Текст книги "Между раем и раем (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Рыженков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Но раздавшиеся крики были настолько громкие и отчаянные, что поневоле проникали в уши, минуя все стены и двери. Кричало сразу несколько голосов, и мужских, и женских, и как мне показалось, одно и то же: "Рома!Рома!". Затем из коридора донёсся топот башмаков двоих бегущих. Юра влетел в упаковочную, где кроме меня никого не было, я едва только успел сделать два шага и встать на пороге.

Роман, красный от бешенства, остановился прямо передо мной. Он попытался прорваться мимо меня, но я наглухо закрывал проход, а пустить в дело силу или кулаки Роман всё-таки не решился. Меня же на какое-то время охватило ощущение невесомой нереальности, мне и в голову не приходило, что драка сейчас может продолжиться, и я стану ее участником. Моё безразличие и краткое промедление Романа решили дело, конфликт вылился в злую матерную ругань.

Кричали они оба, уже не о делах, а друг о друге, не выбирая слов и выражений, а я, словно еще ничего не понимая, просто стоял на пороге. Мне сейчас кажется, что коридор был пуст. Никто не торопился прибежать и вмешаться в конфликт, все ждали в отдалении, чем кончится дело. Но постепенно кричащие выдохлись, и к упаковочной подтянулись люди. Стало ясно всем, а в том числе и мне, что Васильев Юра на фирме "Милосердие" больше не работает. Сам же он, как мне показалось из дальнейших разговоров, был даже доволен состоявшейся на лестнице дракой. Досталось спервоначалу в ней обоим, но Роман, физически чувствуя себя сильнее, так и не сумел завершить дело собственным сомнительным триумфом.

Возможно руководство решило, что их порученец перестарался. Во всяком случае я не помню, чтобы Роман приезжал к нам хотя бы еще раз. А самым странным для меня стало то, что Юрина программа была так и оставлена в работе, и мало того, какое-то время он ежемесячно получал приличную выплату за пользование ею и ее обслуживание. Вот уж воистину, дело выше эмоций.

Юра ушел, но тем не менее, время от времени спокойно появлялся. Склад, и я на нём, продолжали работать в том же порядке, как будто ничего особенного не случилось.

Следующее событие произошло почти сразу после драки – появилось новое обвинительное письмо. На этот раз писала Гуля и требовала изгнать прочь Родионову Елену. В письме перечислялись – обвинение в некомпетентности, отсутствие активности в работе и даже склонность к алкоголю. Но самое главное, нам это письмо предлагали сделать коллективным. Под ним уже подписались и Максим, и Людмила, и Галина Макареева, и, что самое неожиданное (впрочем, как поглядеть), Логинов Фёдор. Теперь очередь была за складом. Мне предлагали обойти подчиненных и собрать оставшиеся подписи.

Два дня я медлил, не зная, на что решиться. Еще в июне я присоединился бы к этому письму не задумываясь, а теперь оно звучало совсем иначе. Дурно звучало, хотя всё, что в нем было написано, нельзя было назвать ложью или клеветой. Приехал Калитеевский Виктор для разговора лично со мной, спросил, почему я раздумываю. Мало ли, что неприятно – есть случаи, когда надо говорить "да" или "нет". Тогда я пошел к Елене и написал заявление на увольнение. Про письмо она знала, и заявление брать отказалась. В конце концов я попросил, чтобы это заявление всё-таки осталось у неё, это хоть как-то развяжет мне руки.

Потом я собрал людей, показал им письмо и сказал, что мне приказали собрать с них всех подписи, но я это делать отказался. Осталось вернуть письмо Гуле, что я и сделал:

– Вот письмо. Я не буду никого заставлять его подписывать. Все про него знают, кто захочет – пусть приходит и расписывается сам. А если нужно от меня, пожалуйста, я уже подал заявление, если начнется какая бодяга, я уйду следом.

После этого я поставил под обвинительным текстом свою подпись.

– Никто так не ставит вопрос, – сердито ответила Утарова. – Просто, пора наводить порядок.

Никаких видимых последствий письмо не имело, кроме разве того, что Родионовой вдруг удалось дважды продемонстрировать свои реальные деловые качества.

