Текст книги "За линией Габерландта"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Глава шестнадцатая

Рассказ о неудавшейся диверсии, подготовленной людьми, знающими толк в подобных делах. Крах Джона Никамуры.

Дмитрий Степанович Дымов собирался в путь-дорогу. Настроение у него поднялось. С поездкой на юг, как мы уже знаем, устроилось довольно легко. Он едет в Находку, а дальше… Уж одно то обстоятельство, что через несколько дней ему удастся увидеть своими глазами милые сердцу берега Хоккайдо, где нет ни людей, подобных Зубрилину, ни соревнования, ни напряженного труда, – одно это навевало на Дымова бодрое настроение. Он проедет на корабле мимо тех берегов как турист и молча пошлет им приветствие. Но на обратном пути… О, на обратном пути будет эффектное зрелище! Джон Ника-мура на глазах у ненавистных ему людей сядет на катер и умчится к берегу. И никто не посмеет задержать его, даже рта открыть. Он попросит политическое убежище. Чудесный финал длительного спектакля! О нем, о Дымове, будут долго вспоминать на Севере. Он проведет и выведет всех этих капитанов, майоров и комиссаров. Если что и беспокоило Дмитрия Степановича, так это синяя папка, которая до сих пор спокойно лежала в беспорядочной груде других папок в сейфе капитана Омарова, друга Дымова. Она там долго пролежит еще. Конечно, папка ни к чему сейчас Никамуре. Перспектива разработки богатств, открытых геологом Бортниковым, – увы! – исчезла. Но лучше было бы эти документы сжечь. Так и не удалось взять их из сейфа. Последние дни Омаров стал таким мнительным. Видимо, накачали. Дурак! Он не способен понять тонкости жизни, шарахается из стороны в сторону.

Иногда Никамура вспоминал Белого Кина. Где он сейчас? Шевельнулось доброе чувство к своему верному помощнику. Вытащить бы его отсюда, увезти… Но как? Подвергать себя лишним опасностям и хлопотам? Да и некогда, просто некогда. Пароход отходит завтра, где уж там думать о Кине. Пусть сам выбирается.

Мурлыча какую-то песенку, Дымов собирал вещи. Ах, какие там вещи! Он жил словно птичка. Ничего ценного и громоздкого. Пролетарий-одиночка. Тот, настоящий Дымов, был, кажется, иного склада человек. Кое-что из его вещей осталось, но это сущие пустяки. Вообще-то здорово получилось: столько лет жить под чужой фамилией, когда настоящий Дымов… Царствие ему небесное. Впрочем, чего вспоминать!

Он получил пропуск, попрощался с шефом. – Слышишь, ты там не задерживайся, понял? – недовольным тоном сказал капитан. – Выясни наличие, исполнение графика и этим же рейсом назад… А то я один тут.

– У вас… – Дымов помедлил, скромно опустил глаза. – У вас все нормально, Кирилл Власович?

– Кой черт нормально! То этот Конах, то неполадки на периферии… – Он махнул рукой. – В общем, налаживай и давай быстрее сюда.

– Значит, и Конаха на вас вешают?

– А на кого же! Зубрилин старается вовсю. Схватка с ним еще впереди.

Схватка уже началась. Омаров этого просто не знал.

Не знал, что арестован Скалов и попался Винокуров. Не знал, что в политуправлении помогли наконец разгадать Дымова. Ничего не знал. И это неведение не было случайным.

Когда Зубрилин пришел по вызову в политуправление, ему сказали:

– Получили старые документы Дымова. Посмотри-ка сюда…

Он взял фотографию. Нет, это, конечно, не тот Дымов. С карточки на него смотрел полный лысеющий человек с добрым русским лицом. Никакого сходства.

– Значит?.. – спросил он.

– Обычный прием диверсанта. Устранить в пути человека, взять документы, переклеить фотографии, начать жить и действовать.

– Где это произошло?

