Текст книги "Похищение свободы"

Автор книги: Вольфганг Шрайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Все эти мысли крутились у меня в голове, когда мы в сопровождении директора школы Лиза, который, как мог, подбадривал нас, покидали наше убежище. Всех волновал один вопрос: что, если не удастся помочь Рафаэлю?

Я очень обрадовался, когда под вечер к нам явился Каталан с пятью смельчаками и несколькими противотанковыми гранатометами. Каталан в свое время допускал немало ошибок: то забирал у нас оружие, то присылал нам товарищей, возвращавшихся домой из-за границы, без учета их подготовки. К тому же нередко вел себя крайне легкомысленно: посиживал в пивнушках, начинал палить без надобности. Он горел желанием рассчитаться с Салазаром, который убил его лучшего друга.

– Как только ты его схватишь, вся банда сразу разбежится, – уверял он меня.

Всего собралось сорок человек. Я лично командовал пятеркой смельчаков Каталана, познакомил их с путями отхода, назвал адреса запасных явок и врача, который в случае необходимости мог оказать помощь, не вдаваясь в расспросы. Совершив налет, мы должны были разбежаться в разные стороны.

Каталан не ошибся, уверяя, что полицейские разбегутся, как только увидят своего шефа мертвым. Полицейские ехали на машинах с погашенными фарами, однако мы заранее предусмотрели этот вариант и зажгли свет в доме напротив. На этом фоне хорошо просматривались контуры шести или восьми полицейских машин, двигавшихся почти бесшумно. Подъехав к дому, машины остановились, и из них вылезло довольно много полицейских. Пересчитать их нам не удалось, да мы и не могли стрелять, пока не опознаем своего товарища.

– Смотри, не задень во время перестрелки Рафаэля, – предупредил я Каталана, который, насколько мне было известно, завидев врагов, мог начисто позабыть о цели акции.

Но, слава богу, ему довольно быстро удалось опознать Салазара, а рядом с ним щуплого Рафаэля. Их сопровождали пять или шесть полицейских. Приблизившись к ним шагов на двенадцать, Каталан выхватил из-под пиджака автомат и дал несколько очередей. Все бросились на землю, а он, понимая, что сейчас враги опомнятся и откроют ответный огонь, перемахнул через забор и был таков.

Настала моя очередь действовать. Тот, кто любит наблюдать за ходом вот таких стычек и перестрелок, пусть лучше идет в кино – там это смотрится интересней. В действительности же все происходит как-то буднично и так быстро, что многого даже не успеваешь понять.

О нашей операции на следующий день писали в газетах, особенно подробно в либеральных, а частные радиостанции (их у нас в стране насчитывается более 80) известили своих слушателей о «сражении в седьмой зоне». Государственное телевидение назвало наши действия «кровавой баней террористов», а нас приравняло к современным мафиози.

Когда перестрелка стихла, мы отошли, унося с собой троих раненых. Две пули достались и Рафаэлю Т., которого мы все же освободили. Осталась на месте и одна из наших машин: у нее оказались прострелены все шины. Сгорел дом, дававший нам убежище, – в него угодил фаустпатрон.

К счастью, полицейские нас не преследовали: они тоже понесли большие потери. Правда, в газетах о потерях не упоминалось, как, впрочем, и о том, какие подразделения органов безопасности принимали участие в операции. Но главное было сделано – Рафаэля мы вызволили, а Салазара убили. Правота Каталана вскоре подтвердилась: банда «бессмертных» распалась сразу после гибели их шефа.

* * *

За день до выборов – это была среда – я навестил Рафаэля на его новой квартире, купленной на наши деньги, которые, к слову сказать, улетучивались словно дым. Он залечивал раны, не упоминая о перенесенных страданиях.

– Тебя выдал кто-то из наших, – сообщил ему я и перечислил человек десять, которые знали его прежний адрес. Меня это очень мучило, а Рафаэль только рукой махнул.

