Текст книги "Здравствуй, Таити!"

Автор книги: Войцех Дворчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Счастье по-полинезийски

Следующее утро принесло неприятность: испортилась погода. Все вокруг резко изменилось, холодные шквалы сморщили воды залива. Изморось перешла в шумный проливной дождь, а небо от края до края затянулось тучами. Дождь барабанит по брезенту палатки тысячами, миллионами палочек. Море дымится: в десяти шагах не видно лежащей на берегу пироги. Очень некстати эта погода. Голландец, владелец участка, на котором я расположился лагерем, предлагает перебраться под крышу его дома.

Жилище Эда ван Хейда, окруженное живой изгородью, находится прямо у дороги, которая ведет от посадочной площадки до «Средиземноморского клуба». Оно состоит из трех построек, покрытых одной крышей из листьев пандануса, все помещения развернуты фасадом к лагуне, тылом – к горному склону. Помещения настолько просторны, что в них оказалось возможным разместить постоянную картинную галерею, приводящую в восторг туристов.

Голландец зарабатывает живописью – этакий современный «мини-Гоген», какие встречаются здесь на каждом шагу. Он приехал из Роттердама и уже четырнадцать лет живет согласно нормам и обычаям здешнего мира. Выбрал для своей работы страну, которая лучше всего соответствует его целям.

Полотна Эда поражают фейерверком красок. Пожалуй, подобное буйство цветов и оттенков я видел лишь у Гогена. Как и великий французский импрессионист, голландец видит небо в тонах пламени, луга – аметистовыми. Он не стремится к реалистичности в изображении экзотической природы, но выражает ее суть, ее идею, подчиняет форму декоративному ритму. Яркие, гармонически расположенные плоские изображения обведены черным контуром.

Эд пишет только одну тему – залив Паопао в разное время дня: на закате, на рассвете, во время дождя, занимаясь этим целых одиннадцать лет. И это не удивляет меня.

Однако вернемся в жилище голландца. Мы сидим в просторной комнате, украшенной десятками ожерелий, вышитыми подушками и цветами. Из-за дождя окна занавешены. Вход в самую большую комнату закрыт портьерой из куска красной ткани в белых цветах, какая идет обычно на пареу. Как, должно быть, замечательно жить в таком фаре, построенном по местным образцам! На берегу залива нет больше ни одной постройки, более соответствующей пейзажу и климату, которая соединяла бы в себе современность, изящество форм, легкость конструкций, гармонию пропорций, простор и прохладу комнат, полных свежего воздуха; постройки, которая так органически сливалась бы с окружающей природой, словно была создана в один день с лагуной и зубчатыми горами. И впридачу ко всему этому – вахина, собственная яхта, пишущая машинка! Чем таскаться по всему свету, не лучше ли осесть здесь, на берегу сказочного залива? Завидую голландцу. Не могу себе вообразить ничего лучше такой жизни. Кто любит природу и соседство доброжелательных людей и не чувствует тяги «делать карьеру», тому рекомендую залив Паопао на острове Муреа.

– Начинал я с нуля, – рассказывает художник, приглашая меня к столу на чашку кофе, – а теперь устроен неплохо. Поначалу было тяжело. Дождь лил прямо на голову, надо было как можно скорее позаботиться о крыше. Решил сделать ее из пандануса, в таитянском стиле, хотя из-за дождей и крыс такую крышу надо то и дело подправлять. Когда же я поселился под крышей, захотелось электричества. Потом водопровода. Поставил насос – понадобились стальные трубы, так как бамбук здесь не годится. Все это обошлось недешево, да и сейчас обходится, несмотря на то что большую часть работ делаю сам, так как полинезийцы дерут бешеные деньги. Сами они, если только карман позволяет, строят дома из более солидного материала и предпочитают париться в раскаленных солнцем современных домах, чем постоянно чинить стены и крышу. Так что я работаю не покладая рук, все время чем-нибудь занят. Подправляю дом, стригу газоны, ловлю рыбу, хожу за покупками, рисую, выполняю тысячи других работ… Когда живешь вдали от города, приходится осваивать массу профессий.

