Текст книги "От часа тьмы до рассвета"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Я хочу еще раз увидеть Юдифь и Элен, – сказал я.

– Нет, – решительно ответил профессор. – Это слишком рискованно сводить тебя с другими людьми. Я не знаю, какие силы может высвободить в тебе страх смерти.

– Тогда ответьте мне на один вопрос, – попросил я. – Кто такой доктор Гоблер?

Зэнгер помолчал немного, и мне очень захотелось в этот момент увидеть его лицо, а не тупо смотреть в монитор. Поразил ли его мой вопрос? Или его тонкие губы снова растянулись в циничную, узкую улыбку?

– Это фон Тун тебе сказал, да? – наконец сказал старик, и мне показалось, что я услышал немного сердитые нотки в его голосе, но я не уверен. – Доктор Гоблер был психотерапевтом. Он лечил вас шестерых после трагической гибели Мириам.

– И что он сделал с нами, – резко спросил я. – Почему я не могу ничего вспомнить о годах, проведенных в крепости? Почему мы все забыли, что произошло с нами?

– А ты уверен, что все забыли, что случилось? – спросил профессор вместо ответа.

– Почему я не могу ничего вспомнить? – я почти кричал. Мне хотелось слышать ответы, а не вопросы, черт возьми! Этот дряхлый живодер должен ответить!

Но единственный ответ, который я услышал, был звук захлопывающейся двери. Это одна из отвратительных игр, которую затеял старик? Он хлопнул дверью, чтобы я подумал, что остался один, чтобы, не будучи видимым, наблюдать за мной, находясь совсем рядом, чтобы наслаждаться моим страданием и бессилием? Я напряженно прислушался, но ничего не услышал. Ни дыхания, ни шороха ткани, ни тихого глотания или чмокания, которое так часто издают люди преклонного возраста, ничего не было слышно. Я был один.

Могло ли быть так, что один из нас действительно лгал? Мог ли кто-нибудь из нас с самого начала знать, что произойдет в крепости?

Но это никак не вязалось с газовым патроном, который был спрятан на кухне, чтобы убить всех нас!

А могло быть и так, что предатель знал обо всем, возразил мне внутренний голос. И ему ничего не стоило так подстроить, чтобы выйти из кухни в тот момент, когда патрон будет приведен в действие и убьет всех остальных одним махом. В течение вечера было полно таких возможностей для каждого из нас. Кто же мог быть этим предателем?

Понятно, что убитых это не касалось. Так что оставались только Элен и Юдифь. Могли ли Элен принудить к этой жуткой операции на своем теле, если бы она стояла на стороне профессора Зэнгера? Ни за что… или? А Юдифь…?

Нет, это не могла быть Юдифь. Юдифь все время была на моей стороне, держалась за меня, я ей абсолютно доверял и она мне. Юдифь была олицетворением покоя и невинности. Мы спали вместе!

А вот Элен, напротив, достаточно фанатична, чтобы согласиться на такой эксперимент, как операция на своем собственном теле! Может быть, Зэнгер действительно говорил правду, когда утверждал, что Элен сама настояла на том, чтобы самостоятельно удалить метастазы у себя из живота. Она должна быть предателем. С самого начала она вела себя с нами так высокомерно. Она знала, что должно произойти. Ей не было никакого смысла обзаводиться друзьями, напротив: нет ничего безумнее, чем попытаться завести дружбу с коровой по дороге на бойню. Скорее, следует пытаться игнорировать все позитивное, что есть в ней хорошего в живом состоянии, чтобы не терзаться затем чувством потери.

Зажегся экран, и на нем показался проход, погруженный в блеклый свет. На больших расстояниях под потолком висели лампы, защищенные толстыми запыленными стеклянными полукругами. Я не узнал этого коридора. В поле зрения камеры вошла хромающая фигура. Человек все время останавливался и, измученный, прислонялся к бетонным стенам прохода.

