Текст книги "Между раем и раем (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Рыженков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Когда я приехал, в одной из комнат, той, что вчера была закрыта на ключ, уже шёл разговор, а лучше сказать – беседа. Никто не взял на себя труд представить меня, или познакомить с присутствующими, я просто присоединился. Из знакомых здесь были только Максим Коваленко и вчерашний Октям. Пожилой, бодрый мужчина – наверняка Сорокин. Женщина, уже среднего возраста, но держащаяся как молодая – это, пожалуй, и есть тот самый директор, которого дают нам в нагрузку. А кто тогда этот парень с рыжеватой бородкой? Какой-нибудь монашек или даже молодой настоятель здешней церкви?

Так я раздумывал, пока мы все, уже со мной вместе, обсуждали, где что разместим и с чего начнём. Шло обсуждение недолго, Сорокин заторопился по своим делам и удалился вместе с женщиной и Октямом. Только после этого бородатенький "попик" протянул мне руку:

– Фёдор!

И тогда до меня дошло, что это, оказывается Логинов Фёдор, про которого я слышал прежде какие-то разговоры от Максима, но ни разу не видел. Дней десять назад, после встречи с Гулей, Максим упомянул вскользь, что и Фёдор хочет прийти к нам. Но я тогда не придал этому значения, думал, что будет, как с Леной Никольской и некоторыми другими, которых также намеривался позвать Коваленко.

Мы трое вышли из этой комнаты, которая по виду и по минимальной, но всё-таки меблировке, явно предназначалась под директорский кабинет. Парни отошли в сторонку, продолжая разговор, а я достал из портфеля рулетку, стопку бумаги, карандаш, линейку. Если делать, то надо приступать. Обмерить комнаты, наметить стеллажи, прорисовать планировки, рассчитать количество нужного материала. В одной из комнат стоял широченный стол (раскроечный, остался от несостоявшихся предшественников-арендаторов). Я принёс стул, разложился и уселся рисовать.

Немного погодя ко мне подошли все трое, два парня и та же женщина, только теперь представилась и она. Действительно – наша вновь назначенная директор, Родионова Елена. Отчество по-европейски опущено. Они подошли попрощаться, все трое уезжали, кажется к Макарееву. Я кивнул, когда закончу, сдам помещение Октяму Хусаиновичу. Работа началась.

На следующий день я приехал с утра, как полагается на работу. Примерно через час вдруг появился Юра Васильев. Он был не один, а с Андреем Кондрашиным. Втроем мы в очередной раз обошли все помещения. Ну что ж, сказал Юра, посмотрим, что из этого получится.

Юра был Юра, скоро он включился в работу в полную силу. И даже объявил, что первый аптечный заказ мы должны принять и выполнить ко Дню Советской Армии. В крайнем случае – к Женскому Дню. Но мороки оказалось больше. Заказанный стальной уголок, например, сгружали часа три. Окна были наглухо зарешёчены, приходилось просовывать длинные железяки единственным возможным способом – по одной штуковине через открытую форточку. Как будто сети с рыбой из воды тянули! Резать металл я сгоряча собирался ножовкой. Но тут пригодился домашний арсенал Фёдора, который он успешно поимел с одного из предыдущих мест работы. В наших комнатах появились дрель и "болгарка" (привет, УНИП КАРАМА!). Тем не менее, работа над стеллажами заняла почти три недели.

По призыву Максима ко мне присоединились шофера Попов и Амелин. Пока нечего было возить, они тоже взялись за стеллажи, и даже приволокли из своего личного гаража сварной трансформатор. Впрочем, в штурмовой азарт вкладывались не только ребята-шофера и Федя. Директор Родионова привезла телефонный аппарат, факс и разную кабинетную всячину. Кабинет стал похож на настоящее рабочее место недели на две раньше склада. Максим Коваленко, опережая поставки лекарств, пригнал голым авансом партию лечебных трав. Их заготавливала и фасовала компашка одного из его родственников, и в наши первые заказы пошла именно эта травка. Приобщился и я.

