Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №01 за 1973 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Дмитрий Биленкин. Догнать орла
– Смотри не залетай далеко! – Мальчик кивнул и сразу забыл наставление. Еще бы! Солнце греет, мама заботится, все в порядке вещей, и думать тут не о чем.
Он стоял на крыше дома напряженный, как тетива. Лодыжки и запястья охватывали сверкающие браслеты движков, а шлем и широкий пояс антигравитатора делали его похожим на звездолетчика – таким же подтянутым, мужественным, снаряженным. Он чувствовал, что мама тоже любуется им.
– Милый, ты слышал, о чем я говорю?
– Ну мам...
Мальчик обиженно шмыгнул носом. Щурясь на солнце, он принял стартовую позу. Вот так! «Команда готова, капитан! Есть, капитан! Уходим в Пространство, капитан!»
При чем здесь мама?
Старт!
Словно чья-то рука мягко и властно взяла его под ноги, приподняла, так что от макушки до пяток прошел холодок, и – ух! – сердце учащенно забилось, когда плоская крыша, мама на ней, деревья вокруг дома плавно и быстро стали уходить вниз.
Они уменьшались, как бы съеживались, а мир вокруг, отодвигая горизонт, расширялся. Воздух стал ощутимым и зримым. Он приятно обдувал вертикально взмывающую фигуру мальчика и от одного распахнутого вдаль края земли до другого заполнял собой все – прозрачный, бодрящий, солнечно-голубой. Чуть-чуть небрежно и горделиво мальчик помахал маме. Она стала теперь совсем крошечной. Земля уходила все дальше, делалась плоской, краски ее грубели, наливаясь тусклой синевой. Этот вид земли никогда не нравился мальчику. Он наклонил голову, биодатчики шлема уловили безмолвный приказ, и вот он уже парил, снижаясь к вспыхивающему серебру далекого озера.
Прежний антигравитатор, которым мальчик пользовался с пяти лет, слегка шумел в полете, а этот новый «Икар» был совершенно, дивно беззвучен. Ни рука, ни нога не зависали, как это было прежде, – мечта, а не машина!
Впрочем, что тут такого? Вчера хорошая машина, сегодня отличная, завтра еще лучше – иначе и быть не могло. Машины ведь тоже взрослеют.
Ближе к земле ощутимей стали мерные токи воздуха. Тело скользило в струях; чуть теплей, чуть прохладней, немножко вверх, немножко вниз, как с горки на горку, как с волны на волну. От удовольствия мальчик зажмурился.
Даже так он знал, над чем пролетает. Сухо и терпко пахнет травой – луг на пригорке. Теперь чуточку колыхнуло – низина. Горячий, смолистый аромат с земли – он над сосновым бором. Влажная, с запахом глины прохлада – берег озера. Душистая струя цветущего шиповника...
А ну-ка! В мальчике точно распрямилась пружина. Открыв глаза и вытянув вперед руки, он ринулся наискось и вниз, вниз, тараня близящуюся стену деревьев. Вокруг все мчалось и сливалось. Он был ракетой, он летел в атаку, впереди была сельва чужой планеты, там насмерть бились его друзья и он, жертвуя собой...
Та же мягкая и властная рука подхватила его вблизи сомкнутых стволов и, отяжелив перегрузкой, подняла над лесом. Как всегда... Это было обидно, что его лишали воли, но всякий раз, когда, замирая от сладкого ужаса, он пробовал вот так врезаться в преграду, спасительное вмешательство автомата доставляло ему невольное облегчение. Потому что, кроме азарта и упоения, все-таки был и страх, совсем крохотный, но все же страх, что автомат не убережет. Но он уберегал всегда, иначе и быть не могло.
Мальчик перевел дыхание. Вершины густого ельника, над которыми он плыл, порой открывали внизу темные провалы со скатами мохнатых ветвей; оттуда тянуло сырым грибным запахом. Можно, конечно, нырнуть и спокойно исследовать такую пещеру, но нет, энергия требовала другой разрядки.
Он круто взмыл вверх и кувыркался, переворачивался, вертелся, пока все зеленое, голубое, солнечное не закружилось в глазах радужным колесом. Тогда он лег на спину.
Мало-помалу мир встал на место. Теперь в нем были тишина и покой. Над головой синело небо, в которое нельзя было смотреть без прищура и которое звало взгляд вдаль, вдаль.