Стефан! Он как-то нашел вход в лабиринт под крепостью – во всяком случае, я предполагаю, что он там был. Значит, действительно, был еще один тайный ход, через который можно было проникнуть в крепость, но как далеки мы были от мысли, что он сам может дойти до нашей маленькой кухни. Нашел ли он проход случайно или знал об этом, ведь он, как рассказывал Зэнгер, вместе со всеми нами уже жил однажды в крепости? Может быть, Стефан помнил то, что тогда произошло здесь, и, может быть, я был единственным, кто потерял свои воспоминания? Может быть, рассказ Зэнгера об этом одиозном докторе Гоблере вовсе не был ложью? Как можно было теперь отличить, когда этот старик говорил правду, а когда лгал.

Это безумие. Если бы Стефан знал об этом тайном подземном ходе, этот культурист не стал бы предпринимать столь опасное предприятие, как лазание ночью по крепостной стене. Я все это время не думал о том, что же произошло с ним после того, как он попал в подвал, но когда я увидел эту запись, я вспомнил об этом.

Я постарался глубоко вдохнуть и выдохнуть. Я должен оставаться спокойным, что бы ни происходило на этом мониторе. Я хотел обмануть этот чертов шприц с ядом. Что сказал Зэнгер? Если ЭЭГ покажет сильное возбуждение, будет введен яд? Спокойно, упрямо уговаривал я себя. Стефан был мертв, а значит, он не преступник, а жертва. И что бы я сейчас ни увидел, все это может быть смонтировано. Все можно гениально вырезать и склеить точно так же, как мое фальшивое убийство доктора и медсестры. Меня ничто не должно провоцировать и пугать.

В поле зрения камеры возникла вторая фигура. Спиной вплотную к стене она медленно двигалась по коридору. Потом кадр сменился, и вот теперь уже обе фигуры были видны в одном кадре, как будто сменилась камера. Крадущийся был на переднем плане.

Это был я.

А ты ожидал чего-то другого, сказал я про себя. Зэнгер решил тебя прикончить. Он хочет видеть твои страдания до самого конца. Последние минуты твоей жизни он хочет превратить в ад, ведь на моей совести эта проклятая школа. Ты же сам прекрасно знаешь, где ты был, и тем более, где тебя не было.

В этом фильме у меня в руке был кинжал Наполы. Стефан все еще с трудом шел вперед. Все его силы уходили на то, чтобы просто оставаться на ногах. Я видел, как я поднял клинок. Меньше метра отделяло меня от спортсмена. Я не хотел видеть, что произойдет, не хотел спорить с этим фильмом ужасов, который смонтировал сумасшедший профессор. Но моя голова была так крепко привязана к каталке, что даже кровь с трудом проходила в сосуды, и я не мог повернуть ее ни на миллиметр, а мои веки не могли закрыться даже наполовину, даже на четверть, даже на чуть-чуть. И мне пришлось увидеть, как клинок в моей поднятой руке сзади вонзился в спину Стефана и застрял между лопаток. Словно пораженный молнией, Стефан упал на пол. Темная кровь вытекла из раны, и за короткое время возле него на бетонном полу образовалось большое пятно. Мои губы зашевелились, но не было звука, поэтому я не мог разобрать слов. Потом я исчез в темноте неосвещенного коридора.

Камера все еще смотрела на лицо Стефана, потом наехала на лицо, показав его крупным планом. Это была гримаса смерти. Бодибилдер вздрогнул, как будто у него случилась судорога. Но его правая рука вдруг потянулась к стене, ощупала ее, оперлась и он снова поднялся. С трудом передвигая ноги, кашляя, он снова направился по коридору, а изо рта у него вытекала тоненькая струйка крови.

На миг картинка на мониторе затемнилась, потом появилась другая сцена. Я узнал кухню, на которой, если верить Зэнгеру, мы все могли бы умереть, но краски на изображении были сильно искажены. Все было в зеленовато-серых тонах. Я узнал Карла, который испуганно скрючился в углу рядом со стулом, на котором сидел Эд, при этом хозяин гостиницы казался просто большой серой тенью. Должно быть, это камера ночного видения, подумал я. Ведь во время убийства Эда выключился свет. Вот поэтому и такие странные цвета на видео.

