Текст книги "Эль-Ниньо"

Автор книги: Всеволод Бернштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Ты в порядке, Костя? Встать можешь?

«Разве я не стою?» – мысленно удивился я. Оказалось, что я стоял на карачках, опираясь на локти.

Я быстро поднялся. Голова гудела, во рту появился кислый привкус, звуки доходили до меня с опозданием, как в кинолебедке. Но в остальном – все было нормально. Я попрыгал, помотал головой.

– Продолжать можешь? – спросил Трояк.

– Могу, – кивнул я.

– Уверен?

Я посмотрел на ухмылявшегося Дракона, довольного своей хитростью. Ухмыляться-то он ухмылялся, но дышал уже через раз, и стоять прямо не мог, упирался руками в колени.

– Уверен! – ответил я.

– Рано полез! Рано! – зашипел над ухом Трояк. – Все правильно делал, но рано выскочил. Продолжай мотать его! Он уже почти дошел. Ты молодец, студент! Держись, ты сделаешь его! Ей-богу, сделаешь!

Трояк бодро отскочил от меня и махнул рукой: Бокс!

Все началось по новой. Дракон пытался атаковать, я перемещался. Трояк был прав, боцман устал и окончательно наплевал на оборону. Да и как было не наплевать, если за весь бой я достал его только один раз, в самом начале, правой, еле-еле, будто пощекотал, а потом даже не пытался. Он думал, после того, как я побывал в нокдауне, у меня не осталось ни сил, ни куража. Думал задавить меня, пока я не очухался, поэтому пер вперед в открытую, без оглядки, и вправду как на сельских танцах, только выдранной штакетины в руках не хватало. Сил у меня действительно осталось немного. «Снег в тропиках смогли, сможем и это». В голове уже родился новый план. Одним ударом такого кабана не завалить, нужна серия. Правой пристрелочный хук в челюсть, левой убойный с другой стороны, правой в живот, левой апперкот. Выждать момент. Не затягивать. Убегать от него, убегать со всех ног, изобразить испуг и панику. Неожиданно остановиться. Вот сейчас! Снег! – мысленно прокричал я свое новое магическое заклинание. Этот клич придал ускорение и тяжесть правому кулаку – боцман несся на меня на всех парах, удар был для него настолько неожиданным, что он даже не успел сгруппироваться, раздалось «хрясь!», голова его сильно мотнулась в сторону, брызги пота и слюны веером окатили зрителей. Он резко затормозил, встал на обе ноги, начал поднимать руки, чтобы закрыться, но не успел. «Хрясь!» слева. Удар получился на славу, на порядок сильнее первого, но Дракон его уже ждал, выдержал, почти не дрогнул, только вот руки свои развел и оставил вверху, открыв для меня живот. «Бум!» – с глухим звуком правый кулак воткнулся под ребра, в область солнечного сплетения. Пресс у Дракона был железный, кувалдой не пробьешь, но дыхание сбить получилось. «Кха!» – вырвалось из боцманской глотки, он слегка согнулся, руки его пошли вниз, с большим опозданием и совершенно напрасно, освобождая моей левой путь снизу вверх к его щетинистому подбородку. Сил у меня осталось ровно на один удар, и я вложил их все, уже ничего не соображая, видя перед собой только этот подбородок, до размеров которого сузился весь окружающий мир. «Снег!» – выдохнул я. «Клац!» – клацнули боцманские зубы. Подбородок начал уплывать и исчез из поля зрения. Я почувствовал, что лечу вслед за ним, выставил вперед ногу и едва удержался, чтоб не свалиться. До сознания донеслись крики и свист. Кто-то схватил меня за плечи и начал бешено трясти. Зрение вернулось, и я увидел перед собой гогочущего, брызжущего слюной Трояка.

– Ты сделал его! – восторженно орал Трояк. – Нокаут! В чистом виде!

Я с трудом вырвался из его объятий и посмотрел на «ринг». Поверженный Дракон сидел на палубе и ощупывал рукой свою челюсть. Я подошел к нему, он посмотрел на меня снизу вверх и усмехнулся:

– Убил!Я протянул ему руку, чтобы помочь подняться, он обхватил мою перчатку и, кряхтя и охая, встал на ноги.

