Текст книги "Зеленый остров"

Автор книги: Вячеслав Бучарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

А когда гости в основном уже разошлись, было устроено так, что в кухне оказались Степан Иванович с Антониной Сергеевной, Нина Федоровна и Галя с Сергеем. Степан Иванович в разговор не вмешивался, только с веселой хитринкой посматривал на всех. Галина мать стала расспрашивать Сергея о его делах на работе – и похвалила за то, что собирается стать мастером участка.

– Ну, а какие у тебя вообще планы на будущее? – спросила Антонина Сергеевна.

И тогда Сергей, откашлявшись, точно перед выступлением с трибуны, солидным тоном произнес:

– Да пора, наверное, мне жениться. Как вы смотрите на то, что мы с Галочкой это самое…

В этот момент Галя даже зарделась от волнения – и как-то незнакомо, радостно забилось у нее сердце.

– Разве же сначала у нас надо спрашивать! – воскликнула круглолицая Антонина Сергеевна. При этом лицо ее даже помолодело от удовольствия. – Ежели Галочка согласная, и мы не станем возражать. Как говорилось в старое время, совет да любовь!..

Материнским сердцем Нина Федоровна угадывала сложное душевное состояние Сергея.

– Не хочу отпускать тебя к ним, – сказала она сыну. – Живите пока у меня – разве мало места?

Сергей засмеялся – громко, грубовато.

– Ты что, мам! У них же трехкомнатная секция – куда им столько! Нет, я в своих правах уступать не хочу! Две комнаты нам, одну им – только так. А если не понравится такой принцип – пускай тесть живее вертится, выбивает для нас отдельную хату!

Нина Федоровна побледнела.

– Учти, Сергей, я с Сафьяновыми в дружбе со студенческой поры. Столько добра для нас сделали эти люди!.. А если рассчитываешь и после свадьбы продолжать свои фокусы… Во-первых, Степан Иванович тебе этого не позволит – ты еще не знаешь, какой у него характер! И я… Я просто не вынесу такого позора, имей в виду!

Глаза Нины Федоровны наполнились слезами, затряслись плечи – и началось самое невыносимое для Сергея.

– Ладно, ма, не плачь, все будет нормально!.. Ну что ты волнуешься: будем жить-поживать, добро наживать, как все порядочные люди. Да перестань же плакать, не трону я твоих Сафьяновых, пусть себе и дальше жируют. Лишь бы меня не обижали – тогда и я их не трону… Ну, все, ма, вытри слезы – и забудем этот разговор!

…День свадьбы еще отдаляли недели, а настроение у Сергея Коршункова с каждым днем становилось все мрачнее и мрачнее. Прежде всего потому, что не мог он легко забыть Зою Дягилеву – тянуло к ней неодолимо.

В цехе Зоя уже не работала. Говорили, что не кто иной, как сам Никонов, начальник цеха, помог ей устроиться в отдел технического обучения. И как будто бы после тайной встречи с Зоей. Однако Сергей поверить в возможность такой встречи никак не мог, потому что знал Зою. И все чаще вспоминал, как хорошо ему было с ней. Зоя никогда не жеманничала, ни в чем не притворялась, всегда оставалась простой и естественной. Если у нее случалось скверное настроение, она так и говорила: «Прости, Серенький, я сегодня скушная-прескушная! Сможешь – развесели, а не сможешь – не обижайся!» Если же бывала веселой, то выглядела такой молодой и красивой, что Сергею хотелось показаться с ней на самых многолюдных городских улицах. Видеть ее добрую улыбку, слышать глубокий грудной смех, чувствовать прикосновения легких рук – какой полной радостью отзывалось в нем все это – и как остро не хватало этого теперь!

Однако почти каждый вечер Сергей должен был проводить у невесты. Приходилось ездить в центр города, куда он из своего поселка добирался двумя троллейбусами.