Сначала на нас произошел наезд по сертификатам. Независимая проверка установила, что не все серии препаратов, уходящих от нас в аптеки, передавались нами в лабораторию на сертификацию. Были и такие, сертификаты на которые существовали только в виде копий, изготовленных еще Андреем Кондрашиным. Увы, если бы мы сертифицировали абсолютно всё, то есть – каждую серию, "Милосердие" давно бы разорилось.

Практика эта, впрочем вполне по временам 90-х годов обычная, вылезла наружу, Пришлось Елене отправляться на поклон, либо на расстрел. Как там удалось решить вопрос, никто не знает, но дело закрыли.

Затем в декабре началась известная гриппозная паника, поднятая незадолго до того еще в Англии. Люди в эту зиму внезапно испугались гриппа и бросились все как один за противогриппозными лекарствами, в том числе за ремантадином, который продавали мы. Лекарство разлеталось стремительно, аптеки заказывали минимум по десять коробок. То есть сотнями упаковок. Наши запасы быстро иссякли. Елена срочно выехала к дистрибьютерам, и успела перехватить у кого-то из-под самого носа целую машину дефицитного препарата. Вот наконец, когда Сергей Михайлович почувствовал, что и "Милосердие" может давать прибыль.

Подошло дело к Новому Году. Как и водится, справляли мы его в том числе и на работе. За большим столом собрались все, за исключением троих человек. Не захотели праздновать со всеми Лысова Людмила, Утарова Гуля и Максим Коваленко. А потом мы узнали, что вместо праздника были они в тот день у Макареева и выдвинули ему ультиматум – либо директором становится Гуля, либо они дружно, все трое, уходят прочь и оставляют за собой право давать о "Милосердии" любые отзывы. Оказывается, на хозяев компаний иногда действуют и ультиматумы. В январе мы узнали, что у нас новый директор. А Максим Коваленко теперь – заместитель директора. Какие-то складские бумаги, которые я прежде подмахивал сам, стало теперь необходимо подписывать у него.

Я проработал до марта, и насколько хорошо пошло дело у нового руководства, долго рассказывать не буду. Скажу только, что сразу было нанято несколько новых, довольно зеленых менеджеров. Вдобавок к другим проблемам, этим менеджерам разрешали работать только с определенными аптеками по особому списку. Иногда было искренне жаль этих вечно замотанных ребят и девчат. Появились аптеки-должники, аптеки – тяжелые плательщики.

Коваленко сидел теперь в кабинете, как заместитель, и подписывал все бумаги. Гуле, то бишь Бахытгуль Елемесовне, тоже стало некогда разъезжать по аптекам. Её инициативой готовилась большая пышная презентация. Рядом с новым начальством заняли комнату новые программисты, я успел застать из них только двоих. Помнится, показали мне они образец нового наборного листа – вместо нашей простенькой таблички, красивую карточку с "шапкой", рамочкой и разным пояснениями. Я не стал возражать, спорить по подобным мелочам – только зря расстраиваться.

Один из водителей (это были уже новые водители, а не те, которых взяли вместо Амелина и Попова. Те оказались неудачные – один тяжело болен, другой запойный пьяница, в конце концов разбивший машину), так вот, один из водителей попросил меня посодействовать им в довольно мелком, но существенном вопросе. Зима выдалась сырая, дождливая, в Москве кругом стояли лужи, а места для выгрузки заказов в аптеки часто были очень неудачные. Чтобы не ездить целый день с мокрыми ногами, требовались высокие специальные кожаные ботинки, в общем не особенно и дорогие. Почему бы не выдать их, как спецобувь?

Я пошел к Гуле, спецодежда для работников у нас практиковалась, и вопрос был правомерен. Но Гуля считала иначе – положение очень трудное, на счету каждая копейка, и нет возможности приобретать разные ботинки. Можно было напомнить про малопригодные тележки, приткнутые сейчас по разным углам, про нанятую в январе прямо с улицы повариху, сбежавшую с первой же большой выданной суммой, про напечатанные на заказ календарики с портретами, только зачем? А тем более вспоминать про предстоящие чудовищные траты на презентацию! Конечно, это не сравнить с былыми "Протековскими" забавами, когда приглашались со своим спектаклем Любовь Полищук и Константин Райкин, но всё же одной-двумя директорскими зарплатам тут никак не обойдёшься. Короче, я лишь удивлённо округлил глаза и пожал плечами.