– Все, Дракон, бюллетень открывай! – выкрикнул реф Валера. Зрители хохотали.

– Очень смешно! – огрызнулся боцман.

Трояк снова подскочил, встал между нами, как заправский рефери, взял обоих за руки и взметнул мою руку вверх.

– Победу нокаутом одержал Константин Левшин, Советский Союз!

Он на губах принялся исполнять туш.

– Хорош бакланить! – боцман протолкался через плотное кольцо зрителей и побрел к палубному душу, однако, не дойдя, вернулся, снял перчатку и молча пожал мне руку.

13

Последние события круто изменили жизнь на Пляже. О прежнем уединении и бытовом холостяцком раздолбайстве можно было забыть. У нас появились новые соседи. Манкевич раз десять поинтересовался, не причинит ли он нам беспокойства, если встанет лагерем на Пляже рядом с нами. Первоначально он хотел устроиться наверху, там, где оставил машину, но на обрыве было слишком ветрено, а углубляться в лес он опасался. Когда ему все десять раз был дан ответ, что никакого беспокойства нет, наоборот, нам будет даже приятно, в сотне метрах от нас, аккурат на месте бывшего «кинозала», появились две яркие палатки. Одна – для Манкевича, вторая – для Анны. Хорхе и Хесус развернули палатку на обрыве, рядом с «ленд ровером».

Поляки много разъезжали по округе, разговаривали с рыбаками, а в свободное время прогуливались по пляжу. Манкевич был на голову ниже Анны, чтобы скрыть разницу в росте, когда они шли рядом, он много двигался. Размахивал руками, останавливался, забегал вперед, кидал в воду мелкие камушки. Время от времени ветер доносил смех Анны, видно, Манкевич рассказывал что-то смешное. Я представлял себя на его месте. Как мы вдвоем с Анной идем по Пляжу, как я рассказываю ей о нашем плавании, о шторме, об Эль-Ниньо и тоже кидаю в волны камешки.

Замечтавшись, я чуть не прозевал момент, когда Манкевич вместе с одним из братьев, Хорхе или Хесусом, отправился наверх к джипу, а Анна с Хесусом или Хорхе осталась у палаток. Я схватил в руки первый попавшийся прибор, анемометр, подошел ближе к польским палаткам и сделал вид, будто измеряю ветер, хотя делать это у кромки воды под обрывом не было никакого смысла. Краем глаза я следил за Анной, она о чем-то разговаривала с индейцем. Я гонял анемометр, время от времени записывая бесполезные циферки, и лихорадочно сочинял первую фразу для начала разговора. «Как устроились, может что-нибудь нужно?» – не подходила. Это уже спрашивали миллион раз, и я, и Дед, и Ваня. «Ветер усилился. Возможно, будет дождь! У вас непромокаемые палатки?» – вот это то, что нужно. Тут и осведомленность, и авторитет, и забота.

Я несколько раз повторил фразу про себя, нащупывая нужную интонацию, как вдруг услышал за спиной голос Анны.

– Костя! Костя!

Я не поверил своему счастью, Анна сама шла ко мне.

– Извините, что я вас отвлекаю, – девушка подошла так близко, что я почувствовал запах духов. За три месяца мой нос успел отвыкнуть от таких запахов – даже голова слегка закружилась. – Вы разбираетесь в фотоаппаратах?

– В фотоаппаратах? – я с трудом сосредоточился. В фототехнике я не разбирался совершенно, в классе седьмом мне подарили простенькую «Смену», и я ее быстро забросил, не хотелось возиться со всеми этими реактивами, проявителями, закрепителями. Но сознаться в этом сейчас – значило испортить все дело, фраза о дожде будет уже неуместной, а другой у меня не было. – А что случилось? – спросил я осторожно.

– Что-то не в порядке, – вздохнула Анна. – Пленка не перематывается.

– Кхм, позвольте? – я постарался принять вид знатока. Анна доверчиво протянула мне большой заграничный фотоаппарат, я таких раньше в глаза не видел. На красивом черном корпусе было полно разных кнопочек и колесиков.

– Кадры еще есть, вот видите? – Анна показала мне окошко счетчика кадров, – по почему-то он не перематывает. Так уже было, Яцек нажимал какую-то кнопку. Наверное, лучше подождать его.

