Текст книги ""Наследие" Печать Бездны - часть 1"

Автор книги: Вячеслав Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Держите его, сударь! – крикнул преследователь.

Клод схватил паренька в охапку, но тот заколотил своими кулаками ему в грудь, вырываясь и крича своим осипшим голосом:

– Пустите! Я к отцу!

Служитель канцелярии отпустил.

– Да что вы делаете? Мы уже с ног сбились прогонять его отсюда! – рявкнул сбир, хватая парнишку за шкирку.

Тот извернулся и укусил своего преследователя в руку.

– Ах ты мерзавец! – сбир замахнулся.

– Руки прочь! Ты, шавка инквизиторская! – Клод рванул из-под куртки на груди знак девятнадцати и сунул под нос опешившему мужчине.

– Простите, сударь, мы просто пытались найти его родных…

– Да нет у меня никого больше, болван! Сколько раз тебе повторять!? – воскликнул парень.

– Не «найти» родню, а «подыскать» за хороший куш стоящего опекуна, так ведь? – процедил сквозь зубы Клод.

Сбир два раза переменился в лице, но потом с гадкой усмешкой ответил:

– Не пойман – не вор, сударь. Все равно этот малец ни на что не годился. Так что забирайте себе и продавайте кому хотите, хоть писарям, все равно он слеп как курица. Разве что языком мудрено трепать горазд, книжный червячок.

– Пошел вон! – угрожающе прошипел Клод.

Сбир развязно поклонился и удалился.

Парень склонился над одним из тел, прикрытых мешковиной, тронул покойника за руку и тихо позвал.

– Он уже в лучшем мире… – начал было Клод, собираясь утешить, но на него посмотрели сощурившись близорукие глаза и он осекся.

– Да знаю я все, – голос паренька дрогнул, – Знаю, что мой отец в Бездне, а не смотрит на меня с небес.

– Зачем же ты его зовешь?

– Чтобы он слышал, что о нем жалеют и скорбят об утрате.

– Откуда ты знаешь сильванийские традиции?

– Я люблю читать. Как выразился этот сбир, я – «червячок».

– А как же вера в Создателя? Ты должен обращаться к нему с молитвой. А не следовать сильванийскому ритуалу, ведь ты же не эльф.

Парень молча откинул длинные волосы с одного уха и Клод увидел, что кончик едва заострен – четвертушник, или как их называли маги – квартикант.

– Ах вот оно что…

– В том то и дело, господин, – со вздохом ответил паренек, – Теперь мне тут будут вдвойне не рады. Вам, случайно, не нужен писарь?

– Пригодится. А сколько тебе лет?

– Четырнадцать, господин.

– Никогда бы не подумал, – Клод озадаченно провел пальцами по подбородку.

– Такое иногда бывает с квартикантами. Природа не всегда успешно сочетает эльфийское и человеческое в одном теле.

– Ты столько всего знаешь в свои годы, поразительно! Умеешь читать и писать.

– Мы с матерью жили в Сильвании некоторое время… потом, когда мать умерла, я перебрался сюда, к отцу. Я умею писать по-феларски и немного знаю сильванийские руны.

Паренек с надеждой посмотрел на Клода. Тот все еще пребывал в смущении, но в конце концов утвердительно кивнул и отошел, давая время закончить «последние слова». Служитель канцелярии, разумеется, не собирался оставлять здесь, среди крестьянской шушеры, такой самородок.

Глава 3

«Хорошенько подумай, прежде чем мстить самому, и дважды подумай, прежде чем породить такого же мстителя, как ты сам…»

Киракава, наставник «Диких Мечей»

Убийцы драконов долго шли по городу следом за Горттом. Гном не торопился, с трудом вспоминая дорогу, и спросить было не у кого. Заполненные горожанами улицы встречали отряд колючими взглядами. Торговцы отворачивались. Женщины прятали детей. Старики бросали короткие резкие фразы, от которых помощник капитана скрежетал зубами в бессильной злости, а Карнаж хранил упорное молчание, всякий раз устремляя на очередного бойкого на язык островитянина недобрый взгляд.