Но больше, чем езда в переполненных троллейбусах, утомляли разговоры с Галей и в особенности нежности, которые он должен был расточать, чтобы доказать любовь. Он обнимал Галю, целовал холодноватые мягкие губы – и замечал в ней какие-то признаки естества, которые искренне влюбленный человек или не замечает, или находит в них дополнительную прелесть. Больше всего удивляла Коршункова худоба Гали. Удивляла потому, что еды в доме Сафьяновых всегда было более чем достаточно. Насмешливый этот вопрос вертелся на языке, но Коршунков прятал насмешливость. Он надеялся, что в конце концов привыкнет к Гале – и тогда все войдет в норму. Главное, чтобы будущий тесть обеспечил молодым отдельную квартиру. Ну, а когда все наладится с бытом, тогда уж нетрудно будет подыскать на стороне какую-нибудь щедрую на любовь женщину. Вот если бы у Зои была отдельная квартира – это был бы лучший вариант!

Однажды со злым возбуждением Коршунков сказал Гале, что после свадьбы родители должны выделить им две комнаты.

– Отец не согласится, – вяло сказала Галя.

– А ты поговори с ним! – потребовал Сергей.

– Ну уж нет, об этих делах сам договаривайся.

Выслушав Коршункова, Степан Иванович спокойно и твердо ответил:

– Нет… Год-другой вам придется пожить в маленькой комнате, в Галиной. А вот когда появится у вас ребенок, когда наживете собственную мебель и вещи, тогда уж подумаем об отдельной квартире.

– Нет! – сказал и Коршунков. – Я хочу две комнаты.

– А зачем? Что ты будешь в них ставить? Что у тебя есть?

Коршунков не знал, что за долгие годы руководящей работы Степан Иванович очень хорошо изучил психологию людей, которые слишком многого хотят от жизни. Поэтому он оставался неподдельно спокоен и тверд. А Коршунков волновался.

– У меня ничего нет, – звенящим голосом произнес Коршунков, – но я хочу две комнаты!

– Вот и хоти! В молодости это – самое прекрасное свойство!

И по-отечески улыбнувшись, Степан Иванович потрепал Коршункова за плечо.

Выпив вина для храбрости, Коршунков не поехал в город, а явился к знакомой двери на третьем этаже. Открыла ему сама Зоя. Увидела Коршункова и не впустила в квартиру. Но вышла к нему на лестничную площадку. И здесь отчитала Коршункова с неожиданной для него яростью.

– Ты что, думаешь, здесь тебе бордель? Нет, парень, сюда за удовольствиями не приходи – больше не обломится! Ищи другие адреса, а я тебе не потаскушка, чтобы ко мне с пьяной рожей лезть! Все кончено, Коршунков! И до свидания, я тебя не задерживаю!..

Коршунков пытался объяснить Зое, что давно не видел Леночку, очень соскучился, но она не стала слушать, ушла домой.

К чести Коршункова нужно сказать, что пил он очень редко и выпивши не дебоширил. Он поплелся домой, к матери.

20

Между блоком старых цехов и отдельно стоявшими белыми глыбами новых корпусов пролегла широкая асфальтированная трасса, по сторонам которой располагались щиты с портретами передовиков.

Прежде Игорь не обращал внимания на эти яркие, броско оформленные щиты с фотографиями. Да ведь прежде и был он всего лишь токарем из цеха мелких серий. Теперь же наконец он свободен! Отныне весь двадцатипятитысячный, огромный, как город, завод – его хозяйство, его поле деятельности. Теперь он может свободно писать о любом человеке, потому что, вырвавшись из окружения токарей, поднялся наконец над обыденной жизнью и может взглянуть на нее глазами профессионального литератора! И потому замечательно, что на заводе так много передовиков. Он напишет о каждом из них. Он проникновенно и впечатляюще расскажет о судьбах этих простоватых мужчин и женщин, неказистые лица которых в такой напряженности застыли на фотографиях.

Треск пишущей машинки Алевтины Игорь услышал еще на лестничном марше. Какой прекрасной музыкой показалась ему сухая торопливая дробь!