«Наверное, да», – чуть не сорвалось у меня с языка. – Нет, нет, сейчас поправим! – вместо этого произнес я. – Сейчас поправим, – я вертел в руках тяжеленный аппарат, соображая, где могла находиться заветная кнопка. Может, эта? – большой палец лег на хромированную головку. – «Снег!» – мысленно произнес я спасительное заклинание. – «Пожалуйста, снег!» – палец нажал головку, внутри корпуса раздалось приятное жужжание, и задняя крышка аппарата плавно открылась. Внутри матово серела заряженная пленка.

– Ой! – раздался испуганный возглас Анны.

– Ой! – повторил я механически. – Ничего, ничего! Сейчас поправим! – я принялся закрывать крышку. – Вот! – крышка закрылась. Я спешно протянул фотоаппарат Анне.

Анна смотрела на меня с изумлением и ужасом, будто я на ее глазах совершил что-то чудовищное – пнул щенка или ударил старушку.

– Она... испортилась... пленка от света.

Я промычал что-то невероятно глупое, вроде «пустяки, не волнуйтесь».

– Там были очень важные снимки. Яцек снимал в джунглях, и теперь... – голос ее дрогнул.

– Может, не испортилась, давайте я...

– Нет! – испуганно выкрикнула Анна. Она прижала фотоаппарат к груди. – Спасибо! Больше ничего не надо! Извините! – она развернулась и зашагала к палатке.

– Анна! – кинулся было я вдогонку. Она, не оборачиваясь, махнула рукой, показывая, чтобы я оставил ее в покое.

Пошел дождь, обильный тропический, такой, как я обещал Деду. Крупные капли забарабанили по воде, теплые струйки потекли по лицу и за шиворот. Со стороны Лагеря загремели кастрюли и котелки, Ваня и Дед вытаскивали их из палатки, расставляя в ряд под открытым небом. Они весело перекрикивались, радуясь дождю. А я не радовался. Не обрадовался бы, даже если бы пошел снег. Снег! «Снег!» Пустой звук. И жизнь – пустой звук. Она дает надежду только лишь затем, чтобы в следующую минуту ударить больнее. Во всяком случае, моя жизнь."Товарищи! Товарищи!» – услышал я голос Манкевича. Он кричал сверху, с обрыва, что-то не очень разборчивое. «Уже узнал про пленку», – с тоской подумал я. – «Зачем же орать на весь Пляж? ». Однако голос путешественника был совсем не сердитым. «Товарищи! За вами приехали!!!» – разобрал я наконец.

14

Мне он сразу не понравился. Надменный и хамоватый, как официант из «Метрополя». Это даже издалека было заметно, по его фигуре. Он шел к нам долго, брезгливо ступая по грязи, которая была повсюду после короткого, но сильного дождя. Пока он шел, Дед исчез в палатке и появился оттуда в форменном кителе, черном, с желтыми нашивками. Застегнулся на все пуговицы и застыл в ожидании.

– Один идет? А где же остальные? Важный какой! – суетился Ваня. Он заправил майку в брюки, пятерней пригладил вихры и встал рядом с Дедом.

Когда таинственный незнакомец, наконец, дошел до Лагеря, он сразу же, толком не поздоровавшись, принялся отряхивать комки грязи со своих щегольских светлых брюк.

При этом не выпускал из рук кожаного портфеля. Портфель на Пляже смотрелся особенно дико. Даже Камачо приезжал к нам без портфеля. А этот все приговаривал: «Ну, грязища! Ни дорог, ни черта! Как так можно? ». Это звучало, как претензия в наш адрес.

В последний раз чертыхнувшись, он выпрямился, поправил модные очки и отрекомендовался: «Борисоглебский Игорь Леонидович, третий секретарь Посольства СНГ в Перу". Руки никому из нас не подал.

– Посольства чего? – переспросил Ваня.

– СНГ – Содружество Независимых Государств, – выговорил он отчетливо.

– И что это за государства такие?

Борисоглебский не удостоил Ваню ответом, тряхнул портфелем и объявил:

– Значит, так! Вопросы задавать будем потом, а сейчас быстренько собираем личные вещи и грузимся в машину. Нам еще выбираться отсюда черт знает сколько.

