Текст книги "Русский транзит-2 (Образ зверя)"

Автор книги: Вячеслав Барковский

Соавторы: Евгений Покровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Распрощавшись с бородачом у ворот порта, компания, за исключением адмирала, который проковылял в порт через проходную, кинулась к уже испытанной лазейке.

В пакгауз разгружалось какое-то судно. Несколько десятков морских контейнеров уже занимало его еще ночью пустовавшие площади.

Крестовский смотрел на контейнеры и все думал, как им теперь обнаружить тот самый, с мутагеном. Разгрузкой руководил один из портовых чиновников, тот самый, который помогал людоедке...

– Нам бы контейнер забрать.– Подошел к чиновнику Счастливчик.

– Кому это вам? – строго спросил чинов ник.

– Нам, адмиралу.

– А вы кто?

– Я-то? Грузчик,– ответил Петенька, нагловато глядя строгому чиновнику в глаза.

– А ну-ка, грузчик, живо за ворота!

– Это почему?

– А потому что сейчас милицию вызову,– сказал чиновник и схватил Счастливчика за рукав рубашки.

– Что у вас здесь? Отпустите его, это мой человек! – сказал подоспевший на подмогу адмирал.– Где мой контейнер?

– Ваша жена домой увезла! Кстати она здесь, ищет вас. Плачет! – сказал чиновник почти на ухо адмиралу.– Ей сообщили, что вас кто-то ранил и она приехала.

– Скорей, где она? – крикнул адмирал.

– Да вот же она!

Маленькая людоедка бежала навстречу адмиралу. Адмирал хотел что-то сказать, прежде чем людоедка приблизится к нему на расстояние вытянутой руки, но не успел: людоедка всплеснув руками, обняла его и зарыдала на истерзанной адмиральской груди.

– Ты что плачешь? – осторожно отстранил ее от себя адмирал.– Что случилось?

– Я думала, тебя убили, Петенька! Слава Богу, ты жив. Ах, у тебя везде кровь!

Потрясенный такой встречей адмирал, сильно волнуясь, спросил свою людоедку:

– Ну, где контейнер?

– Не знаю.

– Как не знаешь? – испугался адмирал, а Счастливчик округлил глаза.

– Увезли куда-то. Мальчики-курсанты разгрузили его, а потом шофер уехал...

– Куда разгрузили? – почти закричал Счастливчик, блеснув стекляшками велосипедов. Сзади к нему подошел бич и остановился, заинтересованно слушая.

– Петя, это кто? – спросила людоедка мужа, показывая на Счастливчика.– Что ему надо?

Он со мной. Грузчик Ну?-холодея, сказал адмирал и повторил вопрос Счастливчика.– Куда разгрузили?

– Как куда? В квартиру, конечно. Спасибо ,тебе, дорогой мой адмирал...

– За что спасибо??? – заревел адмирал, хватаясь за Счастливчика, который, в свою очередь вцепился в адмирала и зажмурил глаза.

– Как за что? За итальянский гарнитур, конечно, за шубы, за телевизор с магнитофоном, за люстру из дворца, за все за все... И еще за то, что не обманул меня, милый...

– А порошок... где? -еле слышно пролепетал Крестовский, а бич, решительно развернувшись, пошел от них прочь, спрятав руки в карманы.

– Какой порошок,– людоедка растерянно посмотрела на мужа,– стиральный? Нет, не было. А что, должен был быть? Надеюсь, импортный порошок? Ну и сколько килограммов? – глазах людоедки вновь по-туземски заиграли языки пламени, а на острых скулах проступил лихорадочный румянец.

А Счастливчик с адмиралом лишь молча ловили раскрытыми ртами воздух, по-идиотски тараща глаза. Причем Крестовский без зазрения совести "козырял" своими зияющими под верхней губой пустотами...

"А где же контейнер с мутагеном? – ломал себе голову обескураженный "показаниями" людоедки Счастливчик.– Один – с костями и табуретками адмирала утонул в карьере, другой – с барахлом "доброго доктора" – уплыл за кордон, третий – по словам адмирала, а также по моим прикидкам – с мутагеном должен был отправиться к адмиралу на квартиру. Но если там нет порошка, то где же он???"

Растерянный Счастливчик вместе с недоумевающим Юрьевым и возбужденным адмиралом, в горячке последних событий забывшим о своих боевых ранах, подошли к бичу, тихо беседовавшему с той самой красивой женщиной, спутницей владельца "мерседеса".

