Текст книги "Кровные оковы (СИ)"

Автор книги: Властимир Невзоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Идите за лошадьми, – велел Лоренц. – Я скоро подойду к вам. Вещи все забрали? Если что осталось, затребуйте вторую телегу. Я расплачусь с хозяевами.

– Будет сделано, – Иржи привычно поклонился и быстрым шагом направился по дороге к конюшням. Сейчас Лоренц смотрел на остатки своего отряда по-новому, видя в них не грубых вояк или бунтующих задир, а верных и заботливых мужчин, которые не пожалели своей жизни ради других людей. Кого-то ведь наверняка ждут супруга и дети. Здесь – моя семья. Он улыбнулся и отпер дверь в лекарский дом.

Внутри, как обычно, пахло хвоей и алкоголем. Врачевателей почти не было, только одна юная девушка, сидящая с чашкой бульону около накрытого несколькими одеялами больного. Его кожа была желтушной, пальцы дрожали, и ложка то и дело выпадала из его рук. Рядом лежала стопка одежды – кожаная стёганая куртка, высокие сапоги и льняные штаны.

– Господин? Вы, наверное, к нам? – девица подняла голову и глубоко поклонилась. – Это Эрик, вчерашний спасённый постовой, – она тихонько кашлянула в рукав. – Эй, эй, – девушка помахала ладонью перед глазами больного. Тот вздрогнул и выпрямился на кровати.

– Никогда и ничего, – забормотал он, – и больше того, и я вместе с ними, и никогда не…

– Тихо, тихо, – заботливо прошептала девчушка, поднося тарелку к его губам. – Господин желает знать, что с тобой случилось. Расскажешь ему?

Мужчина поднял мутные глаза, и Лоренц, поймавший его взгляд, замер.

– Принеси ещё, – хрипло велел больной. – Ещё того. Что было. Принеси! – сипло прошептал он, обхватывая себя руками за плечи. – Больно, больно как! Мочи нет!..

Сиятельство прошёл вперёд и сел на уголок кровати. Девушка вздохнула.

– Что болит, Эрик? Что болит, скажи, я помогу. А после расскажешь господину, что случилось.

– Сердцу больно, – прошептал тот. – Коже. Глазам. Всему. Всё. Я вместе с ними. Никто не вернётся, и я, я никогда не… – он захрипел и вцепился пальцами в волосы. – Больно, больно, помоги!

– Я помогу, – вдруг отозвался Лоренц, положив ладонь на ногу под одеялом. – Я помогу. Я принесу. Только расскажи.

Больной заплакал.

– Мы забрали… забрали у них. Они сказали, пьют это. Редко. Мало. Когда нужна связь. Когда… – он закашлял и согнулся едва ли не пополам. – Когда говорят с богами, – громко прошептал он, воровато оглядевшись. Девушка пробормотала слова извинения и коснулась переносицы. – И мы взяли, – продолжил он так же тихо. – Это было… это было так… – он всхлипнул, – свободно…

– Кто отпер двери, Эрик? – мягко спросил Лоренц. Мужчина вытер слёзы кончиками пальцев, не сводя с него глаз.

– Я не знаю, – прошептал он. – Я. Или он. Или мы вместе. Слепой заставил. Просил, просил, говорил. Сказал, что даст ещё. У него было. Совсем чуть… мы подрались. И он забрал.

– Слепой не знает нашего языка, Эрик, – вздохнул юноша. – Кто отпер двери?

– Он, он сказал, сказал! – хрипло воскликнул больной, вжавшись в подушки. – Я знаю! Мы понимали! Он обещал! И отдал ему! Я взял остальное. Не помню, что было… что было дальше… – он захрипел и закашлялся. – Принеси, принеси, болит тело…

– Второй караульный умер, – тихо ответил Лоренц. – Это был яд. Когда говорят с богами, значит… – он вздохнул. – Я видел пустые бутылки там, в подвале. Будь добра, передай своим, чтоб взяли и осмотрели. Вряд ли, конечно, поймут. Не наша это наука… но пусть хоть попробуют. Всегда пограничные дворы были в опасности.