Я понимающе киваю. Жилое помещение, в котором меня приютили, выглядит уютно. Если бы не голландец, сидеть бы мне в промокшей палатке.

Толково, со знанием дела, но бесстрастно Эд рассказывает о жизни европейских служащих под Южным Крестом.

– Вскоре после моего приезда на Таити я услышал типичное для этих мест: «Ты приехал слишком поздно Надо было приезжать сразу после войны. Какое было чудесное время! Ты опоздал! Представь себе – в Папеэте построили аэродром! Теперь уже все не то, что было раньше».

Эд делает многозначительную паузу, а затем продолжает:

– Спустя некоторое время я познакомился с французом Эмилем Педюпебом. А, и ты его знаешь! Он рассказал мне, что приехал в Папеэте в сорок пятом году из Франции и старожилы уже тогда говорили ему, что он приехал слишком поздно.

Мораль этой истории проста: ехать на Таити никогда не поздно. Конечно, это такой рай, куда входной билет достать очень трудно и где лучшие места давно заняты.

– А Муреа? – любопытствую я.

– Да, это прекрасный островок, более спокойный, чем Таити. Но до рая ему далеко. Не стоит обольщаться…

Эд ставит передо мной бутылку пива и живописует дальше, подробно анализируя все плюсы и минусы.

– Цивилизация лишила меня детства, и никто мне его не вернет. Хотя… здесь кое-что компенсируется. Но не воображай, что жизнь здесь усыпана розами. У нас хватает своих забот.

Эд жалуется, что продукты быстро портятся, что их все время надо оберегать от паразитов. Людям досаждают тучи насекомых, особенно невидимых крошечных мошек, москитов. Москитная сетка – предмет первой необходимости на Муреа. Хотя они и не разносят малярию, но являются причиной другого заболевания – воспаления лимфатической системы, которое переходит в элефантиаз (слоновую болезнь), по-местному фее-фее. Термиты и тараканы нередко производят в доме настоящие опустошения, а крысы однажды сожрали рисунки и документы голландца и даже одно большое полотно…

Улыбаясь, хозяин наливает мне ароматного кофе.

– Кофе на архипелаге великолепный, – замечаю я. – Жаль, что таитяне его не продают.

– После того как мне не удалось заполучить в жены дочь богатого таваны, я нашел себе другую, – продолжает голландец. – Мне хотелось получше узнать островитян – счастливых, приветливых, свободных, разобраться в их душе и однажды создать великое произведение искусства. Почему я выбрал Муреа? Папеэте – не место для человека без гроша в кармане, а у меня, когда я сюда приехал, только и было что принадлежности для живописи. Там не проживешь без денег. Сейчас мало островитян, готовых даром кормить иностранцев. История наподобие той, которую рассказывали о молодом американце, жившем на Муреа на доллар в неделю, сейчас сойдет за сказку. Я последовал совету друзей и приехал на берег залива Паопао. Муреа – это спальня Таити. Сюда приезжает много туристов, некоторые из них покупают мои полотна. Художнику надо зарабатывать на жизнь даже в раю…

Эд одним духом выпивает стакан пива и наливает себе еще.

– Когда я приехал на Таити, мне прежде всего пришлось научиться ловить рыбу. Полинезийцы потребляют рыбы больше всех в мире. Впрочем, сейчас на море смотрят с надеждой многие миллионы голодных. Островитяне научили меня отличать съедобную рыбу от ядовитой, остерегаться акул, агрессивных мурен, жгучих морских звезд, научили лечить полученные на рифах рапы. В таких вещах я всегда советуюсь с местными Ты спрашиваешь, чем я питаюсь? Рыбой, сырой и приготовленной в лимонном соке и с тертым кокосом, сырыми моллюсками в кокосовом молоке, лангустами и тушеными осьминогами, приправленными карри. Лучший деликатес – мясо дельфина, маимаи, можешь мне поверить на слово. Однако здесь не хватает некоторых витаминов, что сказывается на здоровье. Кое-что приходится покупать в магазине.

Я украдкой поглядываю на стройную полинезийку, бесшумной тенью скользящую по комнате. Она подает на стол мое любимое таитянское лакомство пиа [27]27
  Пиа – полинезийский десерт из фруктов, нечто вроде пудинга из плодов папайи или ананаса и крахмальной муки из маниоки, все заливается кокосовым молоком.


