Текст книги "Похищение свободы"

Автор книги: Вольфганг Шрайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Посетитель молча вынул бумагу – лицензия была оформлена в Эворе по всем правилам. Луиш объяснил, что воду обнаруживают в нескольких водоносных слоях, расположенных достаточно глубоко, а стоимость одного метра 1700 эскудо.

Тот, кому в течение долгих лет приходилось объяснять это клиентам, заранее предвидит всевозможные вопросы и возражения, но Пату ни о чем не спросил – следовательно, был в курсе дела. Луиш тем временем успел разглядеть, что гость нисколько не косит, просто одно веко у него было приспущено до уровня зрачка, отчего взгляд казался странным и приводил собеседника в замешательство.

– Верхний водоносный слой лучше не трогать, чтобы в колодцах не понизился уровень воды, если таковые поблизости имеются.

– У меня есть неподалеку один колодец – в нем еще достаточно воды для промывки буров, а на остальное не стоит обращать внимания.

– Никаких соседей? Участок расположен на окраине?

– Как раз наоборот. Тот, что был на окраине, у меня отобрали. До аграрной реформы у меня было четыре тысячи гектаров – рощи пробкового дуба, пастбища… – рассказывал Пату скрипучим голосом. – Но им меня не сломить. Я добуду воду и построю птицеферму… Они еще ахнут.

Очевидно, не было смысла обходить острые углы, и Луиш решил говорить начистоту:

– В Алентежу нас с августа бойкотируют. Вам это известно? Нам не разрешают там бурить. Крестьяне опасаются, что старые колодцы иссякнут.

Пату махнул рукой. Казалось, это сообщение не явилось для него новостью.

– Везде есть тупицы и неучи… Не следует забывать и о зависти. – На несколько секунд его веко приподнялось. – Я знаю нескольких типов, которые с большим удовольствием проглотили бы то, что у меня еще осталось.

Нелегко вести переговоры с человеком, точку зрения которого не разделяешь. Вопреки общему мнению взаимопонимание определенным образом влияет на деловые отношения.

– Да, хороший колодезный мастер это понимает. Пять лет в Алентежу свирепствует засуха, из-за этого уровень грунтовых вод значительно понизился. Крестьяне боятся за колодцы и потому не разрешают производить бурение на своих землях.

Заявление Пату показалось Луишу столь неожиданным, что ему даже не пришло в голову возразить. Когда двое мужчин ведут деловой разговор, уже в первые минуты выясняется, кто к кому будет подстраиваться. Этот, очевидно, привык командовать. Но только не им, Луишем. И пусть он заинтересован в заключении контракта, послушнее от этого он не станет.

– Крестьяне нам не доверяют, – мягко сказал он, – потому что горожане их слишком часто обманывали. Конечно, многие из них бедны и неграмотны, но это, главным образом, наша вина.

– Я не согласен с вами, господин инженер. Смотрите, я ведь сам от земли и на школьной скамье просидел недолго. Свою трудовую деятельность начал в деревне в качестве торговца маслом: ходил от дома к дому с маленькой тележкой. Это было тридцать лет назад, а теперь… – Пату распрямился, заполнив собой весь стул, который жалобно затрещал. – Только от тебя самого зависит, чего ты достигнешь в жизни. Вот этого-то деревня мне и не хочет простить. Маркеш, наш бургомистр, получил виноградник по наследству. Он всегда был богат, и люди мирятся с этим. Но того, кто разбогател на их глазах, они смертельно ненавидят. – Он передохнул и подался вперед – стул под ним, казалось, вот-вот развалится. – Они не переносят, если кто-то их обошел, добился большего, чем они… И с этим ничего не поделаешь, так уж они устроены…

– Все зависит от обстоятельств.

– Ах, знаю я человеческую натуру… – Пату говорил не торопясь, и его тяжелый подбородок ритмично поднимался и опускался. Он испытующе посмотрел на Луиша и замолчал – по-видимому, хотел дать собеседнику время получше осмыслить его слова.