– Простите нас. Хмурое Утро, можно вас? – обратился к бичу Юрьев.

Бич повернулся и, окинув глазами компанию, сказал женщине:

– Извини, Катя. Все живы? Все целы?

– Все, все...

– А его... вы не догнали? – осторожно спросил бич.

– Догнали.

– Догнали??? – Бич замер.

– Успокойся, Ваня, его больше нет,– сказал адмирал.

– Значит...– начал бич, радостно переводя глаза с адмирала на Юрьева и с Юрьева на Крестовского.

– Да, Ваня, да... Ты вот что нам скажи, сколько контейнеров было здесь вчера вечером? – спросил адмирал.

– Два,– ответил бич.

– А третий, третий где? – крикнули Юрьев и Счастливчик в один голос.– Их ведь всего три было, так?

– Третий еще днем отплыл на иностранном судне,– отвечал бич.

– Да, верно, с Ленькиным барахлом,– нахмурил лоб адмирал.

– Нет,-сказал, опуская глаза, бич,-не с барахлом.

– Что там было??? – хором возопила компания.

– Какая-то отрава, которую те самые господа, что чуть не укокошили Петра Алексеевича, хотели здесь у нас в землю зарыть, ну и отравить все и вся... Насколько опасен этот порошок я из их разговора понял. К счастью, они не видели меня там за ящиками. Знаете, то, что они хотели сделать, то зло, которое они готовили,– выше человеческих сил... Что я мог сделать? Остановить этих людей было не в моей власти, ведь я совсем не герой. Но изменить ход событий я все же мог. Ведь не зря же именно я оказался там в нужный момент?! Да. это было мое дело. И я отправил ядовитый порошок туда, откуда его привезли.– Бич продолжал свой рассказ под гробовое молчание компании.– Вы, наверное, хотели бы узнать как мне это удалось?..-Хмурое Утро улыбнулся.-Довольно просто: с помощью малярной кисти и краски. Мне даже не пришлось ничего выдумывать. Пришли рабочие красить тот контейнер, который нужно было грузить на судно. Естественно, расплачивались с ними заранее и спиртным. Ну, и, как водится, решили ребята перед работой принять для разгона. А как приняли, то где уж там остановиться! Разгонялись, пока все не выпили и не попадали спать. Пришлось мне красить. Только выкрасил я контейнер с порошком вместо контейнера с барахлом... Потом таможня и пограничники, которых заранее подкупили, все быстро оформили. А сам контейнер после покраски даже не досматривался... Да, и еще... Петр Алексеевич, вы уж меня извините, но я, зная, что жена вас растерзает, как только увидит, что именно вы привезли ей с архипелага, поменял номера оставшихся контейнеров, перекрасил их... Ведь тому солидному господину – Лене, так кажется? – теперь-то все равно. С ним за этот порошок там, за кордоном, сполна расплатятся... Ну и вот, значит, ваша жена увезла контейнер с барахлом, а контейнер с рогами и копытами, соответственно, увез Марсель. Тот молодой человек, что был с вами на архипелаге, верно? – Бич посмотрел на Юрьева.

Юрьев утвердительно кивнул головой, а Счастливчик, сняв велосипеды, принялся усиленно протирать нисколько не запотевшие стекла...

Адмирал, хлопнув бича по плечу, пошел к своей людоедке и стал уговаривать ее вернуться домой, благо, уже пошли автобусы.

На деревянном ящике у стены пакгауза, крепко обхватив свои озябшие плечи, сидела смертельно уставшая от всех этих погонь и перестрелок Оксана Николаевна. Действительность ее больше нисколько не интересовала. Измученная тревогами и опасностями двух последних дней душа ее была уже не в силах вместить еще хоть что-то, кроме спасительного сна. Нервы ее исчерпали свой ресурс и, надсадно звеня в мозгу на однообразно высокой ноте, в любой момент грозили оборваться. Поэтому она лишь тупо смотрела перед собой и что-то неслышно шептала.

– Ну мне пора,– сказал Хмурое Утро, поднимая с земли свой вещевой мешок,сейчас последнее судно отходит на архипелаг. Как бы не опоздать... Петр Алексеевич!-крикнул он. Вы уж попросите за меня, если они откажутся взять меня с собой.

– Пусть только попробуют не взять! – твердо сказал адмирал.– Да, Ваня, ты там, на архипелаге, дачу-то мою помнишь?

– За Тайнинским озером?