– А траулер как же? – спросил я, косясь на Деда. Тот молчал, недобро разглядывая третьего секретаря.

– Какой еще траулер? – не понял Борисоглебский.

– Как какой!? Этот! – я показал на «Эклиптику». – Здесь что, много траулеров?

– Траулер с собой не берем. Только личные вещи, – Борисоглебский еще раз нетерпеливо тряхнул портфелем, видно, для него это был символ власти, вроде скипетра. – Давайте уже поскорее! Цигель-цигель, ай-лю-лю!

Никто из нас не тронулся с места.

– В чем дело, товарищи? – Борисоглебский удивился.

– А ты, вообще, кто такой? – медленно произнес Дед.

Борисоглебский выпрямился и сверкнул очками.

– Во-первых, попрошу мне не тыкать! – взвизгнул он. – Во-вторых, я, кажется, уже представился, но могу и повторить, специально для вас: Борисоглебский Игорь Леонидович, третий секретарь посольства.

– На документы можно взглянуть? – спросил Дед.

Борисоглебский фыркнул, полез в карман, достал синюю книжечку, раскрыл ее и, не выпуская из рук, протянул Деду. Ваня, любопытствуя, заглянул тоже.

– Действительно, секретарь, третий... А сколько там вообще секретарей?

Борисоглебский снова фыркнул и спрятал книжечку в карман.

– А теперь послушайте! У меня распоряжение посла – эвакуировать с места крушения траулера... – он запнулся, вспоминая название судна, – трех человек, – достал мятую бумажку из кармана, – Драпеко, Шутов, Левшин, члены экипажа СРТМ «Эклиптика». Документы у вас не спрашиваю, и так вижу, что это вы. С пароходством все согласовано, не переживайте, лично к вам претензий никаких. Так что давайте, друзья мои, нервы друг другу трепать не будем, организованно перемещаемся наверх, грузимся в машину и уезжаем.

– Ремонтники когда прибудут? – спросил Дед.

– Понятия не имею! – сказал Борисоглебский. – У меня приказ забрать людей.

– Судно оставлять нельзя! – произнес Дед.

– Послушайте! – взвился Борисоглебский. – Послушайте! Вы хоть знаете, что вообще происходит?! Черт-те что происходит! По-вашему, это просто? Вывеску сменили, флаг другой повесили и все? Миллион бумаг подготовить нужно! Люди в посольстве по четырнадцать часов в сутки работают. А тут еще вы со своим траулером! Мало того, что крушение, так еще и уголовное дело! Оно мне надо вообще?

– Какое уголовное дело? – заинтересовался Ваня.

– Нахимичило там что-то ваше начальство, сдали судно в аренду каким-то мошенникам. Те в бега ударились, ищут теперь по всему миру. Ну и начальничков ваших за жабры взяли – превышение служебных полномочий, подделка документов. Сейчас долго разбираться будут. А главное, траулер этот теперь, получается, ничей. Некому платить за его ремонт. Вообще никаких концов нету. И я в это все должен вникать, будто у меня больше никаких забот нету! В общем, поехали! Поехали, товарищи! Вопросы по дороге задавать будете.

– Я никуда не поеду! – сказал Дед.

– И я не поеду! – сказал я.

– И я! – сказал Ваня.

У Борисоглебского опустились руки.

– Вы что, издеваетесь? Шутки шутить решили. Смешно! Только давайте в машине – и шутить будем, и смеяться. Ну народ! – вздохнул он. – «Судно оставлять нельзя!».

– Повторяю, – холодно произнес Дед. – Я не поеду. Я передам судно начальнику ремонтной бригады или другому уполномоченному представителю пароходства. По акту, согласно инструкции.

– Да нету никаких ремонтных бригад! – Борисоглебский окончательно вышел из себя. – И не будет! И представители пароходства показания дают у прокурора! Накрыли ваши лавочку! Не понял еще!?

– Слушай, ты, фраер дешевый, – произнес Дед с угрозой. – А ну, вали отсюда, пока цел!