– Ну, хорошо, – проговорил Луиш, – давайте вернемся к делу.

– Все ясно, господин Бранку. Завтра утром спешите ко мне на всех парах. Таков мой принцип.

В соседней комнате послышались голоса и приветственные возгласы.

– К вам, видимо, гости пришли. – Пату встал: – Итак, договорились: приезжаете с восходом солнца… Да, вы ведь немного сбавите цену? – В первый раз за все время он улыбнулся, но так, как улыбается делец, предвкушающий выгоду. – Вас бойкотируют и вы близки к банкротству, не так ли? Тому, кто поддержал вас в трудную минуту, вы ведь пойдете навстречу? Предлагаю за метр тысячу триста.

– Исключено. При пятом правительстве мы повысили зарплату рабочим, а цены за бурение оставили прежними.

– Да-да, замораживание цен, повышение зарплаты, безработица, тяжелое положение беженцев… Кому вы это рассказываете? – Пату протянул руку, ухмылка исчезла с его лица. – Тысяча четыреста за метр, по рукам?

– Нет. Мне очень жаль, но мы и так работаем в убыток.

– Он будет день ото дня увеличиваться, если вы совсем перестанете работать. – Он взял Луиша за локоть: – Тысяча пятьсот – мое последнее слово. Послушайте, у меня много друзей на Юге, и я мог бы порекомендовать им вас. Если доберетесь до воды, забот у вас больше не будет: работы хватит на целый год, а там, глядишь, вернутся прежние времена… Мы никогда не оставляем друзей в беде.

* * *

Карлуш Пашеку, мужчина лет тридцати пяти, уже сидел за столом на почетном месте, статный, загорелый. В вороте рубашки на волосатой груди виднелся золотой крест, джинсы были высоко подвернуты, открывая нечищенные сапоги. Рядом с ним стояла туго набитая дорожная сумка. От Карлуша, казалось, веяло мужественностью и приключениями, хотя, обнимая его, Луиш уловил запах ароматизированного мыла.

– Рад видеть тебя в нашем доме! У вас там ведь все идет кувырком.

Карлуш энергично кивнул.

– Как ты выбрался оттуда? – спросил Марью.

– Очень просто: за три автомашины нетрудно получить место на корабле.

– У тебя было три автомашины?

– Нет, около шестидесяти, и все такси. Все городское движение Луанды находилось в моих руках.

– Где же они теперь? – спросила Граса.

– Там, где должны быть, – на фронте, – поторопился объяснить Жоржи. – Он подарил их МПЛА. Так ведь?

– Да, там им нашли достойное применение. – Карлуш покопался в дорожной сумке и начал вынимать подарки: Луишу – маску из черного дерева, Грасе – зубы льва на серебряной цепочке, Марью – кинжал с рукояткой из слоновой кости, Жоржи – игрушечный кольт сорок пятого калибра, из которого тот сразу принялся палить. Все были очень тронуты: дядя, бежавший из Анголы, прибыл не с пустыми руками, несмотря на неурядицы, не забыл о них.

Когда все вернулись на свои места, Луиш сказал:

– Странно, я все время думаю об этом Пату. Конечно, он может нас спасти, но уж больно он наглый и прекрасно это понимает… Принципиальный вопрос: стал бы ты бурить скважину для такого человека, Карлуш, если крестьяне настроены против него?

Карлуш подул на суп в тарелке:

– А почему бы и нет, если он хорошо заплатит?

Братья посмотрели на него озадаченно.

– Правильно, – сказала Граса. – Не будь таким чувствительным, па. А давно вы связались с этим типом?

Карлуш повернулся в сторону девушки:

– Какой пикантный вкус! Ты – прекрасная хозяйка. Ты еще свободна? – Он взглянул на Михаэля и улыбнулся: – О, извини, конечно же нет.