– Да. Вот тебе все ключи от нее: тут и от входной двери, и от погреба, и от комнат, и, главное, от несгораемого шкафа. В нем план дачи и подземных складов со всеми дверными кодами и шифрами. Живи, Ваня, там тебе всего-и жратвы и питья – лет на триста хватит. Живи, брат, и спасибо за все...

Поблагодарив адмирала, бич торопливо пошел к судну. Рядом, едва поспевая за ним, шла Катя.

– Я поплыву с тобой,-быстро говорила она.-Ты меня возьмешь. Хмурое Утро?

– Ты действительно этого хочешь? Катя, там ведь только тундра и небо, и еще белые медведи.

– Дорогой мой индеец, я сейчас готова с тобой ехать на край света!

– А это и есть край света... Это сейчас ты готова, а потом тебе расхочется, да будет поздно. Это последнее судно. Последнее. Обратно оно не пойдет...

– А матросы?

– Они улетят транспортным рейсом. Их там борт дожидается.

– Все равно я поеду с тобой. Хмурое Утро. Там ведь не нужны паспорт и прописка?

– Не нужны. Там нужно нечто другое .. Нет, ты не сможешь, Катя...

– Что я не смогу?

– Отказаться от этой твоей жизни, от мира, наконец.

– Возьми меня, последний из могикан, возьми! Я откажусь... постараюсь отказаться...

Они подошли к судну, на палубе которого два матроса крепили веревками бочки.

– Я к вам! – крикнул им Хмурое Утро.– Возьмете на архипелаг?

– Давай, Хмурое Утро, давай! Поднимайся к нам! Эта девушка с тобой??? Вот это да! Ай да бичара! Девушка, вы действительно хотите плыть с этим чокнутым? Там ведь одни собаки да медведи остались! – во все горло орали веселые матросы.

– Ну, Катя, давай прощаться... Не надо настаивать,– сказал Хмурое Утро, с грустью глядя на женщину.-Ты там действительно не сможешь жить, даже в адмиральской даче не сможешь.

– А что же ты едешь? Разве ты сможешь? Разве тебе там легко будет?

– Не легко... Но здесь, Катюша, мне будет просто невыносимо. Я уже разучился лукавить и еще хочу разучиться говорить.

– Говорить? Почему? Зачем??? – воскликнула она.-Ты же человек, ты ведь не собака. Тебе не нравится город? Хорошо, поедем в деревню ко мне под Тулу: станем заниматься землей, вести хозяйство. Если не хочешь говорить, не будем общаться даже с соседями. Если хочешь, все будет по-твоему!

– Нет, все это уже было. В литературе, в театре. Не хочу больше театра. Больше ничего фальшивого не хочу. Катя, ты ведь даже себе не представляешь, как мне там будет трудно. Да, очень трудно, и все же мне там будет легче, чем здесь. Там я по крайней мере не умру. Ты понимаешь, я не о физической смерти говорю.

– Так ты, Ваня, в монастырь собрался... Понятно,– горько усмехнулась она.Тут я действительно тебе не пара...

– Не в этом дело. Не в суете мирской и даже не в этой ежедневной гонке с препятствиями. Ты сейчас очень хочешь поехать со мной, но это не осознанный выбор твоего сердца, а сиюминутный порыв души... Все, оставим эту тему.

Ты не будешь там жить, не захочешь. Мне понадобилось несколько лет голодать и мерзнуть там, в тундре, чтобы оторваться от всего этого. И тебе понадобится не меньше... Пойми, Катенька, чтобы наконец когда-нибудь увидеть небо, мало одного желания. Прости, что говорю, как поэт, но чтобы увидеть небо, нужно перестать "видеть" землю. Да, я добровольно и навсегда отрекаюсь от себя, поэта Третьякова, чтобы сделаться бичом Хмурое Утро – невидимой песчинкой среди Ледовитого океана, живущей вместе с бесстрастным небом. Да, именно так, вместе с небом... Видишь, никак не могу разучиться говорить красиво.

– "Мысль изреченная есть ложь" -так, последний из могикан?

– Верно.– Бич порывисто обнял Катю и, решительно повернувшись, стал подниматься по трапу.

Матросы уже поймали швартовые концы, и вахтенный штурман в рулевой рубке начал свой маневр. Судно тяжело, словно нехотя, отвалило от причала сначала носом, потом кормой и начало медленно разворачиваться в сторону фарватера.

