Текст книги "Здравствуй, Таити!"

Автор книги: Войцех Дворчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Полным успехом закончилось также предприятие гавайских мореходов в 1976 году. На простой лодке «Окулеа» команда из пятнадцати человек проделала путь с Гавайских островов на Таити за тридцать четыре дня. Единственным признаком современности у команды "Окулеа» был радиоприемник. Рейсом, тоже более двух тысяч миль, они хотели напомнить, что древние полинезийцы проходили этим путем тысячу лет назад, а теперешние жители Гавайских островов – их потомки.

Гоген на Таити

С Артуром Жилем я встречаюсь в Галерее Гуйо в Папеэте. Директор Музея Гогена непосредствен, держится просто, без важности, подобающей особам высокого ранга. Он представляет меня своему знакомому, художнику Фрэнку Фею, с которым у него была назначена здесь встреча.

– Очень приятно познакомиться, – обращаюсь я к художнику. – Мне показалось, что вы журналист по пpoфессии.

– Журналист? – смеется стройный брюнет.

– Один мой земляк писал, что…

– Мой друг Фей, – вступает в беседу месье Жиль, – перепробовал множество профессий – художника, скульптора, гончара, – но мне не приходилось слышать, чтобы он занимался журналистикой. Не так ли? – директор вопросительно смотрит на художника. – Мы как раз грузим его полотна в мою машину, чтобы отвезти на выставку в Музей Гогена в Папеари.

Франтоватый Фей, с платком, искусно повязанным вокруг шеи, показывает мне галерею: установленные на мольбертах полотна современных художников, живущих на архипелаге, развешанные на стенах ткани с ручным рисунком. Галерея Гуйо, так же как и другой известный здесь центр, Винклера, старается помочь местным художникам в продаже их картин. С середины шестидесятых годов Папеэте стал оживленным центром деятельности художников.

Я внимательно рассматриваю рисунок на ткани] узнаю одно из деревьев, вписанных в пейзаж.

– Это хлебное дерево? – указываю на округлые плоды и пальчатые листья, огромные, как рука великана.

– Да.

Художник вкратце передает мне полинезийскую легенду об Уру. В пей говорится, что один отец семейства, не в силах прокормить его, с помощью богов превратился в хлебное дерево. Из его рук выросли раскидистые ветви и прекрасные плоды. С тех пор «дерево жизни» можно найти на Таити повсюду.

С улицы доносятся звуки сигнала машины. Это с нетерпением зовет директор Жиль, он уже ждет меня.

– К сожалению, придется с вами попрощаться, – протягиваю руку художнику.

И вот начался для меня второй этап «открытия» Таити, на этот раз – западного берега острова.

В этой части Таити растительность более скупа, менее разнообразна. Прерывистые цепи гор глубоко рассечены большими долинами. Зато серебряные водопады, срывающиеся вниз и умножающие воды рек и соленых лагун, здесь такие же, как и повсюду. Тихие заливы играют на солнце тысячами оттенков. Черный прибрежный песок уступил место светлому. Золотистый пляж тянется на много километров. Вдали синий массив Муреа, над которым к полудню всегда собираются нагромождения белых клубящихся облаков. Кажется, что воздух наполнен мягким баюкающим покоем. Хотя этот берег Таити не так прекрасен, как восточный, он по-своему очарователен.

В здешнем пейзаже достижения техники часто преобладают над творениями природы. Минуем стоящую на берегу огромную многоступенчатую пирамиду отеля «Моэва бич», напоминающую древние полинезийские святилища (марае), о которых я расскажу позже. От аэропорта Фааа в обоих направлениях мчатся автобусы, полные туристов, намеренных рассмотреть остров поподробнее. Папеэте и Золотой Берег – это места, где земля покрыта полосой асфальтового шоссе с бешено мчащимися машинами, а небо дрожит от непрерывного гула самолетов. И хотя цивилизация нарушает целостность островного пейзажа и упорно уничтожает природу Таити, остров продолжает зачаровывать приезжих с отдаленных континентов.