Меня это потрясло, ведь он считался специалистом по конспирации и постоянно выражал недовольство тем, как мы принимаем меры безопасности, а теперь так легко отмахивался от этого. Он успокаивал меня, уверяя, что все, кто знал о его квартире, участвовали в его освобождении и, следовательно, легко могли сорвать операцию. Так что вполне возможно, что предал его кто-то из соседей, а может, его просто-напросто выследили…

– Не ломай голову, – сказал он в заключение. – Всего не предусмотришь…

Мне такое утешение не понравилось. А потом вдруг мне пришла мысль, что он намеренно демаскировал себя и подвергся аресту, чтобы мы могли принять участие в его освобождении. Ведь вопреки линии партии он, как и я, рвался в бой, а потерпев фиаско, остался сторонником вооруженной борьбы. Таких фанатиков, как он, я еще не встречал, но нет, он был слишком дисциплинирован, чтобы не подчиниться решению партии. Что ни говори, в душе у меня все же осталось какое-то недоверие.

– Да, чуть не забыл, тебя избрали в Центральный Комитет, – сообщил он мне хриплым голосом. – Только не подумай, будто это случилось потому, что тебе удалось вызволить меня из тюрьмы…

– Этим занимался Каталан…

– Помолчи лучше, ведь разработал и провел операцию ты. Короче, ты догадываешься почему?

Я покачал головой. Как бы то ни было, имея за плечами четырехлетний партийный стаж, я стал одним из руководителей пусть немногочисленной, но реально существующей партии, являвшейся главной силой Сопротивления!

– В Центральный Комитет тебя избрали за твои предвыборные призывы, – сказал он. – Именно они показали, что ты созрел для ответственной руководящей работы.

– Почему же тогда правое крыло голосовало «за»? – негодующе воскликнул я. – И Анхель, и Леонардо, и даже Виктор…

Виктор Мануэль Г. был нашим первым секретарем.

Правда, видели мы его очень редко, так как он руководил партией, пребывая в Мексике, а когда появлялся в стране, то находился в глубоком подполье. За его голову была назначена большая награда. Разумеется, избрание меня в Центральный Комитет не обошлось без его вмешательства.

– А что они могли сказать? – пробормотал Рафаэль таким тоном, что я сразу понял; не стоило задавать ему этот вопрос.

Тогда я еще не входил в состав руководства, и, следовательно, меня это не касалось. Какой же он формалист! Подумать только: мы сидим в одной лодке, а нас уже обвиняют во фракционности…

– Ни Леонардо, ни Виктор не могли ничего возразить, потому что с субботы их никто не видел.

– Как это понимать?

– Так и понимать: их похитили так же, как меня, но меня вот освободили, а им счастье не улыбнулось. Мы, очевидно, не только их недосчитаемся…

Будучи не в силах сдержаться, я вскочил со своего места. Черт возьми, в то время как мы полагали, что можем торжествовать, нас подстерегал такой удар… Мои подозрения в отношении Рафаэля окончательно развеялись: ведь его похитили в то же самое время! Следовательно, удар по левым силам был спланирован заранее и умышленно нанесен перед выборами, когда армия и полиция оставались в своих казармах и представителям хунты было нетрудно сделать вид, будто их вины в этом нет. Бесследно исчезли не только Виктор, Леонардо и другие представители старой гвардии, но и левые революционеры – всего более двадцати человек, как сообщил Рафаэль…

Руководство партией временно возглавил Бернардо. Меня и еще двух товарищей срочно избрали в состав Центрального Комитета, чтобы хоть как-то залатать образовавшуюся брешь…

Но что мы должны были делать?

Лишь 15 марта, то есть спустя девять дней после выборов, были обнародованы их результаты. Из 458 тысяч оказавшихся действительными голосов 201077 было подано за либерала – профессора Мендеса, декана моего факультета, оставшиеся голоса поделили между собой представитель умеренных Агилар, начальник моего отца, и представитель крайне правых полковник Пансиано. После долгого перерыва старый конгресс, все еще находившийся в руках реакции, странным образом проголосовал за М., хотя он из-за широкомасштабных подтасовок результатов выборов в провинции не получил абсолютного большинства. Согласно конституции это давало право конгрессу проголосовать и за А., набравшего 146000 голосов, то есть оказавшегося по числу голосов вторым.

Все это выглядело слишком подозрительно, но газеты уже раструбили на весь мир о том, что победу в нашей стране одержали левые силы.

В действительности же М. заменил своего брата, который ушел из жизни при загадочных обстоятельствах в тот самый момент, когда революционно настроенные левые уже жаловались на исчезновение 28 своих товарищей. Поиски пропавших не были скоординированы, каждый пользовался своими источниками и искал прежде всего своих людей без всякой надежды на положительный результат.