[Закрыть]. Теива ходит, по обычаю жителей Южных морей, босиком или в обуви на деревянной подошве. Длинные пушистые волосы свободно спадают на обнаженную спину. На ней яркое пареу, стянутое подмышками. Эта красотка с примесью китайской крови родом с Муреа. После завтрака она наденет мне на шею прощальный венок из благоухающих цветов.

– Теива хорошая женщина. Она заботится о доме и обо мне, – коротко сообщает художник, видя, что я приглядываюсь к вахине.

Стук дождя по крыше стихает. Снова слышна глухая музыка прибоя. Выглядываю в окно. Вершины купаются в солнечном свете. Искрятся лужи дождевой воды у дома.

– Поедешь со мной в деревню?

– Еще бы!

Усаживаемся в пирогу с балансиром. Голландец устраивается у мотора. Эхо от стука разносится над голубыми водами залива и гаснет среди пальм на берегу.

Пристали к маленькому мостику неподалеку от устья реки Паопао. В ожидании ушедшего за покупками Эда наблюдаю за пурпурными крабами, которые так и прыскают из-под моих ног. С берега, со стороны недалекой плантации, доносится запах ванили.

– Как идут дела? – спрашиваю голландца, когда мы вновь плывем по заливу.

– Прежде было трудновато. Вначале я продавал свон картины по пятнадцать долларов, а сейчас по пятьсот. Но год на год не приходится.

В свое время Эд выставлял свои полотна в Калифорнии, но безуспешно: после выставки не нашлось даже денег на обратный билет до Таити. Чтобы заработать немного, он нанялся уборщиком, потом портье в отеле. Теперь предпочитает иметь дело с американцами на Муреа, когда они отдыхают от своих трудов. Здесь с ними легче договориться…

Эд разоткровенничался:

– Понимаешь, у жителей Полинезии, находящихся вне влияния нашей цивилизации, пульс намного реже, чем у европейцев, и оттого им значительно реже угрожает инфаркт. В Европе каждые две минуты кто-нибудь умирает от инфаркта. Полинезийцы употребляют в пищу растительное масло, чаще всего кокосовое, очень мало курят и пьют, их работа требует движения. Но те из них, кто за сравнительно короткое время перешли к навязанному нами образу жизни, имеют гораздо больше шансов раньше переселиться в мир иной.

Однако вернемся к нашей теме, – продолжает Эд. – Жить без денег тоскливо. Терпеть не могу, когда меня припирает к стенке. Мне уже скоро сорок. Хочется построить еще два дома, один там, высоко на горе, с видом на оба залива, другой поблизости от этого. Я уже купил участок…

Земля – последнее приобретение Эда. Другой был бы доволен безмятежной жизнью в таком прелестном уголке, как залив Паопао, только не этот голландец, привыкший к энергичной деятельности. Кровь предков определяет направление его предприимчивости: он отвоевывает землю у моря. Вгрызается в близлежащий склон горы и добытую оттуда землю сбрасывает в море. Для этого он нанял рабочего. Постепенно, из недели в неделю, растет участок Эда. Приобретенная земля будет дорожать с каждым годом. Спекуляция участками, пригодными для постройки отелей и жилых домов, приобретает на Таити невиданные размеры. Люди покупают целые острова!

– Как вы отнеслись бы к тому, что Муреа превратится со временем в музей-резервацию для туристов и разделит участь Гавайев?

– Отвечу вопросом на вопрос. Что же нам, держать острова под колпаком? Хотя должен признаться, что меня иногда раздражают эти табуны туристов…

– Если туризм возрастет в несколько раз, Таити будет безвозвратно уничтожен, и надо будет бежать отсюда. Только куда! – ворчу я сквозь зубы.