– Пунаауиа (Ракушка-убежище для тебя), – сообщает месье Жиль. – Вилла Марлона Брандо, двенадцать комнат, кондиционер. Здесь живет жена актера с двумя детьми. Брандо время от времени заглядывает сюда и тотчас мчится дальше.

Минуту спустя продолжает:

– Вон там, у входа в долину, когда-то стояла хижина Поля Гогена. Художник жил в ней во время второго пребывания на Таити. Был беден как церковная мышь…

«Дома, как и люди, не знают своей судьбы», – подумалось мне.

Попа внимательнее рассмотреть фигуру великого Гогена. В его лице Французская Полинезия обрела своего бессмертного посла. На голубом небосводе архипелага очень редко вспыхивают такие крупные светила, как Поль Гоген.

– Гоген прославил Таити, – произносит директор музея. – Еще и сейчас многие люди видят Таити таким, каким изобразил его на своих полотнах Гоген.

Гоген любил Таити. В нем зрело непреодолимое стремление к примитивной жизни и экзотике, которое он и удовлетворил в 1883 году, оставив службу на парижской бирже и покончив с мелкобуржуазным существованием банковского чиновника. Он отправляется в Бретань и там пишет пейзажи и крестьян. Позднее он отмечал, что находил там дикость и примитив. «Когда мои сабо, – вспоминал Гоген, – стучали по граниту берега, я слышал глухой, матовый, мощный тон, которого ищу в живописи».

Сыну француза и перуанки, рожденному в Перу, становится недостаточно Франции. Он задыхается в Европе, его манят яркие тропики. Но он не хочет быть моряком, хотя в молодости ходил в плавания. Для него важен порт, а не море…

При первой же оказии он отправляется в Центральную Америку. Работает на строительстве Панамского канала. Убийственный климат едва не отнимает у него жизнь. Выбравшись из «ада», уже на острове Мартиника он заболевает желтой лихорадкой и дизентерией, которыми заразился еще в Панаме. В 1887 году, больной, он возвращается в Европу.

Несмотря на печальный опыт в Центральной Америке, Гоген сохраняет веру в свои тропики. Idee fixe Гогена – отыскать рай на земле – не покидает его до самой смерти. Как и все гении человечества, он обладает детской верой в истинность своего дела, считая, что европейское искусство можно возродить только вне Европы, в соприкосновении с первобытной природой, не испорченной цивилизацией. Он хочет найти в примитивном (в смысле культуры) окружении искренность, простоту, непосредственность – то, чем был человек в естественной среде, прежде чем цивилизация лишила его этих чувств и инстинктов.

Гоген выбирает себе нелегкий удел. Когда ему удается продать некоторые полотна на аукционной выставке в Париже, он, не колеблясь ни минуты, отправляется на острова, которые так захватили его воображение. В апреле 1891 года Гоген отплывает в свой Эдем. Мечта, столь долго направлявшая Гогена к его предназначению, исполнилась. Художник сходит на берег в Папеэте.

Гоген побывал на Таити еще в молодые годы, когда заходил туда на трехмачтовике «Чили» во время кругосветного плавания [23]23
  Данный факт биографии Гогена не подтверждается документами. Вот что пишет об этом Бенгт Даниельссон в книге «Гоген в Полинезии» (М., 1969, с. 259): «Основываясь на статьях, появившихся во французских газетах в 1891–1895 гг., Перрюшо … утверждает, что Гоген побывал на Таити еще в 1867 г., когда был вторым помощником капитана на «Чили», и тоска по острову повлияла на его решение в 1890 г. Это логически невероятно, так как ни слова об этом не сказано в собственных письмах и книгах Гогена, тем не менее я на всякий случай пересмотрел Таитянский морской регистр за 1867 г. В ней нет данных о заходе такого судна».


[Закрыть]. Это было в 1867 году. Уже тогда он был захвачен очарованием острова. Двадцать четыре года спустя, в канун своего сорокатрехлетия [24]24
  Здесь у автора – неточность в датах. Гогену исполнилось 43 года 7 июня 1891 г., когда судно «Вир», на котором он шел на Таити, приблизилось к одному из островов Французской Полинезии – Тубуан. Таити оказался в виду судна в ночь с 8 на 9 июня. На берег в Папеэте Гоген сошел 9 июня (см.: Даниельссон Б.Гоген в Полинезии, с. 46–47).