Луиш обратил внимание, что разговор, начатый им, отклонился от темы. А Карлуш ничуть не изменился: по-прежнему стремился все брать на себя, за шутовской маской скрыть свое подлинное лицо. Но каково оно – это подлинное лицо? Банковский грабитель или владелец автопарка, человек гордый, легкоранимый или рвущийся любыми способами в лидеры? Анархистом, как полагали многие, он не был, однако отличался агрессивностью, страстью к уничтожению. Это была своеобразная реакция незащищенной молодости, оскорбленного достоинства я интеллигентности, попытка обрести внутренние силы, нисколько не меняясь. Луиш это понимал, Он постучал о свой фужер:

– Это вино старше нас всех, вместе взятых. Выпьем же его за возвращение на родину…

– … блудного сына, – вставил реплику Карлуш.

– Карлуш – необыкновенный человек, настоящий мужчина, человек слова и дела, отдающий предпочтение мужественным видам спорта – скоростному вождению и любви к женщинам. Во всех этих видах он старался стать победителем, и почти всегда ему это удавалось.

– Э… – хмыкнул Карлуш.

На лице Михаэля появилась самодовольная улыбка: естественно, все сказанное он принял на свой счет, и тогда Луиш решил, что должен оказать о Карлуше нечто большее:

– Человек, которого мы сегодня чествуем, не позволял себе расслабляться. Вступив на путь борьбы с ненавистным режимом, он ушел в подполье, освободил дюжину товарищей из тюрьмы, пока его самого не упрятали на несколько лет за решетку. В тюрьме он держался мужественно, отвергая любые компромиссы. После смерти диктатора был освобожден условно…

– По просьбе семьи… – Карлуш потер большим и указательным пальцем, словно пересчитал невидимые деньги.

– …и сослан в Африку. Но даже там он сумел извлечь пользу.

– В виде чека для Пашеку.

Продолжать было бессмысленно, ибо Карлуш сводил все его усилия на нет. Когда они чокались, Луиш мысленно задал себе вопрос: а не подослала ли его к ним Изабел? Разумеется, он не верил в это всерьез, однако подозревал, что мысль эта пришла ему в голову неспроста. Может, Карлуш уже успел навестить сестру? Хотя вряд ли. Судя по всему, к своим родственникам он относился весьма прохладно. Да и извилистая линия его жизни свидетельствовала скорее о стремлении освободиться от семейной опеки, иначе он сидел бы сейчас не здесь, а у Пашеку.

– У меня и у Марью одни проблемы, – заявил Жоржи с набитым ртом. – Мы являемся в школе своеобразным революционным ядром…

– Он имеет в виду, что наши взгляды мало кто разделяет, – заметил Марью. – У нас в классе есть еще один анархист, а у него – левый социалист.

– Михаэль тоже на их стороне, – заметил Луиш, – но, пожалуй, больше по личным мотивам.

Жоржи наклонился к дяде:

– А как бы ты с твоим опытом стал бороться, окажись на нашем месте?

– Динамитом! – бросила Граса.

– Главное – не торопиться. Так что вы уже успели сделать?

– Наше оружие – это стенная газета, – объяснил Марью. – В классе меня выбрали редактором, и эту возможность мы используем, чтобы…

Жоржи перебил брата:

– Мы помещаем в ней разного рода остроты, например: «Вы говорите по-английски?» – «Да, довольно свободно: тест, шоу, подсказка, пульверизатор, выпивка, компания, стриптиз, ребенок, лифт, лагерь, стресс…» – «Вы говорите по-немецки?» – «Да, довольно хорошо: «мерседес», «Сименс», АЭГ, Телефункен, Крупп, Маннесман, Хехст, «фольксваген», Шауб – Лоренц, Некерман…»

– Ну да, – буркнул Карлуш. – Но вам пора научиться обороняться не только словами. Дзюдо – лучший способ защиты для тех, кто в меньшинстве. Могу научить, если желаете. И каратэ тоже.

– Фантастика! Ты просто чудо.