Когда в самом начале, с тем же уголком для стеллажей, Макареев предложил заморозить работы до конца февраля, пока не появятся свободные деньги, я сказал всем, что решу с ним вопрос по знакомству. На самом же деле, просто привёз наличку из своей копилки. Примерно также, чуть позже оплатил материал для полок. Впрочем, Сергей Макареев оценил такой жест по достоинству. Он не только потом вернул суммы, но и накинул небольшой процент, к моему основательному удивлению. Еще веселее было с первым компьютером, который нам тоже никто не торопился покупать. Я купил его с помощью Юры, для себя, но временно оставил на фирме и вывез домой только осенью.

Это, кстати, был мой первый домашний компьютер. Купили мы его просто в магазине канцелярских принадлежностей, там же на Красной Пресне. Время "Китов" прошло.

Ради справедливости хочу сказать, что хоть "Адамантан" не очень торопился финансировать материальные затраты на оснащение своего подшефного "Милосердия", зарплату работникам по списку Родионовой он отпускал исправно. И за февраль, и за март, не очень жирно, но вполне прилично, на уровне пяти-десяти тысяч. Чтобы понять что это немало, достаточно вспомнить, что в позапрошлом году та же зарплата прозвучала бы ошеломляюще, например – шесть миллионов!

Но уже с апреля пошёл и свой навар. Свершилось, наконец, желаемое! Первые два заказа пришли 12 апреля, от Татьяны Константиновны – матери Андрея, и некоего Николая Николаевича, хозяина частной аптеки где-то на Таганке, с которым работала Лысова Людмила. Быстро потянулись следом и другие, а через неделю к травкам добавилась полусотня препаратов из первого завоза. Особенно ходко из неё у нас пошёл диазолин.

"Что ж, пусть будет не 8 Марта, а День Космонавтики", – подытожил Васильев Юра первый успех. Он ходил по-прежнему задумчивый, невесёлый, и если иногда бурно радовался, то чаще каким-нибудь пустякам. С началом заказов Андрюха Кондрашин перестал изображать его личного шофёра, мне на складе помощь была нужнее. Юра теперь объезжал Москву по-старинке, а Кондрашин принимал заказы, печатал наборные листы, готовил накладные и остальные сопровождающие бумаги, и выполнял работу диспетчера – определял маршрут развоза заказов, поскольку хорошо знал Москву и московские дороги. На нём было и получение сертификатов. Набор заказов, их контроль и упаковку в одном лице взял на себя я.

После недолгих колебаний Лена Родионова передала мне право подписи сопроводительных документов и возможность пользования печатью фирмы. Сама она в текущие дела почти не встревала.

Фёдор Логинов занялся организацией поставок и их ассортиментом, что особенно не нравилось Юре. Всё остальное, по его оценке, шло более-менее правильно, но эту работу он собирался взять на себя, чтобы применить весь свой аналитический арсенал. Однако осилить всё сразу не получалось. Ему пока хватало мороки с вовлечением в работу аптек, подключением электронных заказов и текущими заморочками со складским учетом и документами. Ведь складской программы, написание которой Васильев Юрий несомненно брал на себя, у нас пока не было тоже.

Гл.18 В большой семье...

Юра хмурился не просто так. Безусловной «своей командой», он считал только себя, меня и Кондрашина. Насчёт Максима он был уверен, что случись конфликт – и тот примкнёт к Гуле и Людмиле, а Фёдор тем более – его выдвиженец. Даже шофера Амелин и Попов, при всей их нейтральности, тяготели к «команде менеджеров». Но надо признать – Максим Коваленко упорно держался средней линии, старался ладить и с Юрой, и с нами, беря на себя роль связующего звена и дипломатического мостика. Была главная тема, на которой они особенно сходились с Васильевым – нужно тем или иным путём избавиться от Родионовой Елены. Она в «Милосердии» – явно лишний персонаж, абсолютно никчемная пассивная фигура, только зря занимающая должность.