[Закрыть], художник приехал сюда вновь.

Вторую встречу с Папеэте Гоген переживает почти как шок. Он плохо чувствует себя в этом городе, где человека ценят в соответствии с содержимым кошелька. Его раздражают колониальные чиновники – зачастую совсем неинтересные люди. Жизнь в Папеэте представляется ему карикатурой на жизнь в городах Франции. К тому же через три дня после его прибытия на Таити умирает король Помаре V. Смерть последнего таитянского владыки произвела на Гогена огромное впечатление. «Теперь полностью воспреобладает цивилизация, военщина, торговля и бюрократия, – сокрушается художник, – и навсегда исчезнет полинезийская традиция». Гоген бежит в глушь, как совсем недавно бежал из Европы на Таити.

– Один больной художник с зелено-голубыми глазами и профилем инка оставил после себя больше, чем несколько тысяч серых чиновников, которые копошились здесь с давних пор… – говорю я.

Француз бросает на меня испытующий взгляд.

– Гоген никогда не любил чиновников, – произносит он наконец, склоняясь над рулем. – Своей глупостью и чрезмерным усердием они принесли много зла. Теперь положение изменилось. Таити семидесятых годов отличается от Таити времен Гогена, и чиновники перегибают! палку в другую сторону, относясь к местным жителям как к избалованным детям, которые имеют только права и никаких обязанностей.

Машина летит так же быстро, как и мои мысли. Мы минуем одну деревню за другой. У них экзотические названия: Паэа, Мараа, Папара. В окрестностях Паэа раскинулось царство музыкального гения, американца Эдди Ланда, который запечатлел на нотной бумаге неповторимые мелодии Таити. После Папары растительный покров становится богаче, пышнее.

– Матаиеа. Первое местопребывание Гогена в таитянской глуши, – сообщает месье Жиль.

В этой части острова прибрежная полоса шире, чем где-либо. В низине Атимаоно когда-то находились хлопковые плантации. Сейчас пустоши, пастбища, площадки для гольфа.

Переезжаем через реку Ваиира. Если двигаться по се руслу, можно достичь одноименного озера, расположенного на высоте 432 метра над уровнем моря.

Машина останавливается. Мы подъехали к изящному дому-трилистнику. Директор Жиль приглашает к себе.

– Заглянем на минутку – надо оставить картины, – говорит он.

Беседа продолжается за аперитивом. Я незаметно оглядываю небольшую гостиную. Стены завешаны полотнами с таитянскими мотивами.

– Я вижу, вас интересуют картины современных художников, – отгадывает мои мысли француз. – Вон те две я недавно купил для нашего музея.

Месье Артур Жиль, журналист и критик, несомненно разбирается в живописи. Должность директора занимает с момента основания Музея Гогена, то есть с конца 1964 года. Несмотря на то что месье Жиль явно устал, он терпеливо дает мне пояснения.

– Кого из современных художников вы считаете лучшими? – спрашиваю.

– Француза Ива Сан-Фрона, шведа Пьера Хенмана, англичанина Эндрю Брука, голландца Адриана Германа Гоува… Но последний уже несколько лет как скончался. Мы закупили их полотна и постоянно выставляем в музее.

С давних времен нескончаемым потоком художники устремляются на Таити. Они приезжают из самых разных частей света – одни ненадолго, другие навсегда. Первыми были художники, участвовавшие в великих кругосветных экспедициях. Из-под их кисти вышли бытовые сценки из жизни островитян, портреты мужчин и женщин, пейзажи. В ту пору они выполняли функции репортеров экспедиции.