Новости в Тределе распространялись с такой же чудовищной скоростью, с какой тамошних воинов учили рубить мечем. Общее негодование не выплескивалось наружу в виде камней и палок только благодаря завидной на Материке сдержанности жителей острова Палец Демона. Однако то, что сдерживалось, не исчезало, а пряталось за видимой покорностью владыке или королевским соглашениям – не важно. Теперь по ночам на улицу могли показать нос из числа наемников только убежденные самоубийцы. Благо, если на этом все закончится. Но, если бы подопечные Тарда действительно верили в это, они бы не стали окружать своего главаря со всех сторон живой стеной, обнажив оружие.

Феникс, знакомый с нравами островитян, тоже не отличился оптимизмом суждений. Тем более зная об отношении к своей персоне. Здесь, среди низких домишек и таких же невысоких ростом жителей он выделялся так, как нигде более. Даже в Истании, стране халфлингов, в зюдрадзельском порту он мог замешаться в толпе приезжих полукровок или ларонийских эльфов. Но в Тределе… Многие взгляды были обращены на него. Даже больше чем на остальных наемников и моряков. Потому что это он свершил злодейство – никто, разумеется, не стал разбираться кто кого первым пытался отравить. Потому, что он слишком не похож на человека… Помощник капитана, хоть и был полуэльфом, но в чертах лица угадывались знакомые для островитян линии подбородка, бровей, скул как у чистокровных феларцев. Не говоря уже о росте и телосложении.

Инквизиторы Фелара считали за бесовские «штучки» не только рыжие волосы, но даже заостренные уши, хоть маги и ученые мужи сорвали глотки, объясняя, что эльфийская кровь в потомках смешанных браков так же сильна как и человеческая. Островитянские же мистики определяли касание руки демонов в смертном по-другому: удлиненные руки и ноги по отношению к корпусу и «особенные» глаза. В тредельских обителях колдунов на стенах встречались изображения существ с длинными руками, ногами и огромными злыми глазами – йома, так их называли. Считалось, что в глубокой древности они обитали в проклятых лесах, где бесследно пропадала любая живая тварь. Правда, в еще более глубокой древности, «йома» собирали в своих рядах в сознании островитян куда больше разнообразных демонических тварей. Все изменилось, когда, расширяя свои княжества, правители наткнулись на пресловутые «проклятые леса» и приняли бой с загадочными обитателями. Победа досталась дорогой ценой, ведь противник мог забирать жизнь у человека простым прикосновением руки, а некоторые даже умели летать. Таким образом, простая экспансия претерпела метаморфозу в героическую борьбу лордов против «истинных» йома, перешедших из абстракции разношерстных «сил зла» ко вполне конкретному образу, но так и оставшись древним эпосом в анналах истории. Точно так же, как и вытеснение племен «диких дьянов» в хрониках Материка. Только Восемь Народов, едва прибыв с островов, не успели придумать какого-нибудь зловещего названия своему противнику, ведь у них оказалось много других дел. Например, возделывать поля на пепелищах «проклятых лесов», строить крепости и всячески укреплять границы захваченных территорий.

Карнаж шел, отделившись от сбившихся в кучу наемников и моряков, вынув меч и прижав лезвие обратным хватом к предплечью. В левой руке он вертел в пальцах перед носом заточенную метательную пластину. Зная, как легко правителю Тределя дать волю колдунам и мистикам, чтобы снова вместо «ран'дьянец» употреблялось куда более привычное жителям слово – «йома», «ловец удачи» посчитал вполне уместным показать, что у него тоже есть «клыки» и очень острые.

На город спускались вечерние сумерки, когда наемники оказались, по заверениям Гортта, недалеко от искомого места. Моряки и убийцы драконов поутихли в своем недовольном ворчании, лишь только после поворота в очередной переулок впереди показалась крыша довольно крупного здания среди тех хибар, что окружали их со всех сторон в той части Тределя, где теснилась островитянская беднота.