Вероятно, выступать против Родионовой, вместо того, чтобы найти возможность с ней договориться, было большой ошибкой. Ее промежуточное положение помогало бы держать на безопасной дистанции оба потенциально соперничающих лагеря. Но если б знать наперёд! Или хотя бы внимательнее присматриваться к ситуации. Ведь вела себя Родионова на первых порах вполне разумно. Помню свой первый обмен мнениями с Еленой Викторовной, буквально на третий-четвёртый день.

– Какие-то странные у вас разговоры. Юра всем говорит, что эта фирма – его. И Максим, я слышала по телефону, рассказывает своим знакомым, я ушёл из "Протека", а сейчас открыл свою фирму. Ведь хозяин здесь Сергей... Как его по фамилии?

– Макареев, – напомнил я. И добавил что-то в том смысле, что ребята просто искренне заблуждаются. Ничего страшного, всё скоро прояснится.

– Нет, – не согласилась она. – Нужно сразу правильно настраиваться. А то они скоро начнут выяснять, кто здесь главный.

Я не могу сказать, опиралась Елена на свой прежний опыт или просто предполагала, поскольку не знаю ее трудовую и деловую биографию. Но жизненный путь ее был насыщен событиями, и он явно проходил во влиятельных сферах. Знал ведь ее откуда-то и господин Сорокин, кроме того, мелькало иногда в разговорах имя Андрюши – внука Брежнева. Судить можно было и по ее близким. Молоденькая, но уже взрослая дочь Родионовой была телеведущей. То есть обреталась хоть и в весьма мелкой передаче, но всё-таки на Останкино. А последний из мужей – отставной милицейский начальник довольно высокого ранга. Собственно, его руками и был нанесён первый удар в тлевшей под вывеской "Милосердие" тихой междуусобице.

Шофера Амелин и Попов уже оставили слесарную работу у меня в складе, приближалось время заказов, и они начали осваивать выделенные им от "Адамантана" две полулегковые машины. Скоро надо было уже ездить по аптекам, а машинам требовалась некоторая профилактика, мелкий ремонт и наладка. Они связались с автомобильной сервисной организацией и привезли выставленный счёт. И тут муж Родионовой объявил, что по результатам его независимой проверки, счёт этот накручен на излишнюю сумму. Макареев моментально уволил обоих. Максим Коваленко был в шоке.

Мы пробовали вмешаться и поехали на пару с Васильевым Юрой к Макарееву, в офис "Адамантана". Разговор оказался бесполезным, всё было решено окончательно. Собственно и аргументов у нас, кроме личной уверенности в честности наших ребят, не было никаких. Сергей даже проехался легким намёком, что мы не о том хлопочем, и не за тех заступаемся. Разумеется, шоферов наняли новых, по настрою уже нейтральных. Кроме того, похоже, случай этот слегка охладил на какое-то время боевой пыл и Юры, и Максима.

Зато Логинов Федя заметно отодвинулся от Коваленко. Он стал всё чаще крутиться в кабинете Родионовой. Регулярно стала заезжать на фирму и его жена, оказывать помощь и консультировать по каким-то бухгалтерским делам. Временами из директорского кабинета долетали бодрые восклицания и весёлые голоса – там было всё в порядке. Всё чаще там появлялась и четвёртая фигура – Галина Леонидовна, занимая постепенно по сути положение бухгалтера. Следует добавить – это была в прошлом жена Сергея Макареева, хоть она при всяком удобном случае старалась заявлять, что "бывшая".