Луиш вдруг почувствовал, что, хотя никто и словом не обмолвился об Изабел, она незримо присутствует на ужине. Они сидели за ее столом и ели из ее посуды. Сам факт, что пользоваться приходилось ее вещами, действовал на него угнетающе, лишал всякой инициативы. Его мало утешала мысль, что она покинула этот дом из-за пустяка, который скорее всего сыграл роль последней капли, переполнившей чашу.

– Так что же стало с твоими такси? – спросила Граса.

Очевидно, ее смущало соотношение: три такси за билет на корабль. А остальные машины пошли в металлолом?

– Ах, это, знаешь ли, печальная история, – отмахнулся Карлуш. – Как только началась война, все белые водители разбежались и мне пришлось переоборудовать автомашины для чернокожих.

– Почему переоборудовать?

– Все началось со стеклоочистителей. Их пришлось ставить внутрь, поскольку чернокожие, сидя за рулем, постоянно делают вот так: «Бррр… бррр…» – Карлуш, словно ребенок, изображающий автомобиль, пофыркал, а затем вытер рот салфеткой.

Михаэль рассмеялся, а Граса покачала головой: разве можно шутить над потерей таких ценностей? Марью и Жоржи сидели молча. Шутка их покоробила: они считали, что над угнетенными смеяться нельзя, и выпад со стороны Карлуша не одобрили. На счастье, в этот момент раздался стук в дверь. Луиш как будто издалека услышал собственный голос, спрашивающий, кто ремонтировал дверной звонок. Он почувствовал, что у него сохнут губы, – первый признак дурного настроения.

Граса открыла дверь – на пороге стоял Марселино, один из друзей Союза молодежи. Он негромко попросил кого-нибудь из ребят спуститься вниз. Граса, никогда не впускавшая парня в дом, прикрыла дверь и сказала!

– Марью, ты нужен в вашей лавочке.

– В лавочке? – удивился Карлуш.

– Это она так выражается, – пояснил Марью, не вдаваясь в подробности.

Он встал из-за стола и, не говоря ни слова, вышел. Теперь у Луиша не оставалось сомнений, что Карлуш знает обо всем. Впрочем, он, вероятно, от Изабел узнал, что именно бюро явилось причиной ее ухода, в противном случав непременно расспросил бы об этом. Кроме того, он ведь проходил мимо яркой, бросающейся в глаза вывески, которую намалевал Жоржи: «Коммунистический союз молодежи, район Аррейру».

Михаэль первым нарушил паузу – наконец-то его присутствие оказалось полезным.

– Господин Пашеку, вы покинули Луанду, когда МПЛА находилась в трудном положении или когда она уже взяла власть в свои руки?

– Хотя сейчас МПЛА находится у власти, ее положение не менее трудное.

– Так что же лучше?

Карлуш наморщил лоб:

– В чем, собственно, разница?

– Ну как же! МПЛА на политической арене занимает место далеко слева.

– Там, мой мальчик, важно не слева или справа, а черный ты или белый.

Луиш прощупал пальцами несколько дынь, лежавших на столе. Он делал вид, что выбирает ту, что получше, а на самом деле старался скрыть замешательство. Шурин оставался для него загадкой, но то, что он только что сказал, не обнадеживало. Впрочем, Михаэля такой ответ вполне удовлетворил. Удивительно, как он вообще о чем-то спросил…

Ну а дыни все, как одна, оказались перезрелыми, о чем свидетельствовал кислый запах, ударивший Луишу в нос. На кухне, под потолком, их висело немало – так расплатился с ним за бурение один из последних клиентов. Да, ему приходилось брать и фрукты вместо денег, когда у клиентов не хватало наличных, а те, очевидно, не гнушались прибегать к откровенному обману.

– Граса, будь добра, принеси нам других дынь.

– Что для тебя представляет ценность, отец, так это вино и дыни… – ухмыльнулся Марью.