На этих улицах не хотелось оставаться ночью даже странствующему монаху, что уж говорить о голодных и злых от оказанного им приема наемниках. Карнаж шел теперь позади Тарда и его соратников. Из окон на тесные улочки падал тусклый свет, в котором поблескивало сжимаемое в руках оружие. Убийцы драконов со стороны походили на эдакого ежа, что с сопением и звяканьем таких своих иголок топотал кучей ног к будущему жилищу. До чутких ушей полукровки долетали приглушенные тонкими стенками хибар разговоры островитян. Некоторые оказывались слышны так хорошо, что можно было разобрать о чем судачили после дневных трудов эти бедняки. Как ни странно, но редко кто заговаривал о приезжих. Карнаж отдал должное Гортту, ведь гном увел отряд туда, где кого бы то ни было меньше всего могли интересовать дела и события богатых районов Тределя, резонно почитаемые здесь привилегией торговцев, воителей и ремесленников. Крестьянам от рождения был уготован на острове Палей Демона иной удел, не важно на каком берегу Саины или в какой части этого куска земли посреди морей они родились.

– Ну вот мы и пришли, – устало объявил Гортт, громко задубасив кулаком в дверь.

– Кого там еще черти принесли?! – донеслось из-за дверей.

Карнаж подумал, что он ослышался, но последующее ворчание и ругань на незваных гостей оказались тоже на фивландском. Где только не встретишь этих неугомонных гномов из какой-то новой швигебургской породы отчаянных путешественников, что так неожиданно расплодилась за прошедшую четверть века!

– Открывай! Мы сюда перлись не за тем, чтобы лясы точить с тобой, когда кишка кишке шиш показывает! – потребовал Гортт и пнул хлипкую на вид дверь мыском своего сапога.

– Мало ли какая дрянь тут шастает! Чего теперь, всем открывать что ли? – возразил незримый за дверью страж.

– Я тебе щас за «дрянь» бороду-то вырву и в зад затолкаю! Совсем зажрался, скотина, на харчах островитянских?! Сородичей уже признавать не хочешь!?

– Молоты Швигебурга! – рявкнул голос за дверью, сопроводив восклицание клацаньем металлической задвижки на маленьком зарешеченном оконце двери, – Ты кто вообще?!

– Гном в плаще! – по обыкновению на полез за словом в карман Гортт, – Открывай, тебе говорят! Свои.

– Свои-свои… – пробубнил страж, открывая засов, – Поди разбери, где «свои», когда каждый день среди этих островитянских рож… Тьфу ты, пропасть!

Через открытую дверь наемники и моряки проникли в узкий, едва освещенный парой чахлых факелов коридор. Гортт и Карнаж не сговариваясь отстранили Тарда назад и пошли впереди. Бритва сперва растерялся, но все же огрызнулся парой смачных выражений на подобную опеку. Рыжебородый гном и «ловец удачи» значительно опередили своих спутников и первыми вышли из темноты в яркий свет общей залы.

Гортт растянулся в довольной улыбке, в то время как у Феникса от удивления отвисла челюсть, доставив бородатому приятелю еще больше радости. «Ловец удачи» почитал себя знатоком Тределя. По крайней той его части в бедных кварталах, где всегда найдется перекупщик с тугим кошельком или ростовщик, уверенно ведущий свои дела, но опасающийся даже собственной тени, ведь правители острова давно поместили его нехитрое ремесло под строжайший запрет, а также местечек, где можно было обогреть кости, пропустить рисовой водки и сыграть в островитянские фишки [4]4
  аналогия с Ма-Джонг, мацзян – азартная игра в фишки, широко распространённая в Китае и Японии (прим. автора)


[Закрыть]на деньги. Пусть даже эта азартная игра была под еще более строгим запретом, чем ростовщичество. Но Карнаж был ошарашен тем, что увидел в общей зале – за стенами островитянской на вид постройки притаился настоящий пиратский вертеп, выдержанный в духе феларских кабаков тех славных времен, когда моря бороздили целые эскадры [5]5
  отделенье флота под своим флагманом; отряд кораблей, судов, под одним начальством.


[Закрыть]под черным флагом.