После смерти Гогена на архипелаг прибывает огромное множество художников. Они создают мастерские, выставляют и продают свои картины, организуют художественные школы. Понимают, что искусство может быть товаром, как копра или ваниль. Из пятидесяти художников, пребывающих сейчас на островах, лишь треть составляют полинезийцы. Есть такие, что пишут только определенный район, например остров Муреа (Эд ван дер Хейд) или атоллы Туамоту (Массон), или только лица и фигуры местных жителей (Жан Шарль Булок). Дела у них идут неплохо, у некоторых даже превосходно, например у англичанина пейзажиста Массона, положившего на свой счет в банке свыше миллиона франков! Он даже обогнал покойного ныне голландца Гоува, до 1960 года самого «кассового» художника архипелага.

– Мы купили одну картину Гоува, но я не поклонник его живописи, – замечает месье Жиль, направляясь к выходу.

– Гоген не разбогател на своих полотнах, терпел нужду, – продолжает ом уже в машине. – После него остались улицы, площади, скверы, названные его именем. Есть этнографический музей, есть государственный лицей в Папеэте…

На пятьдесят первом километре – цель пашей поездки: сказочный ботанический сад на участке в три гектара, а в нем – Музей Гогена.

Сад Моту Овини обязан своим возникновением ботанику Хэррисону Смиту, который был очарован красотой Таити и остался здесь навсегда. Из разных концов мира он завез в свой парк разнообразные цветы, кустарники и деревья. В общей сложности триста видов!

После смерти американского ботаника Моту Овини испытал много перемен в своей судьбе, пока не попал в собственность князя Зингера и не превратился в оправу для Музея Гогена, так как фонд Зингера-Полиньяка в Париже постановил создать музей художника, которого островитяне называли Коке (полинезийская форма трудной для произношения фамилии Гоген). Лишь много лет спустя после смерти художника его талант был признан и оценен по достоинству. С его полотен делают репродукции, его вещи собирают по крохам, создают Музей Гогена. Легкий, деревянный, со стрельчатыми крышами и выходящими в сад залами, он великолепен! В нем все правдиво, здание прекрасно вписывается в окружающий парк.

Перед поездкой в Папеари мне сказали, что в музее нечего смотреть. Это не так. Его залы и экспозиция замечательны. Жаль только, что там нет ни одного оригинального полотна Гогена.

Музей в Папеари – прекрасный мемориал. Это широкая панорама жизни одного человека и его окружения. Глядя на уцелевшие памятные вещи, репродукции и фотографии, легче понять «голгофу» художника, который сумел так верно передать дух островов и особенности жителей, их населяющих.

Передо мной копия палитры и кисти, которыми Гоген пользовался, создавая своих полинезийских вахин. В жизни Гогена женщины играли большую роль. Особенно в Полинезии. Они давали ему вдохновение и позволяли глубже проникать в психику островитян.

У него их было несколько, наиболее известны – Тити, Техаамана, Пауура, Ваеохо. С первой из них он знакомится сразу по приезде в Папеэте. Европа, безумный мир белого человека, холодная датчанка Метте, которая никогда не понимала его, – все это он оставил позади.

В таитянской деревне Гоген надеется найти чистый и неиспорченный мир Южных морей. Он снимает хижину в Матаиеа, и привозит туда женщину из Папеэте. Художник полон энтузиазма, хотя едва знает таитянский язык.

В Матаиеа он живет некоторое время со своей первой «женой», но это продолжается недолго. Пустая, очарованная городской жизнью таитянская полукровка разочаровывает его, и Гоген отсылает ее обратно в Папеэте. Затем некоторое время живет в одиночестве, постепенно привыкая к своему окружению.

Однако одиночество не приносит художнику покоя. Вдохновение все реже посещает его. С Тити ему было плохо, но без нее еще хуже. Вскоре в поисках новой жены он собирается в путешествие по восточному побережью острова, где в Фааоне и находит ее. Это тринадцатилетняя Техаамана (в книге «Ноа Ноа» он называет ее Техурой). В своем дневнике он записывает: «Я поздоровался с ней. Улыбаясь, она села со мной рядом.

– Ты меня не боишься? – спросил я.

– Нет.

– Хочешь всегда жить в моей хижине?

– Да.

– Ты когда-нибудь болела?

– Нет.

И все».

