Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №01 за 1973 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Не меньшее впечатление производит и музыка. Де Брюину приходится ее слышать повсюду – гобоистов, валторнистов, литаврщиков в военном строю и во время торжественных шествий, целые оркестры из самых разнообразных инструментов вплоть до органа у триумфальных ворот, на улицах и в домах, наконец, удивительное по стройности и чистоте звучания пение певческих ансамблей. Без этого не обходится ни один праздник в Московии.
Но и много позже, когда приходит привычка к пышности и распорядку московских торжеств, де Брюин словно не может сосредоточиться на «мертвой натуре» – архитектуре города. Для него это всегда впечатления разрозненные, неожиданные, подчас ошеломляющие.
Разве можно себе представить что-нибудь великолепнее игры солнца на золоте московских куполов, когда на них смотришь с высоты колокольни Ивана Великого! Правда, де Брюин верен себе – он и здесь успевает добавить, что церквей вместе с часовнями в Москве считается 679, а монастырей 22, и что сам Иван Великий построен еще при Годунове и это с него упал самый большой колокол, отлитый русскими мастерами.
Или вид Москвы с Воробьевых гор! Отсюда де Брюин по совету самого Петра рисовал, устроившись наверху Воробьевского дворца, панораму города и не мог не отдать должного его размаху. А дворец этот, добавляет он, деревянный, двухэтажный и такой большой, что только на первом этаже он насчитал 124 комнаты, не меньше должно быть и на втором. Живет же здесь летом любимая сестра Петра, царевна Наталья.
Впрочем, такой размах домов в Москве быстро перестал удивлять. Чего стоит один дом Лефорта на Яузе – громадное каменное здание «в итальянском вкусе» с превосходно обставленными комнатами и фантастическим количеством серебра. «Там стояли два громадные леопарда, на шейной цепи, с распростертыми лапами, опиравшимися на щиты с гербом, и все это было сделано из литого серебра. Потом большой серебряный глобус, лежащий на плечах Атласа из того же металла, и, сверх того, множество больших кружек и другой серебряной посуды».
И в то же время строится колоссальное здание Арсенала в Кремле, а на Красной площади, напротив Никольских ворот, закончен городской театр – Комедийная хоромина. За актерами дело не станет. Труппа уже прибыла из Гданьска и начала давать спектакли на первых порах в доме Лефорта.
Но все это для де Брюина как бы частности. Очень скоро предметом подлинного его интереса станет повседневная жизнь, начиная от обычая оставлять в доме, из которого уезжаешь, хлеб и сено – пожелание благополучия новым жильцам, вплоть до манеры шить, надевая наперсток на указательный палец и придерживая полотнище ткани не коленями, а большими пальцами ног, или красить пасхальные яйца в самый любимый «цвет голубой сливы»...
На огородах и торгах
Конечно, можно было сказать о Московии и так, как безымянный автор рукописной Космографии XVII века: большой здесь «достаток и много родится яблок, грушей, вишен, дынь, огурцов, тыков, арбузов и иных всяких ягод». Но разве де Брюину этого достаточно. Он без устали колесит по подмосковным дорогам, заглядывает в огороды и сады, приценивается на торгах – сколько, почем, как на вкус. Он не прочь побывать и в погребах – что запасают, как и надолго ли хватает. В чем-то он даже не путешественник – обстоятельный и хозяйственный голландский бюргер.
Ягоды? Больше всего в подмосковных лесах костяники. Едят ее с медом, едят и с сахаром. Готовят из нее похожее на лимонад питье, которое особенно полезно при горячке: снижает жар. Много под Москвой земляники, но куда больше привозят на торги брусники. Эту ягоду готовят только впрок – заливают водой, подмешивают сахар или мед и употребляют как питье. Пожалуй, это основное, что приносят к столу московские леса, остальное – огороды.