Ослепительная белизна редких кучевых облаков тоже манила, но это было совсем не то. Внутри облаков промозгло, зябко и скучно. Облака годятся разве что для шумной игры в прятки, когда под тобой столько белоснежных, соблазнительных издали гротов, невесомых арок, причудливых мостов, но все это зыбко, изменчиво, и нужен точный расчет, чтобы туманное укрытие вдруг не растаяло в самый неподходящий момент. Да, играть там в прятки – это здорово! И еще отыскивать радуги. Радуг там, конечно, много, но надо найти великолепную, такую, чтобы все признали – лучше нет.
А ведь он когда-то боялся летать. Судорожно хватался в воздухе за отцовскую руку. Смешно! Глупый он был тогда. И год назад, как вспомнить, тоже был еще глупый: мечтал пролететь сквозь радугу. Теперь-то он понимает, что такое радуга. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый, а все вместе – белый свет! Ну еще там ультрафиолетовый, инфракрасный... Очень даже все просто.
Он повернулся на бок. Так он лежал некоторое время между небом и землей, пока не пришло желание новых действий.
Тут он заметил парящую вдали птицу. Птицы в воздухе – что кузнечики на лугу; он давно уже, как подрос, не обращал на них особого внимания, разве что иногда с криком врывался из засады в стаю горластых ворон. Поступок, за которым дома следовало внеурочное мытье (вороны пачкали метко) и огорченные попреки: «Ведь говорили же тебе – не беспокой птиц; тебя бы вот так кто-нибудь напугал, каково?» Взрослые любят все усложнять, и если всегда их слушаться, то и пальцем не шевельнешь. Они вот никогда не врываются в вороньи стаи и не знают, какая это потеха. И еще неизвестно, кто тут кого должен бояться, – ведь стая разозленных ворон и поцарапать может... Тут ему видней, потому что в детстве ни папа, ни мама не летали по воздуху – антигравитаторов тогда не было. Даже представить трудно, как это они без них обходились.
Одинокая птица не представляла особого интереса, но, приглядевшись, мальчик внезапно насторожился. Уж слишком величественно парила птица! Такой размах крыльев мог быть только... Ну конечно же, это орел! Орел!
Уиу-у! Тело мальчика ввинтилось в упругий воздух. Расстояние до орла сокращалось, но тот все так же лениво парил, не шевеля крылом. Орел был могуч и, видимо, стар; его царственный вид взбудоражил мальчика. Среди перьев хвоста виднелось несколько белых, и у мальчика даже слюнки потекли при мысли, что трофеем может стать настоящее орлиное перо. У всех ребят для игры в индейцев перья синтетические, а у него будет добытое им самим; настоящее!
Крылья орла наконец дрогнули. Он уже не парил, а летел прочь от преследователя. Но и удирал он как-то надменно-снисходительно.
Мальчик не думал об опасности, об изогнутом клюве и острых когтях, от которых благоразумней держаться подальше. До сих пор орел был для него символом, персонажем мультфильма, иллюстрацией в книге, а тут он был живой, настоящий, как и подобает орлу, величественный. Такую добычу нельзя упустить!
Ветер стал тугим, воздух обтекал, как вода, из глаз потекли слезы, но на шлеме были очки, и мальчик поспешно опустил их. Однако – вот отчаяние! – расстояние почти не сокращалось.
Быстрее!
Греющая, если холодно, термоодежда плотно облегала тело, но ветер уже и ее вспарывал, выдувая тепло. Руки коченели, но что значат такие мелочи, когда идет охота?
Крылья орла мерно и сильно били воздух. Но расстояние сокращалось!
Лицо жгло, ветер ревел в ушах, дыхание сбивалось.
Орел казался мощным автоматом, так ровен, быстр и бесстрастен был его полет.
И все-таки мальчик нагонял его.
Теряя величие, а заодно и сходство с машиной, орел метнулся в сторону, вниз... Мальчик повторил маневр.
Соревнование шло не на равных, потому что орел тратил свои силы, а мальчик нет. Но мальчику, который превозмогал давящую нагрузку воздуха, казалось, что это он сам летит, сам борется и сам побеждает.
Еще немного выиграно, еще неумного...
Орел вдруг круто нырнул, и несколько сантиметров оказались потерянными, потому что длинное тело мальчика не смогло описать столь же крутую дугу.
Уходит, уходит же!..
Но нет, мощь аппарата превозмогла силу орла. Хвоста уже можно было коснуться пальцами... Но окоченевшие, сжатые в кулак пальцы плохо повиновались. Он чуть не заревел от разочарования, потянулся так, что в глазах потемнело. И кончик заветного пера очутился в негнущихся пальцах...
Что-то непонятное произошло, едва он дернул перо. Тело орла странно перекосилось, смялось в нелепый комок и пронеслось под ногами мальчика.