Он встал. Больной в голос зарыдал, увидав, что его надежда выходит со знахарского дома. Своих солдат Лоренц встретил угрюмым лицом. В ответ на молчаливый вопрос Кима он просто покачал головой. Раздался стук копыт и скрип колёс по заледенелой дороге – Иржи возвращался с конюшен. Спохватившись, Лоренц похлопал себя по портупее в поисках денег. В Кипрейку он выезжал с кошелем, но где ж он теперь? Верно, сорвал кто из ушлых слуг в лекарском доме.

– Как вы и велели, Ваше Сиятельство, – Иржи сошёл на землю. – Мне разрешили ещё сгрузить сена для наших конюшен, положил там чутка, – он махнул рукой в сторону телеги. – Сказали, что не надо платить. И так, мол, много всего сделали.

– Глупости, – пробормотал Лоренц. Как некстати вспомнились Олаф и господин Юлис. Не играйте в глупое благородство… – лошади ведь тоже их все, кроме одной. Отправлю после кого с оплатой сегодня ж к вечеру. Нас всего шестеро? Или кто-то пока прощается с деревенскими?

Вояка с завязанной ладонью закашлял сквозь смех.

– Уже, гхм, попрощались, с кем надо было, – он, улыбаясь, отвёл глаза. – Всего обобрала, шельма, даже пуговицы пришлось срезать… – пробормотал он, почесав нос. Лоренц разочарованно покачал головой. От слов солдата стало одновременно тошно и как-то по-доброму забавно. Похоже, хорошо Марта всех подлечила, что они наведывались в кабак к Августине, пока знахарка не видела.

Лоренцу, конечно, хотелось бы, чтоб его провожали песнями и слезами. Как не прощались в родном городе. Но в своей скорой спешке он видел какую-то трусость, бесчестье и слабость, и оттого был каким-то уголком сердца рад, что свидетелей позорного отъезда почти не было. Жители, похоже, собрались в храме, как и просила Марта. А я же и пряжку его оставил в склепе, грустно подумал Лоренц; что ещё может мне напоминать о нём? Хотя что может подсказывать о событиях в Терновке лучше, чем шрам через всю щёку?.. он снова коснулся раны пальцами. На него, верно, будут смотреть теперь с хоть каким-то уважением в армии, и вряд ли назовут ребёнком или калекой. А Катарина… а что Катарина? Здесь – моя семья и мой дом. Здесь меня ждут. Он счастливо улыбнулся, погладив кобылу по шее. Задумался на мгновенье, остановился, стащил с рукава уже порядком потрёпанную повязку с вепрем и повязал её на столбе у ворот.

– Будет вам голова… – пробормотал Лоренц, пришпорив лошадь. – И вы не представляете, насколько счастливым будет её правление.

Впереди, на месте знаменосца, ехал Иржи. Чем он теперь будет заниматься в лагере? Отпускать его в город не хотелось; приставить, быть может, к шатру охраной? Да нет, его же засмеют… следом ехала лошадка с телегой, накрытой сероватым льном. Позади Лоренца ехала ещё одна повозка, на которой сидели трое мужчин.

Говорить не хотелось. Ким попытался было завязать беседу, но сам же первый и умолк. Сердце было не на месте. Мыслями Лоренц остался позади за оградой, где в знахарском доме лежал в беспамятстве Эрик, где заточили под стражу Анну, где всё ещё, верно, висело неснятое тело Юлека. Где в склепе в маленьком гробу с парчовым покрывалом лежал бедный Фрол с проломленными рёбрами. Что мне делать, как поступить, ответь мне, прошу, молил мысленно Лоренц; нет, нет здесь верного ответа, и, каким бы ни стал выбор, он всё равно будет ошибочным. Чем дольше он думал о последних днях в деревне, чем чаще представлял вышитое покрывало и синюшный язык, тем больше терзали его глупые мысли. Родная кровь важна. Эберт не виновен в своём рождении. Если кто и повинен, так это батюшка. Но ведь и Фрол думал так же; и к чему это привело? Вам, первому и законному сыну, легко это говорить… Эберта не воспитывали, как преемника. Он знает своё место. Следующая наследница – Анна-Мария. Но ведь и Юлек знал… сложно, как же сложно! Пожалуйста, дай мне хоть одну подсказку; я пойму, всё пойму! Лоренц коснулся лба пальцами и закрыл глаза. Сколько времени пройдёт прежде, чем он вернётся домой? Сколько ещё дней размышлений у него есть? Дождаться весны, сторговаться за мост, перейти на ту сторону… верно, за это время всё можно будет понять. Он открыл глаза. Начало смеркаться. Впереди замаячило знакомое кольцо телег.