Вот в какой обстановке собрался на свое заседание Центральный Комитет. Давление, которое мы испытали извне, приглушало противоречия, однако действия правого крыла не оставляли никаких сомнений в том, что «оно, как только могло, старалось сделать выборы демократичными», в то время как мы обвиняли либералов в причастности к последним преступлениям военного режима и старались разоблачать их альянс с диктатурой. Бернардо пытался смягчить остроту отношений, заклинал крепить единство партии. «Факты позволяют нам, товарищи, утверждать, что наша сила заключается в сплоченности», – уверял он, но его не очень-то слушали. Однако, когда я сказал, что нам следовало бы обсудить исчезновение двадцати восьми товарищей, меня грубо оборвали. Лишь Бернардо взял меня под защиту – он был великодушен.

Я замолчал, решив, что с меня хватит. Как и в январе, мы были вынуждены капитулировать перед теми, кто не привык слушаться советов.

Из-за болезни Рафаэля пришлось собраться у него.

– Ты даже рта не раскрыл, – бросил он мне упрек, когда я уходил последним. – Зачем тебя ввели в состав комитета?

– Я не принадлежу к числу тех политиков, которые не закрывают рта, – возразил ему я.

* * *

Через день я делал доклад в своей группе. Чтобы не пасть в глазах Бланки, я умолчал о своем жалком дебюте. Она же ни на минуту не спускала с меня глаз, вся обратившись в слух. И мне подумалось, что, если бы ее избрали в состав ЦК, она была бы там намного полезнее, чем я. Она много знала и умела использовать свои знания в нужный момент. Мне же нередко не хватало аргументов как раз тогда, когда они были нужны.

– С точки зрения идеологии мы отдаем себе отчет в том, что наша организация – объединение неестественное и неустойчивое… – говорила Бланка. – Не стоит обманывать себя, товарищи, руководить революционными акциями народа так, как следовало бы, мы все еще не научились. Наша сила в мужестве наших бойцов, в решительности наших командиров, в тех финансовых средствах, которыми мы располагаем, но не в нашем единстве с народом. А нам предстоит добиться такого положения, чтобы наша партия стала генеральным штабом революционной войны…

Однако словесную дуэль выиграла на этот раз Микаэла. Она выступила с конкретными предложениями запросить о судьбе пропавших товарищей Студенческий союз, Совет профсоюзов, Комитет по защите прав человека, Международный Красный Крест и даже Совет кардиналов.

– Это еще что такое? – удивился Хорхе.

– Церковный совет.

– Гм…

– Не выдуривайся! – воскликнула Бланка, сообразив, что игра стоит свеч.

Хорхе Делано предложил обратиться в профшколы, где у него было немало друзей.

– Очень хорошо, – похвалила Бланка.

Наконец – а разговор этот происходил у Микаэлы – мы остались втроем: Бланка задержалась, чтобы поговорить со мной.

– Знаете, наш Кордова работает на президента… – сообщила она. – Составляет проект новой конституции или что-то в этом роде, каково?

Мы не имели ни малейшего представления об этом. Наш профессор всегда сидел между двумя стульями – марксизмом и либерализмом, но специалистом по государственному праву никогда не был, поэтому его поступок показался нам верхом лицемерия: составлять новые законы, заведомо зная, что их положения останутся на бумаге!

– Выходит, он коллаборационист, – заметила Бланка, – и нам, к сожалению, придется отказаться от посещения его лекций.

– Почему? – спросила Микаэла. – Не поворачиваться же спиной к каждому, кто думает иначе, чем мы? Мы только начали устанавливать контакты со всеми слоями населения, даже со священнослужителями…

– Есть разница между теми, кого мы привлекаем на свою сторону, и теми, от кого мы стараемся держаться подальше, – резко возразила Бланка. – Мирного сосуществования в области идеологии быть не может! Либеральные трепачи не могут быть нашими учителями. Представьте себе, он даже выдвинул свою кандидатуру!

– Куда?

– В конгресс, разумеется.

В следующий раз мы собрались 5 мая, но Кордова так и не приехал, отчего окончательно пал в моих глазах. Однако вскоре я убедился, что далеко не все воспринимают его поступок так же, как я. Кое-кто из ЦК одобрял такие шаги. И тут меня вдруг осенило.

– Послушайте, – горячо заговорил я, – наша следующая операция будет связана с конгрессом. Если он соберется, мы захватим трех делегатов, как бы бдительно их ни охраняли, в качестве заложников и обменяем на наших товарищей.