Он лихорадочно затормозил, не понимая, отчего орел падает, отчего крутится его тело и под нелепым углом встает то одно крыло, то другое.
Тишина смолкшего ветра оглушила. Ставшее каким-то мохнатым тело орла продолжало падать, то планируя, то резко проваливаясь. Ничего не понимая, мальчик ринулся вслед за уходящей добычей.
Но орел упал раньше. Машинально приняв позу посадки – ноги полусогнуты, руки прижаты, – мальчик спустился неподалеку. Ослабевшие мускулы плохо смягчили толчок, он завалился на спину, но тотчас вскочил и в смятении кинулся к орлу.
Одно орлиное крыло лежало великолепно распластанным, другое неестественно топорщилось, как сломанное. Не было в орле уже ничего царственного, ничего от бесстрастия могучего воздушного автомата, ничего от загнанного, но даже в панике величавого существа. Был смятый, неопрятно взъерошенный труп. Полузатянутый пленкой глаз мутно смотрел в небо.
Мальчик, еще не веря, но уже зная, что орел мертв, с усилием глотнул воздух.
Ведь он не хотел ничего такого. Как же так? Вот это, то, что он видит, и есть смерть? Так жутко молниеносно, так просто и нелепо – смерть? Оттого лишь, что орел мог чувствовать, как чувствует он сам? Так хрупка жизнь – и его, значит, тоже? Но это же несправедливо, несправедливо!!!
Мальчик едва сдержал крик и оглянулся, как бы ища поддержки. Зеленела на ярком солнце трава, в воздухе сновали бабочки, и была во всем этом такая пустота, такая неумолимость нового, открывшегося ему порядка, что мальчик похолодел от ужаса.
Затем все облегчили слезы, которые он пытался сдержать и не мог, они мучительно текли, заволакивая мир. Он хотел бежать, немедленно бежать к маме, папе, любому человеку, лишь бы не оставаться в одиночестве. Но что-то удержало его на месте. Он знал причину. На ближнем пригорке в обрыве золотился песок, там можно было вырыть могилу. Он пошел туда, вытирая слезы.
И тут он заметил, что до сих пор сжимает в руке перо. Он разжал кулак. На ладони лежало измятое, серое от пыли перо, которое там, в вышине, казалось ему таким желанным и белым.
Как девяносто зим назад...
Томагавк надо бросать легко—в этом весь секрет, – так считает Олф Халвей. – Очень многие почему-то полагают, что в бросок нужно вкладывать всю силу. И напрасно – это только снижает точность».
Семидесятидвухлетний Олф Халвей из Нормала, штат Иллинойс, один из самых больших энтузиастов, стараниями которых сейчас возрождается интерес к томагавку, бывшему когда-то в руках индейцев опаснейшим оружием. Так, в прошлом году на встрече метателей томагавков во Френдшипе, штат Индиана, за каких-то три дня Халвей обучил 3 тысячи начинающих.
«Я гарантирую им попадание с третьего броска, – резюмирует он. – Так оно обычно и бывает».
Сегодня 20 тысяч бледнолицых томагавщиков бродят по лесам и лугам Соединенных Штатов, бросая свое экзотическое оружие в пни, в поваленные ветром деревья и в специальные мишени.
«Научиться бросать томагавк не поздно в любом возрасте, – вот еще одно мнение Халвея. – Среди моих учеников есть и четырехлетние, и восьмидесятичетырехлетние, и все они получают от этого огромное удовольствие. Сам я взял в руки томагавк пятнадцать лет назад, после сердечного приступа, когда врачи посоветовали мне найти какое-нибудь хобби. Вот тогда-то я и стал делать и метать томагавки. С тех пор это увлекательное занятие доставило мне немало радостных минут».
Халвей – виртуоз каких мало. Вот один из его трюков: скрестив руки перед грудью, он смотрит в цель; через какую-то долю секунды он бросает сразу четыре томагавка, по два каждой рукой. Все четыре вонзаются в толстый конец бревна на расстоянии шести метров: причем две рукоятки смотрят вверх, а две – вниз. Халвей утверждает, что такое может удаться только с томагавками его собственного изготовления: «Я особым образом обстругиваю рукоятки. Иначе их ладонью просто не обхватишь».
Есть у него и другой, не менее поразительный номер: между двумя палочками, торчащими из яблочка мишени для стрельбы из лука, зажимается деревянный брусок. Халвей пускает свой томагавк таким образом, что конец рукоятки вышибает деревяшку, а сам топорик, подскочив, перелетает через мишень и вонзается в нее с обратной стороны.
Это, конечно, образец высшего мастерства, которое достигается долгими годами тренировки. Просто же бросить томагавк и попасть в цель нетрудно.