Впрочем, под огородом понимался и плодовый сад. Садом же назывался только цветочный, а было таких слишком мало и у слишком богатых людей. Вспоминает де Брюин сад в голландском стиле в Сетуни у Данилы Черкасского. У других он не видел хитро нарисованных клумб, ни стриженых деревьев, ни фонтанов. Зато любовь к цветам у всех очень велика: «Для русских нет большего удовольствия, как подарить им пук цветов, который они с наслаждением несут домой».
Но это как бы для души, а вот для жизни самое главное капуста. Хотя бы потому, что ели ее все русские самое меньшее два раза в день. Так же много потребляли они, пожалуй, только яблок и огурцов. Огурцы ели и свежими, и солеными – круглый год. Весь год не исчезали из московских домов и яблоки.
«Яблоки там разного рода хороши, – поясняет де Брюин, – красивы на вид, кислые, ровно как и сладкие, и я видел такие прозрачные, что насквозь видны были семечки». Вот эти «наливные» и закладывались на хранение в погреба и вылеживали до нового урожая.
Плодовые деревья в московских дворах – когда они появились? Де Брюин видит Москву цветущим садом, но ведь заботились о них еще в XVI веке. Знаменитый Домострой устанавливал особо дорогое наказание за воровство и поломку в садах и огородах. Куда еще дороже, если за каждое испорченное – не то что сломанное! – дерево полагался штраф в три рубля.
Превосходны дыни, пусть чуть водянистые, зато душистые и огромные. Средний их вес достигал полпуда, и ценились они от 1 до 4 алтын за штуку. Восторги де Брюина разделяли и другие иностранцы. Москва, именно Москва, славилась своими дынями. Первые из них вызревали к началу (по-нашему, к середине) августа, поздние встречались со снегом.
Секретарь Австрийского посольства Адольф Лизек, побывавший в Московии 20 годами раньше де Брюина, умудрился разузнать их секрет: «Посадивши дыни, русские ухаживают за ними следующим образом: каждый садовник имеет две верхние одежды для себя и две покрышки для дынь. В огород он выходит в одном исподнем платье. Если чувствует холод, то надевает на себя верхнюю одежду, а покрышкою прикрывает дыни. Если стужа увеличивается, то надевает и другую одежду, и в то же время дыни прикрывает другой покрышкой. А с наступлением тепла, снимая с себя верхние одежды, поступает так же и с дынями...»
И словно предвидя недоуменные вопросы людей XX столетия, де Брюин успевает отметить особенности московского климата – так ли уж он разнится от нашего сегодняшнего?!
«Месяц Апрель начался такою теплотою резкою, что лед и снег быстро исчезли. Река от такой внезапной перемены, продолжавшейся сутки, поднялась так высоко... Немецкая слобода затоплена была до того, что грязь доходила тут по брюхо лошадям...» Летом особой жары не случалось, а в конце сентября выпадал первый снег. В начале октября наступали морозы, вскоре и надолго сменявшиеся дождями, так что, когда в середине ноября Яуза стала и на ней начали кататься на коньках, снега еще не было. И снова «под исход года время настало дождливое... Но в начале Генваря, с Новым годом, погода вдруг переменилась: сделалось ясно и настали жестокие морозы». И так повторялось из года в год.
Измайловские царевны
Первое московское жилье де Брюина – в доме одного из прижившихся в Москве голландских купцов. Нахлынувшая толпа гостей – хозяину приходится выставлять столы на триста человек. И среди них – сам Петр.
Другой купеческий дом. Те же столы на несколько сот человек. Де Брюин ждет случая быть официально представленным царю. Случайно зашедший в комнату человек завязывает с ним беседу по-итальянски: князю Трубецкому достаточно знаком этот язык. Появляется Петр, и разговор переходит на голландский. Петру ничего не стоит служить переводчиком для остальных. И голландцу остается удивляться, с какой свободой и совершенством Петр это делает. Расспросы о Египте, Каире, разливах Нила, о портах Александрия и Александретта – спутники Петра достаточно сильны в географии.