Меня такие подвижки настораживали, но Юра всегда отмахивался от подобных настроений. Он считал Фёдора слишком мелкой сошкой, отставку Родионовой определял, как вопрос времени, а в первую очередь наблюдал за шагами Гули. Кроме того, наши ряды расширились – пошли нарастать заказы, и на склад были взяты еще два человека. Первым пришел однокашник Кондрашина – Вовка Пудиков и почти следом Юра пригласил на работу Андрея Чудинова, соседа и нашего общего знакомого, того самого любителя компьютеров и цифровых фотоаппаратов. К тому времени, кстати, он уже постиг существование интернета. Практически еще ни у кого из моих знакомых не было выхода в мировые сети ни дома, ни на работе, а Чудинов уже регулярно катался в Москву, в какой-то центр в районе библиотеки ГПНТБ, и получал на час возможность покрутиться в том самом интернете. Он рассказывал об этом, сверкая глазами, а мы все слабо представляли, как оно всё там выглядит. Его увлечение казалось почти чудачеством. Еще бы, ведь ни у кого еще не было даже мобильников, только Вовка Пудиков ходил с пейджером.

Относительно некоторых своих прогнозов Васильев Юра частично, но скорее невольно, оказался пророком. Внезапно умер Александр – муж Родионовой, и Елена сразу сникла и ушла в тень. Отголоски веселых разговоров за дверью кабинета затихли. В остальном коллективе установилось зыбкое равновесие, каждый занялся своим делом, в соответствии с занимаемой должностью.

Вовка Пудиков оказался очень понятливым парнем, хватающим всё на лету, и обладал прекрасной памятью. Кроме того, он уже поработал по институтскому распределению на фарфоровом заводе в Гжели, где получал мизерную зарплату, причем по большей части чашками и супницами. Поэтому за дела на складе он взялся рьяно, скоро я с легкой душой передал ему все заботы о наборе, упаковке и отправке заказов. Мне хватало других морок – все конторские и бытовые помещения "Милосердия" переводились вверх, на пустующий второй этаж. На первом этаже мы дополнительно стали оборудовать три складских зальчика и переделывали в холодильную камеру бывшую тёмную обеденную комнату. Кстати, потом эта камера, за счет стен старого здания отлично держала холод, превосходя пожалуй даже новейшие протековские боксы. Да и объему ее вполне позавидовала бы и большая фирма.

Андрей Чудинов, напротив, не делал ничего, пять раз предварительно не подумав. Характер его явно не предназначался для бегуна на короткие дистанции. Конечно, сказывалось и то, что возрастом он на добрый десяток лет превосходил Пудикова и Кондрашина. Зато его привычка всё записывать, иногда выявляла уже возникающие у нас огрехи учета – склад разрастался на глазах и не всегда на всё хватало памяти. Из работы на уже закрывшемся складе холодильной техники Чудинов вынес твёрдое убеждение – мелочей в учёте не бывает, могут внезапно всплыть дела какой-нибудь трехлетней давности.

Вовка Пудиков, или Вовчик, как мы его обычно называли, очень оживил уже закисающую атмосферу на складе. Особенно это чувствовалось по Кондрашину, приход однокашника на какое-то время встряхнул и его. Хорошее настроение от Вовчика сразу передавалось к Андрюхе, они постоянно обменивались шуточками, из которых немалая часть выпадала на долю Чудинова. Один обзывал его Андрюшей Шустрым, а другой величал Андрееем Второзванным.

Чаще теперь стал задерживаться на складе и Юра Васильев, особенно с началом освоения второго этажа. Зачастую мы втроём, включая Чудинова, вместо того, чтобы ехать в Ногинск-Электросталь, оставались ночевать прямо на работе. Казалось бы, кому от этого было плохо – и время для работы добавляется по вечерам, когда никто не мешает, и склад под лишним наблюдением. Про нас и говорить нечего – не терять по четыре часа на дорогу. Так проходила первая половина лета – первый этаж осваивался, второй был заселён, отгрузка и продажа всё увеличивались.

Но теперь начало сказываться отсутствие складской программы. Подготовка бумаг для отгрузки заказов стала отнимать заметную часть времени, а Юра на мои просьбы о быстрейшем написании программы только невнятно отнекивался. Так и не понял я – не хотел он её писать, поскольку в мыслях уже почти не связывал себя с "Милосердием", или не получалось. В последнее, впрочем, я верю с трудом. Но надо было работать, и я добавил Пудикова в помощь Кондрашину, благо, что компьютеров у нас уже стало два – мой и казенный.