Камера «отъехала» назад, и я увидел поникшую фигуру нашего ковбоя Эда, сидящего на стуле. Я знал, что сейчас произойдет. Я снова попытался повернуть голову и закрыть глаза, но и в этот раз у меня ничего не вышло. Кожаные ремни держали меня крепко. Зажимы для век больно давили на глаза. У меня не было другого выхода, кроме как смотреть дальше с широко раскрытыми глазами на весь этот ужас. Третья фигура вошла на кухню, по широкой дуге обогнула фигуру Карла, как будто она хотела выяснить, видит ли что-нибудь Карл. Но так как Карл на нее не отреагировал, она подошла к нему немного ближе.

Да это может быть кто угодно, мысленно уговаривал я себя, стараясь отстраниться от того, что я видел. Фигура без контуров в зеленом свете. Ну и о чем это говорит?

«Это фигура твоего роста, а движется она точно так же, как ты, – прошептал голос в моем затылке. – То, что сказал Зэнгер, правда, ты и есть убийца!»

Незваный гость встал сзади Эда. Я не хотел ничего видеть, ничего на свете я не хотел так, как посмотреть в сторону, но у меня не было никакого шанса. Очень медленно, как будто преступник наслаждался своим могуществом, клинок приблизился к горлу Эда. Потом он произвел быстрый, нацеленный разрез. Эд еще двигался. Я видел, как наш самодовольный ковбой схватился за горло и отчаянно попытался остановить кровотечение. Зеленый призрак подошел еще ближе и схватил его за вихор, чтобы рвануть голову книзу и что-то сделать острым ножом у него на лбу, затем он отложил кинжал в сторону и покинул кухню. Через несколько секунд зажегся свет, и монитор залило ярким светом. Но камера быстро приспособилась к новым условиям освещения. В мельчайших деталях она зафиксировала весь ужас, произошедший на кухне. Левая рука Эда свисала вниз, а правая все еще оставалась у горла. Казалось, что Карл кричал, но я ничего не слышал, потому что и в этой записи отсутствовал звук. Кровь все еще брызгала хозяину гостиницы в лицо, но его охватил такой сильный ужас, что он был не в силах встать и выбежать вон, а только пронзительно кричал и жался спиной к кухонному шкафу. Наконец голова Эда опустилась вниз, а кровь сочилась из раны, которая протянулась от горла до затылка, уже все более и более медленными толчками.

Я заплакал. В один миг весь протест, которым я пытался защититься, растаял. Не было никакого смысла закрывать глаза на действительность. Зэнгер был изверг, нелюдь, но он не был лжецом. Убийца – это я. И я безумен. Я не мог вспомнить ни об одном преступлении, которое я только что увидел на экране, но я увидел холодную логику хорошо продуманной мести, а, кроме того, я знал, что оба убийства пришлись на тот промежуток, когда я, как я думал, лежал на полу без сознания. Я вновь вспомнил тот момент, когда очнулся в учительском общежитии – сидя на кресле, хотя я прекрасно помнил, что потерял сознание на полу. Потом обвал в погребе: я был засыпан штукатуркой и строительным мусором, по крайней мере, частично, иначе просто не могло быть. Но я очнулся в стороне от кучи мусора и на мне не было щебня. Я что, двигался во сне? Пока я в моих снах пытался спасти девочку по имени Мириам, а потом видел, как по команде Марии она падает с зубьев башни, я мстил за давно прошедшую часть моей жизни. Я мстил за жизнь Мириам. Я убивал, пока спал. Изверг внутри меня использовал мой обморок, чтобы принудить мое тело творить самосуд.

Все было так, как сказал профессор Зэнгер: сначала должны были умереть те, кто держал меня тогда, когда была убита Мириам.

Вид на мониторе снова сменился, и я увидел узкую лестничную клетку, на верхней площадке которой я увидел Марию. Ее рот был раскрыт в безмолвном крике, а в ее глазах отражались ужас, отчаяние, паника, истерика и смертельный страх. Она подняла пистолет и выстрелила на лестницу, хотя не видела там ничего, во что следовало бы стрелять. Потом она исчезла из кадра, и кадр сменился. Теперь было видно башню со стороны учительского общежития. Должно быть, прошло немного времени, потому что Мария теперь стояла на зубьях и танцевала свой гротескный танец.