«Самое главное, – не устает повторять Халвей, – бросать не слишком сильно – сам по себе бросок и так уже требует большого напряжения трехглавой мышцы».
«Попробуйте метнуть томагавк как мяч в бейсболе – и вам понадобится новое плечо», – предупреждает один томагавщик со стажем. Впрочем, у настоящих мастеров есть и другие обязательные правила.
«Выпускайте ручку так, чтобы она буквально выскальзывала у вас из пальцев, – обычно наставляет своих учеников Халвей. – Не пытайтесь делать «крученые» броски, не дергайте для этого запястьем. Томагавк сам по себе перевернется на лету. На расстоянии шести метров и дальше можно рассчитывать на один-полтора оборота. И еще смотрите не. выпустите томагавк слишком поздно, иначе всадите себе ненароком лезвие в ногу».
Чтобы овладеть основами метания томагавка, обычно бывает достаточно часовой тренировки. Потом можно пробовать свои силы на различных мишенях и дистанциях. Мишени могут быть самые разнообразные, кроме, естественно, живых деревьев, за повреждение которых вам придется платить штраф. Ну а расстояние каждый выбирает по своему разумению.
«Лично я, – поясняет Халвей, – не придерживаюсь постоянной дистанции или каких-то определенных целей: разные там щепки, соломинки для содовой воды, игральные карты – все годится. Мне случалось попадать и с полутора метров, и с восемнадцати, но чаще всего я бросаю с расстояния от пяти до восьми метров. Однажды я видел, как один малый метнул томагавк на тридцать шесть метров. Правда, он так и не попал в сарай, в который целился». (Хочу похвастать, что и сам я однажды тоже ухитрился послать томагавк, великолепно сделанный Халвеем, на тридцать шесть метров и был бы вознагражден отличным ромштексом, окажись моей мишенью слон...)
Хотя представление о томагавке обычно ассоциируется с индейцами, коренным населением США, оружие, которое называют теперь томагавком, пришло в Новый Свет из Европы. Своей формой оно похоже на недавно найденный древневавилонский медный топор, возраст которого не меньше 4 тысяч лет. Мы не располагаем данными, что им пользовались для метания, но зато совершенно точно знаем, что подобным смертоносным оружием был «франциск» – боевой топорик франков в VI веке. Умело бросив его, пеший воин мог вышибить врага из седла, а то и вообще отправить его на тот свет. Сакс же, если только франк промахивался, не оставался в долгу, используя свое метательное оружие – миниатюрный топорик с кривым лезвием.
Само название «томагавк» происходит от слова «тамахакен», которое было в ходу у индейцев-алгонкинов. Первые колонисты, однако, называли томагавком самые различные инструменты и виды оружия, включая индейское долото, каменный топор, всевозможные палицы и дубинки, в том числе с шипами, и, наконец, железные топоры, пользовавшиеся популярностью среди индейцев. Во времена колонии отцов-пилигримов (первая половина XVII века) у индейцев были лишь каменные топоры, служившие главным образом орудиями труда. Европейские поселенцы начали сбывать им металлические топоры в обмен на продукты и пушнину, о чем им вскоре пришлось здорово пожалеть, ибо томагавк стал основным оружием индейцев. С ним они научились управляться гораздо искуснее, чем со своими неуклюжими луками, стрелявшими на считанные шаги.
«Дикари бросают свои крутящиеся топоры с ужасной точностью, поражая в голову или спину тех, кого преследуют», – писал один перепуганный колонист. «Они обладают каким-то сверхъестественным даром направлять полет томагавка, – свидетельствует другой поселенец, – так что, хотя он и крутится в воздухе, острие всегда вонзается в дерево рядом с намеченным местом». Между тем ничего сверхъестественного тут не было: в зимних стойбищах индейцы тренировались в метании томагавка буквально с утра до ночи. Для них это был вопрос жизни и смерти.
Когда в XVII веке индейцы стали выменивать томагавки на золото и пушнину, они могли выбирать между тремя видами топоров: французским в форме лепестка; испанским, представлявшим собой просто уменьшенную алебарду; и английским, который и стал известен большинству американцев под названием томагавка. К 1765 году европейские фирмы, узнав, как велик спрос на металлические топоры среди индейцев, стали изготовлять их тоннами, причем ручки некоторых из них делались даже в виде трубок для курения. В последующие десятилетия Америку наводнили миллионы томагавков. К началу XIX века их было столько похоронено в земле Новой Англии, что фермеры организовали форменную «разработку недр» на своих полях и продавали лезвия как металлолом. И все же из многих миллионов томагавков, завезенных когда-то в Америку для обмена, были найдены лишь тысячи. К концу прошлого столетия почти перевелись и настоящие томагавщики, да и сами некогда боевые топорики стали изготовлять из... свинца, а то и из дерева, просто как декоративные безделушки. Таков был бесславный конец когда-то грозного оружия.