Собравшиеся с удивлением уставились на меня.

– О, Марк! – воскликнула Бланка, улыбаясь во весь рот.

Микаэла молчала, однако ее вид свидетельствовал о том, что она полностью на моей стороне.

В этот момент я понял, что обе любят меня, но не за внешность – я никогда не был красив, – а за мою готовность ринуться в бой.

4

Мы имели все, чтобы расширять свою деятельность: конспиративную явку в загородном доме, несколько автомашин, неплохое вооружение и опыт по захвату заложников. В ближайшем будущем мы планировали провести несколько таких операций.

После пасхи мы приступили к делу: совершали тренировочные марш-броски, организовывали патрулирование объектов, отрабатывали стремительные отходы, проводили стрельбы на местности. Хорхе достал план столицы и отметил на нем важнейшие магистрали, общественные здания, посольства, кафе, кинотеатры, больницы. Каждый член группы умел водить автомобиль или мотоцикл. Не прекращали мы и нашей общеобразовательной подготовки, поручая опытным товарищам делать доклады на самые актуальные темы. Некоторые шли на эти занятия без особого желания, а придя, удивлялись, какой интерес проявляют простые шахтеры к истории страны, к марксистской философии и другим общественно-политическим дисциплинам. Обсуждали такие темы, как создание союзов и коалиций, стратегия и тактика классовой борьбы, знакомились с подрывным делом, огнестрельным оружием, изготовлением фальшивых документов.

Наш копировальный станок работал без перебоев. На нем мы печатали листовки, а затем по ночам распространяли их на самых оживленных улицах, стараясь оповестить о таинственном исчезновении двадцати восьми наших товарищей как можно больше жителей столицы. При этом дважды полицейские гнались за нами на машинах, но вынуждены были прекратить преследование, напоровшись на утыканные гвоздями доски, которые по предложению Хорхе укладывали на дороге. Подобные действия, как писала местная газета, создавали предпосылки для успешного проведения дальнейших подрывных акций.

Бланка придавала этим акциям очень большое значение.

– Мы должны действовать наверняка, – говорила она нам. – Опираясь на прежний опыт, необходимо переходить к новому этапу революционной войны. Этого требует от нас обстановка…

Я прервал ее, считая, что следует прекратить голословные обвинения и помогать друг другу.

Не забывая об учебе и пропаганде, мы задумали организовать похищение одного из политических деятелей. Выбор пал на Леандро Сандоваля, лидера правящей правой партии, возглавлявшего консервативное большинство в конгрессе.

Действовать решили по возможности без применения насилия. Внимательно изучив биографию Леандро, Бланка предложила заманить этого чересчур любвеобильного политикана в ловушку с помощью хитрого трюка. Помимо семьи и многолетней любовной связи он время от времени заводил какую-нибудь подружку. Часто меняя их, Леандро не был застрахован от неприятных случайностей.

Наш план заключался в следующем: Хорхе угонит автомашину подружки Леандро, «кадиллак» белого цвета, а Бланка заманит в нее Сандоваля, едва он выйдет из здания парламента после очередного заседания. Задрапировав голову платком, она вполне могла сойти за подружку Леандро. Я согласно плану должен был затаиться за спинкой переднего сиденья и в случае, если Леандро, поняв свою ошибку, захотел бы вдруг выскочить из машины, пригрозить ему оружием.

– Ваш план никуда не годится, – заявил Хорхе, – поскольку возле fiefo Ёсегда Находится шофер и личный телохранитель. К тому же не следует забывать, что Сандоваль человек сильный и решительный. Машину я угоню, но за успех операции не ручаюсь…

Чтобы подстраховаться, мы посоветовались с Ренатой, которая, перед тем как прийти к нам, была влюблена в женатого мужчину, вернее, была его любовницей и потому лучше нас разбиралась в подобных вопросах. Она-то и подсказала, что ни один мужчина, каким бы ловким он ни был, не в состоянии держать под неусыпным контролем сразу трех женщин, живущих в одном городе. Далее она заметила, что если мы будем действовать решительно и смело, то наверняка добьемся успеха. Сам факт, что его в таком месте будет поджидать любовница, в какой-то степени парализует Леандро, и он, чтобы избежать скандала, поспешит сесть в машину.