Но ведь я не присутствовал при этом, смущенно подумал я. Я здесь ни при чем. Это был не я! Хотя бы здесь не я!

Но все было бесполезно, потому что я уже знал правду. Я отчетливо припомнил, как я смотрел из чердачного окна на башню, с помутненным сознанием, на грани обморока. Если Зэнгер был прав, то мне не нужен был нож, чтобы убивать. Все, что показывали мне эти записи, подтверждало слова профессора. Я, Франк Горресберг, заключал в себе безжалостного изверга, который скрывался глубоко в моем мозге и замышлял убийства.

Мария подняла пистолет. В следующий момент она вздрогнула и упала с башни. Зум беспощадно увеличил вид разбитого тела на мостовой крепостного двора, а потом начался другой отрывок. Это был вид моей больничной палаты, и на этот раз я уже совершенно точно знал, что сейчас произойдет. Я знал этот отрывок фильма, Зэнгер мне его уже показывал. В комнату вошли молодой доктор и рыжеволосая медсестра.

Как долго я просматривал эти записи? Минут десять?

Хорошо. Тогда мне оставалось жить еще мифических двадцать минут. Лучше всего мне сейчас расслабиться и попытаться сконцентрироваться на этом потаенном Я, которое прячется где-то внутри меня и которое в данный момент я признавал виновным в пяти убийствах. Может быть, это было безумие, потому что я был кем-то вроде лунатика, а как возможно в полном сознании пробиться к этой странной части личности, в которую я, по всей видимости, превращался, когда спал? Но ничего более осмысленного, чем я бы мог заняться в эти последние минуты моей жизни, я не нашел. И я был готов цепляться за любую ниточку надежды, которая мне представится. Оставалось только одно.

Это было совершеннейшим абсурдом, то, что утверждал профессор Зэнгер, что я какой-то доктор Джекил и мистер Хайд. Если все, что он говорил, правда, то это было лучшее, что я мог пожелать в данный момент. Нужно быть гениальным артистом, одним из тех, кто показывают трюки в цирке по освобождению от цепей, чтобы освободиться от этих широких кожаных ремней, которыми я привязан к каталке и которые больно врезались в мою кожу. Но если эти душевные силы, которыми я, как предполагалось, обладаю, на самом деле столь мощные, как утверждал старик, то, может быть, с их помощью я мог бы справиться с этим. Что случится, если я добровольно высвобожу этого мстительного ребенка, который повинен в смерти пяти взрослых человек?

Пульсирующая боль забилась у меня во лбу, едва мне стоило попытаться сконцентрироваться. Я изо всех сил постарался представить, что я погружаюсь в свое сознание. Где же может быть скрыт ключ ото всех этих лет, которые стерлись из моей памяти?

Я снова подумал о тех фотографиях, которые я нашел в письменном столе. О фотографии Мириам… Мириам, девочка из моих снов, девочка, упавшая с башни, – моя первая настоящая любовь?

Я вспомнил ее. Если бы у меня отняли абсолютно все – Мириам все равно бы осталась в моем сердце, хотя там мне пришлось ее искать очень долго, и мне понадобилось припомнить целый ряд снов, представлений и рассказов, чтобы снова обрести воспоминания. Я уже не помнил, как звучал ее голос, не помнил ее запаха, не помнил ничего осязаемого. Но осталось чувство. Теплое чувство, которое откликалось лишь на ее имя. Может быть, Мириам станет для меня мостиком через широкие могилы моих утраченных воспоминаний? И как вообще случилось такое, что я ничего не помнил? Это всего лишь воздействие шока от смерти девочки, которую я любил, или этот доктор Гоблер… что-то сделал со мной? Может ли один человек похитить у другого его воспоминания?

Боль разрывала мою голову. Я снова почувствовал, как в моем мозге что-то шевелится, но не мысли или воспоминания, а что-то осязаемое, механическое. Неужели я мог почувствовать, как разрастается опухоль?