Художник не боится «белой опасности». Для мечтателей и мизантропов в Полинезии еще довольно много островов, где можно построить дом. На всех морях мира есть острова и островки, которые только и ждут своих робинзонов. Гамбургская фирма «Бем унд Влади» занимается посредничеством по продаже трехсот двадцати островов. Они находятся в Балтийском и Средиземном морях, в Тихом океане и даже у самого полярного круга. Упомянутая фирма имеет также в своем распоряжении большое количество мелких островов, принадлежащих Индонезии, которые правительство этой страны сдало в аренду на 999 лет. К числу клиентов гамбургской фирмы принадлежат любители природы, бизнесмены, пенсионеры, просто усталые люди, которые скверно чувствуют себя в этом безумном мире. Очень доволен посредничеством гамбургского маклера Влади звезда голливудского экрана Марлон Брандо. Через немецкую фирму он купил два атолла. На одном, поблизости от Таити, он построил суперсовременную виллу и отель для туристов, а на другом – ферму по разведению омаров.

Эд вполне счастлив. Во всяком случае, он так утверждает. Пишет картины и продает их; живет, круглый год не надевая галстука (большинство белых поселенцев носят их только по праздникам), не платит подоходный налог. Чего еще желать…

Наконец мы приближаемся к знакомому берегу, где желтым пятном виднеется «хижина» голландца. Теива приветствует нас улыбкой.

После обеда укладываемся спать. Эд и его вахина на своих кроватях, я – на своей, но под другой крышей. Хозяин ставит на полу около моего дивана зажженную курительную свечу в форме спирали, отгонять москитов.

– Хэлло, бой, как дела? – весело приветствует он меня вечером. Отдохнувший, довольный, Эд сражает меня, сообщая как бы между прочим:

– В отеле «Эймео» нас ждут танцы.

Вот здорово! Конечно, я иду на полинезийские танцы, ведь это первая обязанность каждого иностранца.

В ресторане многолюдно и оживленно. Шум, как п кабаке «Зизу Бар» в Папеэте. Местые жители и явившиеся из всех отелей туристы потягивают за столиками виски, пиво, обмениваются замечаниями. Начинается шоу.

В большом зале выступают изящные полинезийки с украшениями на головах, напоминающими папскую тиару. Бедра танцовщиц слегка колышутся под аккомпанемент гитар, юбочки из растительных волокон то обнажают, то снова прикрывают колени. Ансамбль из района Темае необычайно слажен, движения отдельных танцовщиц сплетаются в идеально гармоничное целое. Сразу видно, что танец – их стихия. Дважды в неделю девушки демонстрируют это мерное колыхание бедер.

Туристы не теряют времени даром, как безумные щелкают фотоаппаратами. Осиным роем жужжат миниатюрные кинокамеры. Шестидесятилетние дамы украсили седые волосы красными цветами. Вид европейской женщины, одетой под полинезийку, ничуть не привлекает, скорее напротив – отталкивает. Пожилые мужчины – в ожерельях из ракушек. В венках на лысых головах они выглядят комично, даже гротескно. В путевках этих паломников в Полинезию будет отмечено галочкой еще одно «мероприятие».

Под конец танцовщицы бросаются на штурм столиков и расхватывают посетителей, увлекая в вихрь танца. Верти задом, пей, веселись! Надо делать вид, что умеешь танцевать даже в таитянском стиле. Передо мной два мира: с одной стороны великолепно сложенные полуобнаженные юноши и сильные, красивые, рослые девушки, с другой – тощие американки, блеклые, помятые людишки. При виде этого проституирования островной традиции белыми людьми меня внезапно охватывает отвращение и ярость оттого, что я принадлежу к той же расе.

С меня довольно. Пошли отсюда. Теива смотрит на меня с возмущением, карие глаза блестят, как у кошки. Эд колеблется, вопросительно смотрит на меня. Остаюсь.

Так мы и сидим за столиком, болтаем о том, о сем. Мой спутник осушает один за другим стаканы местного пива. Я расспрашиваю голландца о вахинах.

– Это особая история, – начинает художник. – В пышный благоухающий букет Таити надо включить и его женщин. Здешние девушки – милые, славные, практичные, но очень быстро толстеют и стареют. Они нравятся тем мужчинам, которые не ищут в спутнице жизни интеллект и которым не нужны женщины с комплексами. Но таитянки тоже умеют показывать коготки. Гордые и своевольные, они то и дело обижаются, так что с ними надо иметь безграничное терпение. При всем этом сколько в них врожденной беззаботности! Иногда непонятно, хорошо это или плохо. Ну что ж! Ведь любят не только за достоинства – тогда вообще не было бы любви, – сентенциозно заключает Эд.