У Жоржи в руках вдруг оказалось оружие – не его игрушечный кольт, а короткоствольный автомат. Никто не понял, откуда он взялся.

– Осторожно, мальчик, – буркнул Карлуш.

– Он заряжен?

– А как же! Если упадет на пол, сразу начнет стрелять и при этом поворачиваться. Португальская работа! Уже не одному это стоило ног.

– А зачем же ты таскаешь его с собой? – спросил Луиш.

– Привычка, но однажды он спас мне жизнь.

– Здесь он тебе не понадобится.

– Подождем – увидим. У меня такое ощущение, что постепенно мы кое-чему учимся, – проговорил Карлуш, убирая оружие в дорожную сумку. – Ангола раскрыла нам глаза на многое.

– Ангола? – переспросил Жоржи.

Карлуш повернулся к нему лицом:

– Знаешь ли, мы очень мягкий народ. Говорить-то мы научились, а вот действуем значительно хуже. Тебе никогда не приходило в голову, что в нашей тысячелетней истории не было ни одной гражданской войны? У нас всегда умели улаживать конфликты.

– Так это же хорошо! – сказал Михаэль. – Это делает вашу страну особенно привлекательной.

– Для туристов – может быть. Страна, в которой никогда не лилась кровь, в которой всегда спокойно. Тот, кто хочет захватить власть, посылает в столицу пятьдесят танков, занимает радиостанцию и выступает с воззванием к народу. Командиры противоборствующих сторон не отдают приказа стрелять, они ведут длительные телефонные переговоры, а когда приходят к согласию, солдаты со слезами радости бросаются друг другу в объятия. Трогательно, как в мелодраме… – Он отодвинул от себя тарелку. – Из-за слабости национального характера и потерпел поражение Спинола…

– Но ты ведь не за него! – воскликнул Жоржи.

– За Спинолу? Он нас не защитил. С хаоса в метрополии все и началось. – Карлуш откусил кусочек дыни, и по его подбородку потек сок. – Наша главная ошибка – недостаток смелости. Основать империю и при этом остаться бедным, невежественным и ничтожным народом – это, пожалуй, присуще только нам.

Наступила пауза. Слова вызвали удивление. Было непонятно, чего это он так распалился, ведь никто ему не возражал.

– Взять хотя бы тебя, шурин, – продолжал он. – Ведь ты думаешь иначе, чем я, это у тебя на лице написано, и тем не менее не возражаешь, чтобы казаться любезным. Вот в чем заключается наше убожество!

– Ты ошибаешься, Карлуш. Вполне вероятно, что мы невежественны и бедны, но уж никак не ничтожны.

– С каких же это пор?

– С 25 апреля 1974 года.

– Ах, так твое сердце открыто для революции? Для тех, кто разбазаривает все, что создавалось четыреста лет?

Луиш отпил глоток вина и не ощутил его пикантного вкуса. Он вспомнил, как сегодня по дороге домой думал о звонке Шуберта как о неприятности, а о звонке Карлуша – как о приятном сюрпризе и радовался, что хорошее известие вытеснило плохое. А на деле все получилось по-иному: Шуберт сдержал свое слово, в то время как Карлуш… Но этого же не может быть!

– Ты что же, стал колонизатором? – выдохнул он. – Против старого режима ты боролся, не щадя жизни…

– Тогда это имело какой-то смысл. Когда прячешься в укромном месте, сжимая кулаки, рискуешь немногим.

– Прекратите! – взмолилась Граса.

– Этим-то революция вас и притягивает! – Голос Карлуша стал язвительным. – Дитя запретной любви между народом и военными – так ты назвал ее в одном из своих писем. Ну так вот, дитя получилось уродливым.

Жоржи положил перед ним кольт:

– Если ты пришел нас оскорблять, то мне от тебя ничего не надо.