Вдруг перед моим мысленным взором возникли крепостные ворота. Тот сон, в котором передо мной закрылся проход в крепость, – что он мог означать? Может ли он продвинуть меня вперед хоть на один шаг?

– Пойдем со мной, Мириам, – тихо прошептал я, в то время как снова наблюдал, как на экране снова умирает Эд, как моя рука снова перерезает ему горло. Пальцы моей левой руки немного согнулись так, как будто я обнимал маленькую ручку Мириам. – Пойдем со мной, – снова попросил я.

 
Наши с тобой тени слились в одну…
 

Я испуганно напрягся, натянув кожаные ремни. Песня! Я слышал ее, это совершенно точно! Я недоверчиво прислушался, но в больничной палате, не считая тихого гудения медицинских приборов, стояла мертвая тишина. Откуда донеслась эта песня?

Она звучала немного искаженно, как будто доносилась со двора или из какого-то далекого помещения. Мне так захотелось закрыть глаза, чтобы сконцентрироваться получше и прислушаться, но это желание было абсолютно невыполнимым.

На мониторе Карл на кухонном полу повернулся. Обрыв. И снова сцена с убийством доктора Шмидта.

Осталось жить еще десять минут, в отчаянии подумал я. Я должен сделать это. Я сам не вполне понимал, чего я, собственно, хочу добиться, но я начал тихонько напевать Лили Марлен.

– «Из спокойно стоящих деревьев, из земли, словно во сне поднимаются твои губы…» – прошептал я.

И вдруг она появилась! Мириам! Она стояла у крепостных ворот, протягивала мне свою руку и была красива, как прежде. Застывшим взглядом смотрел я на смерть врача, но одновременно я находился у ворот крепости. Потерял я остатки разума? Или пришла моя смерть? Разве не говорил Зэнгер, что я сначала почувствую колющую боль в сердце? Перед глазами я видел Мириам так же отчетливо, как и изображение на мониторе. Я чувствовал ее мягкую, прохладную кожу, когда она прикоснулась своей рукой к моей руке.

– Там, с другой стороны, кто-то ждет тебя.

Голос девочки прозвучал твердо и так же реально, как и гудение медицинских приборов, которое я все еще слышал. И пока одна часть моего тела все еще по-прежнему была крепко привязана к постели, другая его часть, как мне показалось, ничуть не менее реальная, отделилась от него, это было так, как будто я вдруг раздвоился! Бок о бок мы с Мириам вошли в темноту створа ворот. На какое-то мгновение нас поглотила полная тьма, но затем мы увидели ярко освещенный внутренний двор крепости. По другую сторону ворот стоял мальчик лет двенадцати-тринадцати в обрезанных джинсах и застиранной футболке. Мальчик с фотографий. Он скрестил руки ни груди и смотрел на нас неприветливо.

Этим мальчиком был я.

– Я не хочу иметь дело с этим типом, – выпалил ребенок, которым был я, отрицательно мотая головой. – Его ничуть не огорчило, что они сделали с тобой. Он забыл тебя. Он просто жил дальше, как будто ничего не случилось.

– Он не мог иначе, – попыталась смягчить его Мириам. – У него украли все воспоминания. Ведь это сделал доктор, правда? Врач-психиатр. Он построил высокую стену от воспоминания о тебе. Подойди, дай Франку руку. Вам нужно помириться.

Мальчик состроил гримасу.

– Он может ждать сколько угодно, пока я что-нибудь для него сделаю. Он просто сбежал, он просто трус. Это он позволил этому дурацкому доктору воздвигнуть эту стену.

Мириам пожала плечами.

– Он иногда такой упрямый, – сказала она. – Прямо как ребенок…

– Я не ребенок! – проворчал подросток.

Я не знал, что делать. Я оставался в тени свода ворот – это все происходило только в моем представлении, но было так живо. А остальное было нереальным. Кроме того, я вовсе не был уверен, хотел ли я на самом деле воссоединиться с этой частью моих воспоминаний. Этот черствый двенадцатилетний мальчик, который стоял теперь передо мной и смотрел на меня, был жестокий убийца! Он убивал людей, и его совершенно не трогало, что при этом происходило. Почти два десятилетия он ждал мести и не повзрослел.

