала головой Эрика.

– Тогда поторопись, – предупредили часы. – Я перехожу в другое время. Мы больше незнакомы.

И стрелки перескочили. Толстая на два деления вперёд, тонкие аж на пять. И часы больше не казались живыми. Так, самый обычный механизм.

Эрика открыла дверь и зашагала по лестнице. Только через шесть ступенек она сообразила, что не опускается, а, напротив, идёт вверх. Под ногами развернулась широкая полоса, которая и привела сюда из директорского особняка непрошеную гостью. Всё исчезло. И мостовая из разноцветных плиток. И дома. И башенные шпили. И давно забытая синица. Эрика обернулась. Нет, не всё! Дубовая дверь с единорогами и соколом никуда не делась. В два прыжка девочка подскочила к ней. И замерла.

Открыть? Но ведь фальшивый гном предупреждал, что для неё обратной дороги теперь нет. А если заглянуть хотя бы одним глазочком? И увидеть пустое поле под низкими облаками, истекающими холодным бесконечным дождём? Радость от верхних пределов уже истрачена.

Девочка осторожно попятилась. Нет, не надо открывать. Гораздо легче думать, что за дверью остаётся сказочный город, наполненный удивительными созданиями и чудесами. А вовсе не грязное поле, на котором тебя никто не ждёт.