Два года, проведенные вместе с Техааманой, были самыми чудесными в жизни Гогена. Девушка, родители которой были родом с острова Хуахине, становится идеальной спутницей художнику: молчит, когда надо молчать, говорит и весело подшучивает, когда видит, что муж охотно ее слушает. По утрам они вместе купаются в маленькой речушке, бегущей мимо их бамбуковой хижины. И любят друг друга. Боже, как они любят! Тринадцатилетняя вахина возвращает ему подорванные силы, дает вдохновение, себя и… сына Эмиля.

С Техааманой Гоген живет до самого отъезда с Таити, то есть до того дня, когда тратит последний сантим. За это время он создает шестьдесят полотен и не устает писать портреты своей вахины. Я вижу ее на множестве репродукций, в различных позах и ситуациях. Вот она отдыхает на пляже с подругой («Таитянки на пляже», картина, находящаяся сейчас в Париже), сидит с задумчивым лицом в кресле («Мечта», Канзас-Сити), стоит с малышом на руках («Иа орана, Мария» – «Приветствую тебя, Мария», Нью-Йорк) или, обнаженная, лежит в постели с глазами, широко открытыми от страха («Манао Тупапау» – «Дух умерших не дремлет», Балтимор).

Это последнее полотно художник ценил выше всех остальных, написанных в тот период. Оно напоминало ему один случай, когда он, вернувшись из Папеэте, увидел темную хижину, и его охватил страх, что Техаамана его бросила. Но он нашел дрожащую от страха жену в постели, было нечем разжечь огонь, и она очень испугалась ночных призраков тупаху. В эту ночь Гогену пришлось долго успокаивать свою вахину.

В Матаиеа Гоген находит новые объекты для живописи. Он создает картины в таких цветах и формах, которые удивляют мир. Художник делает свою палитру более светлой, не боится бросать на полотно «искрящиеся» и «ослепляющие» краски, он дает их в единой гамме – желтый и пурпурный, голубой и зеленый, – провозглашая радость островной жизни. Ему близка живопись декоративная, мощная «свободная от естественной лжи». Знаменитый польский художник и друг Гогена Владислав Славиньски говорит о нем: «Это величайший декоратор нашей эпохи».

Любопытно, что ни в выборе мотивов, ни в манере их трактовки Гоген совсем не стремится к «красивости». Он показывает островитян в их бесцветной повседневной жизни, избегая дешевой экзотики. На его картинах очаровательные девушки не танцуют, не играют, не улыбаются. Фигуры статичны – лежат или сидят в неподвижности, от них веет первобытной строгостью, лица задумчивы, мысли словно возвращаются к иным, прошедшим временам. Гоген изображает только постоянное, непреходящее, неизменное и вневременное.

К этому периоду относятся и другие его работы. Он обращается к сохранившимся еще элементам прошлого («Парахи те марае» – «Там, где находится марае», частная коллекция, США) или представляет огромных каменных идолов со страшными лицами («Мата туа» – «Когда-то», Нью-Йорк) или свою обнаженную Техааману на фоне горного массива («Тайна ареои», Нью-Йорк). Он пишет окружающих его людей – грустную женщину, сидящую в дверях хижины («Те фаа турума» – «Тишина», Вустер), вахин, болтающих в тени дерева («Парау парау» – «Беседа», Ленинград), трех таитян за столом перед миской с едой («Трапеза», Париж), двух женщин, остановившихся передохнуть в тени панданусов («И раро те овири» – «Под панданусами», Миннеаполис). Мастер увековечивает на полотне многих женщин: «Женщина с цветком» (Копенгаген), «Отахи» – «Одиночество» (Париж), «А ты ревнуешь?» (Москва), «Таитянские женщины на пляже» (Гонолулу). Его картины повсюду вызывают удивление.

Второе пребывание Гогена на Таити приходится на 1895–1901 годы. Приехав на Таити, живописец меняет местожительство, купив в Пунаауиа землю и построив «тропическую мастерскую». На этот раз спутницей его жизни становится Пауура, так как Техаамана в отсутствие Гогена вышла замуж.