Несколько непривычно было видеть то, как отголоски тех времен перемешались здесь, в глубине Тределя, с островитянскими традиционными постоялыми дворами. На стене возле камина висел вырезанный из дерева щит, где красовался отпечаток вымазанной в саже руки. Черная Рука – знак старейшего пиратского братства четырех островов. Феникс потер усталые глаза и еще раз обратил свой взор на эту насмешку над своим самомнением как знающего укромные места наемника. Нет, тот самый «герб» и без прикрас и наперекор всем канонам геральдики, но не просто мазня бесхитростного художника, а со смыслом. Четыре пальца, по числу четырех обитаемых островов вблизи Материка: указательный – Палец Демона, от того значения, которое ему приписывали феларские святоши, сиречь «перст зла указывающий на мир Света»; безымянный – остров Четырех Копыт, так как такое название ему дали люди, а кентавры издревле почитали невозможным называть как бы то ни было свои земли, то бишь дар Творца; мизинец – остров Отчаяния, так как там очень редко оседали действительно стоящие представители морского братства, под чьим началом имелось более двух судов, скорее неудачники с одной хлипкой посудиной, неизвестно каким чудом еще державшейся на плаву и столь же скверной командой из беглых каторжников; наконец, средний палец – остров Туманов, где в кабаках Джирилингла собирались самые отъявленные головорезы, среди которых нередко попадались и те, кому посчастливилось отхватить себе феларский патент на грабеж и уничтожение имперских судов. Средний палец выбрали в качестве символа, происходившего от довольно грубого жеста человекоящеров, и он был адресован всему Материку в целом, так как, не смотря на усилия канцелярий и объединенных флотилий Зарана, Сильвании и Феларов, пиратство так и не удалось изжить полностью, и его корни еще крепко держались за берег острова Туманов. Пятый же палец, большой, оставался символом времен, когда только зарождалось пиратство и первые его представители укрывались на покинутых островах Восьми, где никто не додумался бы их искать, так как после первых войн, еще до переселения на Материк, от колыбели народов мало что осталось. Собственно, это и оказалось главной причиной массового переселения под эгидой орденов стихий, как утверждали многие скептики из числа хронистов той эпохи.

Смешение феларско-пиратской и островитянской традиции под одной крышей не заставило себя долго ждать и навстречу вошедшим полетели «приветствия» разношерстной публики:

– Каким попутным ветром занесло?!

– Оставь, это ж крысы сухопутные!

– Шли бы вы отсюда, нелюди, пока по-хорошему… Разворачивайте ноги и семь футов под килем!

За словами последовали многочисленные островитянки, засеменившие навстречу сбившимся у входа, как оказалось «черного», наемникам.

– Братва, это ж шлюхи! – не сдержался Гортт, которого окружили девушки, бойко затараторившие что-то на своем языке, щупая гнома во всех местах.

– Это не шлюхи, их называют… – хотел было поправить приятеля и заодно блеснуть знаниями Карнаж, безуспешно пытаясь отбиваться от назойливого и непосредственного любопытства, со стремлением потрогать новых и столь необычных гостей.

– О! Шлюхи!!! – обрадовано рявкнул Тард, протиснувшись меж полукровкой и рыжебородым гномом.

«Ловец удачи» сдался и не стал продолжать, тем паче самобытные манеры островитянских жриц любви под влиянием скорых на руку пиратов явно претерпели определенные изменения если не на острове в целом, то в этом борделе точно.

К гостям вышла и сама хозяйка заведения, что становилось очевидно по дорогим одеждам женщины и замысловатой прическе. Взгляд ее довольно крупных глаз для островитянки, что выдавали в ней полукровку, остановился на Карнаже, так как благодаря его росту он возвышался над спинами девушек, а не был скрыт ими как гномы.

Островитянки потащили моряков и наемников в разные стороны, рассаживая их за свободные столы или, если места не находилось, увлекая за собой по лестнице в верхнюю залу. Феникс бросил озадаченный взгляд на Гортта, что вел себя до визита в это место достаточно трезво и осмотрительно. Но гном не просто попал под чары обольстительниц, как прочие. Он вполне ясно посмотрел на «ловца удачи» и успокоительно кивнул – здесь их точно никто не тронет.