Наш план имел еще одно преимущество: он позволял увезти в том же автомобиле второго заложника – некоего Фернандо Урбино. Поскольку Сандоваль являлся его партийным шефом, то ему достаточно сделать знак, что он желает с ним переговорить, как Урбино, человек слабохарактерный, покорно сядет в машину. Нам и нужен был главным образом потому, что его брат являлся начальником службы безопасности, которая, как мы полагали, наверняка приложила руку к исчезновению наших товарищей.

Похищать лидера так называемой Революционной партии мы не хотели, поскольку в этом случае наша операция имела бы нежелательный для нас резонанс.

К операции мы привлекли Серхио Каталана, принимавшего участие в освобождении Рафаэля. Ему поручили заняться третьим заложником. Наше предложение ему так понравилось, что он даже не попросил никакой поддержки. Мы предоставили в его распоряжение «шевроле» желтого цвета и необходимую информацию.

Чтобы держать свою группу в состоянии повышенной боевой готовности, Серхио каждый месяц проводил какую-нибудь операцию. Так, например, на апрель он запланировал нападение на автобус военной академии, в ходе которого намеревался разоружить ехавших в нем офицеров, а затем, приказав им снять с себя военную форму, отпустить их в одном нижнем белье на все четыре стороны. Подобным образом он уже не раз доставал оружие и обмундирование, хотя мы неоднократно советовали ему щадить самолюбие солдат. Однако осуществить эту операцию ему не удалось, поскольку автобус из казармы не вышел. Серхио, таким образом, лишился очередной партии автоматического оружия. Мы, как могли, утешали его: мол, при выполнении нашего задания придется проявить побольше хитрости…

* * *

Первого мая я, соблюдая меры предосторожности, направился к Рафаэлю. Я надеялся, что он выслушает меня и одобрит наш план, однако он был не один. У него сидел Бернардо, фактически исполнявший обязанности первого секретаря, и Анхель Л., близкий друг пропавшего без вести Леонардо К. Мы все очень ценили прошлые заслуги Бернардо и за глаза называли его нашим ангелом-хранителем за его чрезвычайную осторожность. От шока, перенесенного им в 1954 году, он так и не оправился, и даже самое незначительное известие его сразу же настораживало. Должно быть, он обладал обостренным инстинктом самосохранения, однако разума никогда не терял и вообще казался человеком образованным. Но, несмотря на все его достоинства, я старался с ним не откровенничать.

Бернардо поинтересовался, не проводим ли мы наших финансовых экспроприации. Я ответил отрицательно, но спросил, почему это его заинтересовало. Немного помолчав, он объяснил, что в последнее время в столице произошло несколько похищений заложников и если к этому не имеет никакого отношения ни группа Серхио, ни моя, тогда он ума не приложит, кто бы это мог сделать. Сесар Монтес, которого Бернардо было заподозрил, заверил его, что такими операциями не занимается, что ему хватает обязанностей командира партизанской группы имени Эдгара Ибарры. Заверения Сесара были не вполне справедливы, так как в действительности он довольно часто вступал в спор с начальством, игнорировал роль партии в восстании и, будучи заместителем Герберта, считал себя причастным ко всем акциям, проводившимся в стране. Он был на четыре года моложе меня, как и я, учился на юридическом факультете, был энергичен и преисполнен честолюбия, но не обладал ясной политической концепцией.

– У Сесара имеются ошибки, но врать нам он не станет, – пробормотал Рафаэль, с трудом ворочая языком, будто был пьян. – Я думаю, тут что-то иное… Это дело рук полиции, точнее, криминальной полиции. Вероятно, им это пришлось по вкусу. Вспомните-ка дело Тедди Герреры, когда они присвоили себе приличную сумму. А теперь они решили заняться этим промыслом самостоятельно…

Рафаэль был прав, полагая, что похищения заложников скорее всего инспирированы шефом криминальной полиции, который пытался таким образом совместить приятное с полезным: с одной стороны – хорошо обогатиться, а с другой – восстановить общественное мнение против левых, поскольку все подозрения падали на них. Однако Бернардо в это не поверил, чувствуя, что наши объяснения всего лишь отговорки, в то время как для него было важнее выступить в качестве руководящей силы и, идя, что называется, против течения, сплотить всех вокруг Центра, им же возглавляемого.