– Что?! – снова взвился было Борисоглебский, но под тяжелым взглядом старшего механика моментально сник. – Так! – засуетился он, – так, понятно. Отказываетесь ехать, понятно. И не надо! Что я, в самом деле, бисер тут мечу. Только, будьте добры, напишите заявления, каждый. «Я, такой-то такой-то, отказался эвакуироваться с места крушения по такой-то причине, или просто по собственному желанию. С возможными последствиями ознакомлен, претензий обязуюсь не предъявлять. Число, подпись". Мне заявления отдадите и сидите здесь, сколько хотите. Ждите тут свою ремонтную бригаду, уполномоченных представителей, второго пришествия – кого хотите, ждите».

Получив наши заявления, Борисоглебский сунул их в портфель и, не попрощавшись, а лишь бормоча что-то себе под нос, зашагал прочь. На выходе из Лагеря он ступил ногой прямо в котелок с дождевой водой, опрокинул его, громко выругался.

– Смотрите не зашибитесь, господин третий секретарь! – крикнул ему вслед Ваня.

Борисоглебский пустился по песку почти бегом.

Ваня принялся изображать скачущую походку третьего секретаря. Зрелище получилось уморительное. После того, как мы вдоволь повеселились, Ваня спросил:

– А что делать-то будем?Вопрос был адресован Деду. Он выглядел совершенно спокойным.

– Что делать? Снимать траулер с камней, вот что делать!

– То есть как!? Втроем!? – поперхнулся Ваня.

– Втроем, – ответил Дед.

– Как это?

Дед лукаво усмехнулся.

– Чайку сооруди.

За чаем старший механик изложил нам свой план.

Похоже, эту затею он вынашивал долго, настолько все было тщательно продумано. Неспроста он требовал, чтобы я измерял высоту приливной волны – именно на использовании прилива и строился весь его план. Прежде всего, сказал Дед, нужно максимально облегчить судно, а оставшийся груз перераспределить так, чтобы наиболее загруженным был левый борт. Дальше – расчистить от крупных камней участок мелководья под килем. Затем из пустых металлических бочек и всех имеющихся емкостей соорудить подобие понтона, подвести его под правый борт «Эклиптики», между траулером и скалой.

– Понтон, конечно, одно название, – объяснял Дед, – но хоть чуть-чуть подъемной силы он добавит, главный расчет на сам прилив. С первым приливом достаточно, если «Эклиптика» просто качнется, сдвинется с места. Тогда мы можем вбить распорки между бортом и скалой и ждать следующего прилива. Так понемножку, прилив за приливом, сможем выпрямить траулер, и в следующее новолуние, когда уровень воды будет максимальным, даст бог, тронемся. Главное, чтобы приливная волна протянула нас мимо камней. Те камушки, что у берега, по возможности уберем…

– «Камушки»?! – воскликнул Ваня. – Да из таких камушков пирамиду Хеопса построили! Они же по десять тонн весом!

Дед сдержался, вместо своей коронной фразы «недовольные могут проваливать в Лиму», только слегка нахмурился и сказал:

– Пирамиды Хеопса строить не будем, это нам ни к чему. Камни убрать можно, особо тяжелые просто чуть сдвинем в сторону. Работы много, это я не спорю, и работа нелегкая. Но пугаться не нужно, ребятки. Раньше начнем, раньше закончим. На борту я уже много чего сделал, что-то раскрепил, что-то уже перетащил. Если все пойдет, как надо, за две недели управимся. А как снимемся – не торопясь, тихим ходом пойдем в Кальяо. Аккурат к 20 января и поспеем. По графику. Должны были прийти 20-го, так и придем.

Лично мне план Деда понравился. Ваня в конце концов тоже согласился, что придумано толково.

– Вот и отлично! – довольно произнес старший механик. – Сейчас всем отдыхать, а завтра прямо с утра и приступим.

Сам Дед отдыхать не пошел, как обычно, полез на «Эклиптику», а мы с Ваней остались на берегу. Удивительный человек этот старший механик! Ничем его не удивишь, что бы ни случилось – у него уже готов план, будто он все знает наперед. Даже про уголовное дело он как будто знал. Я поделился своими мыслями с Ваней.

– Конечно, знал! – беззаботно произнес Ваня. – Все знали.Я опешил.

– Как это?

– Все знали, что этим может кончиться. Сколь веревочке ни виться...

– Какой веревочке, объясни толком!

