Текст книги "Кровные оковы (СИ)"

Автор книги: Властимир Невзоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Леший его разберёт. Постовые у меня дом весь вверх дном перерыли на радостях. Ничего у меня нет. Бабку похоронили со всеми вещами, в которых была. Ничего не оставили, чтоб не смотрели на нас косо.

– Откуда кружева южные?

– От вояк ваших, – богато разодетый мужчина хмуро глядел Лоренцу в глаза. – Мы с супругой кабак держим. От деревенских толком ничего не возьмёшь, хорошо если на десяток медяков напьются или шапку в залог дадут. А солдатня шалеет от девок наших, и половину награбленного с Фратании у нас так и оседает.

– Значит, – тихо произнёс юноша, не отрывая взгляда от его глаз, – у вас не только кабак?

Мужчина усмехнулся.

– Для кого надо – кабак, а для гостей капризнее и другие услуги оказываем. Да и кабак… одно название. Суп, пиво, мёд и каша. Водку, вон, только у Юса можно найти. Нам не продаёт, скотина, цену задрал и ждёт, что на коленях приползём.

– Чего два дня назад ночью делал?

– Дайте-ка упомнить… вечором ходил в храм на праздник. Долго там пробыли, – помощник Юса задумчиво покосился на кандалы, – деньгу отдали хорошую, нас девчонка тамошняя очень нахваливала. После молитв прошли по деревне, мы все вместе, вчетвером там были, с хозяином. А оттуда ужо и по домам. С петухами встали ужо. Ну да мы же виделись с вами, помните? Вы ж заходили к нам с утра!

Лоренц недоверчиво прищурился.

– Вас было много того дня… так ведь это от тебя пивом несло! – запоздало сообразил он. – Ты же говорил, что упился в ночь, что с утра лечиться пришлось!

Мужик смутился.

– Ну да, отметил чутка… посидели все у Августины, выпили, развлеклись… ужели подсудное дело теперь?

– Посидели, значит, все… – прошептал Лоренц. А ведь у остальных подмастерьев он ничего не учуял в то утро. – А сегодня как время занимал?

Тот покачал головой.

– Сегодня премерзкий день был, господин! Сначала обыски, потом свиньи эти, гонял их от амбара, чтоб не подъели у нас там всё, значится! А после эта, того-самое, согнали всех тушить конюшни. Таскал воду с пруда, руки все обморозил. Ужели вы меня там не видели? Я же прям вот перед вами проходил с вёдрами!

– Лжёшь, ублюдок, – прошипел Лоренц, медленно вставая со стула. – Дворянину лжёшь! Хочешь дыбу на себя примерить?! Отвечай, где был сегодня!

Мужик оробел и отодвинулся назад.

– Не вру, небом клянусь, не вру! Ужели не видели меня?

– Взять его! – рявкнул Сиятельство, ударив тростью о каменный пол. Из-за спины его показались трое караульных; один заломил его руки, двое других подхватили его за плечи. – Тащите к стене! Добровольно не говорит, так заставлю!

– Нет, стойте, не надо! – мужик пытался вырваться из хватки, затем, едва не заплакав, подогнул ноги, попытавшись встать на колени. Постовые удержали его на весу. – Постойте, я скажу, я…

Лоренц поднял руку.

– Где сегодня был? – сурово спросил он.

– Я… я работал у себя, нам хозяин распоряжения выдал, – он едва не хныкал, – он сам на пожар пошёл, а я…

– Снова лжёшь! – прорычал Лоренц. – Приковать его к стене! Тебе сейчас мигом язык развяжут!

Ключи от цепей валялись прямо здесь же на полу. Всего за пару мгновений мужика прижали к каменной кладке, подняли его руки и провернули на два раза ключи на замках. Он обессиленно повис на цепях.

– Отпустить остальных, Ваше Сиятельство? – тихо спросил один из постовых. Лоренц, помедлив, покачал головой.

– Зависит от того, что за причины у него говорить нам неправду, – так же негромко отозвался он, хоть и не пытался скрыть своей злости. – Может, он воровать зерно пошёл. Вы сможете… заняться им?

Тот кивнул и вышел из комнаты. Сиятельство повернулся к висящему на стене.

– Что ж… – тише проговорил он, – давай пообщаемся. Как тебя зовут?

Мужик промолчал. Юноша нахмурился.