Бич стоял на корме и, подняв на прощание Руку, улыбался. Юрьев вместе с молчаливым Счастливчиком, красивая заплаканная Катя, глубоко задумавшийся о чем-то своем адмирал застыли на причале, словно в почетном карауле, провожая этого странного и непостижимого, но чем-то очень притягательного безумца конца двадцатого века с индейской кличкой Хмурое Утро.

– Эй, дядя Петя! – вдруг громко крикнул с кормы бодрым голосом Хмурое Утро.– Лови!

Адмирал очнулся от своих тяжелых дум и увидел, что бич, неожиданно сильно размахнувшись, бросил им что-то на причал. Это "что-то" поймал Счастливчик у себя над головой. Разжав руку, он улыбнулся и протянул адмиралу связку ключей:

– Держите, адмирал. Похоже, этот робинзон совсем не хочет жить еще триста лет!

– Эх ты, Ваня-Ваня! – покачал головой адмирал, пряча связку в карман.– Не понимаю я тебя, не понимаю,– глядя на бича, тихо бурчал он себе под нос.– Ну, уедешь ты отсюда, ну загнешься там от какой-нибудь простуды или медведь заломает, и что? А здесь-то, здесь, в этом бардаке, кто жить будет? Здесь и так уже людей почти не осталось...

У ворот проходной грустную компанию встретил бородатый владелец "мерседеса". С робкой улыбкой он посмотрел на заплаканную Катю, но ничего не сказал ей, не решился.

На заднем сидении "мерседеса", по-ребячьи подобрав под себя ноги, спала Оксана Николаевна. Ни лице ее блуждала блаженная улыбка.

– Ну поехали? – шепотом спросил бородач компанию.

Счастливчик в Юрьев вышли из автомобиля вместе.

– Ты звонить домой будешь? – спросил Крестовский приятеля.

– Нет, не буду. Ирина уже привыкла к моим ночным "дежурствам".

– А как сын? Как Игорь, дома сидит?

– Скажешь тоже. Парень опять в загуле с дружками своими... С него, брат, все – как с гуся вода.– Юрьев тяжело вздохнул.– Ладно, думаю теперь наконец-то без кошмаров спать буду. А то ведь каждую ночь медведь за мной бегал... Знаешь, Крестовский, когда Марсель утонул, медвежье чучело совсем не случайно всплыло в карьере. Всплыло, потому что все, кончился кошмар: материализовался в виде чучела там, в Красном Бору. У меня ведь тогда сразу гора с плеч свалилась: легко стало, радостно, словно сто грамм за борщем опрокинул!

– Как у тебя с этим делом? – Счастливчик выразительно щелкнул пальцем себя по горлу.– Борешься?

– Да нет. Не тянет что-то. Одни воспоминания остались. Вот ведь не зря мне тогда слепая в церкви сказала, что пить больше не буду...

– Послушай, Толя, а ты ощущаешь, что все кончилось? Я что-то ничего не чувствую. Никакого ликования. Вот думал, сделаю это дело, и по траве от радости кататься буду да Оксану целовать. А теперь что-то не хочется...

– Оксану целовать или по траве кататься?

– Не надо. Юрьев, эта девушка...

– Ну-ну, шучу... Просто мы слишком долго этого желали, Петенька, вот и перегорели. Да и мы ли это сделали? – Юрьев остановился и посмотрел на Счастливчика.

– Верно.– Крестовский грустно улыбнулся.– Мы только бегали, дрались, по пять раз на дню прощаясь с жизнью, бились, словно волны морские о скалы,– вон у меня вся голова в шишках да ребра небось сломаны,-а он, романтик этот с индейским именем, все сам сделал, не сходя с места сделал. Сделал и уехал на край света... Нет, я так не могу. А как же фанфары? Сняв свои многострадальные велосипеды, Крестовский принялся усиленно протирать стекла очков, не глядя на Юрьева.– Разве возможно простому человеку спасти человечество и при этом убежать от законных почестей? Покажи мне, в каком месте человеческой души находится эта сила – отказаться от лаврового венка? Отказаться от славы мира, чтобы навеки остаться в тайне? Нет уж, увольте! Я так не могу, не умею, не хочу! Ты меня понимаешь, Толя?

– Понимаю, Петенька, понимаю. Ты – другой: земной, мирской, вещественный, что ли... А он – нездешний. Он пришел и ушел. Я думаю, что и пришел-то он сюда лишь для того, чтобы это сделать, потому что никто из здешних, мирских, не сделал бы этого.

– Чего этого? – глухо спросил, не поднимая глаз, Счастливчик.