– Эх ты, доцент! – Ваня похлопал меня по плечу. – Все с приборами своими, а жизни не замечаешь. Ну это же известный трюк, я думал, уж вы-то, яйцеголовые, в курсе. Шеф твой точно в курсе был, только тебя, видно, решил не расстраивать, ну да я тебе глаза открою. Еще чай будешь? – Ваня выплеснул из котелка остатки заварки и принялся рассказывать. – Сажают на обычный траулер научную группу, двух-трех хануриков, и получается уже не траулер, а научно-исследовательское судно, белый пароход, считай. И занимается он не промыслом, а исследованиями. Наша задача, по официальному рейсовому заданию, – привезти домой килограмм двадцать этого лангуста, каждый хвост обмерить, взвесить и поцеловать во все места. А то, что на самом деле мы поймали не двадцать килограмм, а пятьдесят тонн, и куда этот лангуст делся – это в бумагах нигде не фигурирует. Нету этих пятидесяти тонн. Тихо сдали их в Панаме, денежки на руки получили – и все! Но тут, видишь, все пошло не по плану. Оказались мы на камнях, всплыл наш лангуст. Хоть и не полный трюм, но далеко не двадцать килограмм. На берегу, видать, решили устроить показательный шухер. Кого-то, видишь, там прижали, кто-то вовремя смылся. Долго теперь разбираться будут. Но нам-то с тобой что с того?

– Так значит... – меня поразила страшная догадка. – Так значит, вся наша научная программа нужна была просто для отвода глаз, – мне вдруг стало понятно, почему Прибылов оставил в каюте все наши отчеты и результаты. Они были никому не нужны! И станции мы делали где попало и когда попало, без всякой системы, главное – недалеко от буйков, чтобы не жечь понапрасну топливо. И данные измерений никак не обрабатывали и не систематизировали.

– Про ваши дела ничего не знаю, – сказал Ваня. – Скорее всего, конечно, так и есть. Кому вообще сейчас нужна твоя наука, все деньги делают. Другие времена, брат.

– И ты говоришь, что про это все в экипаже знали?

– Ну не все, конечно! Только начальство, – важно добавил Ваня, имея в виду и себя тоже.

– А Дед знал?

– Конечно, знал! – сказал Ваня.

Я, не раздумывая, отправился на «Эклиптику». «Не может быть!» – вертелось у меня в голове. – «Не может быть! Врет Шутов. Дед сейчас скажет, что Шутов врет».

Дед рассердился, что его отвлекают от возни с механизмами.

– Потом поговорим, – буркнул он недовольно.

– Нет, сейчас! – выкрикнул я. – Шутов говорит, что вся научная программа была залепухой.

Старший механик замер на мгновение, потом спокойно докрутил гайку, отложил ключ в сторону и присел на край переборки.

– А я почем знаю? – медленно произнес он, вытирая руки ветошью. – Я научной программой не занимался.

– Вы знали, что весь улов пойдет налево? Знали, зачем на самом деле была нужна на борту научная группа?

Дед, не глядя на меня, сосредоточенно оттирал пальцы от мазута. Я все понял без всяких слов.

– Как же так!? Вы же сами говорили! Про отца рассказывали! Русские моряки! А на самом деле – воры! Воры! Гады! – в глазах потемнело, я стал задыхаться.

– Ты это... успокойся... – начал было Дед, он привстал и протянул мне руку. Но я отпрянул от него, вскочил на фальшборт и прыгнул в воду. Мог бы разбиться, приземлился в полуметре от большого камня, но только губу прикусил от удара. Резкая боль еще больше распалила меня. «Гады! – стучало в голове. – Ненавижу! Все зря! Все коту под хвост!» Я побрел по колено в воде вдоль берега прочь от Лагеря, спотыкаясь о камни, падая, снова вставая. Выбрался на сушу и побежал в сторону рыбацких лодок. «Эй, Костя, ты куда?» – услышал за спиной голос Ивана и припустил быстрее. На одном дыхании взбежал на обрыв. Манкевич и Анна стояли около «ленд ровера».

– Эй, Костя! – приветливо помахала рукой Анна, она шагнула мне навстречу, но тут же остановилась. – Что с тобой? У тебя кровь.

Я провел рукой по лицу. Кровь текла из разбитой губы. Ерунда.

– Ерунда! – выкрикнул я Анне. – Все ерунда!