– Еще не выяснено, но, кажется, в Находке. Настоящий Дымов прибыл туда, некоторое время жил в пересыльном городке, дожидаясь парохода. Там его и устранили. А сюда поехал уже другой Дымов. Все было предусмотрено. Родственников никаких, писать некому и некуда. Сработано людьми знающими.

– Так надо же немедленно арестовать Дымова! Я сегодня видел его на работе, он действует, расхаживает!

– Он уезжает завтра.

– И вы?..

– Пусть едет. Комиссар посылает с ним надежных людей. Надо отыскать других сообщников. Он не один. Его поездка должна разоблачить всю шайку.

– Риск…

– Безусловно. Но иначе нельзя.

– А как же Омаров?

– За этим мы тебя и пригласили, Зубрилин. Директор треста приказал снять Омарова с поста начальника управления. Близорукий человек, он окружил себя врагами. Ведь Дымов – его самый близкий друг. Понимаешь? Как только Дымов ступит на палубу корабля, Омаров будет освобожден. Дымов не должен знать об этом. Исполнять обязанности начальника управления останешься ты.

– Я собирался на Май-Урью. Там очень напряженная обстановка. Арестовали старого преступника, некоего Кина. Он, в свою очередь, выдал Винокурова, плановика прииска. Этот Винокуров связан с Дымовым. Звенья одной цепи. Я хотел бы помочь, узнать.

– Ехать тебе нельзя. Май-урьинскими делами уже занимаются. Ты останешься, и как только Дымов… Вот приказ о твоем назначении.

Дмитрий Степанович забежал к Омарову за час до отхода корабля и растроганно пожал ему руку. Плановик спешил, был возбужден, на щеках его горели красные пятна. Такой день!

– Давай, давай, – сказал капитан. – Счастливо тебе. И, как говорится, ни пуха ни пера!

– Спасибо, Кирилл Власович. За все спасибо. Я уж постараюсь – отплачу за доверие сполна. И будьте здоровы!

Дымов вышел из кабинета и помчался в порт, улыбаясь своим мыслям. Он постарается! Омаров на своей шкуре узнает, какой старательный был у него плановик.

Дымова в пароходстве знали. На корабле его встретил помощник капитана, повел в каюту.

– К сожалению, одноместных нет. Но ваши соседи, мне кажется, приятные люди.

Их оказалось двое. На столике стоял коньяк, лежали карты.

– А, вот и еще партнер! – обрадованно сказал один из пассажиров. – В дурака играете? Чудесно. Давайте знакомиться: бухгалтер Рыбников. Второй назвался журналистом. Не все ли равно, кто они. Лишь бы скорее ехать.

Пароход отошел в пять часов вечера.

В пять тридцать в кабинет капитана Омарова вошел Зубрилин.

Омаров ответил на приветствие сухо, едва глянул на замполита и опять уткнулся в бумаги. Зубрилин сел. Они молчали долго, минуты две. Наконец Омаров поднял голову.

– Что скажете?

Зубрилин протянул ему приказ.

Омаров бегло прочитал бумагу, брови у него поднялись. Он сначала просто удивился. Его, снять? Как же это так – снять? Потом он густо покраснел, прочитал еще раз. Зубрилин ждал. Омаров вскинул на него бешеные глаза. Они стали совсем совиные, круглые белки покраснели. Грохнул стул. Омаров вскочил и, тяжело задышав, сказал:

– Добились своего… Вы, Зубрилин, искусный карьерист!

Виктор Николаевич тоже встал. Закусив от обиды губу, он как можно спокойнее произнес:

– Передайте дела, Омаров.

– Вам не терпится? Не терпится! А что я, что мое… до этого вам нет, конечно, дела. За потерю бдительности. Это, значит, и партбилет… Да я… Вы знаете, что это за обвинение?.. Дела?.. – Он вдруг схватил ключи, нагнулся, со стуком выдвинул один ящик стола, другой, третий… Посыпались бумаги. – Дела? Вот они, берите, садитесь за этот стол, вы долго ждали этого часа… А мне?.. – Он выпрямился. – Потеря бдительности, чекист, двадцать лет работы!..