Таитянки считаются самыми красивыми женщинами в мире, хотя их красоту трудно определить классическими мерками. Не каждая женщина архипелага похожа на Элизабет Тейлор, и вообще если они и красивы, то не на европейский лад. В их красоте чувствуется что-то первобытное, она излучает силу. С детства воспитанные в гармонии с природой, они сохранили свободную, легкую походку и кошачью гибкость. Об их волосах я уже рассказывал. Похоже, вахины приобрели репутацию необычайно привлекательных женщин именно благодаря волосам и золотистому оттенку кожи.

– Посмотри вон на ту танцовщицу. Какая гладкая кожа, – показывает художник.

Действительно, у нее золотисто-коричневая нежная кожа, упругая грудь, великолепно вылепленные бедра. Гибкая, с изящными движениями, как у всех здешних островитянок; и даже ее квадратные крестьянские кисти рук и крупноватые стопы с широко расставленными пальцами не портят общего впечатления. Кстати, эти особенности телосложения подчеркнуты на многих картинах Гогена. Несомненно, таитяне – красивый народ, но рассказы о необычайной красоте полинезийских женщин – все-таки преувеличение.

– А своим браком ты доволен, Эд? – спрашиваю художника в лоб. Эд улыбается – понял с полуслова.

– Сейчас объясню, – загадочно заявляет он в ответ. – Да, мир куда сложнее, чем мы думаем, замурованные в свой европейский эгоизм, занятые только собой. Видишь ли, Теива – моя вторая жена…

– А первая? – не удержался я от любопытства.

– Первая два года назад сказала мне «фиу» и исчезла. Удрала из дома и сейчас околачивается в Папеэте. Женщины непредсказуемы, нельзя к ним относиться серьезно…

«Похоже, мой приятель чокнутый», – думаю я, бросая взгляд на Теиву. Вахина сидит за столиком, с руками, сложенными на груди, и дуется, как девочка.

– Нелегко угадать мысли таитянина, – продолжает художник. – Но еще труднее понять сердце таитянки. Сплошная загадка, вернее, целая серия загадок. В минуту, когда кажется, ты крепко держишь ее в руках, она от тебя далеко, далеко… Моя первая жена умчалась в Папеэте…

Здешние жители не придают большого значения постоянству брачных уз. «Только не официальный брак», – ставят они условие. Если что-нибудь не так, вахины уходят и потом повторяют попытку выйти замуж. Много браков смешанных. Правда, полинезийцы не жалуют европейских женщин, особенно голубоглазых блондинок. С таитянками дело обстоит иначе, немалую роль играет врожденное женское любопытство. Однако вахина редко бывает счастлива в браке с белым. Можно ли удивляться? После краткого периода бурной любви белый тане становится ей чужим. Ей непонятен его образ мыслей, его поступки. Может случиться, что однажды она скажет «фиу» и уйдет от него навсегда. Таитянки не отличаются покорностью, в противоположность японкам, согнувшимся, не смеющим смотреть в глаза, буквально ползающим на коленях…

– Здешние женщины готовы искать любовных приключений на стороне по первому знаку, – говорит Эд. – Измена не нарушает их спокойствия и хорошего расположения духа.

Похоже, что таитянки поступают в соответствии с высказываниями одного моралиста XVIII века: «…от этого немногие умирают, но многие живут». Обольстительные и кокетливые, они не отказывают себе в удовольствиях. Когда их белый тане, устав, отдыхает после обеда, они успевают сбегать на свидание с другим. Однако неудивительно, что тане устает. Влажный зной размягчающе действует на европейца, а желание ничего не делать сильнее жажды деятельности. Он откладывает свои дела на завтра, потом опять на завтра, пока они не растворятся в потоке времени. Здесь существует только «сегодня». Европеец впадает в состояние размягчающей лени (аита пеапеа). По-русски это можно выразить словами «что бог даст» или «будь что будет», а по-арабски «иншалла» («как пожелает Аллах»). Пока аита пеапеа сидит под кожей – не страшно, но не дай бог, лень проникнет в мышцы…

Мы встаем из-за столика. Пора возвращаться домой. День – это солнце. Ночь – тьма, потеря времени.