– Почти доехали… – прошептал Лоренц. Вид повозок, столбов дыма от костров и доносившийся шум вселили в него радость. – Иржи, поторапливайся, езжай впереди! – прикрикнул он. – Хоть и без знамени. Пусть нас ждут, – юноша улыбнулся. Как их встретят? Уж здесь-то точно должна быть и музыка, и крики, и шум! Всё то, чего так не хватило в Терновке. Велеть, что ли, отдать ребек Филиппу?

– А ну разойдись! – послышался зычный голос. – Освободить дорогу! Налееево! Пооошли!

На глазах выступили слёзы. Как мало он здесь пробыл, но каким родным кажется это место после деревни! Двое солдат откатили изнутри груженую телегу с дороги. Как только кобыла Лоренца ступила на вычищенную землю внутри пояса повозок, его пальцы перестали дрожать.

– Кем будете? Да сдался мне твой герб, знать не знаю его, пшёл вон от меня! – солдат, стоящий в дневном дозоре, замахнулся на Кима, кивнувшего на повязку. – Куда вас? А, Мерфос, это по тропе вперёд и направо. Телеги оставляем, разгружаем на месте, лошадей… Руууф, отведи лошадей! – крикнул он.

– О, Ваше Сиятельство! В добром здравии? – к дороге подошёл второй его пятидесятник, оставшийся в лагере со своим отрядом. Лоренц бы и не вспомнил его лицо, если б не повязка и дорогие ремни на поясе. – Филиппа не видели? Музыканта нашего? К вам отправляли вчера, должен был вернуться уже, вродь.

– Я отправил его в город, – восторженно отозвался Лоренц, оглядывая изменившийся за эти два месяца лагерь. Шатры в двориках, огороженные хлипким заборчиком, разрослись, кострищ со скамьями стало куда больше, на заборе телег лежали меха и покрывала для ночных караулов.

– На кой хрен туда кого-то отправлять… – пробормотал ворчливый солдат, направивший на нужную дорогу. – Только приехали с оттудова, так и будут, что ли, кататься туда-обратно? Совсем делать нечего?

– Тебе назвать мой титул, или сам вспомнишь? – рассвирипел Лоренц, спешиваясь и отряхивая одежду после долгой дороги. – Как позволяешь себе говорить со мной? В ночном карауле давно не стоял?

Мужик закусил губу и поклонился неглубоко.

– Так наши ведь и правда приехали, – пятидесятник задумчиво потёр затылок. – Сегодня, правда, но письмо, вроде, посылали, он должен был слышать… у нас во дворе встали. А это?.. – он потянулся было к накрытой телеге, но вовремя заметил меч и опустил руку. – Это… это ваш оруженосец?

– Олаф… – прошептал Лоренц, проведя пальцами по покрывалу. – Его нужно отправить домой. Он погиб с честью, и достоин похорон рядом со своими родителями.

– Да вы что, ещё раз в Мерфос людей спровадите? – возмутился снова патрульный. – Туда-сюда, ну, делать больше нечего!..

– Ваше Сиятельство?.. – раздался тихий голос с тропы к шатрам. Лоренц недовольно фыркнул солдату и повернулся к вопрошающему.

На тропе стоял Эберт. Он опустил голову, сложил руки и неуверенно теребил пальцами ткань рубахи. Сиятельство замер. Мне было нужно совсем немного времени, проскочила мысль; всего-то день, или два, и я бы смог уже всё понять! За что, за что так скоро?..

– Рановато меня так называть, – криво улыбнулся Лоренц. – Лучше меня знаешь, что меня отделает от такого обращения.

– Мне жаль, – так же тихо ответил тот, не поднимая глаз. – Батюшка ваш скончался. Три дня назад… ему отняли больную ногу, и он истёк кровью… Ваше Сиятельство.

Лоренц закрыл глаза. Сердце его, казалось, остановилось на пол-ударе.

– Кто сейчас в управе? – равнодушно спросил он.

– Ваша супруга, Её Сиятельство Катарина. Она в добром здравии, – едва слышно пробормотал Эберт. – Ваши сёстры продолжили…

– Стой. Стой, – Лоренц привычно поднял руку. «Сейчас или никогда». – Они и твои сёстры тоже. И батюшка… наш общий. Не говори так, будто это неродные тебе люди.