– Эй, Феникс! Чего застыл?! – окликнул полукровку один из членов команды, – Только и умеешь что ли, как девок травить? Показать что еще можно с ними делать!?

Моряк скабрезно улыбнулся и схватил островитянку, сопровождавшую его, за ягодицу. После чего тут же получил удар в зубы, которые оголила та самая улыбка. Перепуганная островитянка отскочила от подступившего к моряку полукровки. Карнаж молча, не говоря плохого слова, поднял за грудки не в меру острого на язык шутника и прижал к стене. Изрыгаемый поток ругательств остановил сильный удар затылком о стену, после чего «ловец удачи» деловито и жестко принялся считать бедолаге ребра, поминутно добавляя коленом в живот, чтобы у моряка не нашлось еще воздуха для острот и брани.

– Пущай потолкуют! – объявил Гортт капитану и его помощнику под одобрительным кивком Бритвы.

Хозяйка борделя протиснулась в первые ряды зрителей и с каким-то странным удовольствием наблюдала сцену экзекуции, ловя каждое движение красноволосого полукровки.

Моряк свалился на пол, выплевывая кровь и выбитые зубы. Карнаж шагнул в сторону накрытого стола, бросив напоследок:

– Не тебе учить меня, неблагодарный кусок дерьма.

Гортт вовремя подсуетился, сев рядом с Фениксом, так как по недовольному ворчанию моряков и угрюмому молчанию наемников становилось ясно, что «ловцу удачи» никто не желал составить компанию за одним столом, а харчеваться в одиночку среди наемников было дурной приметой. Общее негодование вызванное, на взгляд присутствующих, столь бесчестным побоищем, вскоре улеглось. Все они слишком изголодались за время, прошедшее с отплытия из Шарграда и по обыкновенной стряпне, и по женской ласке.

Однако, пусть смешение феларских и островитянских традиций в заведении цвело бурным цветом, все же, убийцам драконов, как и всем прочим, была предложена трёдельская кухня и только она, за исключением напитков. Стряпня островитянских поваров вряд ли подошла бы под определение «обычной» и для моряков и для наемников, не говоря уже о приборах, которые составляли всего пара палочек. Гортт хмыкнул, озадаченно переводя взгляд то на одну, то на другую, что зажатые в его огромных руках казались тростиночками. В портовых заведениях, где их с Тардом потчевали до этого, все же предлагались ножи и ложки. Некоторые моряки изловчились и показали-таки недюжинную ловкость и сноровку в обращении с этими нехитрыми приспособлениями. Наемники, кряхтя и поминутно чертыхаясь, тоже взялись за освоение причуд островитянских трапез. А Тард сидел в такой же позе глубоких раздумий, как и рыжебородых соотечественник, и его глаза точно так же блуждали меж двух тростиночек на шершавых ладонях. Многозначительно переглянувшись гномы дружно и крепко обласкали на фивландском островитян и их матерей.

Гортт повернулся к Карнажу, уминающему принесенное островитянками так, что аж за ушами трещало. Полукровка шустро орудовал палочками и гном решился, выбрав все-таки одну «тростиночку», и неуклюже насадил на нее нечто, слепленное из вареного риса с куском свежей рыбы поверх.

Тард посмотрел на «ловца удачи», пытаясь разглядеть мечущуюся меж блюд руку с зажатыми в ней палочками, проворчал под нос нечто о том, куда изобретатель «ковырялок» может их себе засунуть, после чего схватил сразу несколько кусков с подноса своей громадной пятерней.

– Я смотрю ты зубы считать мастак… – пробубнил Гортт с набитым ртом так, чтобы это услышал только Карнаж.

Полукровка остановился и, не поднимая головы от тарелки, ответил:

– Мастак. Но толку от простых зуботычин бывает мало.

– Согласен, – кивнул гном, – Мертвые не кусаются. Только полегче с морячками нашими в дальнейшем. Лады?

– Лады.

– Всегда приятно иметь дело с быстро схватывающим собеседником.

– Благо, что для этого с нашими-то компаньонами не приходится смотреться только в зеркало.