– Жаль, что ты такой несговорчивый, – он сложил руки на груди. – Можешь меня не бояться. Я своими руками тебе вреда не причиню. Не назовёшь имя? Будешь Жаном. Скажи, Жан, за что тебя сюда привели?

Пленный посмотрел вниз и дёрнул прикованной рукой. На ногах у него были новенькие кожаные сапоги на небольших узких каблуках. Не самая удобная обувь для того, кто работает на амбаре. Постовой снова зашёл с камеру, в руках его была длинная плеть-двухвостка.

– Это ведь не твоё? – так же негромко продолжил Лоренц. – Ты украл их сегодня? Потому и не признаёшься, где был?

– Я был у себя, – хрипло повторил пленник, – я дежурил, чтоб никто не зашёл в амбар. Хозяин оставил меня одного, и я должен был…

– Лжёшь, – тихо и равнодушно отозвался юноша. – Прошу вас, – он обернулся к постовому. Тот чуть размял плечи, подошёл к стене и, чуть покачав рукоятку в ладони, замахнулся плетью. Пленник стиснул зубы и тихо охнул; на рубахе его появились тонкие рваные полосы.

– Давай ещё раз, – спокойно повторил Лоренц. – Где ты был утром? Не говори про амбар – я заходил к вам. Юс был на месте. Один. И про пожар тоже не сочиняй. Где ты был?

Постовой провёл пальцами по ручке плети. Мужик отвернулся и замолчал.

– Ты не хочешь говорить? Или не можешь придумать чего-то правдоподобного? – Лоренц наклонил голову к плечу. Ему не хотелось, чтоб стражник продолжал его избивать; всё, на что он надеялся, так это на то, что названный Жан достаточно испугается, чтоб расколоться до начала порки. Но он, похоже, оказался крепким орешком. – Я не хочу, чтоб невинному причиняли боль. Но молчание говорит мне, что ты всё же виновен. Давай-ка мы снимем с тебя эти краденные сапоги, чтоб можно было вернуть их хозяину сразу, как только ты признаешься. Будьте добры.

Караульный что-то тихо проворчал и опустился вниз. С левой ноги он снял обувь быстро, а с правой отчего-то замешкался, будто той было теснее. Стянув всё-таки сапог, он обнажил тугую выпирающую повязку белого льна, из-под которой поблёскивал металл.

– А ты, похоже, не только сапогами поживился, а? – Лоренц одобрительно кивнул на немой вопрос постового. Жан попытался было пихнуть того ногой, но следующий удар плетью не заставил себя ждать. Караульный вспорол ткань и поднял упавший на каменный пол нож. Пленный снова попытался было отпихнуть его руку, но получил ещё один удар.

– Я не представляю, ВашСиятельство, где он мог такое стащить, – стражник почесал голову и передал Лоренцу клинок. – Дорогое такое… верно, такое только у старостовой семьи могло быть. Хотя и им не по карману будет.

– Подождите… – юноша коснулся лезвия, провёл пальцами по богато украшенной рукояти и вздрогнул. Перед глазами разом вспыхнули и Кипрейка с её песочным скакуном, и мальчишка с факелом, и труп с объеденным носом, и Олаф с раной в спине. Он перевернул нож и тихо выдохнул: на навершии был выгравирован такой знакомый знак звезды над холмом. Лоренц почувствовал, как задрожали его руки.

– Если ты так и не начнёшь мне отвечать, – так же тихо прошептал он, – то перейдёшь на дыбу, и стражник с плетью покажется тебе наслаждением. Понял меня?

Мужик промолчал.

– Ты понял?! – рявкнул Лоренц, ударив кулаком в стену. – Клянусь, сейчас только я стою между тобой и виселицей! Чей это нож?!

– Мой, – прошептал мужик. – Он давно у меня. Много лет уже. Это мой.

– И вместо того, чтоб продать его и жить без забот, ты устроился подмастерьем в амбар? – прошипел юноша. – Зачем ты хранишь оружие наших врагов?! Не отпирайся, я знаю, откуда оно!

– Это память, – пробормотал Жан, – память… первое, что унёс из-за моста…

– Что ты знаешь о смертях в деревне?! – Лоренц махнул рукой постовому с плетью. – О мельничихе, старике с храма, моём оруженосце? Младшем Благородии?!.