Примерно тогда же ко мне подошла Галина Леонидовна, теперь штатный бухгалтер, и спросила, не пора ли добавить на склад наборщиц. Мол, есть у неё на примете подруга – не подруга, в общем, надёжная знакомая. Да и Елена Родионова тоже считает, что пора. Я согласился. Мы уже почти зашивались с заказами, а недостающие стеллажи делать стало просто некогда. Уголки нарезаны, но их еще надо просверлить, каждый в нескольких местах – достаточно нудное и кропотливое занятие.

Как и от кого просочилась информация, сказать не берусь, но с наборщицами вышел целый парад. Их объявилось сразу трое. Уже месяц у нас работала уборщица Наталья, очень старательная, явно желающая войти в коллектив. И когда зашёл разговор о приёме на склад, она появилась в сопровождении подруги, которую звали Ольга. Они вдвоём готовы были взять на себя и уборку, и набор. Женщины эти, кстати, были знакомыми старика Октяма, работали прежде все трое на одном предприятии. То есть – люди проверенные, поэтому отказываться от них было неразумно.

Пришла и третья претендентка – от Макареевой – Татьяна Фёдорова, с ней мне пришлось проводить ознакомительную беседу, и отказать сразу – разумного повода не нашлось. Тоже вполне подходящая кандидатура. В общем, сложилась нелепая ситуация. За одними стоял Октям, то есть – Сорокин, за другой – в неявной форме – сам Сергей Макареев. Я был даже готов, чтобы не устраивать скандальных дележей, отказаться под горячую руку от всех трёх.

Однако горячиться мне не дали. Потолковали там на верхах, поспорили, и кажется с подачи Елены Родионовой, приняли на работу всех троих. На складе сразу стало людно и шумно, я впервые начал чувствовать себя начальником. При всём желании, я не мог уже уследить за каждым шагом каждого из работников. Приходилось смотреть за всеми делами в целом, и в общем, а кроме того – необорудованные еще комнаты я оставлял лично за собой, лишь частично привлёкая себе на помощь Андрюху Кондрашина. Заниматься железками нам приходилось по вечерам, после ухода остальных.

Кстати, с появлением чистых наборщиц я сразу сместил по часам рабочий день. С утра на складе достаточно было одного дежурного грузчика, который отправлял в развоз шоферов с уже собранными накануне заказами, и потом до обеда практически бил баклуши. Если не считать каких-то мелких поручений, в основном по перекидке медикаментов на стеллажах, дела у него было мало. Заказы от аптек реально шли с обеда, и принимали мы их до семи вечера. Все, более поздние, уходили уже на послезавтра. Разумно было выводить на работу всех людей с обеда, что я и сделал. И отпускал я их не по расписанию, а сразу, как только всё соберут и упакуют, то есть часто между семью и восьмью часами. Запирал замки и ставил всё на сигнализацию обычно я сам.

Мало кому в "Милосердии", если не считать работников склада, нравился такой порядок. Но мне пока позволяли своевольничать. Правда все, кому, казалось, не должно было быть до наших порядков никакого дела – Гуля, Людмила, Фёдор – пытались объяснить мне, что так делать не нужно. Почему? Да потому что так никто не работает, не положено. Я старался не обращать на эти разговоры никакого внимания, но зато они выводили из себя Юру Васильева и Андрея Кондрашина. Особенно сильно Андрей завёлся после покраски новых собранных стеллажей, и при первом же случае наговорил Гуле много неприятных слов.

Когда-то самые первые стеллажи мы красили все разом: участвовали и Фёдор, и Максим, и Людмила, и Елена, короче весь тогдашний состав, кроме Юрия Павловича и Бахытгуль Елемесовны. Андрюха даже привлёк свою подругу – художницу Женьку, как он говорил, ей красить только в кайф. Прошло всего четыре месяца. И вот теперь мы красим втроём: я, Андрей и Женька, но сколько же отвращения на их лицах. Управились мы, правда, всего за час, но всё равно дело к ночи, остались с ночёвкой. А тут и Юра заявился с большим пакетом к ужину, в своей обычной щедрой манере не жалеть на угощение денег. С ним за компанию его малолетний сын – Мишка. Так и ночевали на втором этаже, хоть по разным комнатам, но всё равно – целым табором.