Парень робко поднял взгляд.

– Но ведь…

– Пойдём, – велел Сиятельство. – Так, телегу с телом не трогайте, – приказал он, обернувшись, – я направлю сейчас людей. Идём, идём, не бойся, – он усмехнулся, увидав дрожащие пальцы брата.

По тропе они прошли молча, не смотря друг другу в глаза. Дойдя до знамени, Лоренц наконец остановился.

– Ни для кого не секрет, что я относился к тебе… подозрительно, – решился он нарушить молчание. Эберт только носком сапога по земле поводил, не смея поднять голову. – Но последние дни дались мне… – Лоренц замялся, – непросто. Я, быть может, буду когда-то об этом жалеть. Но, верно, буду сожалеть куда больше, если этого не сделаю. И ради этого, ради памяти погибшего… погибших друзей, и ради нашего отца… – он вздохнул. – Видишь, как мне тяжело, – Лоренц виновато улыбнулся. – Я хочу взять тебя в свой отряд. Конечно, ты пойдёшь рядовым. Конечно, у тебя не будет поблажек за кровь дворянина в твоих венах. Но…

– Ваше Сиятельство! – слабо воскликнул Эберт, и упал перед ним на одно колено. – Я и мечтать о том не смел, – прошептал он, снова виновато уставившись в землю. – Конечно, конечно, я приму это с благодарностью! – он поднял голову. В глазах его стояли слёзы.

– Ты не получишь дворянского титула, – продолжил Лоренц уверенней, – но при должном усердии сможешь дослужиться до высокого звания. Думаю, это хорошая судьба для человека, которому ещё день назад не принадлежало ничего в доме, где он вырос. Вставай, – велел он. – Я найду тебе оружие и хоть какую-нибудь броню на первое время. Будешь учиться у… у Иржи. Он хороший воин и благородный человек, – Лоренц улыбнулся. – Всё понял? А теперь ступай… хотя нет, постой; расскажи, отчего вы вообще приехали сюда?

Эберт поднялся на ноги. Он пытался поднять глаза, но по своей привычке всё время опускал голову к земле.

– Передать письма и жалованье, – ответил он чуть громче, чем раньше, – и с нами ещё несколько лекарей и монахов. Обещались остаться здесь… Ваше Сиятельство.

– Вот как… – разочарованно протянул Лоренц. Какой-то кусочек его души вновь ждал записки от Катарины. И Аннет… нет, всё-таки Катарины. Её Сиятельство… ей подходило такое обращение. Скромная, благородная, образованная, набожная… и очень, нет, безумно красивая. Сиятельство… бледные веснушки должны быть рядом с кружевами, а не льном. Её Сиятельство… он улыбнулся. Верно, если и он отправится в город, чтоб отдать последнюю честь своему отцу, здешние командиры будут в ярости. Хотя кто, кроме него самого, имеет право привезти тело Олафа его семье?.. он по привычке коснулся запястья, на котором раньше висел браслет от его дочери.

– Ступай, – снова велел Лоренц Эберту. Тот неловко кивнул. – Это твой последний свободный день, как-никак. Отдохни всласть, познакомься с людьми. С завтрашнего дня такой возможности уже может и не быть.

– А вы?.. – неуверенно спросил тот. Юноша задумчиво осмотрел двор и вздохнул.

– А я пойду выпрашивать у головы разрешение на посещение дома. Должен отвезти Олафа и отдать честь батюшке. Это солдатня возмущается; а он, верно, должен понять, почему я хочу ехать сам.

– Надеюсь, что у вас всё получится, – неловко улыбнулся Эберт, – Ваше Сиятельство.

Глядя вслед брату, Лоренц переступал с ноги на ногу и кусал щёки. Не пожалеет ли он об этом? Как на него вообще посмотрят в отряде?.. такому новичку и лошадей-то не доверят; хотя и мне, вздохнул он, велели приставить учителя. Верно, образование здесь не так важно.

– Этого ведь достаточно, чтоб ты меня простил? – прошептал Лоренц, коснувшись переносицы. – Я дам ему хорошую жизнь, которая теперь будет зависеть лишь от него самого. Я помогу. Я сделаю всё, что в моих силах, чтоб он нашёл здесь своё место.

«И забыл о Мерфосе, как о своёмдоме и родине его знатного отца».