Как обычно, в комнатке редакции было накурено. Курил Николай Иванович, стоя позади машинистки и заглядывая через ее плечо на заправленный в машинку лист: тексты для набора печатались на специальных узких бланках для простоты подсчета строк. Егорычев тоже был занят: склонив голову к левому плечу, строчил пером, крепко зажмурив один глаз от дымившейся в углу рта папиросы.

Старикова отсутствовала. Стол был пуст и чист – только перекидной календарь с позавчерашней датой остался на нем. И от вида этого прибранного, уже ничейного стола сердце Игоря радостно трепыхнулось.

Подав мягкую руку, редактор Николай Иванович тут же выдернул ее и, кивнув в сторону пустовавшего стола Стариковой, сказал:

– Посиди минуточку, я скоро додиктую.

Егорычев тоже протянул Игорю руку, но не одарил, как обычно, лукавой улыбочкой, не подмигнул, – напротив, как показалось Игорю, взглянул сердито и торопливо вернул взгляд на свои листы.

Приходя в редакцию, Игорь обычно испытывал чувство неловкости, когда ему предлагали сесть. Своими замызганными штанами он боялся испачкать редакционную мебель, хотя стулья здесь были обыкновенными, с обтянутыми черным дерматином сиденьями. Он и теперь привычно замешкался, добродушно-податливым тоном ответил:

– Ничего, я постою…

Уговаривать никто не стал.

– В силу сложившихся обстоятельств коллектив цеха оказался перед трудной проблемой… – Размеренно-четкий голос редактора звучал уже не для Игоря – торопливо поскакали, догоняя голос Николая Ивановича, пальцы Алевтины, и рассыпалась по комнате колючая дробь.

Постояв некоторое время посредине комнаты, Игорь осмелился наконец, сел за стол Стариковой, Осмотрелся. Придется, значит, сидеть ему между редактором, стол которого был слева в углу, и ответственным секретарем Егорычевым, сидевшим справа, спиной к входной двери. Что же, в таком положении были некоторые выгоды: свет от окна падал слева, телефон был не так уж далеко, на редакторском столе. Дверь в редакции часто оставляли открытой – для выветривания табачного дыма. И располагалась она на пути в заводской комитет комсомола и ДСО. Значит, Игорь, сидящий за столом и напряженно обдумывающий очередную статью, при открытой двери будет виден проходящим по коридору девчатам.

Наконец Алевтина отстучала статью, подала редактору стопку бланков и, откинувшись на стуле, опустила, шевеля пальцами, руки. У машинистки было приятное округлое лицо и черные, с живым блеском, глаза. Должно быть, в молодые годы Алевтина была очень привлекательной девушкой. Теперь уже ей было за тридцать, дочь училась в школе, но все равно Игорь испытывал волнение, если Алевтина, одарив приветливой улыбкой, расспрашивала про жизнь, про работу и учебу. Однако теперь она не обратила к Игорю свое женственно-доброе лицо; озабоченно сдвинув брови, Алевтина встала из-за машинки, пересела за стол и начала заполнять какую-то ведомость.

Редактор с отрешенным видом вычитывал свой материал. Егорычев вдохновенно сочинял. Все они вели себя так, словно никакого Игоря сейчас в комнате не было.

Такого приема Игорь не ожидал! Как бы ни были загружены работой заводские журналисты, в прежние времена каждый из них все-таки находил пару-тройку теплых слов для зашедшего в редакцию внештатного корреспондента Карцева. Может быть, неприятность какая-то случилась?

Неприятностей у журналистов всегда хватало. В спешке могла проскочить искаженной чья-то фамилия или выпорхнуть на газетную полосу неточная цифра – как только номер расходился по цехам, на столе редактора начинал звонить телефон и рвались из трубки разгневанные голоса. Случалось и так, что редактора вызывали в партком для неласкового разговора – и вернувшись, он уже разносил своих подчиненных за неверный тон статьи или неправильный акцент. Словом, для редакционной жизни не подходили определения: гладкая, тихая, размеренная… Но это и замечательно! Именно такой жизни и хотелось Игорю!