Гортт осекся, разбирая по-сильванийски тонкую остроту, но хохотнул в итоге, уловив куда клонит «ловец удачи».

– Это ты напраслину городишь. Тард и прочие может быть не сильны прочувствовать за каким углом сидит островитянский черт с ножом наготове, но в бою…

– Проку с этого, если до дела без башки на плечах дойти?

– А вот я к тому и веду, – гном громко щелкнул пальцами и довольно замычал, оценив старания поваров.

Карнаж даже пододвинул Гортту тарелку с блюдом, к которому тот выразил столь явное расположение.

– Тард колеблется… – Феникс снова принялся набивать свое брюхо, раздраженно откидывая свисающие на лицо волосы.

– Еще бы! И так после одной неудачной экспедиции себя корить будет до конца жизни, так еще такие дела пошли.

– Это еще пустяки, – Карнаж выразительно отмахнул кистью свободной руки.

– Тебе, как «ловцу удачи», готов поверить, – мрачно усмехнулся Гортт, – Ну а что нам прикажешь делать?

Феникс посмотрел на сотрапезника исподлобья и удивленно вскинул брови:

– Тоже не хочешь, чтобы Тард вернул наемников в Шаргард?

– Похоже я поспешил с «быстро схватывающим собеседником»…

– Нисколько, просто скажи вслух и я сравню с тем, о чем сам подумал.

– Если в этом сезоне не попаду снова в горы, то могу не попасть туда вообще.

– Чахотка?

– Она самая, дружище. Так что давай вместе помозгуем, как бы чего не вышло. Я так погляжу, у тебя тоже руки чешутся драконьи шкуры рвать?

– Еще как чешутся! – хищная улыбка промелькнула на губах полукровки и он зло впился зубами в кусок жареной рыбы.

– Ну вот и славно! Так что давай без обиняков, усвоил?

– Угу, – Феникс сплюнул кость, – Мне нужно в город. Одному. Сможешь устроить так, чтобы еще какой-нибудь морячок не совал носа в наши дела?

– Устрою, – в голосе гнома появилась обнадеживающая «ловца удачи» уверенность.

– А сам от Тарда ни на шаг.

– Само собой! – гном погладил обух топора за поясом, – Надо гонцов заслать к лорду здешнему.

– Бесполезно… Если бы владыка не был в курсе дел – убийцы не действовали бы так нагло.

– Резонно. Что делать думаешь?

– Начну с одного дома на берегу…

– Имперская «башня»? – подхватил Гортт.

– Она самая.

– Да, я тоже заметил как оттуда стекляшка сверкала. Не иначе зрительная трубка.

– Ага, – Карнаж откинулся на спинку стула и цокнул языком.

В этот момент мимо их стола проходил объемистый островитянин в сопровождении двух красоток. Остановившись и оглядев опустошение, которое произвели на ломящемся от обилия блюд столе гном и полукровка, толстяк радостно воскликнул и подскочил к сотрапезника так порывисто, что оба даже схватились за оружие. Отступив на шаг островитянин примирительно поднял руки и что-то заговорил на своем языке.

– Что ему нужно? – раздраженно спросил Гортт.

– Черт его знает, – скривился Карнаж, – Диалект западного берега – я его едва понимаю…

– Он предлагает состязание едоков, – вмешалась в разговор хозяйка заведения, – Будьте осторожны господа, его еще никому не удавалось победить.

«Ловец удачи» присмотрелся к женщине, еще раз поймав себя на той же мысли, что посетила его, когда они с гномом вошли в общую залу – где-то он ее уже видел.

– Так вы согласны, судари? – на безупречном феларском спросила хозяйка, знаком подзывая нескольких девушек, чтобы те унесли пустую посуду.

– Ну уж нет, в другой раз, – усмехнулся Гортт, распуская свой ремень, – Благодарствую, но я сыт.

– Я согласен, – неожиданно быстро ответил Карнаж.

– Брось, ты же лопнешь! – попытался образумить полукровку гном.

– Гортт… я все еще голоден… – как-то растерянно произнес Феникс, озадаченно глядя на только что опустошенные ими тарелки и миски.