Ноги сами понесли его ко двору, на котором полоскалось знамя фельдмаршала. У забора, чуть зевая и ёжась, стоял тонкий парнишка-постовой.

– Мне нужен голова, – не терпящим возражения тоном заявил Лоренц. Постовой поднял глаза.

– Не велел. Занят. Ступайте обратно. Что ему доложить?

– Будешь ты мне ещё командовать здесь! – вспылил Сиятельство, отпихивая парнишку и хромая к центру двора. – Обратно ступать… узнал бы хоть для начала, с кем говоришь! – нежданная свобода, которую он получил сразу по выезду из деревни, опьяняла не меньше вина. Вряд ли на посту будет стоять дворянин; а значит, можно отпустить манеры и не следить за языком. Как, интересно, встретит его учитель? Они расстались на слишком уж плохой ноте. На мгновение Лоренц почувствовал горечь от того последнего разговора. Если б его не направили в деревню, всё было бы как раньше. И Олаф был бы рядом, и Лаврпродолжал бы жить, и его супруга не потеряла бы их ребёнка… и Фрол остался бы не отмщённым, и в лагерь привезли бы не одну телегу отравленного зерна. Возможно, здоровье сотен солдат всё-таки стоит трёх жизней?..

У шатра Лоренц замешкался. Что он скажет? Как оправдается за отъезд? Стоит ли рассказывать обо всём случившемся?.. помявшись около шатра, он громко кашлянул и протянул руку, чтоб откинуть полог.

– Пошли все вон! – раздался недовольный голос. – Я же приказал…

– Это Альмонт, командир, – подал голос Лоренц – и сразу зажмурился, словно виноватый мальчишка, ожидающий оплеухи. – Вернулись сегодня из Терновки с оставшимися людьми. Хотел отчитаться и попросить позволения…

– Подождите, – велел чуть смягчившийся голос учителя. Послышалась возня, шорох, тихий смех и, наконец, тяжёлые шаги ко входу. Полог открылся; Айскальт стоял перед ним с недовольным лицом и скрещенными руками, растрёпанный, в одной рубахе и босой. Лоренц не смог сдержать любопытства и, заглянув внутрь, покачал головой. В куче покрывал сидела девица не в пример смазливей той прачки, что предлагала себя самому Лоренцу. Деймос заметил взгляд и чуть подвинулся, чтоб закрыть девушку плечом.

– Я рад знать, что вы снова на ногах, Ваше Сиятельство, – он кисло улыбнулся. – Нам передавали, что вы тяжело ранены.

– Как видите, – юноша чуть поклонился. – Прошло много времени, и… и много всего случилось. Я направлю к вам моих людей, у них есть новости. Полагаю, отчёты подождут? – он чуть издевательски ухмыльнулся.

– Чрезвычайно рад вашей наблюдательности, господин, – хохотнул командир и улыбнулся по-доброму. Так же заботливо, как и Фернетт, подавший руку после клятвы. – Не буду скрывать, я не был уверен, что вы с вашим отрядом вернётесь сюда, а не поедете домой. Никто ведь не ждал.

– Здесь – мой дом, – просто ответил Лоренц. – Мой дом и моя семья. Вы были правы тогда. А Мерфос… вернусь, когда придёт время. Он в хороших руках, – он улыбнулся, вспомнив вновь про супругу. Её Сиятельство… – Я должен туда поехать. Отдать последнюю честь батюшке. Я вернусь через три дня, вместе с фуражом, который направился туда же с Терновки. Вы позволите?

– Позволяю. Буду ждать ваших людей. А теперь ступайте с глаз моих, – учительзадёрнул полог. Снутри вновь раздались смех и ворчание. Лоренц улыбнулся. Проходя мимо ошалелого тощего постового, он поднял голову к небу и закрыл глаза. Где-то восточней с чужих шатров раздались звуки барабанов и гуслей, кто-то затянул громкую тоскливую ноту, нестройный хор подхватил её и запел. Послышалось ржание, пахнуло снова навозом и сеном, с тех самых южных столов потянуло всё той же кашей с почками, которую варили к ужину. Лоренц открыл глаза и уставился в вечернее небо. Как бы хотелось навечно остаться в лагере, рядом с верными людьми и песней под гусли; а уж как именно это случится – во владениях Всесветного или в новой жизни – не так уж для него и важно.