– Карлуш, что с тобой произошло? – Глаза Луиша загорелись недобрым огнем. – Ты же стал капиталистом! Пашеку помогли тебе, потому что мечтали избавиться от тебя. А ты купил дюжину такси, еще одну. Это, очевидно, доставляло тебе удовольствие, как все, чем ты занимался. Для тебя это была новая игра, сопровождавшаяся щекотанием нервов, как ранее автогонки и участие в Сопротивлении. Как всегда, ты вкладывал в предпринимательство всю душу, не так ли?

– Оставьте все это! – выкрикнула Граса. – Ради бога, прекратите же!

– Знаешь, Карлуш, сил у тебя всегда было достаточно, но растратил ты их впустую, Тебе не хватало цели.

Человек дела, каковым ты всегда был, остался без цели. Ты напоминаешь мне потухший вулкан.

– Сейчас ты мне нравишься куда больше. Потухший вулкан! А какой безапелляционный тон! – Карлуш откинулся на спинку стула и скрестил руки – по-видимому, перебранка доставляла ему удовольствие. – Ну, хорошо, поговорим как мужчина с мужчиной: для меня ты – утопист, бомба без взрывателя…

Граса вскочила:

– Прекратите эти разговоры! Неужели этому никогда не будет конца?

– Ты полон взрывной энергии, Луиш, но никогда не взорвешься. Ты за справедливость, за улучшение жизни, ведь так? Но буровые работы под твоим руководством ведутся для тех, у кого есть деньги.

Луиш почувствовал, что у него пересохло во рту. Удар был нанесен ниже пояса, но он еще не был побежден. Следовало ответить Карлушу, но не сразу, а хорошо поразмыслив. Но имело ли смысл возражать? Неожиданно до его слуха стали долетать какие-то посторонние шумы, приглушенные крики, как если бы на улице загалдели подвыпившие гуляки, которые в их районе появлялись крайне редко. Шум становился все громче, и Луиш понял, что слышал его и раньше, но не придавал значения.

– Очевидно, внизу что-то происходит, – заметил Михаэль.

Луиш подошел к окну, радуясь возможности избежать бессмысленного спора. Если Карлуш занял место по другую сторону баррикады, то он, конечно, уже навестил Изабел и теперь явился по ее поручению… Открыв окно, внизу, в свете фонарей, между домом и стоянкой автомашин он заметил пятерых или шестерых мужчин, которые скандировали:

– Сталинизму – нет! Куньяла – в Сибирь! Карвалью – на Кубу! Коммунисты – вон из Лиссабона!

Затем послышались удары во входную дверь, сделанную из толстого стекла. Дверь отделана медной окантовкой и все эти удары выдержит, если только в нее не начнут бросать камнями. Но почему она заперта? Вполне возможно, что. Союз молодежи предупредил свою охрану и уход Марью объясняется именно этим.

Несколько мгновений Луиш стоял неподвижно. К собравшимся на улице подошли еще двое. Выглядели они как демонстранты и пришли скорее всего с какого-нибудь митинга, устроенного правыми. Надо немедленно позвонить в полицию. Несколько недель назад, когда ультралевые побили стекла в бельэтаже, он поступил точно так же. Но безобразия прекратились раньше, чем он дозвонился…

– Это непрофессионалы, – сказал Карлуш. – А кого это они имеют в виду?

Вопрос был коварный, и Луиш решил на него не отвечать. Он начал было набирать номер полиции, но его палец соскользнул с диска, и пришлось набирать еще раз.

– Боже мой… – прошептала Граса.

– Полиция должна прибыть с минуты на минуту: участок совсем недалеко. – Слова Михаэля прозвучали несколько неестественно.

Внизу ударили в дверь с новой силой.

– Это должно было произойти, – запричитала Граса. – Мама это предвидела.

Наконец Луиш дозвонился до полицейского участка и чиновник обещал прислать помощь, однако его пыл сразу же остыл, как только Луиш назвал свой адрес. Он вдруг заявил, что это политический конфликт, в который полиции не следует ввязываться: она должна оставаться нейтральной…

– Так вы не приедете?! – выкрикнул Луиш, теряя самообладание. – Совершено нападение, жизнь людей в опасности, и ваша обязанность – немедленно вмешаться.