Анхель остался доволен замечанием Рафаэля, хотя такие вещи его мало интересовали. Он заговорил о наших потенциальных союзниках, напомнив слова Родиея Арисменди, который так охарактеризовал три основные группировки крупной буржуазии: буржуазия, полностью продавшаяся империализму; буржуазия, до поры колеблющаяся, но консолидирующаяся, едва ее капиталам начинает угрожать какая-либо опасность; и наконец, так называемая национальная буржуазия, которая при определенных условиях может стать нашим союзником, поскольку по ряду причин (одна из них – конкурентная борьба с монополиями) склоняется к антиимпериалистическим силам. Таким образом, на определенном этапе возможен союз четырех классов: рабочих, крестьян, мелкой буржуазии и так называемой национальной буржуазии…

Анхель говорил довольно убедительно, но я слушал его невнимательно, потому что мне вдруг стало ясно: о нашем плане придется забыть, так как неизвестные гангстеры нанесли удар не только по нашему плану, но и по нашему авторитету.

* * *

По возвращении я собрал группу и заявил, что пока придется полагаться только на собственные силы. Ребята недоуменно пожали плечами и разошлись.

Вечером, едва я смежил веки, мне приснился страшный сон, от которого я сразу проснулся. Однако стоило мне снова заснуть, как сон повторился с небольшими изменениями. Коротко перескажу содержание этого страшного сна, так как часть его, как ни странно, несколько позже сбылась наяву.

Мне снилось, будто я шел по улице, заполненной таинственными тенями, которые шепотом предупреждали меня об опасности. Более того, даже дома шептали мне об этом. Я испугался и побежал, но кто-то накинул мне сзади на голову мешок. Не успел я позвать на помощь, как меня втолкнули в машину. В ней сидели какие-то люди, но ни один из них не произнес ни слова. Машина мчалась по городу, резко сворачивая то вправо, то влево. Куда меня везли – я не имел ни малейшего представления. «Они опередили нас», – билась в голове мысль.

Внезапно машина остановилась, меня вытащили из нее, и тут я услышал шум подъезжающего автобуса, почувствовал запах выхлопных газов, асфальт под ногами, тепло, исходящее от домов справа и слева. Из этого я сделал вывод, что меня привезли в узкий переулок, расположенный в первой зоне. Хлопнула входная дверь, а меня по лестнице повели вниз, в сырой холодный погреб. Кто-то подталкивал меня в спину. Затем дверь позади захлопнулась, и я остался один. Я снял с головы мешок, однако, как ни странно, ничего не увидел. Меня охватил смертельный ужас: я ничего не видел, ничего не слышал, ничего не ощущал. Я был способен на единственное – ощупать помещение, в которое меня затолкали. В смятении я принялся искать дверь и вскоре нашел – она оказалась железной. Я толкнул ее, но она не поддавалась. Чувствуя себя совершенно сломленным, я начал ощупывать стену и обнаружил, что внизу не хватает нескольких кирпичей. Послышался отвратительный писк. «Крысы!» – мелькнуло в голове. Я отпрянул, споткнулся обо что-то, упал и почувствовал кровь на руке: то ли поранил ее при падении, то ли меня укусила крыса.

В тот же миг меня охватила паника: вдруг крыса больна чумой и теперь я заболею? К горлу подкатила тошнота. Мне казалось, что лицо мое горит. Сомнений не было – я заболел чумой…

В этом месте мой сон видоизменился: жертвой оказался уже не я, а Анхель Л., которого мы освобождали из тюрьмы. Когда мы отворили дверь камеры, он, шатаясь, двинулся нам навстречу с обезображенным лицом.

Что же делать? Чума неизлечима, во что бы то ни стало надо помешать распространению этой ужасной эпидемии, которая нанесет непоправимый вред стране. Можно, конечно, убить Анхеля, но кто, спрашивается, будет его хоронить? Вместе с трупом Анхеля придется сжечь и его дом, а он находится в центре города. Тот же, кто прикоснется к трупу, сразу заразится сам.

Хорхе предложил тянуть жребий. Он выпал Микаэле, которая сразу сникла и заявила, что не сможет этого сделать, да и умирать подобным образом ей не хочется, что готова пожертвовать своей жизнью ради прогресса, ради революции, но не согласна умирать бессмысленно…

В разговор вмешалась Бланка. Она сказала, что в наши дни уже не умирают на баррикадах, что чаще всего это происходит в обстоятельствах отнюдь не романтических, порой в грязи, безвестности, однако это нисколько не умаляет подлинного величия павших борцов…

В этом месте мой сон оборвался. Проснулся я совершенно разбитым, нервы мои были напряжены до предела.