День за днем де Брюин втягивается в круг придворной жизни. И спустя несколько недель – первый царский заказ. Петру срочно нужны портреты трех племянниц – дочерей его старшего брата и соправителя Иоанна.
Иоанна давно нет в живых, но царевны при случае могут превратиться в дипломатический капитал. Их будущими браками Петр рассчитывал укрепить политические союзы России. Слов нет, хватало и своих живописцев. Но от де Брюина ждали иного – полного соответствия европейским вкусам и модам. Русские невесты ни в чем не должны были напоминать провинциалок.
4 февраля 1702 года Меншиков везет де Брюинг в Измайлово к матери царевен, вдовой царице Прасковье. Хоть и поглощенный придворным церемониалом, де Брюин успевает заметить, что дворец здесь совсем обветшал, что царица Прасковья была когда-то хороша собой, а из дочерей красивей всех средняя, Анна Иоанновна, белокурая девочка с тонким румянцем на очень белом лице. Две другие сестры – черноглазые смуглянки. Отличаются «все три вообще обходительностью и приветливостью очаровательной». Подобной простоты обращения в монаршьем доме объездивший много стран путешественник и представить себе не мог.
Да, радушие и приветливость царицы и царевен поразительны. Да, простота обращения с художником Петра невозможна для других коронованных особ в Европе. И все же ничто не может скрыть от де Брюина смысла существующей в Московии государственной системы. «Что касается величия Русского двора, – приходит он к выводу, – то следует заметить, что Государь, правящий сим Государством, есть монарх неограниченный над всеми своими народами; что он все делает по своему усмотрению, может располагать имуществом и жизнью всех своих подданных, с низших до самых высших; и наконец, что всего удивительнее, его власть простирается даже на дела духовные, устроение и изменение богослужения по своей воле».
И родилась книга
Де Брюин не торопился покидать Россию. Только 15 апреля 1703 года он решает тронуться в дальнейший путь. За Коломенским, у села Мячкова, он садится на судно армянских купцов, чтобы по Оке и Волге спуститься к Астрахани. И мелькают названия – Белоомут, Щапово, Дединово, Рязань, Касимов – одни отмеченные дорожными происшествиями, другие запомнившиеся постройками, пейзажами, иные просто отсчетом верст.
Прошло четыре года. Позади Персия, Индия, Ява, Борнео. Летом 1707 года де Брюин снова в Астрахани, чтобы пройти теперь уже вверх по Волге. Но сейчас уже не исследователь – добрый знакомый радуется произошедшим переменам в облике Москвы. На Курьем торгу выросло здание аптеки, которая должна снабжать лекарствами всю русскую армию. Работают здесь 8 аптекарей, 5 подмастерьев, 40 работников. Лечебные растения разводятся в двух садах и к тому же собираются по всей стране вплоть до Сибири, куда готовится за ними специальная экспедиция.
На Яузе появилась городская больница, иначе странноприимный дом для больных и увечных, с двумя отделениями на 86 человек. Есть здесь своя большая аптека и соответственно один аптекарь, один медик и один хирург.
Рядом с больницей построена суконная фабрика с выписанными из Голландии специалистами. На берегу Москвы-реки, около Новодевичьего монастыря, начал работать стеклянный завод, где делают всякого рода зеркала до трех аршин с четвертью в высоту. Де Брюин видит, что исправлена Китайгородская стена, отремонтирован Кремль, а со слов москвичей ему известно, что в местном Печатном дворе появился латинский шрифт, выписанный из Голландии.
Отсюда такая уверенность в заключении путешественника: «Многие писатели полагают, что некогда город Москва был вдвое больше того, как он есть теперь. Но я, напротив, дознал по самым точным исследованиям, что теперь Москва гораздо больше и обширнее того, чем была когда-нибудь прежде и что в ней никогда не было такого множества каменных зданий, какое находится ныне и которое увеличивается почти ежедневно».