Новая вахина хотя и красивее предшественницы, но не так умна, весьма ленива и бесхозяйственна. На столе художника лишь изредка появляется рыба из лагуны и свежие фрукты.

Я внимательно рассматриваю красивую женщину, которая вместе с такой же красавицей-подругой позировала великому художнику для картины «Те арии вахине» – «Королева», или «Женщина с плодами манго» (Москва). Мне очень нравится эта картина с ее настроением безмятежной чувственности. «Тишина» картины создает впечатление абсолютной бесконфликтности. Сам Гоген отмечал, что он еще никогда не писал в такой звучной и серьезной гамме…

Среди картин второго пребывания Гогена на Таити обращают на себя внимание полотна, изображающие белую лошадь, пьющую воду из ручья («Белая лошадь», Париж), стоящую у дороги вахину («Ты ждешь письма?», частная коллекция, США), молодую женщину, кормящую младенца («Материнство», Нью-Йорк), а также самое большое полотно Гогена (1,5 мХ4 м) с тремя вопросительными фразами в левом углу: «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?» (Бостон). Тематика картины касается вопросов людского бытия от рождения и до самой смерти и вечности рода человеческого. Картина – как бы духовное завещание художника. Окончание работы над нею почти совпадает со временем, которое больной Гоген ставил себе пределом своего земного бытия. Это монументальное произведение с множеством фигур родилось в самые тяжелые для художника дни, так как материальные трудности преследуют Гогена даже в Пунаауиа. Деньги тают, парижские посредники по продаже его картин молчат, как воды в рот набрали. Живописец делится с ними своими заботами, его жалобы, полные отчаяния, сохранились до наших дней: «Так или иначе, но общество не может упрекнуть меня в том, что я обманом выманил из его карманов слишком много денег».

Ко всему прочему художник тяжело заболел и вынужден был лечь в больницу. И словно всего этого мало – в Европе умирает его любимая дочь Алина, одна из пятерых европейских детей. Гоген, этот несгибаемый человек, совершает попытку к самоубийству. К счастью, слишком большая доза мышьяка вызывает рвоту, что и спасает ему жизнь.

На некоторое время Гоген откладывает кисть и палитру и поступает на работу в государственное учреждение в Папеэте. Он также сотрудничает в местном журнальчике «Осы», а затем основывает собственный иллюстрированный журнал «Улыбка», в котором остро критикует местную администрацию, духовенство и лиц, совершающих всякого рода злоупотребления. Эта журналистская деятельность приносит ему немного денег, позволяет свести концы с концами.

В августе 1901 года Гоген переезжает на Маркизские острова. Его вынуждают к этому шагу растущая дороговизна в Папеэте и жажда переменить окружение. Гоген, этот неисправимый энтузиаст, мечтает о новых темах и месте, где он мог бы работать, свободный от материальных забот. Художник так и не нашел иного средства от громоздившихся перед ним трудностей, кроме бегства в неизведанные края спокойствия.

Для поселения Гоген избирает самый крупный остров архипелага – Хива-Оа. Средства, полученные от продажи имущества и земли в Пунаауиа, позволили ему построить дом на сваях в живописной долине Атуана. Над входом своего нового жилища он помещает вызывающую вывеску «Веселый дом».

Его «Веселый дом» навещает множество маркизских девушек. Они приходят в одиночку или со своими тане [25]25
  Тане(таит.) – муж, не обязательно законный.


[Закрыть], чтобы пить и гулять с Коке, у которого всегда есть ром без ограничений. Их много, но ни одна из них не годится для вахины: слишком стары (Пауура не захотела сопровождать Гогена в «дикую страну» – на Маркизы). Тогда художник берет себе девушку из местного пансионата. Это четырнадцатилетняя Ваеохо, которой он покупает швейную машинку и тридцать метров ткани, чтобы ей было чем заняться. Позже от этого брака родилась дочь [26]26
  Дочь художника Иана Тикаамата до сих пор живет на острове Хива-Оа, так же как его сын Эмиль на Таити. Эмиля я видел на улице Поля Гогена; он сидел на кромке тротуара, толстый, лысый, и за плату позировал туристам (примеч. авт.).