– Ничего… – взволнованно прошептал мужик, – ничего, правда, я о тех людях не знаю, Благородие не трогал, Ваше Сиятельство… он же ребёнок, как можно было бы?..

– А остальных, значит, можно?! – рассвирипел Лоренц. – Зачем носишь с собой?! Деревенских боишься? Или волновался, что кто найдёт в доме и караульным подаст на тебя?! Ещё раз спрашиваю, что знаешь о смертях?! Зачем тебе фратейский нож?! Объясни ему, что мы ждём ответов! – рявкнул он в сторону стражника.

Тот хмуро кивнул. Жан тихо проскулил от удара, и снова, и снова, и, когда охранник в четвёртый раз поднял руку с плетью, мотнул головой.

– Небом клянусь, ВашСиятельство, не трогал ни вашего слугу, ни мельничиху, ни старика, – прохрипел мужик. – Если кому и причинил зло, так только хромому бродяге нищему, который принялся за мной следить на днях! О нём, верно, никто не справлялся. Он, как пить дать, из оспенных кварталов пришёл…

– Снова лжёшь, – прошептал Лоренц, сжав рукоять ножа. – Ты видел его меч. Ты видел мой герб. Только полный дурак решит, что это нищий бродяга. Ты убил его ножом – вот этим ножом! – в спину, как свинью на мясо!..

– Я не видел, – жалобно ответил Жан, – небом клянусь, не видел!..

– Стой, – вдруг остановил его юноша. – Стой, – он поднял руку постовому, который уже готов был занести плеть. – Почему ты клянёшься небом? Почему не свидетельствуешь перед Всесветным?

Пленник замолк и опустил взгляд.

– Почему?.. – повторил Лоренц. Жан не ответил, только прикрыл глаза и что-то забормотал быстро. – Продолжайте, пожалуйста, – обратился он к стражнику. – Как устанете, перенесём его в угол.

Сам он, подхватив чужой клинок, вышел прочь. В голове билась только одна мысль. Если бы он не заблудился во время пожара, то отпустил бы убийцу с миром. Если бы не зашёл к Юсу, то поверил бы его словам. Позади раздались удар и хриплый вскрик. Закрыв глаза, Лоренц хромал к выходу. Руке уже тяжело было опираться на трость – так хотелось бросить её и пойти быстрым летящим шагом, как каких-то три месяца назад!.. восстановится ли его нога? Или ему суждено, как и батюшке, до конца жизни ходить с костылём?..

Марта всё ещё была в управе. Она вытирала руки, тряпок и бутылей на столе поубавилось. Лицо её было печально.

– Ваше Сиятельство, – она поклонилась. – Я сделала, что могла… его бы приодеть, чтоб закрыть рану. А то слухов не оберёшься… кто видал?

– Только Анешка и Юлек, – Лоренц протянул ей нож. – Я понимаю, что многого от тебя прошу. Но сверь это лезвие с раной у Олафа. Мы нашли нож у одного из селян. Кажется, убийца у нас в руках.

Марта покосилась на лестницы в подвал, с которых доносились слабые крики.

– Я уж поняла, – вздохнула она. – Давайте, отнесу, проверю… вы лезвия-то не касайтесь. Злое это оружие, нехорошее. Не знаю, как долго на них яды держатся. Даже если наш им владел – кто знает, откуда взял?

Чуть поклонившись ей в знак уважения, Лоренц отправился обратно на лестницы. На душе было удивительно пусто. Удары раздавались реже и реже, однако крики стали громче. Другие заключённые, оставшиеся в пустой свободной камере, слушали с неприкрытым волнением и даже страхом.

– Чем провинился, ВашСиятельство? – ближе к решётке прошёл беспокойный мужичок. На его руке болтался старый потрёпанный шёлковый платок. – За что так бьют-то?

– За ложь дворянину, – негромко ответил Лоренц, даже не повернувшись в его сторону. – За убийство. И за ересь.

Мужчины за решёткой напряглись. Кто-то ахнул, кто-то заворчал. Юноша ускорился, насколько хватало сил в онемевшей и опухшей ноге. В камере один из караульных всё стоял около пленного, потирая уставшее плечо, а двое других разматывали цепи на валах дыбы.

– Сказал что-нибудь? – почти участливо спросил Лоренц, подойдя к стене. Пленный поднял голову и плюнул ему на рубаху. Юноша застыл.