В тот вечер я видел Женьку в последний раз. Не прошло и месяца, как Андрей уволился. В аптеку Татьяны Константиновны, своей матери, он не вернулся, устроился менеджером на фирму, продававшую импортные краски и эмали. А два года спустя, в таком же сентябре, съёмочную группу Бодрова, в которую Женьке с огромным трудом удалось попасть, накрыли лавины и оползни. Андрей потом ездил в Осетию, но вернулся конечно ни с чем...

Утром, ни свет, ни заря заявился Федя, застал разом всё, как он выразился, "лёжбище котиков", но спокойно ушёл за свой письменный стол. Он теперь тоже имел на втором этаже подобие рабочего кабинета, в котором по собственной инициативе вёл собственный параллельный учёт препаратов. Он и прежде не раз выступал передо мной, что размещение препаратов надо вести по ячейкам, а учёт не только по кодам, но и по сериям. Я, помня полугодичную неразбериху с "Протековским" переездом, был категорически против. На наш простой и достаточный учёт хватало получаса в день, и то попутно, а разводить Фёдорову канитель – только плодить лишних учётчиков.

Собственно, видно это было невооруженным взглядом. Всё Федькино время, которого у него, между составлением заявок на очередной привоз препаратов, было навалом, уходило на вычерчивание его километровых таблиц и обработку наших наборных и приёмных листов. Но он истово трудился в поте лица, надеясь, что придёт звёздный час, когда его труды оценят по достоинству.

Единственное, что я всё-таки сделал, когда наборщиц стало несколько – ввёл для препаратов складские адреса. Но не до уровня ячеек, а только по стеллажам. Каждый стеллаж имел собственный номер, он был обозрим одним взглядом, и увидеть на нём нужный препарат было легко. Дробить дальше – на полки и ячейки, было бы просто неразумно, это опять повергло бы людей в большую ненужную работу по поддержанию в исправном состоянии всей этой громоздкой системы. А мои стеллажные адреса потребовали единственного нововведения – распечатки наборных листов в порядке следования стеллажей. Правда, пришлось не меньше недели ездить по Юриным мозгам, пока он не внёс в свою программу эту поправку.

Зато теперь набор шел без напряга, и даже Андрей Чудинов забросил свою записную книжечку.

Фёдор Логинов был, собственно говоря, наиболее упорен, но в желании совать нос в дела склада он вовсе не был одинок. Периодически в таких намерениях проявляли себя и Людмила, и Гуля, и Максим. Одно время даже Родионова пробовала переключить подготовку документов по заказам на себя. Я не без злорадства относил ей несколько дней подряд целые пачки отпечатанных листов, вспоминая в душе Астафурова. Елена оказалась разумным человеком, ей хватило трёх дней, чтобы вернуть всё, как было. Зато остальных упорно грызло желание поруководить. То и дело поднимался стон, что наборщицам не хватает тележек (которые было невозможно катать по предельно узким проходам!), лесенок, указательных и кодовых табличек...

Максим Коваленко периодически рвался провести общую инвентаризацию. Каждый раз приходилось его убеждать, что я решаю этот вопрос иначе, то есть провожу ее в непрерывном режиме, говоря проще, при привозе очередной партии какого-нибудь медикамента, обязательно сверяю с учётом его остатки из предыдущей. Это лучше и проще, чем останавливать склад или выводить людей в выходной. И вообще, не стоит меня учить всякой ерунде, этим занимался когда-то еще въедливый Вяткин.

Впрочем на общем фоне всё это были мелочи. Дело шло своим чередом, пока Сергей Михайлович Макареев был убеждён, что "Милосердие" работает так, как надо.