Н. Молева, кандидат искусствоведения
«Via est vita» – Дорога – это жизнь
Журнал «Вокруг света» в разные годы вел хронику экспедиций и путешествий под рубриками «Колумбы земли нашей», «Попутного ветра!», «Где они теперь?». В этом году мы открываем редакционный клуб под девизом «Via est vita» – «Дорога – это жизнь». Хотя выражение заимствовано нами у древних, гостями нашего клуба будут современники: мореплаватели, землепроходцы, путешественники. Имена одних широко известны читателям, других мы надеемся представить; ведь когорта тех, кто «странствованиями приумножает разумение», становится все больше.
Нынешний выпуск хроники нам приходится начинать с печальной вести: минувшим летом не стало Френсиса Чичестера – человека, заслужившего восхищение всего мира своим одиночным кругосветным походом под парусом. Вспомним: 28 августа 1966 года 65-летний англичанин вышел из Плимута, чтобы 225 дней спустя, обогнув Землю, вернуться в порт приписки. Его ждала заслуженная слава, королева возвела морехода Френсиса в рыцарское достоинство мечом Дрейка, яхта Чичестера «Джипси-Мот IV» («Мотылек») заняла место на вечной стоянке у Национального морского музея в Гринвиче, его книга вышла на десятках языков. Но лавры не созданы для людей такой неуемности и такой воли, как Чичестер.
Все знали, что он болен. Три месяца после похода капитан провел в плимутской больнице. Однако именно испытания, спорт позволяли ему и прежде и теперь подниматься над своими недугами. В № 1 «Вокруг света» за 1970 год появился очерк Чичестера «Себя преодолеть», который, судя по обилию писем, вызвал живой интерес наших читателей. Очерк заканчивался следующей фразой: «Я начал думать над конструкцией следующей яхты, которую назову «Джипси-Мот V», а это самый верный признак того, что очередной кризис позади».
С тех пор прошло два года. Френсису Чичестеру исполнился 71 год, когда он объявил, что будет участвовать в гонках яхт-одиночек через Атлантику по маршруту Плимут (Англия) – Ньюпорт (США). Этот путь был хорошо знаком ему: ведь он был победителем первой регаты, состоявшейся в 1960 году. Во вторых гонках (они устраиваются в олимпийские годы) он был вторым. И вот – четвертая регата. Многие говорили об опасности для него такого предприятия, но Чичестер столько раз избегал верной гибели – в 30-е годы, когда совершал в одноместном самолете перелеты через океан, и позже, во время своих плаваний.
17 июня 1972 года в 11 часов по Гринвичу пушечный выстрел в Плимуте дал старт четвертой трансатлантической регате. Среди 35 участников снова был яхтенный капитан сэр Френсис Чичестер. Однако все случилось иначе, чем он предполагал... Десять дней спустя британский военный фрегат «Солсбери» вынужден был с полпути доставить его в Плимут, где неделю спустя он скончался.
Незадолго до смерти в плимутской больнице Френсис Чичестер наговорил для газеты «Санди таймс» текст, который мы приводим ниже:
«Многие люди отговаривали меня участвовать в этой гонке одиночек через Атлантику, говорили, что испытание окажется мне не по силам. Трудно что-нибудь ответить на это, однако не думаю, что мне следует просить прощения за то, что я ввязался в соревнование. Я перенес серьезную болезнь, и, конечно, решение участвовать в гонке не вызвало восторга у моих врачей. Но в конечном счете, кто решает за человека, делать ему что-то или нет? Никто не знает мое тело лучше, чем я. Я прожил с ним семьдесят лет и подвергал его испытаниям во всех мыслимых ситуациях. Я знаю себя и знаю возможности «Джипси-Мот V». Я был уверен, что смогу одолеть океан, в противном случае я ни за что бы не отошел от берега... Я просчитался. Но, по крайней мере, я заблуждался честно.