Все дальнейшее произошло в одно мгновение. Омаров сунул руку в карман, выхватил пистолет, щелкнул затвором и поднял пистолет к виску. Зубрилин через стол успел ударить его по руке, пистолет стукнулся о паркет, затвор сработал, раздался выстрел, пистолет завертелся на полу, как волчок.

В дверь влетела секретарь.

– Что случилось?

– Ничего, идите, – сказал Зубрилин, поднял оружие и сунул к себе в карман. – Слизняк! – сказал он уже другим тоном, переходя на ты. – Иди погуляй, успокойся. Придешь потом, поговорим.

Омаров опустил голову и пошел к двери.

– Ключи от сейфа, – сказал ему в спину Зубрилин.

Капитан молча положил их на край стола и сгорбившись вышел.

Виктор Николаевич постоял, походил по кабинету; вздохнув, как перед трудным делом, начал просматривать бумаги. Стемнело. Заглянула секретарь, сказала: «Я ушла, шесть часов». Зубрилин кивнул, зажег большую люстру. Потом услышал, как в приемной стенные часы гулко пробили девять. «Так скоро?» – подумал он. Покончив с разборкой письменного стола, повернулся к сейфу и открыл его. Выложил содержимое сейфа на стол, начал рассматривать каждую бумажку. Это занятие отняло много времени. Он машинально считал удары, когда часы пробили одиннадцать. В приемной осторожно покашливал дежурный. Перемена в кабинете начальника, кажется, никого не удивила. Учреждение продолжало работать.

Взяв из стопы синюю папку, Зубрилин развязал тесемочки и начал читать.

Что такое? Письмо директору треста. «Сообщаю, что месторождение в районе ключа Незаметного является уникальным по содержанию золота…» Он глянул на подпись: «Бортников». Сжав брови, Зубрилин напряг память. Бортников? Что-то он слышал о нем. Да, да… Это тот, что погиб. Но почему его докладная очутилась здесь? И карта, еще какие-то чертежи на синьке. В управлении снабжения? Непонятно.

И вдруг его поразила мысль: «Скалов, Белый Кин, – Винокуров – Дымов – Омаров». Удивительно ясно и просто: цепочка связана этой синей папкой. Вот оно что! Он шумно выдохнул воздух, нахмурился. Не ожидал, что и сам Омаров в этой страшной компании. Значит, он не просто самовлюбленный дурак, он заодно с врагами. Схватил телефонную трубку, сказал:

– Очень важное сообщение. Соедините, пожалуйста. Это Зубрилин.

Подождав и услышав голос комиссара, сказал негромко:

– Интересная находка в сейфе Омарова. Бумаги погибшего геолога Бортникова. Приедете? Я буду здесь.

Комиссар прибыл через несколько минут. Он осмотрел бумаги, выслушал мнение Зубрилина. Подумав, сказал своему помощнику:

– Возьмите Омарова. Сейчас же. Немедленно. Утром доставьте его ко мне.

Капитана Омарова арестовали дома, во втором часу ночи. Еще через день в город привезли Белого Кина и Винокурова.

А Дымов в это время ехал на юг.

Качался в Охотском море большой пароход, черный дым его смешивался с темными и низкими тучами, висевшими над водой. Под носом корабля шипела, рвалась на клочья белая волна, билась о борта, раскачивала железную громадину и так и этак, но корабль упрямо и грузно шел вперед, на юг, презирая октябрьскую непогоду, и волны, и тучи, и косой дождь с туманом. Что ему погода, такому кораблю!

В каюте корабля Дымов резался с соседями в подкидного, потягивал коньяк, слушал байки, рассказывать которые был мастером черноволосый молодой бухгалтер. Вообще ему попались славные ребята. Они знали массу анекдотов, все время болтали разный вздор и, что особенно ценно, ни о чем не расспрашивали. Лишь время от времени второй сосед Дымова, журналист, ходил в радиорубку, и радист, почтительно посматривая на него, передавал короткие шифровки. Но этого Дымов, разумеется, не знал.