– Хорошо, – так же мягко сказал он. – Я понял. Будьте добры, – повернулся он к стражнику, – снимите с него штаны и рубаху, и продолжайте дело. Как только всё будет готово, – он кивнул в угол, – сможете отдохнуть.

– Нет, – прохрипел мужик, пытаясь увернуться от руки, вспарывающей ткань, – пожалуйста, не надо…

Лоренц чуть улыбнулся.

– Если позор развяжет тебе язык быстрее ударов, так тебе же будет легче. Если и это не поможет, то… – он осёкся. На иссечённой груди пленника краснели старые плохо зажившие шрамы, складывающиеся в такую знакомую звезду. Жан опустил взгляд.

– Кажется, нам надо тебя разговорить как можно скорее, – прошептал Сиятельство, не отводя глаз от вырезанных на коже символов. Патрульные хмуро кивнули и подняли ключи.

Смотреть на то, как тело привязывают к валам дыбы, не было никаких душевных сил. Мужчина вяло сопротивлялся, пытался пинаться коленом и кусать караульных за пальцы, но добился лишь того, чтоб его держали сразу со всех сторон. Когда один из стражей осторожно тронул Лоренца за плечо, тот повернулся.

– Давай снова поговорим, Жан, – он присел на стоящий рядом кривой табурет. – Почему ты напал на того хромого калеку? – юноша кивнул стоящему в изголовье караульному, и тот потянул ручку вала. Раздался тихий вязкий треск. Мужик захрипел, еле сдерживаясь от болезненного крика.

– Не скажешь? – Лоренц тихо вздохнул и отвёл глаза. Не так, не так он представлял себе власть! Правитель должен судить людей по справедливости и помогать слабым, а не наблюдать с усталым лицом за пытками. Жан заскулил; раздался скрип, и он вскрикнул. Лоренц кивнул стражнику, и тот ослабил цепи.

– Он… он следил за мной, – прохрипел мужик в попытках отдышаться. – Ходил по пятам. Я боялся, что он опасен.

Сиятельство покачал головой.

– Бессонный и обессиленный человек на костылях? Опасен такому здоровяку, как ты? Не смеши меня. Будьте так добры…

Снова скрип валов, стук шестерней и звон цепи. Снова громкое хриплое дыхание и сдавленный крик.

– Хватит, прошу вас! – Жан заметался, по щекам его текли слёзы. – Пожалуйста, пожалуйста!.. я скажу, я всё скажу, только прекратите, небом молю!

Караульный отпустил рычаг, и тело обессиленно размякло на деревянной опоре.

– У меня к тебе много вопросов, – Лоренц не поворачивался к нему, лишь иногда украдкой бросая на него взгляд. Смотреть в глаза было бы нестерпимо больно. – Почему ты напал на хромого?

– Он… он… – стражник протянул руку к валу, и Жан снова залился слезами. – Не надо, прошу… он видел, кто ко мне приходил, и… и что мне отдали…

– Кто к тебе приходил?! – рявкнул юноша. – Кто?! Почему тебе надо было убрать свидетеля?

Мужик замотал головой, прикусив губу. Караульный, вздохнув, снова чуть провернул рычаг. Лоренц побледнел.

– Тот убитый с объеденным носом… – прошептал он, почувствовав, как онемели его пальцы. – К тебе приходил фратеец… и Олаф увидел вас вдвоём за храмовым двором, куда пришёл помолиться перед лечением… верно?

– Пусть я слаб телом, но душа моя навеки с тобою, – пробормотал Жан. – И никогда я не откажусь от её будущего во имя неги и спокой… нееет! – снова прохрипел он, когда цепи дыбы растянулись в стороны.

– Что он тебе передал?! – Лоренц вскочил со своего места – насколько позволяла больная нога – и склонился над мужиком. – Это ведь твой костёр я сегодня видел в степи?! Что ты там делал?! Что тебе велели?!

– Ничего не велели… – прохрипел Жан. – Я поступаю по своему наитию… никто надо мной не стоит…

– Что тебе передали? – прошептал юноша, – отвечай! – он ударил по валу ладонью. – Ты с ними заодно, так ведь?! Что ты делал в степи?!

Рычаг снова сдвинулся, и мужчина зашёлся криком. Лицо его побледнело, глаза закатились от боли, а из горла вырывался какой-то свистящий хрип. Раздался знакомый мягкий треск от его локтей и запястий.