– Мы знаем свои обязанности. – На другом конце повесили трубку.

Что же делать? Непостижимо – полиция трусливо уклоняется во избежание неприятностей.

Карлуш поднял трубку, набрал номер своей гостиницы и попросил соединить его с номером 802. Быстро переговорив с кем-то, он назвал адрес и поторопил:

– Немедленно садитесь в машину и – полный газ…

Он сунул Жоржи, который, оцепенев, стоял рядом, хромированную игрушку, схватил свою дорожную сумку и бросил:

– Пошли, мой мальчик, сейчас мы вооружимся.

Внизу зазвенело разбитое стекло, нарушив размышления Луиша. Он схватил в руку пустую бутылку. Михаэль последовал его примеру. В висках у Луиша стучало, на лбу выступил холодный пот. Хулиганы ворвались в его дом…

– Этого достаточно, – услышал он слова Карлуша, который рывком открыл входную дверь.

Луиш устремился за ним. Следом выскочил Михаэль.

– Останьтесь! – умоляла их Граса. – Они убьют вас!

Внизу раздавался топот и шушуканье. Нападавшие буйствовали на первом этаже, ломая и круша все подряд, Луиш включил освещение и увидел, как один из хулиганов срывал картонную табличку с двери бюро, а другой топтал ее ногами. Карлуш остановился на лестничной площадке, держа оружие наготове.

– Довольно! – громко крикнул он. – Вон отсюда! – Его голос заполнил лестничную клетку. – Убирайтесь или…

– Спустись сюда, скотина! – раздалось в ответ, и в тот же миг кто-то разбил электрическую лампочку.

Карлуш поднял оружие и выстрелил. Луишу показалось, будто треснули стены – во всяком случае, сверху посыпалась штукатурка.

– Считаю до трех! – прорычал Карлуш. – Ну, кто хочет быть первым?

Внизу началось движение, замелькали тени.

– Они бегут! – провозгласил Михаэль.

– Как истинные португальцы, они не выносят вида крови, – проворчал Карлуш.

Осмотрев разгромленный подъезд, все вернулись в квартиру.

– Спасибо, шурин. Вез тебя бы мы…

– А кто там у вас живет? Не Куньял же?

– Ты ведь на нашей стороне? – настойчиво спрашивал Жоржи.

– А ты как думал, мой мальчик?

В комнату запыхавшись вбежал Марью:

– Кто стрелял?

– Ну, я! Да ты не бойся, я только в потолок.

– Ты спас наше бюро, дядя Карлуш!

– Не называй меня дядей. А что это за бюро такое?

Все молча уставились на него, а Граса объяснила:

– Коммунистический союз молодежи. Ты разве этого не знал?

– Вы меня не разыгрываете? – Некоторое время Карлуш переводил взгляд с одного на другого, а затем отступил назад. До него, вероятно, только что дошел смысл сказанного: – И это произошло со мной! Я опозорен навсегда… Сейчас сюда явятся ангольцы – и что же я им скажу?

Он опустился в одно из кресел. Все молчали. Не оставалось сомнений, что Карлуш, державший на коленях оружие, боялся своих друзей. Заметили это и дети, и Луиш вдруг подумал, что это тот самый случай, когда истина мстит за себя. Он рассказывал им о Карлуше только то, что, по его мнению, соответствовало их пониманию.

Тишина становилась гнетущей. Карлуш посмотрел на часы и уставился в пространство, а потом вдруг рассмеялся:

– О небо, я же защищал самого Куньяла! – И застонал: – Нет, этого они мне никогда не простят! – Из его груди вырвался дикий смех, взорвавший тишину, как недавний выстрел. Это был заразительный и в то же время какой-то придавленный смех. Так мог смеяться человек со здоровыми легкими, который воспринимал жизнь такой, какой она была в действительности…