С полдороги я решил повернуть назад. Это случилось в ночь с 24 на 25 июня. Мне стало очень плохо, а лекарство, которое я принял для облегчения болей, парализовало меня. Если бы я не принял этого решения, яхта, шедшая на автоштурмане, могла наскочить на мели возле Азорских островов.
Уже на следующее утро лопнул трос автоматического управления. Нужно было срочно убрать часть парусов, чтобы увеличить остойчивость судна. Мне пришлось собрать весь остаток сил, чтобы опустить бизань. После этого я занялся починкой автоштурмана. Это тяжелая и очень тонкая работа. Я был настолько поглощен ею, что не заметил, как яхту вновь развернуло носом в сторону Америки. В этот момент меня заметило торговое судно и сообщило мои координаты. Капитан решил, что я продолжаю путь к Америке, и передал об этом в эфир. На самом же деле, как только автоштурман был починен, я вновь взял курс назад, на Плимут.
Потом надо мной прошел английский самолет. Но, вы знаете, сегодняшние самолеты летают так быстро, а если к тому же вы один на яхте, подать сигнал ему почти невозможно. Я попытался связаться с ним по радио. Я хотел передать, что принужден к радиомолчанию, надеясь, что на берегу догадаются, в чем дело. Но этот час усилий изрядно измотал меня, и я сообщил, что чувствую сильную слабость и озноб.
В пятницу на рассвете произошла моя встреча с французским кораблем. Я спал, когда рядом вдруг заревела сирена. Я вышел на палубу и увидел французский флаг – это было метеорологическое судно «Франс-II». Мне не хотелось подниматься на борт чужого судна, я все еще надеялся войти в порт сам. Поэтому я просигналил: «У меня все о"кэй. Спасибо. У меня все о"кэй. Спасибо». Однако они начали спускать резиновую шлюпку, поэтому я продолжал сигналить: «Все в порядке».
Видимость была скверной. Мне захотелось выпить кофе, и я спустился в каюту вскипятить воду. Но тут вновь раздалась сирена: «Франс-II» подошел почти вплотную. Я поднялся на палубу. С борта прокричали: «Куда вы идете? Я должен сообщить, куда вы идете?»
– Плимут! Плимут! – ответил я.
Тут-то и произошло то, чего я боялся: волной подняло яхту, и бизань-мачта зацепилась за иллюминатор «Франс-II».
«Вам нужен врач?» – спросили с борта. «Он нужен «Джипси-Мот», – ответил я, показывая на бизань-мачту. Но экипаж не видел поломки, потому что верхушка тогда, только согнулась, а отломилась она уже после их ухода.
Обычно я говорю по-английски, так что попытки собрать наличный запас французских слов вконец измотали меня. Надо было еще зарифить паруса и достать сломанный кусок мачты длиной в два с половиной метра, болтавшийся в опасной близости от головы. Тщетно! Целый день борьбы закончился ничем. К счастью, за ночь ничего не случилось, а на следующее утро ко мне подошел фрегат «Солсбери», и на борт яхты поднялся мой сын Джил...
Еще на старте я знал, что у меня нет шансов выиграть эту гонку. Но я продолжал путь. Согласитесь, если бы все начали отказываться участвовать в соревнованиях, полагая, что они не будут победителями, что стало бы с самим духом спорта?..»
Гарун Тазиев , вулканолог и путешественник, в прошлом году вновь приехал в Москву для участия в геофизическом конгрессе. Здесь он встретился с нашим корреспондентом.
– К вашему журналу у меня особое чувство. Благодаря публикации в «Вокруг света» («Это мои встречи с дьяволом», № 1 за 1971 год), – улыбается он, – меня разыскали двоюродные сестры. Они живут в Ташкенте, откуда был родом мой отец. (Отец Г. Тазиева, служивший врачом в русской армии, погиб в первую империалистическую, после чего мать с сыном уехала в Бельгию.)