Гном растерянно развел руками и тоже покосился на горы тарелок, которые собирали со стола прислужницы.

– Ты случаем не заболел? – Гортт тронул за плечо полукровку.

– Все в порядке… – ответил Феникс гортанным голосом и тут же закашлялся, пытаясь скрыть собственное удивление, но гном отдернул руку.

Он озадаченно потер висок, заметив, что глаза сотрапезника слезились, а зрачки значительно увеличились чуть ли не во весь глаз:

– Ну и дела…

Толстяк тем временем примостился к столу, снова заполняемому блюдами с приготовленной стряпней, и закинул за плечо толстую косу, что составляла все волосы на его гладко выбритой голове.

– Правила вам известны? Проигравший платит за стол, – уточнил объемистый оппонент Карнажа, чем не сильно смутил полукровку, так как тот прекрасно знал островитянские традиции.

– Разумеется, – ответил «ловец удачи», присаживаясь напротив толстяка и снимая свою куртку.

Хоть что-то из наречия западного берега Саины Феникс смог понять и был этим крайне доволен, как и вновь накрытым столом, к своему немалому удивлению. Ведь до этого, как ему казалось, он уже успел изрядно набить свое брюхо. Сейчас же все более и более начинал ощущать в чреве пустоту и даже возвращение по обыкновению волчьего аппетита.

– Приступайте! – объявила хозяйка заведения.

Наемники и моряки оторвались от своих кружек и принялись с азартом наблюдать за поединком двух едоков. К ним вскоре присоединились и остальные присутствующие, так как редко кто из тех, кто пытался победить известного в этом заведении толстяка проявлял такое рвение как Карнаж. По скорости поглощения съестного полукровка не уступал своему противнику ни на йоту. Оба с одинаковой скоростью опустошали блюда, в тоже время не останавливаясь даже тогда, когда доливали свободной рукой чая в глиняные плошки. Оппонент «ловца удачи» не преминул выказать своего восхищения таким соперничеством громким мычанием.

Гортт потер глаза, пытаясь понять не снится ли ему все это, ведь казалось невозможным чтобы, пусть и в рослого, но худого полукровку поместилось все то, что он не то что поедал сейчас, а хотя бы то, что он успел съест до этого. Однако Карнаж, подобно ненасытному троглодиту продолжал учинять зверское опустошение, отставляя в сторону пустые тарелки.

Хозяйка заведения подошла к рыжебородому гному и оторвала его от зрелища, тронув за плечо. Гортт развернулся, встретил ее взгляд и помрачнел, вспомнив об одном деле. Конечно же он был знаком со стражем этого заведения, но, пусть тот и был его соотечественником, не это на самом деле подарило его соратникам столь радушный прием здесь. Радушие жителей восточного берега, будто вопреки соседям с западного, не всегда даровалось лишь добрым вестникам. В свое время Тарду было чем порадовать друга, когда он ушел проверить вздернули ли «ловца удачи» на шаргардской виселице или нет, но он выполнил и другую просьбу, которая совсем не принесла радости… Теперь Гортту оставалось только передать то, что принес с собой Бритва вместе с хорошими известиями о добром здравии Феникса. Полукровка, меж тем, по случайному совпадению мог снова сыграть роль доброй вести. И гном не собирался упускать такой возможности хоть как-то утешить ту, что готова была всегда предоставить добрым знакомым кров и пищу, не взирая на все скверные слухи и сплетни, что разлетались о них по Трёделю с неимоверной скоростью.

Меж тем, поединок едоков подходил к своему концу. Оба противника тяжело дышали, но упорно продолжали. Вот Феникс откинулся на спинку стула и переводил дух. Толстяк посмотрел на него исподлобья. В его узких глаза-щелочках читалось торжество. Пусть нелегко далась эта победа, но он по-прежнему оставался самым ненасытным едоком из всех, что принимали его вызов! Прикончив достаточно, чтобы утвердить свое превосходство, толстяк тоже откинулся на спинку стула и отер выступивший на лбу пот.