Николай Иванович позвонил в типографию, чтобы прислали девочку-курьера за готовым материалом. Потом закурил; весь как-то сникнув, угрюмо посмотрел на Игоря и спросил:

– Как здоровьице?

– Нормально… – не вполне уверенным тоном ответил Игорь.

– Это хорошо, – буркнул редактор и опустил взгляд. – В общем, твой материал о Поликарпове я прочитал… Отдал в партком, пусть посмотрят… Где-нибудь в конце месяца дадим… – и надолго замолчал. Установившаяся тишина пугала Игоря. Вопрос рвался на волю – не выдержав тягучей паузы, Игорь спросил:

– Значит, можно мне подавать заявление?

– Насчет перевода? – Николай Иванович поднял лицо с застекленевшими глазами. – Нет, это ты погоди… Ты не спеши, Игорь, ты же еще молодой! Поработать в цехе тебе еще надо, Игорь, понимаешь, какое дело. Это же для тебя будет полезно. Работай, пиши нам свои заметки – и все будет прекрасно.

Игорь все понял. Но вместе с ясностью мысли в душу ворвались страх и презрение к самому себе за трусость. Почему же так трудно изобразить на лице легкую усмешку и ироничным тоном внести ясность: «Значит, я вам не нужен? Ну, что же, желаю здравствовать и цвести! Прощайте!..» Нет же, ищешь какой-то обходной маневр! Жалким таким голосочком спрашиваешь:

– А что, разве Старикова еще не уволилась?

– Уволилась, – с пренебрежительной гримасой сказал редактор. – Тут мы передумали немного. Посоветовались, значит, и решили дело иначе. Вот, завтра уже выйдет на работу к нам Саша Шатихин. Ты ведь его знаешь, он из ОТЗ. Парень финансовый техникум закончил, в экономике хорошо разбирается. Вот, значит, решили мы его взять… Ты не переживай, Игорь. Ты же на филфак, кажется, собираешься? Ну, вот! Твое время еще придет, не волнуйся… Ну, а пока поработай на станке. Это только на пользу тебе, честное слово!

Егорычев, ни разу не поднявший головы, вдруг встал и вышел из комнаты. Скрежет ножек стула, шаги Егорычева, хлопнувшая дверь – все это немного отвлекло Игоря. Он смотрел вслед исчезнувшему ответсекретарю, и потому редактор не мог видеть выражение лица Игоря. А обернулся он к Николаю Ивановичу уже без застилавшей свет слезной пелены в глазах, уже со сжатыми губами.

– Я понимаю, – сказал Игорь. – Конечно, Шатихин пишет лучше меня…

– Да не в этом же дело! – выкрикнул, прямо-таки взвившись, Николай Иванович. Писать вон и Старикова могла. Развезет лирику – хоть обе полосы забивай. А в газете нужен конкретный и деловой разговор о производственных проблемах. Старикова же в производстве разбиралась примерно как я в нотной грамоте. Вот ушла она на телевидение – и слава богу, пусть там репортажи из детских садов делает. А нам посоветовали взять Шатихина, потому что он политически грамотный, дисциплинированный парень, дело знает и писать умеет… Вот, значит, такой оборот. Ну, а твои статьи и рассказы… отношение у нас к тебе, сам знаешь, очень теплое. Так что пиши, приноси – мы тебя, Игорь, никогда еще не обижали, кажется… Вот так! Черт, даже голова разболелась!.. Алевтина, у тебя цитрамончика нет?

– Нет, – не поднимая головы, ответила машинистка.

– Ну и плохо, что нет!

– Могу сходить в здравпункт, – буркнула Алевтина.

– Ну ладно, обойдется… Все обойдется! Так что давай, Игорь Карцев, действуй, значит, в прежнем темпе и настроении!

Чувствуя небывалую усталость, прямо-таки совершенное бессилие, Игорь вышел из редакции и побрел по вспучившемуся линолеуму коридора. На лестничной площадке увидел Егорычева.