Отвечая на вопрос о маршрутах последнего времени, Тазиев сказал, что весну и» лето он, как обычно, провел в своем «рабочем кабинете» – на вулкане Этна. Вулкан этот не переставая извергает лаву. В минувшем году его добычей стала деревушка Сан-Альфио. Нет, на сей раз обошлось без жертв. Но виноградарям, которые долгие годы буквально по кирпичику собирали свои домики, теперь надо было уходить. «Это как война», – сказал Тазиеву один из них. Деревенский священник размахивал крестом перед ползущей лавой – не помогло...
Дело осложняется тем, что по закону, принятому в Сицилии, запрещено отводить лавовый поток, иначе тот будет угрожать соседу. Закон этот датирован 1669 годом, но до сих пор действует. Попытки изменить его натолкнулись на сопротивление политиков: скоро выборы, и кое-кто из крупных собственников хочет в буквальном смысле «погреть руки» на извержении.
– Есть ли перспектива выявлять размеры грядущего извержения?
– Наша франко-итальянская группа занимается на месте изучением газов. Я убежден, что извержение дает о себе знать изменением состава газов. Регистрация этого явления очень сложна и требует особой аппаратуры, которую мы конструируем. Достаточно вам сказать, что температура и скорость выхода газов в кратере Этны меняются каждые двадцать пять секунд!
...Кроме Этны, у нас есть еще постоянная точка для полевых работ. Осень, как правило, я провожу в Африке, в Афаре, на границе с Эфиопией и Сомали. Это идеальный полигон для изучения разломов и движения земной коры. Неудобство по-прежнему одно: адская жара. Мы работаем там уже пятый сезон, неподготовленный же человек оказывается в сложном положении... Американский «Национальный географический журнал» послал к нам своего корреспондента Виктора Энглеберта. Это здоровяк, два метра ростом, побывавший в Антарктиде, прошедший с караваном всю Сахару – словом, и по виду и по существу, что называется, «бывалый» парень. В Афаре было бы пятьдесят градусов в тени, если бы таковая нашлась: котловина покрыта соляными отложениями толщиной до двух километров, и там ничего не растет. В дороге наш «джип» встал: как на грех, лопнул ремень воздушного охлаждения. Пошли пешком – двое моих спутников, Виктор, я и проводник-эфиоп. Через два часа Виктор не выдержал и упал без сознания. Мы дали ему воды, но нести журналиста (в нем сто килограммов веса) было нам не под силу. Разбили палатку для защиты от солнца, стали совещаться. Молчал только проводник-эфиоп. Когда все высказались, он вдруг встал... и побежал! Да, именно побежал к базовому лагерю в 18 километрах от вынужденного привала. К вечеру за нами прибыл вездеход. Не знаю, как бы все обернулось без этого уникального проводника... В лагере Виктор пришел в себя. Он сожалел лишь о том, что я не снимал в то время, когда он был без сознания.
– Как видите, – заключает вулканолог, – занятие нашей наукой требует не только хороших лабораторных навыков.
Сам Гарун Тазиев сухой, поджарый, по виду – прирожденный спортсмен. Оказалось, это действительно так. В университете он был чемпионом Бельгии по боксу, участвовал даже в Олимпийских играх в Берлине, затем много играл в футбол и регби, он мастер по альпинизму. «Кроме того, у меня есть маленький рекорд по нырянию... В будущем году мне стукнет шестьдесят, но я надеюсь по-прежнему выступать за международную команду регбистов-ветеранов».
Гарун Тазиев показал в Москве свой новый цветной фильм, снятый в жерле вулкана. «Этот вулкан – Нирагонго в Заире – мне особенно дорог. Спуск в его кратер стал моим боевым крещением в 48-м году. Двадцать лет спустя я вернулся, чтобы запечатлеть на пленку его «содержимое».
– Наука, спорт, кино... Вы перечислили все свои занятия?
– Ну, я еще пишу популярные книги, их вышло полтора десятка, и очень жалею, что остается мало времени заниматься живописью.