И побежал в сторону леса, туда, где между кустов и деревьев угадывалась тропинка, ведущая в Деревню. Там же был навес, под которым сидели охранники, оставленные Камачо. Обычно их было двое, но на этот раз только один, паренек лет пятнадцати, в военной куртке и с немецким автоматом на плече. С ним была собака, огромная свирепая овчарка. Собака зарычала и бросилась мне навстречу. Я словно споткнулся об этот рык, ноги запутались, и я упал на колени. Поднял глаза и увидел в метре от своего лица желтые клыки, покрытые пеной, вздыбленную серую шерсть. Я мгновенно вскочил. Мохнатая псина рвалась с поводка, который с трудом удерживал тщедушный охранник с оттопыренными ушами и расширенными от страха глазами. Он испугался сильнее меня, мотал головой и повторял чуть слышно «но! но! но!». Не переставая твердить испуганно «но! но!», паренек свободной рукой схватился за автомат, но направить его на меня у него никак не получалось, собака рвалась с поводка, и ему едва удавалось устоять на ногах.

– Не бойся, я свой! Я друг! – быстро заговорил я по-русски, из головы напрочь вылетели все испанские слова. – Проведи меня в Деревню, пожалуйста! Мне надо спросить одну вещь, только одну, у ваших рыбаков. Про Эль-Ниньо! Эль-Ниньо! Понимаешь? Приходит с моря. Я ученый. Я полгода уже только этим и занимаюсь. Мне очень надо. Очень! Друг! У меня сестренка, она мне письмо написала. Я должен спросить ваших рыбаков про это хреново Эль-Ниньо, будь оно неладно!

Паренек все твердил свое «но!» и путался в автоматном ремне. В конце концов, он сделал и вовсе глупость – чтобы удобнее взять автомат двумя руками, он, наверное, сам не соображая, что делает, отпустил поводок. Псина только этого и ждала – коротко рыкнув, она бросилась на меня. Я отпрыгнул в сторону, в самую гущу кустов, и понесся через заросли. Ветки и листья хлестали меня по лицу, цеплялись за штаны и рубашку, а я все несся и несся, подгоняемый глухим собачьим лаем. Остановился лишь, когда совершенно выдохся, в груди жгло и сильно кололо в боку, больше я не мог сделать ни шагу. Посмотрел назад – собаки нет, только кусты и деревья. Огляделся по сторонам – те же кусты и деревья. В лесу стояла неприятная тишина, прерываемая покрикиваниями, потрескиванием, возней невидимых и неведомых мне зверей и птиц. В изнеможении я рухнул на землю, прижался щекой к влажной, пряно пахнувшей траве, и закрыл глаза. Земля покачивалась, несильно, как траулер в спокойную погоду. Мне представилось, что я снова на «Эклиптике», а «Эклиптика» в море, я лежу в своей койке, нужно вставать и идти в рыбцех, там ждут меня Фиш, Дракон и рефы. Сейчас открою глаза и увижу дверцу шкафа в моей каюте. Я открыл глаза и увидел в пяти сантиметрах от лица огромного черного таракана размером с мышь, он наполовину налез на жука поменьше и, методично работая челюстями, откусывал ему голову. Жук вяло сопротивлялся, перебирал мохнатыми ногами. Я вскочил и снова побежал. Живым из этого леса мне не выбраться – так лучше умереть на бегу, от разрыва сердца, чем видеть, как тебя медленно обгладывают десятисантиметровые тараканы. Когда до разрыва сердца оставалось совсем чуть-чуть, в просвете между деревьями я заметил людей. Кричать не было сил – едва передвигая ногами, я полез прямиком через плотные заросли и вывалился на открытое место. Посреди небольшой поляны стоял грузовик, его кузов и крыша кабины были сверху прикрыты ветками, пять или шесть голых по пояс индейцев выгружали из грузовика мешки. Первый заметивший меня индеец издал гортанный крик, остальные мигом побросали мешки на землю и расхватали пирамидой стоявшие у грузовика винтовки. Защелкали затворы, полдесятка стволов нацелились мне в голову. Я слишком устал, чтобы снова убегать или бросаться на землю, и лишь немного отвернулся и зажмурился, ожидая выстрелов. Стало очень тихо; в этой тишине я услышал, как со скрипом открылась дверь кабины грузовика. Чуть приоткрыв один глаз, я увидел человека в военной рубашке, который вышел из кабины и не спеша начал разминать затекшие ноги, попыхивая толстой сигарой. Выстрелов не последовало, и я открыл второй глаз, чтобы разглядеть человека из кабины получше. Он был высокий, стройный, на вид лет сорок, с красивым смуглым, но не индейским лицом. Точнее, он был похож на индейца, но не перуанского, а гэдээровского, на постаревшего Гойко Митича, героя всех советских школьников. Сработал детский рефлекс – раз появляется Гойко Митич, значит, можно не бояться, все будет хорошо.