– Я поступаю, – едва слышно пробормотал он, – по наитию… никого надо мной нет… мы вместе служим одной цели. Пусть тело страдает, но душа будет жить вечно… верные подданные переродятся, и я не боюсь смерти от нечестивцев!..

Лоренц застыл. Ему вспомнился скелет в ободранных лохмотьях, висящий на дереве у дороги. Оставили через каждую версту, сказал ему Лавр. Дома и вовсе сожгли…

– Я могу поклясться, что ты умрёшь самой порочной для тебя смертью, – медленно произнёс он. Сейчас смотреть в его покрасневшие глаза было куда легче. – Тело твоё останется висеть на указующем столбе в пустой степи. Но ты можешь добиться безболезненной кончины, если просто ответишь на мои вопросы. Согласен?

Жан продолжал тихо и хрипло дышать. Не реагируя на слова, он продолжил бормотать что-то о верности и бесстрашии.

– Откуда ты пришёл? – едва слышно спросил Лоренц. Мужчина повернул к нему лицо; белки глаз были залиты кровью, щёки были бледными и вспотевшими.

– Меня лишили дома, – пробормотал он. – Пришли… такие же, как ты… и сожгли. Сожгли всё. Убили всех. Я смог уйти… сбежать на юг. За мост. Один. И трое детишек с других дворов. Мне сказали, что могут помочь. В обмен на новости.

– Какие новости? – прошептал юноша. – Что ты им говоришь?

Жан хрипло рассмеялся.

– Всё, что до меня доходит. Я не случайно… остановился именно здесь. Всё, что знаю про ваш проклятый легион. Подаю знак. Передаю новости. Получаю кое-что взамен… чтоб отомстить за семью.

– Что тебе дали?.. – снова спросил Лоренц. Мужик только хрипло дышал, не прекращая улыбаться. – Что за знак? Где вы видитесь? Что за костёр ты сегодня жёг?.. продолжайте, – бросил он караульному у изголовья. Жан заскулил от боли. – Ты можешь это остановить. Поклянись в верности Всесветному, и я тебя освобожу. По-прежнему буду ждать ответов, но без этого, – он махнул рукой в сторону цепей на стене. – Поклянись.

– Никогда, – простонал мужик, – никогда я не признаюсь в верности богу-узурпатору! И ничего не скажу больше… добей, раз хочешь! Найду, всех вас найду после перерождения!..

Лоренц обессиленно присел обратно на табурет. Голова шла кругом. Этого они нашли; а сколько ещё предателей, подобных ему, скрывается в деревнях? Бог-узурпатор… Всесветный не сразу пришёл на их земли, но он доказал свою силу, объединив княжества под своими знамёнами. Во что же веруют эти люди? Так много вопросов, и вряд ли выйдет получить на них ответы от этого человека.

– Обыщите его одежду, – слабым голосом велел он. – Всё, что найдёте, несите в управу. После заприте в одиночестве в самой дальней камере. Пусть рядом дежурит полдюжины человек.

Караульный, стоящий у изголовья, низко поклонился в ответ и начал неспешно отвязывать руки. Лоренц бросил на Жана последний взгляд – тот лежал с закрытыми глазами, по лицу его текли слёзы, и он крупно дрожал от нахлынувшей боли.

– Ничего мне больше не скажешь? – тихо спросил юноша. Пленник тяжело повернул голову и открыл налитые кровью глаза.

– Это я поджёг конюшни, – хрипло прошептал он. – Это я выпустил скот. Ничего не скажу больше. Убивайте, если хотите. Но младшего старосту я не трогал.

– Зачем? – юноша склонился над ним. – Зачем ты это сделал? Как это тебе помогло?..

Пленник криво улыбнулся пересохшими губами.

– Чёрная душа твоя, – прохрипел он, – никто, никто не примет её. Узурпатор не пропустит к себе, небеса не дадут родиться вновь. Во что веруешь сам, если живёшь неправедно?

Лоренц замер.

– Продолжайте, – прошептал он. – Уж если за предательство закрыть вдруг не выйдет, так за оскорбления точно достанется. Я вернусь позже, и узнаю все ответы, которые мне нужны, – опершись на трость, он с трудом поднялся на ноги и побрёл прочь в коридоры подвала.