– Если ты не примешь его, то ты никогда не победишь его, – уговаривала меня Мириам. Она шептала каким-то испуганным шепотом, как будто боялась, что мальчик поймет то, что она сказала.

– Это абсурд! – громко выкрикнул я. – Я… я схожу с ума!

Мой крик спугнул видение двора и мальчика. Мой внутренний глаз снова закрылся, и я опять оказался в моей больничной палате. Я отключился от безумных галлюцинаций, которые отняли у меня много сил и, мигая, вернулся к реальности.

Мигая?!

– Франк! Приди в себя! – услышал я чей-то крик. Я открыл глаза. Рядом с моей каталкой стояла Элен. – Быстрей, – требовательно шептала она. – Нужно сматываться отсюда. Я помогу тебе встать.

Что же это случилось? Я уже умер? Я испуганно посмотрел на монитор, на котором в эту секунду я как раз прошмыгнул на кухню. Значит, времени оставалось совсем немного.

– Франк! – шипела Элен. – Черт возьми, помоги же мне! Я не могу сама поднять тебя. У меня разойдутся швы на животе, если я попытаюсь тебя поднять.

Я удивленно повернул голову. Зажимы для век были убраны, широкие кожаные ремни были развязаны. На маленьком столике на колесиках рядом с каталкой лежал шприц со смертельной инъекцией. Элен стояла сбоку от меня и держалась рукой за каталку, а другой поддерживала себя в низу живота. Кожа ее была белая как мел, а на лбу блестели огромные капельки пота. Казалось, она страдает от сильной боли.

– Что ты здесь делаешь? – вяло спросил я. Я чувствовал себя невероятно слабым – ведь мою кровь последние часы постоянно разбавляли физраствором с обезболивающими и успокаивающими средствами.

– Я хочу вывести тебя отсюда, идиот! – выпалила Элен и скорчила гримасу боли. Должно быть, даже говорить ей было очень больно.

Я недоверчиво уставился на нее. Мог ли я ей доверять? Конечно, она освободила меня от кожаных оков, а также от игл и электродов, что я только что с благодарностью заметил. Но и это могло быть частью нового плана сумасшедшего профессора. Может быть, он вовсе не собирался меня убивать, а только хотел провести эксперимент, чтобы посмотреть, что я буду делать, испытывая страх смерти? Этот профессор царил в этой клинике, как кайзер в Колизее в Риме, и Элен, возможно, была лишь новым гладиатором, которого он выставил на арену против непредсказуемого чудовища, чтобы развлечься, наблюдая это единоборство.

– Почему ты помогаешь мне? – недоверчиво спросил я и покосился на вентиляционную решетку, про которую я знал, что там скрывается объектив камеры. И даже если Элен была здесь не по поручению профессора, я мог не трудиться выбираться отсюда, потому что долго это не продлилось бы, и рано или поздно сюда явится какой-нибудь персонал клиники, который выведет Элен и снова привяжет меня к моей каталке. Мой взгляд упал на шприц с ядом на туалетном столике.

«Элен помогала убить Мириам, – возник голос из подсознания, но это был тот голос, который раньше был мне чужим, звук которого я еще никогда не слышал, хотя он казался мне очень знакомым. Это был голос моих утраченных воспоминаний, голос того ребенка, которого я оставил в крепости Грайсфельден! – Предоставь это мне, – просил голос, – и я выведу тебя отсюда».

– Ну пошли! – Элен взяла меня за руку.

Фильм на мониторе закончился, и он, блеснув, выключился. Должно быть, это тот самый момент, когда я должен был умереть. По моей спине струился холодный пот, как будто я слышал, как тихо гудит инжектор. В том месте, где несколько минут назад находился шприц, выдвинулась колба.