Медленно бредем вдоль берега залива. Ничто не нарушает ночной тиши. Из-за кокосовых пальм доносится шепот океана, звезды кажутся такими крупными, как в планетарии. Аромат гигантской оранжереи. В воздухе разлит блаженный покой, исключающий мысли о спешке, заботы о завтрашнем дне.

Под небом, которое прозрачно днем и до самого горизонта усеяно звездами ночью, хочется говорить о любви.

И я прошу Эда:

– Расскажи о полинезийской любви…

– Это не так просто, – отвечает он. – Сексуальная сторона играет в Полинезии значительно большую роль, чем где-либо.

– Как деятель искусства, ты, наверное, склонен к преувеличениям? – подзадориваю я Эда.

– Я говорю серьезно.

– Не думаю.

– Серьезно говорю. Полинезийцы – дети природы. Когда они голодны, срывают с дерева плод, кому бы он ни принадлежал. Они не стесняются и своей любви. Здесь не живут по принципу: хочешь выпить бутылку пива, купи пивоварню. Однако полинезийку надо завоевать, она не отдается без любви. Ей нравится мужская сила, она питает уважение к своему тане, который время от времени поколачивает ее. При этом вахины любят ставить нас, попаа, в пример своим мужчинам как людей спокойных, вежливых, которые не поднимут руки на женщину. Их не поймешь…

Они отождествляют любовь с симпатией и сексуальным влечением. Главное для них – физическое наслаждение. Взять женщину – значит взять ее без слов, грубо, но, разумеется, с согласия. Долгие ухаживания попаа, усложняющих себе жизнь, встречаются убийственным смехом. Просто жаль времени на глупости. Такого попаа вахины называют титои (мужчина, который хочет выйти сухим из воды). Любовь полинезийцев не знает ни ухаживаний, ни скромности. Любовные отношения отличаются искренностью, лишенной какой-либо двусмысленности и эмоциональных нюансов в нашем понимании. Они не знают платонической любви. «Белые женщины, – говорят они, – выше пас по образованию, в красноречии, а мы лучше их в постели».

С момента открытия Таити не прекращаются разговоры о моральном кодексе полинезийцев. Прежде всего о том, что здешняя мораль ниже европейской. В действительности она не ниже и не выше – просто она другая. Ни один житель Полинезии не ложится спать голодным, а старики окружены уважением и заботой. Полинезийцы – это люди со здоровыми принципами, а их образ жизни наверняка более свободный, чем где-либо. Незамужних матерей здесь не преследуют, не лишают уважения и доверия, напротив – окружают заботой, так же как их детей. На Таити нет детских домов, осиротевшего ребенка забирает какая-нибудь семья. Кстати, относительно детей в мире существует неукоснительная закономерность: чем примитивнее культура, тем нежнее забота всего общества о потомстве – законном или незаконном, моем или соседском. Неухоженные, выброшенные из домов, нежеланные и нелюбимые родителями дети – явление, характерное прежде всего для высокоцивилизованных стран.

Подходя к своему дому, Эд вдруг говорит:

– В своих поездках по белу свету я не раз приходил к выводу, что мир делится не на континенты, государства и географические зоны, а на мужчин и женщин.

Мое любопытство удовлетворено, я меняю тему и спрашиваю его о европейцах, пустивших корни в сердце Полинезии:

– Мои знакомые, осевшие здесь навсегда, не нахвалятся своей жизнью, – отвечает Эд. – Они порвали с суровой действительностью будничной жизни в странах Запада и не жалеют об этом. На островах нет лицемерия, нервотрепки. Чиновники, приехавшие на временную работу, по окончании контракта неохотно возвращаются в Европу. Мы, белые полинезийцы, говорим: «Три недели на Таити – это слишком долго, три месяца – слишком мало». Кто сумеет найти здесь подходящее для себя занятие, ведет спокойную, полную прелести жизнь, которую так полюбили Жербо и Гоген.