– Спасти нас: тебя, меня, Оксану, адмирала – всех нас от этого Марселя. Марсель ведь и не человек был...

– Ну ты загнул. Толя. А кто ж он тогда был?

– Не знаю, не знаю... Хмурое Утро сказал – оборотень... Ладно, не переживай так, дорогой Петенька.– Юрьев обнял приятеля за плечи.– Будут для тебя еще фанфары. Ты ведь пока их не услышишь, в покое этот мир не оставишь! Я же тебя знаю...

Блондин сидел на скамейке в "аквариуме" аэропорта и, низко опустив голову, ждал решения своей судьбы.

"И зачем я только взял с собой этого барана, этого "акробата" хренова,думал он с тоской.– Надо было лететь одному. А теперь и бабки пропали и "век воли не видать". Ну зачем я только взял этого шизонутого Болека?! Пусть бы он загорал себе в гостинице. Надо было остальные билеты сдать и драпать в одиночку. Корейца и Лелика все равно взяли менты, а Ласковый в реанимации: говорят, на волоске висит, в любую минуту может копыта отбросить. Ну и ладно, что отбросит, ну и хорошо, ну и слава Богу... А этот Болек трахнутый все испортил. И кто же знал, что у него в натуре крыша поехала, что ему взбредет угонять самолет на Канарские острова?!"

Когда Блондин вернулся из травмпункта и не нашел в номере никого из братвы, кроме храпящего Болека, он, посвященный в планы Ласкового, направился в больницу, чтобы поторопить братву. Но у дверей больницы неожиданно для себя сначала увидел милицию, а затем Корейца и Лелика в наручниках, садящихся в милицейский УАЗик. О судьбе Ласкового он узнал от испуганной санитарки сразу после отъезда стражей порядка в отделение милиции.

После этого Блондин, задыхаясь, помчался в гостиницу. Там он растолкал невменяемого Болека и, натянув на него какую-то одежду, повез в аэропорт. Они успели в самый последний момент. Посадка уже закончилась. Но их все же пропустили в салон Блондин, у которого возле носа были наложены швы, умолил сердобольную дежурную пустить их домой лечиться...

Но лучше бы не пускали, потому что когда самолет уже набрал высоту, Болек вдруг поднялся со своего места – Блондин-то думал в туалет! – и, подойдя к бортпроводнику Гале, разливавшей лимонад возле кабины пилотов, сказал, бегая своими мутными глазами, чтобы Гагарин с Титовым сейчас же брали курс на Канарские острова, потому что там очень хорошо, иначе он, Болек, взорвет этот хренов самолет, ведь у него в руке бомба! Болек при этом показал Гале свой огромный кулак, вероятно, и являвшийся, по его разумению, бомбой. Галя сначала смертельно испугалась, но, увидев бегающие глаза террориста и его идиотскую улыбку, поняла, что клиент не в себе. Она попросила подождать ее тут и скрылась за дверью в кабине пилотов. Блондин при этом только всплеснул руками и спрятался за спинку кресла. Минуты через две к Болеку вышел второй пилот и, мрачно окинув взглядом салон, позвал Болека за занавеску – уточнить предстоящий маршрут.

Примерно через секунду после того, как "акробат" шагнул за синенькую шторку, там что-то довольно громко хрустнуло, а потом гулко шмякнулось об пол. Вскочивший на ноги и замерший в проходе Блондин увидел только бритое темя боевого товарища, упокоившегося на ковровой дорожке...

Естественно, что взяли их прямо в аэропорту Пулково у трапа. Вернее, взяли только его, Блондина, как сообщника террориста. Самого же террориста санитары вынесли на носилках. Удар второго пилота – стодвадцатикилограммового человека с квадратной челюстью – превзошел запас прочности Беликова здоровья и, по всей вероятности, явился последней каплей, переполнившей чашу терпения Всевышнего.

Прямо из аэропорта Болека повезли в нервно-паралитическое отделение ближайшей больницы, заботливо стирая с улыбающихся губ его густую слюну куском марли. Болек потерял свой и без того весьма скудный дар речи и стал капризен, как младенец.

Судьбу же Блондина еще решали, и хотя по всему было видно, что к теракту он непричастен, начальники чего-то там тянули и секретничали, нагнетая обстановку. И Блондин готовился к самому страшному: было похоже на то, что законники собрались устроить показательный процесс над угонщиками-террористами, где в качестве главного злоумышленника и руководителя преступной банды должен был выступать именно он – Блондин...