«Рыцарь XX века», – сказал о нем выдающийся французский биолог Жан Ростан. Профессор Тазиев, несмотря на всю лестность этого титула, предпочитает называть себя «человеком, который следует своему призванию».
Карло Маури , итальянец; в годы войны – партизан, потом – путешественник, прошедший амазонские джунгли, альпинист, участник восхождений в Андах и Гималаях, наконец – спутник Тура Хейердала в плавании на папирусной ладье. Наши читатели смогли познакомиться с ним ближе по рассказу Юрия Сенкевича «На «Ра» через Атлантику», опубликованном в журнале «Вокруг света» в прошлом году (в № 9 и 10).
Минувшей осенью Карло Маури недолго был в Москве и ответил на вопросы нашего корреспондента.
– Мы вряд ли ошибемся, если скажем, что вы затеваете новую экспедицию. Куда на этот раз?
– Боюсь, что подробное описание маршрута порядком утомит вас. Я задумал по случаю круглой даты – семисотлетия со дня выхода в путь Марко Поло – повторить маршрут знаменитого венецианца. Причем сделать это в условиях, максимально приближенных к оригиналу.
Перед стартом предстоит еще немалая подготовительная работа. Пока же – в проекте – все выглядит следующим образом.
Мы выйдем из устья Большого канала Венеции на парусной шаланде в лагуну, потом через море – в Турцию, оттуда – в Ирак и Иран, через перевал Гиндукуша – в Кашгар и, в случае удачи, дойдем до Пекина. Я говорю «в случае удачи», потому что у нас нет еще согласия китайских властей.
– Каковы будут средства передвижения?
– Все как у нашего предшественника. Мы вырабатывали маршрут с книгой Марко Поло в руках. Двигаться будем верхом, в пароконной повозке, на верблюде. Через Гималаи – на яках. Реки будем преодолевать в весельных лодках или на паруснике.
– В чем сказался здесь опыт плавания в составе интернациональной команды на «Ра»?
– Ну, во-первых, это придало мне, так сказать, чувство масштабности. До «Ра» мои путешествия, хотя были и продолжительными, не простирались столь далеко. Во-вторых, «Ра» доказал мне преимущества старых добрых средств передвижения перед теплоходом, аэропланом и в особенности автомобилем, закабалившим жителей современных западных городов.
– Состав вашей новой экспедиции?
– Видимо, с нами будет оператор итальянского телевидения, историк средневековья, один знаток лошадей и повозок – его, кстати, оказалось не так-то легко найти. Как вы помните, Марко взяли в путь отец Николо и дядя Маффео – венецианские купцы. Я тоже беру с собой сына, которому исполняется шестнадцать лет, – это в точности возраст Марко Поло. Его глазами я хочу написать книгу обо всем увиденном.
Свен Йильсетер , беседуя с нами в редакции, назвал себя фотографом. Только вот снимает он в таком дальнем далеке от родного Стокгольма, что без путешествий ему не обойтись. Читателям «Вокруг света» С. Йильсетер знаком по фрагментам из его книги о Фолклендских островах (1 Отрывки из книги опубликованы в № 12 журнала «Вокруг света» за 1972 год.), которая вслед за предыдущей – «Волна за волной» – должна выйти вскоре на русском языке. Телезрители видели его чудесные фильмы о медведях Аляски, о редкой фауне Галапагосов. В Советский Союз Йильсетера привел маршрут птиц – ему хотелось выявить и, естественно, запечатлеть на пленке зимовки перелетных птиц Швеции.
– Советская Средняя Азия – зимняя родина наших скандинавских птиц. Было очень любопытно встретить старых знакомых в новой обстановке... Должен сказать, что чувствуют они себя у вас привольно. У нас были очень интересные разговоры с любителями природы, учеными-орнитологами, работниками заповедников Узбекистана, Туркмении, Таджикистана. В вашей стране охрана природы возведена в ранг государственного мероприятия, и это очень обнадеживает. Я снимал об этом фильм.