Элен пришла, чтобы спасти меня, – более исчерпывающего доказательства она не могла мне представить. Я обязан ей жизнью. Я должен защитить ее от того охваченного жаждой мести подростка, который сидит внутри меня, но для этого мне нужно расстаться с ней. В любой момент эта часть моего Я могла взять контроль над всем моим существом. Я не должен допустить больше никаких убийств! Я никому не хочу больше причинять вреда – я никогда этого не хотел!

– Беги от меня! – тихо сказал я. – Я – убийца.

Элен уставилась на меня непонимающим взглядом широко раскрытых голубых глаз. Ее голова была непокрыта, обнажая растрепанные рыжие волосы, и одета она была в простую ночную рубашку, на ногах ничего не было, она выглядела ровно так, как будто только что поднялась с больничной койки. Молодая врачиха уперла обе руки в бока. Из-за боли она не могла держаться прямо и сгорбилась.

– Мы должны остановить Зэнгера, – выдавила она с заметным трудом. – В любое мгновение может быть слишком поздно.

– Она лжет! – раздался знакомый голос от входа в палату, и только этот голос принес с собой волну тепла и успокоения в мое сердце. В дверном проеме стояла Юдифь. На ней тоже не было ничего, кроме ночной сорочки, и волосы ее были спутаны. Она быстро и тяжело дышала, как будто за ней гнались. – Она часть эксперимента, – заявила она.

Я снова посмотрел на шприц. Элен спасла мне жизнь.

– Она фанатичная последовательница Зэнгера и его идей, – продолжала Юдифь. – Разве тебе не показывали съемку, на которой она добровольно разрезала себе живот? Насколько безумной нужно быть, чтобы проделать нечто подобное?

– Она лжет! – задыхаясь, выпалила Элен с перекошенным отболи лицом. – Они заставили меня! Они хотели удалить мои яичники, а что будет со мной, им было все равно! Я для Зэнгера только кусок мяса, и ничего больше! У меня опухоль в мозгу, так же как и у всех остальных. Их интересует только мой генетический материал, так же как и твой. Когда они оперировали тебя, они удалили тебе яички, Франк.

Это совершеннейший абсурд, подумал я, подавляя инстинктивное побуждение тут же схватиться за мои гениталии. То, о чем говорила Элен, было совершенно невозможно. По крайней мере, ниже пояса я не ощущал никаких болей, и даже если я на этом концентрировался, я не ощущал ничего необычного. Хотя и огнестрельной раны в плече я тоже не чувствовал. Наркотический коктейль, которым меня напичкали, действовал так хорошо, что я мог бы уже привыкнуть к тому, если бы его воздействие на меня не было связано с такой усталостью и медлительностью.

Я нерешительно переводил взгляд с одной женщины на другую. Юдифь всегда была на моей стороне. Она любила меня… Ее поцелуи, ее прикосновения, наша страстная любовная игра в душе, во время которой наши гормоны действовали на нас сильнее экстази… все это не могло быть ложью.

Я принял решение и повернулся к Юдифи.

– Что мы должны делать?

– Под комплексом находится подземный гараж, – торопливо начала Юдифь. – Я слышала, как санитары говорили об этом. Должно быть, его построили здесь для того, чтобы со стороны не было заметно, как много людей приезжают в фиктивную компьютерную фирму, которая в качестве прикрытия образует наземную часть этого комплекса. Если мы сможем туда пробиться, то мы будем спасены. – Юдифь уже полностью вошла в помещение и медленно приближалась к моему ложу, при этом она не спускала глаз с Элен. – А эту коварную змею нужно обезвредить, – сказала она, кивком головы показывая в направлении рыжеволосой докторши. – Она сделает все, чтобы воспрепятствовать нашему побегу.

– Пожалуйста, Франк, не верь ей. – Чистый, искренний страх был написан в глазах молодой врачихи. Она медленно отступала от Юдифи. Я видел, как дрожали ее колени. – Ее послал Зэнгер, – сказала она умоляющим тоном. – Она предательница!

Юдифь злобно засмеялась.

– Ты думаешь, Франка так легко обмануть? – презрительно спросила она. – Всю ночь ты как паук в своей паутине сидела и смотрела, как мы все больше и больше запутываемся в твоих сетях. Как думаешь, почему она до сих пор жива? – спросила она, обращаясь ко мне, подошла к моей постели и протянула мне руку. – Пошли, время уходит.