Как-то вечером журналист сказал:

– Идем через Лаперузов пролив.

Дымов нехотя потянулся:

– На воздух, что ли, пойти?

И, не дожидаясь согласия, вышел на палубу. Вслед за ним вышел и бухгалтер.

Они устроились на носу корабля, оперлись на поручни и молча стали смотреть на близкие берега чужой страны. Море потемнело, только белые гривы волн светились вблизи да где-то на горизонте горело красноватое зарево. Берега затаились, там не блестел ни один огонек. Темные волны оставались за кормой.

Дымов шарил глазами по поверхности моря, искал суда, шлюпки. Вдруг появится катер или миноносец и даст команду остановиться? Вдруг привалит такое счастье? И тогда он не упустит момента, сделает рукой «пока» и перейдет на другой корабль, чтобы уже никогда не вернуться.

– Будто и жизни там нет, – сказал бухгалтер, спугнув щемящее ожидание. – Ни одного огонька. Затаились. А ведь густо населен берег!

Дымов не ответил. Он озяб, холодный ветер залезал за воротник пальто, холодил ноги, железо поручней было мокрым, ледяным на ощупь. Но он не ушел с палубы до тех пор, пока берега не остались далеко позади; корабль вошел в Японское море.

Они вместе сошли вниз, в тепло обжитой каюты.

– Еще одни сутки, – сказал бухгалтер, – и мы в Находке. Вы долго пробудете там? – Он посмотрел на Дымова.

Первый вопрос за всю дорогу.

– Дня три-четыре, не больше. Хочу этим же пароходом назад.

– Может, вместе попадем. У меня тоже дела дня на четыре.

Дымов ничего не ответил. Вместе так вместе. Но вообще-то ему не понравилась навязчивость бухгалтера.

Находка встретила пассажиров теплой, золотой осенью. Море голубело, а в бухте и вовсе выглядело нежно и ласково. Сопки горели золотым и зеленым, дубняк пожелтел, среди зарослей дуба величаво стояли зеленые сосны. Портовый поселок, разбросанный по склонам сопок, казался очень романтическим. Город только строился, отдельные дома гнездами лепились вдоль дороги.

Дымов пошел в управление и, даже не устроившись с ночлегом, уселся за работу. А вечером, захватив свой чемоданчик, направился по дороге вниз, к городку пересыльных, где ему заказали комнату.

Товаровед базы, со странной фамилией Чарный, догнал Дымова на полдороге. Дальше они пошли вместе. Вскоре их обогнал грузовик и встал неподалеку. Водитель открыл капот и начал возиться в моторе. Путники прошли мимо, даже не глянув на водителя. Из-под шоферской кепочки в них стрельнули острые глаза того самого журналиста, что ехал в одной каюте с Дымовым. Закрыв капот, он поехал дальше, еще раз обогнав двух мужчин.

Дымов сказал Чарному:

– Мы сворачиваем операцию. Создалось очень опасное положение. Надо уезжать.

– Куда?

– Если угодно, со мной. Туда. – Дымов махнул на восток.

– Но как?

– Слушайте внимательно, Чарный. Я все продумал в деталях. Предстоит сделать вот что…

Он говорил короткими фразами, решительно и веско.

Чарный сказал:

– Я не сумею устроить так скоро. Сложная работа, шеф.

– Всего две вещи. Одну с часовым механизмом точно на трое суток. Вторую проще, обычную машинку. Она обеспечит остановку корабля на полдня или на день. К пароходу немедленно подъедут патрульные суда, что бы выяснить причину остановки в чужих водах, и тогда мы в безопасности. Понимаете?

– Ладно. Я начну сегодня же. Но куда и как заложить?

– Это мы обдумаем. На корабле будет не меньше двух тысяч тонн аммонала. В кормовых трюмах, внизу. Туда – с трехсуточным заводом. Она сработает уже без нас. Фейерверк вспыхнет где-то на подходе к Нагаеву.