– Здравствуйте, – осмелев, сказал я. – Я Костя. Я ученый, изучаю Эль-Ниньо.

– Здравствуй, Костя, – сказал «Гойко Митич» на чистейшем русском языке. Это, конечно, было удивительно, хотя киношный Гойко Митич с экрана тоже говорил на русском, но гораздо удивительнее было то, что этот, с сигарой, говорил голосом моего научного руководителя Валерия Николаевича, в точности повторяя все его интонации. – Достал ты уже всех тут своим Эль-Ниньо. Самому-то не надоело?

Я опешил.

– И не надо врать, никакой ты не ученый, – продолжил он. – Ты мальчишка, пацан, с дурацкими фантазиями. Пора уже повзрослеть, Константин. Двадцать лет – это не двенадцать. Твои ровесники делом занимаются, все, кто поумнее, уже по кооперативам. Кто видеопрокат открыл, кто киоск, а кто и банк. А ты? Эль-Ниньо! Развел самодеятельность, понимаешь. Где это видано, чтобы температуру поверхностного слоя океана измеряли в трех метрах от берега, в зоне прибоя! Это же пародия какая-то, а не измерения!

Тут я заметил, что на лицах индейцев, которые внимательно слушали наш разговор, заиграли усмешки, это меня разозлило.

– А сами вы что меряли весь рейс!? Что попало, лишь бы видимость создавать. И результаты в каюте бросили, лень было даже забрать! Тоже мне ученый!

Конечно, глупо было предъявлять такие обвинения человеку, которого я случайно встретил в джунглях, однако же «Гойко Митич» с сигарой спокойно принял претензии на свой счет.

– Да, бросил, – он невозмутимо пыхнул сигарой. – Потому что эти отчеты не стоят даже бумаги, на которой написаны. Они никому не нужны. Никому. Эль-Ниньо! Я объясню тебе, что такое Эль-Ниньо. Динамика океана, апвеллинг – все это чушь собачья. Эль-Ниньо – это сила! – он выставил вперед сжатый кулак, под военной рубашкой заиграли мускулы. – Сила, с которой невозможно бороться. Она сметет все старое, перевернет все с ног на голову, очистит место для новой жизни. Бороться с этим глупо и бесполезно. Нужно стать частью этого.

– Открыть видеопрокат, что ли? – сказал я как можно язвительнее. Я посмотрел на индейцев в поисках поддержки – никто из них не понял моей иронии.

– Зря ты так, – усмехнулся незнакомец. – Такие, как ты, всегда будут в проигрыше. Сестренка, говоришь, у тебя... Рассказать тебе, какое у нее будущее?

– Сестру не трожь! – предупредил я. – Не твое собачье дело! – внутри у меня закипала ярость.

– Отца нет, денег в семье нет, старший брат – больной на голову неудачник...

Я бросился на него. По крайней мере, сигару выбить у него изо рта мне удалось, потом я почувствовал резкую боль в затылке и потерял сознание.

15

Когда я был в четвертом классе, мы переехали в новый район. Собственно, никакого района не было. Стоял единственный готовый дом посреди огромной стройки. Прямо за нашим домом вырыли котлован под будущую школу, там я и пропадал целыми днями.

Я был бродягой, моряком китобойной шхуны, держателем фактории на тропических островах. Носил стетсоновскую шляпу, ковбойскую рубашку и набедренную повязку. Курил сигары, пил ром и всегда держал при себе заряженный винчестер. На всякий случай.

Представлять себе тропические острова в Илимске было непросто, хотя сосны в лучах заката и напоминали потрепанные тайфунами пальмы.