Собравшиеся зрители стали расходится. Впрочем, они не были сильно разочарованы. В конце концов это была еще одна традиция для завсегдатаев, созерцать время от времени то, как очередной дерзнувший потягаться с островитянином проигрывает и опустошает свой кошелек расплачиваясь за обильную трапезу. Только наемники и моряки громко сокрушались и подбадривали Карнажа так, будто и не презирали его несколько часов назад. Только Тард хранил молчание и пристально следил за полукровкой. Бритва подошел к столу, за которым происходил поединок – там еще оставалось достаточно еды, чтобы накормить полдюжины здоровых мужчин, если не больше.

Толстяк довольно ухмыльнулся гному.

– Небось считаешь, что все на Материке слабаки и никто не сможет поставить на место твое бездонное брюхо?! – вдруг выпалил Бритва, – Переведите ему!

Помощник капитана вовремя подсуетился и постарался как мог, разумеется, не принимая в расчет добавленные позже фивландские смачные ругательства. Островитянин внимательно выслушал и закивал гному, распаляя еще пуще и без того знаменитый швигебургский азарт.

– Феникс, дружище, – с улыбкой процедил сквозь зубы Бритва, не сводя взгляда с толстяка, – Сними-ка свой бандаж, а то, как я погляжу, запамятовал ты о нем. И покажи этому жирдяю, как у нас едят настоящие наемники!

Под дружный смех моряков и убийц драконов Карнаж на глазах своего противника снял кожаный щиток и с утробным урчанием снова набросился на съестное. Изумлению островитянина не было предела. Он подхватил палочки и пытался изо всех сил угнаться за полукровкой, но в результате свалился под стол в глубоком обмороке.

Посетители повскакивали со стульев не в силах поверить в то, что произошло. Пусть даже «ловца удачи» хватило не надолго, и он бросил палочки немногим позже своего противника, но сам встал и держался на ногах все то время пока чествовали нового «великого обжору»…

– Гортт, какого черта? – Карнаж зевнул, чуть не свихнув себе челюсть, и озадаченно уставился на гнома.

– Пойдем-пойдем. Тебя кое-кто хочет видеть.

Гортт пошел вверх по лестнице. Его гулкие шаги на скрипучих ступенях, казалось, разносились по всему спящему мирным сном борделю от фундамента до черепицы. Феникс скривился – то ли ему чудилось, что гном ступал громко из-за гробовой тишины, воцарившейся в заведении лишь глубокой ночью, то ли его слух снова обострился настолько, что вызывал беспокойство у своего обладателя. Не говоря уже о том, насколько полукровку смущало собственное неслыханное обжорство сегодня.

«Ловец удачи» нехотя поплелся следом за Горттом. Ему очень хотелось спать и он ворчал, не скрывая своего неудовольствия оттого, что его подняли ни свет ни заря, даже не объяснив в чем, собственно, дело.

В руках Гортта Феникс заприметил какой-то кулек, пока они шли по узкому коридору освещенному всего одной масляной лампой. Гном остановился возле двери и замер. Через несколько мгновений женский голос по ту сторону тихо предложил им войти.

Она сидела возле окна. В руках хозяйка борделя держала сямисэн [6]6
  Сямисэн (яп.) – японский трёхструнный щипковый музыкальный инструмент, аналог лютни.


[Закрыть]и все не решалась тронуть струны. Несколько раз ее рука порывалась начать игру, но после того как следом за гномом вошел полукровка, она вовсе отложила лютню и встала им навстречу.

– Благодарю тебя, Гортт, – чуть слышно произнесла на феларском женщина, принимая кулек.

– Мне жаль, что не смог принести тебе ничего кроме этих горестных реликвий, Ютай… Хотя… я привел тебе того, кто сможет доставить толику утешения твоему наполненному горем сердцу.

Карнаж был изрядно удивлен такой речи от гнома, которого, как ему казалось, он уже знал довольно неплохо. Сложив руки на груди «ловец удачи» выпрямился, рискуя встретить макушкой низкий потолок, и сосредоточенно нахмурился. Его черные глаза забегали по комнате, напряженно вглядываясь особенно в темные углы, где зрение подводило.