Чтобы все слышали.

– Завтра я вас не увижу?

– Нет. И послезавтра тоже. А вот на третий день…

– Хорошо. Я буду на работе.

– Там и встретимся.

Проводив Дымова до ворот городка, Чарный пошел обратно. Два каких-то подвыпивших парня сопровождали его до самого дома. Распоряжения из Магадана все еще шли за подписью Омарова. Как будто ничего не случилось. Радиоразговор, который заказал Дымов с капитаном, почему-то не состоялся. «Непрохождение», – простовато объяснил радист. Дымов работал спокойно. Он был уверен в успехе предприятия. Он настойчиво требовал грузить на очередной корабль взрывчатку.

– Аммонал ждут на приисках, – говорил он. – Перебои со взрывчаткой ставят под угрозу план выполнения добычи металла.

Подобный аргумент действовал весомо. Краны потащили на корабль бумажные мешки с желтым порошком. Один, второй трюм…

– А теперь продовольствие. Сахар… – командовал плановик, потрясая радиограммой из треста.

К вечеру третьего дня в порту появился Чарный. Толстый портфель он нес с большой осторожностью, прижимая его к груди. Вместе с Дымовым, проверяя расписание товаров по корабельным трюмам, Чарный спустился вниз. С ними ходил представитель команды. Он не отставал ни на шаг. Дымов начал раздражаться, говорил резко, ругался. Моряк терпеливо выносил этот тон, спокойно и даже виновато улыбался. Но так и не ушел. Помрачневший Чарный топтался на палубе со своим портфелем.

– Спокойно, – тихо сказал ему Дымов. – Иди к трюмам, я займу моряка…

Чарный ушел, а Дымов вместе с моряком уселся на палубе и начал долгий деловой разговор, посматривая изредка в сторону кормовых трюмов.

Когда Чарный пытался проскользнуть в трюм, его вдруг остановил грузчик:

– У тебя спичек, случайно, нет с собой? Опасно.

– Кому говоришь! – снисходительно ответил товаровед. – Будто я не знаю. Кстати, аммонал горит плохо, как сера. От огня не взрывается.

Он вылез из трюма с похудевшим портфелем. Лицо его было спокойным. Дело сделано.

– Ну, как там, все в порядке? – спросил грузчик.

– Полный порядок, – ответил Чарный и загадочно улыбнулся.

Когда товаровед ушел, грузчик юркнул в трюм, окликнул кого-то. Из темного угла ему басовито и громко ответили:

– Нашел. Сунул, гад, под мешки.

Они осмотрели ящик, прислушались, как тикает в нем маятник.

– Самодельная, – сказал грузчик.

– Специалист. – ответил второй, со знанием дела вскрывая ящик. Он вынул детонатор, заряд, снова закрыл ящик и, убедившись, что часы тикают, сунул его под мешки.

– Пусть полежит пока, – сказал он.

– Мерзавцы! – сказал тот, что был в одежде грузчика.

Дымов увидел Чарного и по лицу его понял, что тот сделал свое дело. Поднявшись, кивнул на товароведа.

– Вот он и поедет сопровождать грузы. Человек знающий, с него и спрос.

– Как угодно, – ответил моряк.

– Идите, оформляйте командировку, Чарный, – приказал Дымов. – Корабль отойдет рано утром.

Утром Чарный ждал своего шефа у ворот городка. Убедившись, что вокруг никого нет, он сунул Дымову круглую высокую коробочку из-под какао.

– Неудобная форма, – поморщился Дымов и положил коробку в карман пальто.

– Сверху там слой какао, – предупредил Чарный.—

Заводная стрелка под ним. Можно ставить на десять и

тридцать минут, цифры я пометил.

– Понятно. Теперь идите вперед, а я вызову машину.

Пароход отошел точно по графику. Когда Дымов устраивался в каюте, открылась дверь, и он увидел улыбающуюся физиономию знакомого бухгалтера. Что-то у него оборвалось в сердце.