Сильнейшая боль пронзила мне голову. Он снова был здесь, тот мальчик, которого я снова нашел в себе, убийца, который в любой момент мог взять надо мной власть.

– У Юдифи есть рубец на животе? – отчаянно выкрикнула Элен. – Пожалуйста, Франк, вспомни! У нее есть рубец? Когда она заключила союз с Зэнгером, они наверняка ее прооперировали!

Из моих глаз от боли потекли слезы. Шрам? Да, что-то было. Я еще вспомнил, что хотел спросить ее об этом. Но это мог быть и след от операции аппендицита, или еще что-нибудь в этом роде…

Стремительным движением Юдифь схватила шприц с туалетного столика. Несколько мгновений она держала ее в кулаке, как кинжал, а затем нацелилась, как гадюка, пытаясь вонзить его мне в руку. Мое сердце замерло от испуга. Скорее инстинктивно, нежели сознательно я схватил ее за запястье и остановил ее, но Юдифь была сильнее, чем я думал. Проклятие, что с ней случилось? Элен сказала правду, пронеслось у меня в голове. Юдифь была вынуждена обороняться. От страха, что я перейду на сторону Элен, она сама себя выдала. Некоторое время я успешно удерживал ее руку, но вскоре шприц стал приближаться все ближе к моей груди. Из-за ранения в груди и огромной дозы наркотика я не мог долго сопротивляться, я был слабее женщины, черт возьми!

У меня не было выбора. Мне нужна была его помощь.

– Давай, – пробормотал я, обращаясь внутрь себя. Боль в моем плече мгновенно исчезла. Я вдруг почувствовал себя как-то странно, отвлеченно. А потом я услышал, что думает Юдифь. В ее мыслях бушевала тупая ярость. Она была безраздельно предана Клаусу Зэнгеру и хотела повиноваться только ему. Одновременно меня переполнила волна какого-то нового возбуждения такой необыкновенной силы и интенсивности, что это почти причиняло боль. У меня было такое впечатление, что я стал лучше видеть и все запахи вокруг меня я стал воспринимать гораздо интенсивнее. Нечто подобное я испытывал несколько лет назад, когда курил гашиш. Сначала я подумал, что наркотик не подействовал на меня. Никаких галлюцинаций я не увидел. Но через некоторое время я ощутил, как изменилось мое обоняние. Я мог почувствовать бутерброд с сыром, который лежал в пяти метрах от меня в соседнем помещении за закрытой дверью (и при этом чувствовал зверский голод…).

Все эти, и не только эти, мысли вдруг накинулись на меня в одну секунду, когда я боролся с Юдифью. Я должен остановить ее!

Как будто мои мысли были приказом, и она боролась со мной с каждым мгновением все слабее и слабее. Внезапно она выпрямилась, положила шприц на ночной столик и улыбнулась.

«Теперь она принимает тебя за Зэнгера», – подсказал мне в мыслях знакомый голос.

– Как ты сделал это? – тихо спросил я.

«Я не могу этого объяснить, – ответил мне голос ребенка. – Я просто знаю, как это делается. Это, наверное, что-то вроде гипноза. Ты можешь мне доверять. Я позабочусь о нас».

– Почему ты не убил ее? – спросил я.

«Потому что ты этого не хотел, – серьезно ответил голос. – Ты прошел в ворота, когда позвал меня. И теперь мы едины. Я не могу сделать ничего такого, чего ты не хочешь. Нам нужно найти Зэнгера и покончить с этим».

– А все эти санитары? – возразил я. – Мы же не можем…

«Не беспокойся, – прервал меня голос. – Мы можем. Мы то, что хотел создать Зэнгер. Оружие, которого никогда до нас не было. Человек нового типа».

– С кем ты говоришь? – испуганно спросила Элен. – И что случилось с Юдифью?

– Теперь она считает меня профессором Зэнгером, – ответил я.

Эллен посмотрела на меня со скептической улыбкой.