Рядом с Блондином маялся на скамейке полупьяный мужик с липкими волосами вокруг ранней лысины и кровавым носом, распухшим до размеров клоунского. Мужик скрипел зубами, рычал и материл этот собачий Питер со всеми его "телками", "швабрами" и "морковками".

– Довели! Без носа оставили! – хрипел он.– Всех бы передавил! И зачем я только домой не полетел, зачем на эту "телку" позарился! Слышь, парень,обратился он к Блондину, она мне говорит, что я на американского артиста похож, что у нее хата пустая и любовь. Понял, да? Хата пустая и тепла нет! Ух, задушил бы, если б только встретил ее еще раз.

– А здесь-то что ты делаешь? – думая о своем, равнодушно спросил сокамерника Блондин.

– Здесь-то? А-а! – махнул лысоватый рукой.– Да "телку" одну в темный угол потащил, а она, дура, в слезы. Че плакать-то, дело ж нехитрое! Только вот не успел попользоваться...

– А что так?

– Только я к ней свою морду лица приблизил и расслабился, она тут же меня зубами за нос и хватила, как жучка какая-то... Убил бы! Собственными руками передавил бы всех этих баб!

Бабка Авдотья огородами прибежала к своей племяннице Нюське. Она рассказала, что вечером из леса вышел какой-то приличный человек в слегка потрепанном костюме и нерешительно постучался в окно ее избы. Приличный человек, по всему видать, ответственный умственный работник, попросился пожить у бабки с недельку, а, может, и до весны. Бабка впустила было постояльца, но когда узнала, что у того денег только на мешок картошки, передумала. "Раз у него нет денег, то пускал тогда на Нюське женится и живет с ней бесплатно!" – мудро решила она.

Напряженно выслушав бабку Авдотью, тридцативосьмилетняя Нюська немедленно помчалась все тем же путем – через огороды смотреть жениха. Жених действительно оказался приличным человеком, только очень маленьким. Но зато он был в штанах, и на щеках у него пробивалась густая щетина.

– Вы водки много пьете? – мрачно спросила невеста жениха.

– Простите, совсем не пью,– тоненьким голосом сказал Михаил Семенович, робко улыбаясь.

– Пойдемте. Будете жить у меня,– сказала Нюся и, круто развернувшись, пошла в свой дом, вся трепеща от нечаянного счастья.

Михаил Семенович покорно, как овца на заклание, пошел за своей новой хозяйкой, которая, судя по ширине плеч, всю свою жизнь занималась земледелием.

– Простите, а молочка у вас не найдется? – все так же робко улыбаясь, спросил Михаил Семенович суровую Нюсину спину.

– Целую кринку дам. А вы водку правда не пьете?

– Капли в рот не беру!

– Слава Богу! Вот ведь бывают же на свете люди.

Земля уже исчезла с горизонта. Всюду вокруг судна тяжело вздымались свинцового отлива волны, увенчанные белыми барашками, которые то и дело срывал вдруг налетавший ветер и нес, нес куда-то вдаль, рассеивая шипучую пену в искристую пыль.

Качка еще не ощущалась, но монотонно серо небо впереди по курсу не сулило ничего, кром хорошего шторма.

Хмурое Утро стоял на полубаке и читал книгу. Но мысли его рассеивались и все врем возвращались к событиям минувших дней.

Как только город скрылся из поля зрение Хмурому Утру сразу стало легко и радостно. О вдруг понял, что обязательно должен был вернуться сюда, в Питер, чтобы попрощаться с ним уже навсегда, и еще, чтобы сделать то, что о сделал... Свою миссию он выполнил, совершил то, что мог и должен был совершить, к чем был призван. И теперь та великая сила, которая властно направила бича в мир, направила, что бы предотвратить его, мира, гибель, вновь возвращала его себе туда, к пасущимся стадам северных оленей, к белым медведям и охотничьим времянкам, туда, на безгрешные просторы суровой тундры, уже целую вечность бесстрастно лежащей под бездонным хрустальным куполом неба...

"...Сердце чистое а. твори во мне. Боже, и дух правый обнови в утробе моей. Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от мет Возврати мне радость спасения Твоего и Духом Владычественным утверди меня. Научи беззаконных путям Твоим, и нечестивые к тебе обратятся. Избавь меня от кровей. Боже, Боже спасения моего, и язык мой восхвалит правд твою..." – вдруг вчитался Хмурое Утро свои любимые строки.

Странно, но он опять читал пятидесятый псалом.