– Да… – он обернулся у самого выхода. – Опросите остальных. Как закончите с этим. Нужно знать, чем они занимались сегодня в ночь, – и с этими словами Лоренц продолжил свой путь. В запертой камере с десятком людей, ожидавших своей очереди на допрос, чувствовалось волнение. Крики от дыбы ввергли их в панику, и каждый уже, верно, представлял себя на месте пленника. Сиятельство подошёл к ним.

– Где ночует помощник Юса, который прибился с другой деревни? – негромко спросил он. Ближайший к нему мужик поднял глаза.

– А что ж, он сам не сумел вам сказать? – грустно усмехнувшись, спросил он. – Нам-то что с того будет? А ежели вернётся и леща даст, коль узнает, кто сдал?

– Он никому ничего не даст, – отрезал Лоренц, – лично прослежу, чтоб добрая половина всех караульных дежурила у его камеры. И тебя, если ты продолжишь беседу в таком тоне, тоже высекут за неуважение. Где он ночует?

Собеседник оробел.

– Ну, это… за амбаром несколько пристроек, да… он вроде в самой хлипкой, уж что ему смогли выделить за усердие… вы-де у Юса-то спросите после. Он, вроде ж, у себя остался?

– Эй, ВашСиятельство, – раздался голос позади, – а пошто нас держат-то?

– Да, верно, когда по домам распустят? – вторил ему возглас с другой стороны. – Первых-то быстро меняли, а нонче чего происходит-то, а?

– Распустят, – мрачно ответил Лоренц, направляясь к лестнице. – Сейчас закончат с Жаном и за вас возьмутся.

Позади раздался взволнованный шёпот. Юноша, не оборачиваясь, поковылял наверх. Анешка ушла уже спать, Юлек продолжал сидеть в комнате, рассеянно глядя в ночное окно. Услыхав шаги, он грузно поднялся, размял спину и повернулся к Лоренцу.

– Как ваши успехи, господин? – тоскливо спросил он. – Знахарка приходила, сказала, что-де понять-то мало что уже можно, но похоже, что именно тем ножичком и чикнули, нда… так как у вас там?

– Я уже и не сомневался, – пробормотал Лоренц едва слышно. – А ведь и его видели в тот день, да так рано, всего ведь можно было избежать!.. – на душе снова заскребло. – Ну почему, почему именно я…

– Ваше Сиятельство? – поднял брови Юлек. Юноша вздохнул.

– Подручный Юса передавал на юг новости о легионе. Он пропускал сюда фратейцев и убил Олафа. Он устроил сегодня беспорядки. Допросите с утра Юса и остальных его помощников: быть не может, чтоб они о том ничего не знали. А я… у меня ещё есть одно дело.

– И что же, до утра не подождёт ваше дело, что ж за срочность такая? – растерялся староста. – А по мелкому кто сказал что-нибудь?

Лоренц покачал головой.

– Вот как… – пробормотал Юлек. – Что ж… значит, продолжаем.

– Я потому и хочу сейчас проверить его дом, – вдруг сказал Лоренц, глядя куда-то в стену над расшитым покрывалом, которым накрыли мёртвое тело. – Я поклясться готов, что это его гости. Никто ведьбольше так страшно не мог. Потому и хочу… допросите Юса. Пожалуйста, – едва слышно добавил он. – И велите… соберите свободных караульных и велите присмотреть, чтоб все сидели по домам этой ночью. Если кто выйдет, пусть сразу тащат тоже в подвалы. Всех жителей на дыбу положим, если потребуется.

Путь до амбара он преодолел на удивление быстро. То ли нога стала заживать, то ли сказалось отсутствие зевак на улицах. Дверь всё так же была открыта; недовольно проворчав, Лоренц добрёл до дома и несколько раз требовательно ударил в неё тростью.

– Кого там нелёгкая принесла в такую темень? – раздался недовольный голос из-за стены. Дверь распахнулась, за ней стоял Юс в одной рубахе и с взъерошенными волосами. Увидав Сиятельство, он охнул и зашёл голыми ногами обратно за дверь.

– Чем обязан? – хмуро, но уже вежливей спросил он.

– Почему амбар ещё открыт? – Лоренц оттолкнул дверь тростью и притянул мужика ближе за развязанный ворот. – Я тебе что днём сказал? Тебя тоже за непослушание в подвалы отвести?!