– Ты куда сейчас? – спросил тот.

– Куда же… в цех… к родному станку.

– Пойдем, малость прогуляюсь с тобой.

Они вышли на свежий воздух. Соединившиеся кроны вязов вблизи корпуса образовали сплошной шатер, под которым держалась нежная зеленая прохлада июльского утра. Перепархивали и щебетали в листве воробьи. От пробившихся кое-где солнечных лучей на асфальте колыхались яркие белые пятнышки.

– Вот такая жизнь… – раздумчиво начал Егорычев. – Мы горбатимся, пашем, а на дворе такая благодать! Плюнуть бы на все да махнуть на Волгу, а? На Зеленый остров!

– Неплохо бы, – вяло согласился Игорь. Он сейчас вообще никаких желаний не имел.

– Совсем бы неплохо! – оживленно продолжал Егорычев. – Да только нужда за ворот держит. И тебя держит, и меня… всех нас что-то держит и не пускает туда, куда очень хочется!.. Ты Чепракова-то знаешь?

– Который заместитель главного инженера?

– Да, Виктор Емельянович Чепраков, Это по его личной просьбе нам пришлось взять Шатихина. А я бы такого делягу и на пушечный выстрел к газете не подпустил. Но редактор руки по швам и: «Слушаюсь!» Вот так нынче делается.

– А почему Чепраков? – не понимал Игорь. – Какое у него к Шатихину отношение?

– Родственное, Игорек. Саша Шатихин, да будет тебе известно, дочери Чепракова мужем приходится. Помнишь, как такое родство называется?.. Вот-вот, зять – не за что взять!.. Уж Старикова была – сплошные капризы, да хоть не ябедничала. А этот!.. Когда-нибудь ба-альшим человеком станет по руководящей линии. Потому что правила игры блестяще понимает… Я тебе признаюсь, Игорь: очень я хотел, чтобы тебя взяли. Пусть ты еще неопытный, но ты же ведь человек! Душа у тебя не слепая, добрая, чувства настоящие… в общем, с тобой можно работать без страха, что подставишь. На тебя глядя, я молодость свою вспоминаю: тоже ведь был когда-то чистым, светлым… и наивным. Только вот видишь, как иногда в жизни бывает. Вместо тебя – этот Шатихин-Матихин, черт бы его причесал! Прямо хоть самому бежать из редакции!..

Если изо дня в день одни и те же люди в один и тот же час выходят из одних и тех же домов и с одной и той же привычной скоростью идут в одно и то же место, то возникает между ними особая связь: как порядок в стае домашних голубей.

Игорь и Алексей Фомич шли рядом по знакомой до каждого лопушка на обочине, до каждой ямки в асфальте дороге на завод. А впереди вышагивала, держась под ручку, солиднейшая пара: он – высокий, седоглавый, с тяжелой поступью; она – мягкая, тучеобразная, на испорченных полиартритом ногах. Главный механик завода Барышников и его жена, старший экономист планового отдела. Оба работали на заводе больше тридцати лет. И каждое утро вот так: под ручку, не спеша, словно на прогулке в парке.

Как всегда, на подъеме вдоль гаражей обогнал Карцевых и, петляя, нетерпеливо-семенящей походочкой побежал вперед Назарченко, работник отдела снабжения и сосед Карцевых по подъезду. Нетерпеливый человек имеет дачу, имеет машину, недавно купил цветной телевизор, теперь в недоумении – что еще приобрести? А хочется ему еще что-нибудь купить, что-то захватить, чем-то завладеть..

Вот пожал руки Алексею Фомичу и Игорю кругленький старичок Георгий Максимович Болдырев. Давно на пенсии, а все таскается на завод, слесарем в технологической лаборатории состоит. Дома боится оставаться, говорит, болезнями вся квартира пропиталась.

Болдырев и Алексей Фомич по обыкновению заговорили о погоде. Игорь был доволен, что Георгий Максимович к ним присоединился, опять у него были натянутые отношения с отцом. Стыдно было Игорю за вчерашний пьяный бунт.