– Можно ли ждать очередной книги?
– Думаю, да. Столько интересных и забавных эпизодов случилось за это короткое путешествие... Скажем, мы записывали на пленку голоса птиц, потом я стал прокручивать на магнитофоне особенно заливистую трель, а «оригинал», сидевший на дереве, счел запись за вызов соперника и начал надрываться, стараясь пересвистеть машину.
В конце концов я пожалел его горло и выключил пленку...
Человек и его деятельность вольно или невольно стали сейчас главнейшими факторами естественного отбора, – продолжал Свен Йильсетер. – Это заставило в последнее время форсировать биологические исследования и во многом заново открыть для себя природу. Идеальный способ сохранения фауны – по крайней мере, до лучших времен – это создание заповедников, заказников, национальных парков и т. п.
– Считаете ли вы, что человек должен не только охранять, но и взять на свое иждивение животных?
– Что касается крупных животных, то, безусловно, да. В вашей стране, кстати сказать, это уже давно сделано с зубрами, оленями, лосями. Срочно требуется «посадить на дотацию» африканских слонов, носорогов, индийских львов.
– А заядлых хищников? Скажем, белого медведя?
– Я рискую тут показаться пристрастным. Дело в том, что я люблю медведей, провел среди них немало времени, и не один, а с шестилетней дочкой. В Арктике становится тесно: идет добыча полезных ископаемых, строятся поселки, действуют оживленные транспортные линии. Медведи необходимы для поддержания равновесия в природе и уже поэтому нуждаются в охране. Всем известно о создании Международного комитета по изучению белого медведя. Человеку придется сосуществовать с этим зверем, а для этого его надо хорошо знать.
– В Советском Союзе охота на белого медведя полностью запрещена с 1956 года. Как обстоит дело в других странах?
– Да, ваша страна выступила здесь с ценной инициативой. На Аляске и в Канаде отстрел сейчас ограничен, но разве можно уследить за тем, что делается в ледяных просторах! В Гренландии охота разрешена только коренному населению – эскимосам, которые добывают зверя в пределах собственной потребности. Самое насущное сегодня – защитить медведя от охотников с воздуха. На Аляске этот вид развлечения очень моден, в любом аэроклубе можно зафрахтовать маленький самолетик и... Словом, необходимо международное соглашение по этому вопросу и согласованные действия всех полярных стран.
...Возвращаясь к вашему вопросу о «дотации», могу сослаться на собственный опыт. Я уже много лет снимаю и подолгу живу в непосредственной близости от крупных хищников, но не знаю случаев, чтобы зверь без всякой причины напал на человека. Единственный раз, когда это случилось, я снимал кинокамерой белого медведя. Вдруг он пошел на меня. Я так увлекся, стараясь воспользоваться крупным планом, что медведь буквально влез в объектив. Спутник, опасаясь за мою жизнь, выстрелил... Мы не поленились и вскрыли зверя. Наше предположение оправдалось: медведь был голоден, что называется, зверски – в желудке у него были одни водоросли! Льды далеко отошли от островка, где он находился, и медведь, по сути дела, был обречен... Так что подкормка в подобных случаях совершенно необходима.
Ален Бомбар , французский врач, оказавшийся за бортом по своей воле на спасательном плотике с дерзким названием «Еретик». Человек, поставивший себе целью научить людей не бояться моря, ибо «убивает не море, а страх перед ним». А кроме того, прирожденный организатор, глава бесчисленных начинаний, за которые он брался с такой же решимостью, с какой пустился без пресной воды через соленый океан. Некоторое время назад, встретившись с корреспондентом «Вокруг света» в Сочи, он сказал: «Одна из проблем, над которой я сейчас работаю, – это борьба с загрязнением воды. Ведь море – международный капитал, и его потеря – беда для всего человечества... Если человек против моря, то и море будет против него». Не так давно мы сообщали о том, как работает руководимая им лаборатория биологии моря на юге Франции.