Гл.19 Дрейф на оторванной льдине

Еще в июне, во время выезда на Волгу совместно с сотрудниками из других Макареевских фирм, по случаю Дня Медика, Сергей сказал мимоходом:

– Дело пошло неплохо. Вы уже мне не в убыток, сами себя окупаете, но... хорошо бы и для меня какую-то прибыль давать.

Когда я пересказал такую оценку Юре Васильеву, он только скривился. Всё получалось по модели, которую мы просчитывали у него в Электростали еще в феврале. Усредненный, разномастный ассортимент так и давал: ноль на ноль. Расходную часть по складу и фирме мы до сих пор насколько могли – зажимали до предела (разговор этот происходил, когда еще не работали ни Чудинов, ни Пудиков). Весь вопрос был в части приходной. Но, чтобы ее увеличить, требовался очень жёсткий отбор препаратов, из самых выгодных, и расширение объёмов продаж. А это уж напрямую зависело от расторопности и активности наших менеджеров. Дело же зачастую выходило совсем наоборот, особенно у Гули, которая упорно крутила свою игру. Часть больших, перспективных аптек она просто придерживала. И любые вопросы на эту тему сразу пресекались.

Проходящее неделя за неделей время, к сожалению, склоняло оценки только в худшую сторону. Тем более были люди, которые руководству в этом упорно помогали. Вопрос "когда же прибыль?" сменился другим, "а что у вас там вообще делается?".

Через несколько дней после слов Феди о "лежбище котиков" к нам заявился важный гость – Роман Черняев. Он был у Макареева исполнителем широкого спектра поручений. Организовывал, например, тот же День Медика на Волге, ездил разбираться к пострадавшим по поводу разбитой машины или иногда просто заказывал материалы, а порой и подменял у нас на поставках Логинова Фёдора.

Сейчас он прибыл как строгий парламентер с нотой протеста, без тени малейшей улыбки.

– Ночевать больше никто не будет. Здесь не ночлежка! С этого дня на складе ставим охрану.

Да. Вот тебе, и разговоры о прибыли. При нас будут теперь по суткам просто сидеть четыре совершенно бесполезных человека. А прежде хватало только сигнализации, которую впрочем и сейчас никто не отключал.

Не заставило себя долго ждать и следующее появление Романа. Это произошло, когда Родионова на неделю ушла в отпуск. Рома стал приезжать каждый день, располагался в кабинете, а потом ходил по комнатам и коридорам, смотрел, как идёт работа, задавал вопросы, причем несколько раз довольно подробно разговаривал со мной. Интересовался, что я знаю о способах организации складов, учётом, занятостью людей, пожеланиями. Я говорил откровенно, о том, что считаю и что не считаю нужным делать.

Как-то, ближе к вечеру, у нас между собой зашел разговор – уж не собирается ли Сергей поставить над нами Романа вместо Елены. В разговоре участвовали и Максим, и Юра. Я высказался в том плане, что пусть уж будет такой вариант, по сути он будет означать, что Макареев через Романа хочет у нас директорствовать сам, непосредственно. В общем, больше или меньше, но все согласились, что ничего особенно плохого от такой замены не будет. Максим благоразумно отмолчался. Против высказался только один Юра, причем резко:

– Тогда будет трындец. Ведь Рома – это мусор.

– Зря ты так говоришь, – возразил Фёдор. – Он совсем не мусор!

Роман продолжал ездить всю неделю, в том числе привёз и выдал зарплату, с какими-то новыми прибавками. Это тоже настраивало на позитив, хотя я, например, и так получал к тому времени примерно втрое против изначальной здешней февральской получки. Мои домашние накопления впервые превысили цены на недорогие квартиры, ведь они в последнее время понемногу, а всё-таки дешевели.