В другой обстановке шофера получили бы свои ботинки. У меня на руках была довольно крупная сумма из неучтенных денег. Мы ведь практиковали продажу лекарств за наличные деньги своим работникам и через них, всяким их знакомым. Цены были естественно не аптечные, а с реальной скидкой, то есть те, по которым шёл отпуск в сами аптеки. Желающих купить всегда было достаточно, и из месяца в месяц не убавлялось. Делалось всё, разумеется, без кассовых аппаратов, то есть негласно, а проданное просто списывалось, как уничтоженный брак. Отчитывался я по этим продажам, с передачей денег, напрямую перед Макареевой.

Но продавал я не только сортовой товар, в ход могла идти и некондиция, и пересортица, и заводское перевложение (то есть избыточное количество блистеров в заводских коробках, что тоже было не редкостью). А так как некондицию (внешне попорченные упаковки) иногда можно было скинуть за счёт поставщика, то есть сразу исправить в приёмных документах на меньшее количество, то неучтенного, но забракованного товара у меня было достаточно. И довольно многое из него удавалось продать через Андрея Кондрашина, например – сразу двести тюбиков троксевазина, а как и кому, я не спрашивал. Ясно было, что здесь задействованы многолетние аптечные связи.

Эти неучтённые суммы я придерживал на крайний случай, например – возможную недостачу, но иногда выдавал из неё людям на разные мелочи, какие-нибудь пакеты и прочее подобное. Не бегать же за каждым рублём к директору или хозяину! Так что на сапоги шоферам я вполне мог бы и выдать, и выдал бы, если б верил, что проработаю здесь еще долго.

Но теперь, в общем-то зная нового директора Гулю, я не исключал, что они могут понадобиться и мне самому. Чтобы всё, когда дойдёт черёд, сошлось копеечка в копеечку!

Гл.20 Родные пенаты

Что послужило для меня окончательным толчком закончить наши аптечные игры, я сейчас не помню. Вероятно, какая-нибудь последняя мелочь. Но время этого события могу назвать довольно точно. Еще 23 февраля, во время общего празднования, я чувствовал себя в своей тарелке, было шумно и весело. А уже в празднике 8 марта я участвовать не хотел, и даже пробовал сбежать, не привлекая ничьего внимания. Иными словами, внутренне я уже настроился на уход.

Засекла мой манёвр и тормознула меня Фёдорова Татьяна. Казалось, что она даже возмущена таким, на мой взгляд вполне безобидным поступком. Пришлось что-то промямлить, досадуя в душе на неудачу – надо же, меньше всего мне хотелось нарваться именно на неё. Надо сказать, что за те двенадцать дней, что прошли с празднования 23 февраля, я старался ее избегать, реже сталкиваться во время работы, будто чувствовал, что в решающий момент моему тихому исчезновению помешает именно она.

А причиной стала одна, мимоходом услышанная фраза. Было это всё тогда же, во время праздника.

День Защитника Отечества мы отмечали шумно, во главе стола опять лидировала Елена Родионова. Назначение Гули ведь не означало немедленную отставку Елены, у нее пока только изъяли печать и право подписи. А вопрос "кто и как" нужно еще было утрясти – кроме Сергея Макареева существовал еще и господин Сорокин, а с ним вопросы имущества, лицензии, короче – весь клубок. Принципиально эти господа договорились почти сразу, без конфликтов, но принципиально не означало "окончательно".

Потому-то Елена по-прежнему оставалась сотрудницей "Милосердия", хоть и без определенной должности, продолжала занимать ту же комнату, которая только перестала быть директорским кабинетом. Более того, теперь, в отличие от прежнего, она появлялась и уходила строго по часам, проводя безвылазно в комнате целый день. Никакой работы, даже формальной, она разумеется уже не выполняла.

Не замечал, чтобы кто-нибудь, тот же Логинов Фёдор, к примеру, заглядывал в комнату к Родионовой. Дверь туда всегда была прикрыта. Но сам я временами, хотя бы раз в течение дня к ней заходил, это ведь теперь не сошло бы ни за подхалимаж, ни за карьерные изыски. Минут по десять, по пятнадцать мы болтали на совершенно посторонние темы, для Елены Викторовны это было явное развлечение посреди скучного дня, для меня – некая видимость моральной поддержки. Не знаю, требовалась ли Родионовой подобная поддержка, просто мне было противно видеть этакое всеобщее единодушное отстранение.