– Какой приятный сюрприз! – сказал бухгалтер. – Опять мы с вами. Вот жаль, наш третий друг потерялся.

Дымов заставил себя улыбнуться, сказал:

– Плохо себя чувствую. Сердце… Пойду наверх. Вы уж тут один посидите.

Он попытался отогнать от себя предчувствие. Случайное совпадение, не больше. Но это плохо удавалось. Неужели выследили? Сколько еще жить в состоянии тревоги и неуверенности? Сутки или даже меньше?

Дымов вошел в рубку, поздоровался с помощником капитана.

– Как дела, командир? – спросил он.

– Прекрасно. Люблю, когда выходим по графику.

– Сколько будем идти?

– Вероятно, шесть суток.

– А когда минуем пролив?

– Войдем завтра в десять тридцать. По проливу ровно два часа ходу.

Спал Дымов плохо. Бухгалтер тоже ворочался, курил ночью. Все время втягивал соседа в разговор, а разговаривать не хотелось. Чарного он не видел, товаровед устроился где-то в другом месте.

Поднялся Дымов очень рано, вышел и все ходил по качающейся палубе. Морской болезни он не боялся.

Около десяти, когда впереди зачернели берега, Дымов вошел в рубку, сел в плетеное кресло и надолго замолчал. В рубке, кроме него, было трое.

Острова приближались. Дымов нервничал. Он встал, заходил по рубке. Никто не говорил ему ни слова. Как и вчера, он присматривался к оборудованию. Здесь было все не так, как на знакомых ему кораблях. Куда сунуть коробочку? Когда пароход вошел в пролив и берега начали сужаться, Дымов вышел и уже в каюте, где, к счастью, бухгалтера не оказалось, открыл банку, вытряхнул порошок и поставил указатель на цифру «30». И опять стало плохо, сердце забилось часто и тревожно. «Старость…» – подумал он и, чтобы скорее покончить с делом, прямо пошел в рубку.

Но положить банку при людях было не так-то просто. Минуты шли, за стеклом проплывали берега.

Наконец двое вышли. У штурвала остался помощник капитана. Дымов подошел к нему, заговорил. Широкое пальто скрывало движение руки Дымова. Он вынул байку и осторожно опустил ее за щиток управления. Банка легонько стукнулась о твердое, но помощник ничего не услышал. Свершилось!

Какая радость! И сразу легко-легко… Ну, теперь жребий брошен.

Через минуту Дымов вышел из рубки, побледнев от волнения и страха. Осталось четверть часа. Только четверть часа. И остановка. И – конец всем тревогам. Новая, спокойная жизнь. Он прошел на корму подальше от рубки, встал, крепко ухватившись за поручни. Сейчас… Когда прошло пятнадцать минут, Дымов обернулся и уже не спускал глаз с палубной надстройки. Тихо. Корабль все идет. Берега уплывают назад. Вот они обогнали какой-то японский сторожевик. Хорошо бы сейчас… Вон параллельным курсом проходит миноносец. Вон еще катера… Ну, что же? Семнадцать минут… Двадцать. Все тихо. Неужели не сработал? Берегись, Чарный! Двадцать пять. Каждая минута как вечность. Тридцать…

Дымов решительно пошел в рубку.

Открыв дверь, он тут же ринулся назад.

– Осторожно сосед, – сказал сзади голос бухгалтера. – Входи. – И довольно чувствительно подтолкнул Дымова вперед.

То, что увидел Дымов, было началом конца.

Помощник капитана все так же невозмутимо стоял на своем посту и глядел сквозь стекло на холодное море, на проплывающие берега. Еще двое сидели в креслах и заинтересованно разбирали механизм, извлеченный из знакомой игрушки. Пустая коробка с надписью «Золотой ярлык» стояла на полу, у ног этих людей.

– Сделано неплохо, – сказал один из них,

– Подрывник знает свое дело, не правда ли, Дымов? – спросил другой.