В наши дни, когда возрос интерес к общедоступным, не требующим ни больших затрат, ни значительных физических усилий видам спорта, древний томагавк обрел новую жизнь. Официальные состязания по метанию томагавка состоялись впервые в общенациональном масштабе в 1970 году.
Когда я решил прибавить свое слово к тому обидно малому, что известно о замечательном искусстве метания томагавка, мне захотелось разыскать старика, который видел, как бросали их сами индейцы. Мне повезло. В Калифорнии я познакомился с Фрэнком Эдсоном. В свои 90 лет он продолжает по 10 часов в день работать в прачечной, которую содержит вместе с дочерью. При виде моих томагавков у него заблестели глаза. Посмотрев, как я выполняю бросок, он одобрительно закивал головой: «Да, точно так метали индейцы...»
Я протянул ему томагавк. Эдсон сжал рукоятку, худое старческое тело его разогнулось, глаза заблестели. Тяжесть девяноста зим, казалось, вдруг перестала давить на его усталые плечи. Выпрямившись и устремив затуманившийся взгляд в прошлое, он произвел великолепнейший бросок.
Уильям Чайлдрес, американский журналист
Перевела с английского Л. Резникова
Кто перетянет слона?
Слоновьи дуэли в Таиланде и Бирме, когда схватывались монархи, сидящие верхом на слонах, а подданные, стоя поодаль, с трепетом ожидали исхода боя, отошли в область невозвратного прошлого вместе со всей пышной и наивной эпохой средневековья. Память о них сохранилась лишь в летописях, на сценах театров да еще на страницах десятого номера нашего журнала за 1972 год.
С тех пор слону уготованы были лишь мирные профессии, и поныне в южных странах он выполняет обязанности бульдозера, трактора, подъемного крана и грузовика. Однако память о боевом прошлом слонов еще жива, и лучшим тому доказательством служит «слоновья олимпиада», которую устраивают каждый год 21—22 ноября в таиландской деревне Сурен.
Полторы сотни слонов со всей страны добираются «своим ходом» до Сурена, чтобы провести своеобразное четырехборье. Состязания начинаются с бега: по команде слоны устремляются вперед и мчат со скоростью сорок километров в час. Правда, разглядеть самих участников забега трудно, ибо при этом поднимаются густые тучи пыли. Судьи с опасностью для жизни аккуратно записывают очки. После краткого – часа четыре – отдыха начинается парад. Разукрашенные животные легким слоновьим шагом двигаются по улицам, а любой из зрителей за небольшую плату может взобраться на спину полюбившемуся ему слону. Последний при этом становится перед седоком на колени. Чем грациознее поклон и приседанье слона, тем больше очков в его сумме четырехборья. Судьи идут рядом и фиксируют каждый промах.
Следующий день начинается с Рам Сак – общего танца слонов и людей. Танец этот интересен тем, что, собственно говоря, никто не танцует, ибо слоны... свистят, а люди занимаются акробатикой. Оркестранты бамбуковыми палками ритмично ударяют о землю, и с каждым ударом танцор должен ухватиться за бивень своего слона-партнера и повиснуть в воздухе.
Кульминационный момент соревнований – перетягивание каната. С одной стороны выстраивается цепочка из самых сильных мужчин, отобранных специальной комиссией, с другой – всего одна слониха, опоясанная цепью, к которой привязан канат. На спине у нее сидит погонщик—махаут, который подбадривает ее и разрешает двигаться только вперед. Результат этих состязаний всегда однозначен: слониха перетягивает канат на свою сторону, но все равно каждый год самые сильные мужчины самым серьезным образом пытаются одолеть слониху.
Спортивный праздник окончен. Завершает его – к вечеру второго дня – военный парад. На слоновьих спинах крепят маленькие крепости. Ощетинившись копьями и мечами, крючьями для захвата слона «противника», занимает в них места экипаж в средневековых доспехах. Звон мечей, сверкание копий, победный рев боевых слонов – вот-вот сцепятся клыками и хоботами соперники, вот-вот, зацепив «противника» крюком, ринутся на абордаж воины... Но вдруг все утихает, и «враги» из разных экипажей, протянув руки, вежливо благодарят друг друга за доставленное удовольствие и выражают надежду встретиться на будущий год на слоновьем празднике в Сурене.
М. Климова