[Закрыть], которую художник уже не увидел. После Эмиля П, сына Паууры, это третий его ребенок, рожденный в Полинезии.

В Атуане Гоген довольно много работает. Ваеохо приносит ему не только ребенка, по и необходимое каждому художнику вдохновение. Уже несколько месяцев спустя он высылает своему парижскому посреднику Воллару двадцать новых полотен. «Мои бретонские работы по сравнению с Таити – розовая вода, а таитянские картины в сравнении с маркизскими будут одеколоном».

Ничто не ускользает от его внимательного, чуть косящего взгляда. Гоген пишет обнаженных женщин, сидящих на фиолетовой земле на фоне зелени и цветов апельсинового дерева («Золото их тел», Париж); двух вахин с лицами, полными серьезности, из которых одна мягким жестом показывает что-то другой («Призыв», Кливленд); молодую девушку под деревом, с волнением смотрящую на кого-то, проходящего мимо – странного и таинственного («Видение», Чикаго).

В Атуане Гоген встречается с множеством людей, в том числе со служащими местной администрации, жандармами, миссионерами. Они присматриваются к нему с инстинктивным недоверием, которое вызывает в людях все, что им чуждо, не в силах переносить эксцентричность и оригинальность художника. Им не нравятся дружеские отношения Гогена с полинезийцами, к тому же этот «полоумный маэстро» имеет смелость противостоять действиям администрации! Как когда-то его бабка Флора Тристан, Гоген борется с несправедливостью, защищает островитян от чрезмерных штрафов и от людей, за бесценок скупающих их земли, наживая этим врагов. По мере того как его преследуют власти и удручает болезнь, он все больше сближается с местными жителями. Как Роберт Льюис Стивенсон связал свою жизнь с Самоа, так и Гоген связывает свою с Таити.

В конце концов, этот прекрасный и несчастный человек вступает в острый конфликт с епископом и администрацией. Его обвиняют в оскорблении жандарма и приговаривают к трем месяцам тюрьмы и штрафу. Это уже не трагедия, а злая насмешка судьбы, которая сломила его. Организм, подорванный длительной болезнью и невзгодами, не справляется с ударом. Сердце художника перестает биться. 8 мая 1903 года Гогена хоронят на местном кладбище.

В ателье покойного художника нашли всего десять полотен. На мольберте стояла картина на неожиданную тему «Бретонская деревня в снегу» (Париж). Она, как и остальные, пошла с молотка. Но на Маркизах никто не купил ни одной картины. Их перевезли в Папеэте и продали по нескольку франков за каждую. «Бретонская деревня в снегу» (названная «Водопад Ниагара») была продана за семь франков. Несколькими годами позже полотно оценили в десять тысяч франков!

В настоящее время на мировом рынке «гогены» достигли невероятной цены. Они украсили не одну европейскую и американскую галерею. Люди рвут из рук самые крошечные эскизы великого мастера. Да уже вскоре после смерти художника многие начали перетрясать подвалы и чердаки в надежде найти завалявшийся холст. Но в свое время ко многим дарам Гогена относились без всякого уважения: холсты выбрасывали в реку или на помойку, отдавали играть детям, использовали как подстилки.

Позднее картина «Ты ждешь письма?» была продана за сто восемьдесят миллионов франков. Рекордную цену – миллион четыреста тысяч долларов – дали в 1976 году на аукционе в Нью-Йорке за «Натюрморт с японским эстампом». Это самая высокая сумма, какая была когда-либо получена за произведение постимпрессиониста.

Деятельность Гогена-художника продолжалась недолго, около двадцати лет. Великий мастер подарил людям то, что принесло одним – богатство, другим – радость, третьим – вдохновение, возможность оторваться от круговорота будничных забот. Если бы Гоген мог узнать о своем посмертном признании и славе, он разразился бы в своей могиле гомерическим смехом.

При посещении Музея Гогена стоит держать в памяти его верную мысль: «Обязанность художника – работать так, чтобы в искусстве идти вперед».