Дымов резко обернулся. За спиной стоял бухгалтер. В руке у него был пистолет.

Дымова обыскали, сняли пальто. Он вдруг потерял всякий интерес к жизни. Он и не думал сопротивляться. Мелькнула мысль: «Где Чарный?» Его провели по узкому коридору, ввели в пустую каюту. Он остался в одном костюме. В каюте его еще раз обыскали, вплоть до белья, и заперли. Здесь не было иллюминатора, под железным потолком тускло светила лампочка. Настоящая тюремная камера. Отсюда не убежишь.

Конец.

Прошли сутки, другие. Ему приносили пищу, выводили в коридор. У дверей каюты он чаще других видел «бухгалтера». Теперь «бухгалтер» был в форме, надобность в маскировке исчезла.

На третьи сутки Дымов забеспокоился. Он ни на минуту не забывал о том, что где-то под ним лежат две тысячи тонн аммонала, а среди мешков со взрывчаткой – коробка Чарного. Сперва он вспоминал об этом со злорадством. «Пусть все летит к черту! Мне-то одинаково». Но чем дальше шло время, тем резче менялся строй его мыслей. Временами Дымову казалось, что он даже слышит стук маятника, приближающий его к смерти. В тишине и полумраке он широко открывал глаза и видел пламя взрыва, а в этом пламени жалкую фигурку человека, подброшенного в поднебесье. Ужасно! Это же самое обыкновенное самоубийство. Ценой жизни… А стоит ли платить такую цену?

Когда третьи сутки были на исходе, он не выдержал. Вскочив со стула, забарабанил в дверь. Ему долго не открывали.

– Что случилось? – спросил «бухгалтер», приоткрыв дверь.

– У меня есть важное сообщение, – сказал Дымов, чувствуя, как весь дрожит.

– Может, повременим до Магадана? – сказал чекист.

– Нет, нельзя. Дорога каждая минута. Выслушайте меня, вы сами содрогнетесь от ужаса.

– Хорошо. Я сейчас позову полковника.

Через пять минут Дымова повели в знакомую каюту. На его месте сидел «журналист».

– Полковник Архипов, – сказал «журналист» без улыбки. – Чем обязан?

Дымова не удивила трансформация «журналиста». Не до того. Он потер холодные руки и виновато улыбнулся.

– Я хочу сделать признание.

– Поздновато, – усмехнулся полковник.

– От этого зависит ваша жизнь, жизнь многих других людей.

– Говорите.

– Я сейчас скажу. Я хочу, чтобы это признание учлина следствии.

– Учтут. Все учтут.

– Тогда я скажу. Пароход может взлететь на воздух с минуты на минуту… – Он сделал паузу, желая увидеть, какое впечатление произвели его слова.

Никакого впечатления. Собеседники даже глазом не моргнули.

– Ну? – повторил полковник.

– В трюме с аммоналом лежит взрыватель.

– Кто положил? – строго спросил полковник.

– Неважно, – попробовал торговаться Дымов. – Лежит адская машина.

Полковник нагнулся и вытащил из-под столика ящик.

– Вот эта?

Он открыл ящик, чтобы Дымов мог видеть механизм. Игрушка, очень похожая на ту, что в коробке из-под какао…

– Вы… уже? – пролепетал Дымов.

– Вот именно, уже. – Полковник явно смеялся над ним. – Сидит ваш Чарный как миленький.

Наступило молчание. Дымов стоял опустошенный.

– Ваше имя, Дымов? – спросил вдруг полковник. – Настоящее имя.

«Неужели они не знают? – подумал Никамура. – Если так, то и не узнают».

– Молчите? Дело ваше. Уведите его.

Корабль тем временем шел на север, точно на север. Он могуче рассекал холодные волны Охотского моря, рвал пелену октябрьского тумана, вез горнякам треста «Севстрой» взрывчатку, продовольствие, машины – все необходимое для зимы.

Бывший начальник планового отдела Дымов очень тщательно подобрал грузы для этого рейса.