Но праздник есть праздник, и появление бывшей директрисы за праздничным столом произошло совершенно спонтанно, тем более, что Гуля в праздновании не участвовала. К числу ее положительных черт несомненно следовало бы отнести почти полное неприятие служебных гулянок и междусобойчиков. А Елена, видимо и после долгого скучного затворничества, была в тот день искренне весела, шумна и довольна жизнью. Среди общих застольных шуток, кто-то проехался и на мой счёт, подсмеиваясь над затянувшимся холостяцким состоянием. Я, как обычно, отвечал, что дело это серьёзное, надо еще найти хорошую женщину.

– А что искать? – воскликнула, по-моему, Галина Макареева. – Погляди сколько перед тобой.

И в самом деле, все тамошние женщины сидели по одну сторону стола, в один ряд, и получалось, как раз напротив меня. Причём, действительно, почти все они на тот момент были незамужними.

– И правда, – сказал я, пытаясь отшутиться. – Вот сколько, только выбирай.

– И выбирать нечего, – заявила Елена, сидевшая с краю. – Я теперь свободна, так что будем считать, дело решенное!

Кто-то перебил, тема разговора сменилась, и шутка таким образом завершилась. Пошли другие разговоры, потом все начали вылезать из-за стола, кто курить, кто просто размяться, немножко подвигаться. Я уже выходил за дверь комнаты, когда, не оборачиваясь, услышал прямо позади себя:

–Ты, Лена, губы-то не очень раскатывай. Здесь и другие есть.

По голосу я узнал Татьяну. Но меня больше удивил тон – сказано было вполне серьезно. Поэтому я сразу постарался не подавая вида уйти куда-нибудь подальше, вниз по лестнице, на другую площадку, где о чём-то болтали мужчины.

И вот теперь 8 марта. Конечно, среди разных кулуарных разговорчиков не мог не произойти и разговор с Татьяной.

–Ты что, уходить собрался.

– Догадалась? Да, верно собрался.

– Не уходи, как тут тогда без тебя будет.

– Всё хорошо будет. Передам все дела Вовчику, он еще лучше меня справится.

– Да мне-то что твой Вовчик! – сказала она с какой-то большой обидой.

Ого, подумалось мне, дело-то действительно всерьёз. Даже не знаешь, что и отвечать. И пока я не знал, что отвечать, Татьяна вздохнула и пошла прочь. Но шага через три обернулась:

– Не надо, не увольняйся.

Всю обратную дорогу до Ногинска и следующее утро спозаранку я думал. Часов в двенадцать, как обычно, выехал в Москву. В "Милосердии" всё было, как всегда, склад уже понемногу шевелился, пришли первые заказы. Дождавшись удобной паузы, я отозвал Татьяну в сторону.

– Хорошо. Значит так и решим. А жить ты где хочешь: в Ногинске или во Фрязино.

Фёдорова Татьяна была фрязинская, каталась, как и я на электричке, только с другого, Ярославского вокзала. Слова мои она восприняла слегка удивлённо, но никакого нарочитого удивления или непонимания изображать не стала.

– Что это ты так сразу? Скажи лучше, увольняться передумал?

– Нет, не передумал... Не надо про это. Лучше давай поговорим о наших делах.

Примерно через час я подал директору Утаровой заявление об увольнении по собственному желанию. Разговор получился прямой, но без грубых слов и особых эмоций. Договорились, что до конца месяца я проработаю. Когда я спросил об оплате, Гуля слегка помедлила.

– Конечно заплатим. Разумеется не столько, сколько сейчас.

Я понял, что не зря попридержал неучтёнку, она по справедливости пойдёт мне на компенсацию. Но что компенсация потребуется настолько большая, такого я не ожидал даже от Гули. Хоть и говорят, что чужая душа – потёмки, иногда это даже не потёмки, а самый настоящий мрак. Но моего запаса хватило всё-таки и на этот случай, хоть меня в данном случае интересовали не столько деньги, сколько моральное удовлетворение.

А потом наступила тишина. "Протек", "Айпара" и "Милосердие" настолько опустошили мои душевные силы, что неделю, а может быть и больше, я не мог выйти из полной апатии. Не хотелось ни работать, ни знать, что делается вокруг; не тянуло даже выйти на улицу или просто выглянуть в окно. Родители с опаской косились в мою сторону, но пока помалкивали. Только воспоминание о последнем разговоре с Татьяной, своих обещаниях и наших общих, хоть пока и не определенных планах, заставило меня наконец собраться и поехать в Москву.