Но и отец виноват. Знал ведь, что Игорь пришел домой выпивши. Ну и помолчал бы. Нет, стыдить начал, молокососом обозвал. Игорь не сдержался и восстал. Высказал отцу, что это он и его поколение в существующих порядках и непорядках виноваты. Что блат повсеместно. Что взяточничество процветает. Что всюду только и видишь равнодушные и наглые мещанские рожи. Что настоящие интеллигенты вывелись, потому что честным умственным трудом на жизнь не заработаешь… И так далее. Короче говоря, все, на что в пивном зале Олег Егорычев ему жаловался, Игорь потом отцу высказал.

Конечно же, и Алексея Фомича прорвало. Стал свое военное детство вспоминать, как лебеду в деревне ел. А с шестнадцати лет уже на заводе. Потом интеллигенцию стал казнить за то, что американские штаны донашивает и молодежь этим заразила.

Игорь взялся было защищать интеллигенцию и молодежь, но запутался, совсем разозлился и ушел из дома.

Игорь с завистью посмотрел на шагавших справа от него отца и Георгия Максимовича. Хорошо им! Жизнь, в общем-то, позади. И все тяготы выбора собственного пути тоже позади. Все-то им ясно и понятно, все-то в их жизни спокойно, совесть их не мучит, чувство вины не давит, идут себе не спеша, про события в Иране беседуют.

А вот Игорю не до политики. Как ребятам с участка теперь в глаза смотреть? Как с этим тихим Коршунковым теперь держаться? И как ему Зою повидать, чтобы извиниться за вчерашнее?

Семен Лучинин все еще верил в скорый переход Игоря в редакцию. Поэтому сохранял к нему душевное расположение. И на «пятиминутке» опять поручил Игорю выгодные кольца.

– Я лучше на труборезку, – хмуро заявил Игорь.

Лучинин не понял.

– Что это с тобой стряслось?

– Ничего… Только несправедливо: все Фролов да Фролов на трубах. Пусть будет как раньше: по очереди.

– Ну, смотри… дело хозяйское, – охотно уступил Лучинин.

– Что это с тобой случилось? – спросил Витюня Фролов, подошедший к Игорю, когда тот уже настраивал станок для резки труб.

– Да ничего… Ты работай давай, «калым» же достался!

– Я на деньги не жадный, – сказал Фролов, пренебрежительно отмахнувшись рукой. – Знаешь, Игорь, а мне все-таки жалко, что ты от нас уходишь!

Игорь болезненно сморщился, прикусил верхнюю губу.

– Шел бы ты, Витюня, подальше!.. Не до тебя, понимаешь!

– Так бы сразу и сказал! – Фролов развеселился и пошел к своему станку.

И еще один любопытствующий остановился возле Игоря.

– Ну как, перевод скоро будем обмывать? – спросил Коршунков.

– Не скоро…

– Почему? – Коршунков удивленно вскинул бровь.

– А потому что меня не взяли в редакцию! – признался, точно с вышки в воду бросился, Игорь.

– Ин-те-ресно! Обещали, обещали – и вдруг! Вообще, такое у нас не редкость – такая вот обязательность…

Отвернувшись от станка, Игорь пристальным, даже упорным взглядом уставился на Коршункова.

– Необязательность… – рассеянно повторил он. – Это да. Но не в этом дело. Просто ты – политически грамотный и подкованный товарищ. Хорошо в экономике разбираешься. Вот в чем секрет. Экономика ведь важнее душевной зоркости!

– Что ты несешь? – не понял Коршунков. – Какая душевная зоркость?

– А такая… какой у тебя нет и никогда не будет. Но зато твой тесть – это фигура! Ты молодец, знал, на ком жениться. Я тоже жениться буду с разбором. Вот возьму и женюсь на дочке председателя горсовета, а? Это же меня тогда в любую городскую газету возьмут, правда?

– Я, между прочим, еще не женился! Ты что, спятил, что ли?