Но никакого назначения не последовало, Елена Родионова спокойно вышла из отпуска, и почти сразу приехал Макареев, чтобы провести совещание. О складских делах говорили мало, больше о работе с аптеками. Менеджеры, как всегда, рассуждали о сложностях рынка, затем выступила Утарова с категорическим требованием о проведении презентации. Макареев, прежде сдержанный в этом вопросе, на этот раз обещал подумать. Юра почему-то в совещании не участвовал, но заочно досталось и ему. В первый раз от Макареева прозвучало, что, оказывается, Васильев вводит всех в заблуждение, говорит много, а на самом деле никакой серьезной программы, кроме электронных заказов, у него нет.

Я тут же кинулся названивать Юре на домашний телефон, оказалось, что он дома. Два слова о том, что было, в том числе о презентации, и я начал его убеждать, что пора исправлять ситуацию. Он не спорил, согласился, что пора, а на следующий день спозаранку ждал меня на складе. Вместо того, чтобы привезти хоть что-то по программе, достаточно серьёзное и убедительное, Юрий Павлович решил, что пришло время для прямого откровенного разговора. Он передал мне на прочтение большое письмо, написанное им накануне, и попросил оценить стиль и точность изложения.

В письме было написано, что Юра думает об Утаровой Гуле, ее намерениях и планах, и почему эти планы не принесут фирме ничего, кроме вреда. Для меня все его доводы звучали убедительно, но это было то, что мы уже говорили и не раз, в том числе Макарееву, или его людям. Пока такие разговоры никакого результата не давали. Потому в успех такого, пусть даже отчаянного письма я не верил ни капельки. И вообще, в последнее время мне казалось, что при всей иллюзии каких-то возможностей, включая и личное знакомство с хозяином, повлиять на что-либо стало абсолютно нереально. Было впечатление, что меня, вместе со всем "Милосердием", в том числе и с самим Макареевым, несёт куда-то, как на оторвавшейся льдине. Мы дёргаемся, суетимся, но всё странным образом делается не так и притом непонятно, каким образом.

Юра уехал, у меня же, как всегда, была целая куча мелких текущих дел. Впрочем, на этот раз он меня с собой не приглашал. Что там был за разговор – не знаю, от него не просочилось ни отголосков, ни слухов. Как не было.

Но скоро мне сообщили, то ли Фёдор, то ли Макареева, что принято решение переводить весь учёт на программу 1С. Еще у Рафига в "Айпаре" я бегло знакомился с этой программой и был о ней весьма невысокого мнения. Для маленькой фирмочки, и незначительного ассортимента она была излишне, почти катастрофически громоздка. "Протековская" АБЦ и даже "Гепард" казались по сравнению с ней легкой прогулкой против мучительного пути тяжелого обоза в условиях бездорожья.

Такое неприятное решение касалось меня уже напрямую, и я понял, что разговора с Сергеем не избежать. Впрочем, всё происходящее давало мало надежды. Но всё-таки я поехал. Разговор шёл часа два, причём все эти два часа говорил только я. Я просил, умолял, доказывал. Потом начал предлагать варианты, что если надо, мы будем представлять в виде этой программы отчёты и выходные данные. Только не вторгайтесь в наши простенькие плюсы и минусы, не запутывайте дело и людей, не заставляйте их ворочать впустую эти неповоротливые базы данных. Даже такой, в моих глазах неопровержимый аргумент, что вместо одного нынешнего человека мне на документы придётся посадить сразу троих, не произвёл никакого впечатления.

– Если надо будет, посадим троих, – невозмутимо ответил Макареев.

И я опять почувствовал себя на льдине, даже притормозить которую у меня нет никакой возможности.

Следующий приезд Романа запомнился надолго.

Он зашел прямо на склад и сразу начал разговор о переходе на 1С. Поскольку Юра был здесь, речь перешла на совместимость его электронной почты с этой бухгалтерско-складской программой. Участвовать в таком разговоре еще раз, снова что-то впустую доказывать, я посчитал лишним, сказал, что мне надо в упаковочную и действительно пошел туда. Уходя, я слышал по разговору за спиной, что Юра и Роман направляются к входным дверям – значит собираются говорить на лестнице, или подняться на второй этаж. Упаковочная была в самом конце коридора, да еще за поворотом, поэтому в другое время я бы ничего не услышал.