На "Милосердие" я заходить не стал, затаился и подкараулил ее на выходе из станции метро. Первое, что я понял, что оказывается ужасно соскучился. И второе – как оказывается непросто иметь дело даже с умной женщиной. Минут за пять я выслушал всё – и кто я такой, и где мне место, и что со мной надо сделать. Одним словом, я понял – жизнь никуда не делась, жизнь продолжается.

Юра Васильев, по слухам, уже нашёл какую-то миникомпанию под названием "Сорбус". Он с ними пока только общался и приглядывался, и мне присоединиться пока не предлагал. Откровенно говоря, я такому положению только тихо, облегченно радовался. Не хотелось больше ни фирм, ни торговли, ни даже малого духа хоть какого-то бизнеса. Я был готов пойти на любую, но только техническую должность.

Проблема теперь была в другом. С работой такого рода стало туго, к возможным претендентам приглядывались внимательно и придирчиво, в том числе – разглядывали и трудовую книжку. А там у меня теперь значилось: склад, торговая фирма, менеджер, склад. Результат не заставил себя ждать, брать меня нигде не хотели, даже электриком или сантехником. Об инженерах речь не шла вообще, их практически не стало. Если кто и работал инженером, должность эта, как правило, подразумевала теперь обязанности административные.

Как утопающий в поисках соломинки, я наконец приехал в МИХМ, к своему старому другу Володе Маслову. МИХМ едва трепыхался, но работа там всё-таки была. Правда, если при этом не спрашивать, а какая будет зарплата. Впрочем, денег у меня пока было – полная мошна, набитая до отказа. А новую жизнь следовало с чего-то начинать. Таким образом я снова оказался там, откуда с трудом вырвался пятнадцать лет назад.

Но прав был Гераклит насчёт реки, единственное только, забыл этот мудрец про того, кто в неё входит.

Река была и та, и совсем не та. Вернее, теми же остались берега, а чтобы в них увидеть реку, нужно было долго и внимательно присматриваться. Иначе просто подумаешь, что река остановилась. И будь я тот, что был пятнадцать лет назад, я бы так и подумал. Но теперь я видел: течение всё-таки есть, ничтожное, подобное горьким слезам, но это всё-таки течение. И на какое-то не очень долгое время его ещё хватит.

Заключение. (Тихая пристань.)

Мы с Таней обосновались в ее родном Фрязино, в специально для этого купленной квартирке. Она проработала в «Милосердии» еще до конца года и уволилась, не получив зарплату за последние три месяца. Еще раньше с фирмы ушёл Максим Коваленко.

Впрочем, меня это интересовало уже совсем мало. Исход и так был предсказуем, а у меня обозначились совсем другие проблемы и пристрастия. Совершенно неожиданно я вдруг ощутил себя семейным человеком. Из МИХМа я разумеется уволился, как только разыскал другую работу. Теперь приходилось не шутя думать и о зарплате. Но это уже иная жизнь и совсем другая история.

Не в один час, но теперь изменялась и Россия. В стране начиналось время президента Путина.

****************

Макареев закрыл в конце концов все свои компании, сейчас работает просто директором.

Сидоров уцелел. На месте "Геркулеса" у него сейчас крохотная фирмочка "Чиполино", торгующая овощами.

Маслов оставил МИХМ, открыл фирму светодиодных светильников "Ледру".

Эдик ушёл работать в ремонтники путей Московского метро.

Когда я работал на фармацевтической фабрике в Щёлково, случайно встретил Коваленко, он ненадолго вернулся в "Протек"

Вяткин вышел в зам директора "Протека", но сейчас о нём ничего не слышно.

Редозубов возглавил Рязанский филиал.

"Протек" по-прежнему гремит, оставаясь крупной фармацевтической компанией.

Васильев Юра тоже вернулся туда. Взял на себя направление, связанное с Казахстаном, но силы его оказались на исходе. Уже больше десяти лет, как его нет в живых.

Алексеев и Самохин по-прежнему сотрудники ИМЕТ.

Чудинов вернулся в свой Электростальский НИИ

Сведения о других мне пока неизвестны.