Но Игоря все более увлекала эта игра: переключение с образа стоявшего перед ним Коршункова на воображаемого Александра Шатихина. Оказывается, они вполне взаимозаменяемы!

– Только все равно, – горячо продолжал Игорь, – все, что ты пишешь – сухомятина, а вместо души у тебя пишущая машинка. Давай, гони строку! А я постою у станка. Лучше уж я буду неважным токарем, чем бездарным газетчиком!

– У тебя, видно, жар, – раздраженно бросил Коршунков. – Ты это… кончай работу и сходи в здравпункт.

И удалился, еще раз окинув Игоря недоверчивым взглядом.

Как только Семен Лучинин ушел на рапорт к начальнику цеха, Игорь занял его место за «капитанским» столом и придвинул к себе телефонный аппарат. Набрал номер отдела технического обучения. Когда в трубке откликнулся рассеянный женский голос, Игорь, прикрыв губы ладонью, попросил пригласить Зою Дягилеву.

– Подождите, минуточку, – ответили в трубке, и послышалось громыхание: трубку положили на стол.

Вчера поздним вечером пьяный Игорь нагрянул в квартиру, где жила Зоя. Вызвал ее в подъезд и стал рассказывать про хорошего человека Олега Егорычева.

Исповедь Олега в пивном зале произвела на Игоря сильное впечатление. Он пожалел неудачливого писателя, возвышенную душу которого никто не хотел понять. Холодно и неуютно жилось одинокому Олегу, которому пришлось разводиться и с первой и со второй женой, а первой еще и алименты на дочку платить. Игорь немедленно вспомнил, что есть на свете еще один несчастливый человек – Зоя Дягилева. И новая идея захватила Игоря настолько, что собственная неудача с переходом на работу в редакцию как-то сразу поблекла, отодвинулась, утратила исключительное значение.

Зоя недолго слушала про Олега Егорычева. Прервав Игоря, она сказала, что любого другого мужчину в таком виде немедленно спустила бы с лестницы. Но Игоря она все-таки уважает и потому просит выбросить из головы всякую чепуху, отправляться домой и ложиться спать.

– Нет, Зоечка, ты все же подумай! Он очень хороший человек, он же писатель! – убеждал Игорь.

– Ладно, я подумаю, – терпеливо отвечала Зоя. – Только ты, Игорек, больше никуда не ходи, а пряменько ступай домой и ложись баиньки. Ты дойдешь один – или тебя проводить?

Игорь был не против погулять вечером с такой приятной женщиной. Но все же застыдился и сказал, что дойдет один.

Теперь же, нетерпеливо сжимая в руке телефонную трубку, Игорь хоть и стыдился за вчерашнее, но с теплым чувством думал о том, что хорошо бы все-таки познакомить Олега и Зою. Ведь оба они такие прекрасные люди!..

– Я слушаю, – возник в трубке теплый и как бы влажный голос Зои.

– Здравствуй, Зоечка! Это тебя Игорь Карцев беспокоит… Зоечка, ты на меня здорово сердишься?

– Сержусь, – спокойно ответила Зоя.

– Ну и правильно! Потому что я скотина, конечно! Я больше не буду пьяный приходить, честное слово! И вообще больше не буду приходить!

– Зачем же так, – мягко возразила Зоя. – Гостям я всегда рада. Только если гости в нормальном состоянии.

– Ты это серьезно, да?

– Серьезно…

– Зоя, ну, а это самое… как насчет Олега?.. Познакомить вас?

– Нет уж, – резко воскликнула Зоя, – хватит с меня женихов! Мало того, что из цеха ушла, ты хочешь, чтобы я и с завода уволилась?

– Зоечка, но, по-моему, он хороший человек…

– А ты в этом уверен?

– Да… То есть нет… Не совсем, в общем.

– Ну вот, ты сперва разберись хорошенько, какой он. А потом уж ищи своему новому другу невесту. Только меня, пожалуйста, оставь в покое, слышишь?

– Слышу, – виновато сказал Игорь.