– Я закрыл! – возмутился Юс. Ступив на холодное крыльцо, он поёжился. – Вот же, поглядите сами!.. – он махнул рукой в сторону амбара и ахнул. Наскоро надев сапоги прямо на голые ноги, он вприпрыжку добежал до двери и повертел в руках замок.

– Не сломан… – пробормотал он, – ключом открыт… может, кто утащил?

– А может, ты врёшь вотчиннику в глаза и не краснеешь даже? – прошипел Лоренц. – Опять, верно, зерно таскал для браги своей, да в пьянстве забыл следы замести! Где ваш пришлый живёт, отвечай – хоть здесь, надеюсь, правду мне скажешь!

Мужик оробел.

– Я закрывал… я убирал… я, окромя как ночью, больше и не… Мар-то там живёт, на заднем дворе сараюшка. Но меня это, того самое, не радует. Мошт, хоть постового какого велите поставить? А вдруг после конюшен-то и за зерно поджигатели примутся?

– Постовые к вам этой ночью ещё наведаются, – мрачно пообещал Лоренц, обходя его дом. – Вот только не для того… замок закрой, пока и правда кто другой не зашёл туда.

На заднем дворе стояли три крепко сбитых сарайчика. Один из них был поменьше остальных, но зато на двери висел замок не меньше амбарного. Покрутив его в руках, юноша вздохнул и навалился на дверь сараюшки. Проржавелые петли с готовностью заскрипели, ветхое дерево затрещало, и дверь рухнула внутрь. Лоренц закрыл рукавом лицо, но пыли от падения, на удивление, не оказалось.

– Давай посмотрим, Жан, – прошептал он, стоя на месте и моргая, пока глаза привыкали к темноте, – что я могу у тебя ещё найти, кроме этого фратейского ножа…

Кровать была неаккуратно застелена старым покрывалом, единственное прорубленное окошко закрывали связанные верёвкой ставни. На столе лежало несколько порядком оплавленных уже свечей. Лоренц медленно прошёл внутрь, сперва исследуя дорогу тростью, будто слепой. Ничего необычного в комнатке не было; с другой стороны, рассудил он, а что я ищу? Есть ли какие доказательства причастности выше, чем личное признание? Он подошёл к покосившемуся комоду: ни еды, ни хотя бы чашки на нём не было. Похоже, Юс держит помощников у себя в доме, распуская только на ночлег. Нижняя полка была завалена какими-то свёртками, тканью и старой бумагой.

– А ты у нас, похоже, образованный… – пробормотал Лоренц, присев перед комодом. – Не топил же ты этим… – листы были испещрены кривыми подобиями букв, словно человек, писавший их, только-только обучился грамоте. Рядом были неизвестные юноше символы – такие же неуверенные и кривые. Рядом с каждой буквой. Рядом с каждым словом.

– Так ты, паскуда, их язык учил… – ещё один листок, ещё один, ещё – все, как один, были изрисованы столбцами родных и чужих букв. Фратейской грамоты Лоренц не знал, но отчего-то в его сердце теплилась уверенность, что это именно их азбука. Раскопав бумаги, он коснулся пальцами чего-то холодного, твёрдого и тяжёлого.

Это была книга. Сдув с неё пыль и копоть, Лоренц осторожно открыл первую страницу. Она была исписана другой, уверенной рукой. Рядом с чернильными чужими и незнакомыми буквами были подписи углём на флоосском наречии.

– Миросотворение… – пробормотал он, водя пальцами по хрупким старым страницам. Могу ли я этого касаться? Могу ли впускать неверное знание в свою душу?.. подскажи мне, пожалуйста, подскажи!.. юноша поднял растерянный взгляд, и уткнулся глазами в знакомую бутыль в самом дальнем уголке комода. Колба была полна тёмной жидкости, на дне её виднелся порошок. Лоренц протянул руку – стекло было чуть тёплым, словно вокруг не было холодного зимнего воздуха. Откупорил, понюхал, и закашлял от непривычного горького тошнотворного запаха.

Он заткнул колбу тряпьём и огляделся. На полу около матраса лежала такая же, но пустая; на стенках её виднелись ещё капли, словно опустошили её совсем недавно. Запах от открытой всего на мгновенье бутыли уже вовсю витал в воздухе. Скривившись от неприятного осадка горечи на языке, Лоренц сунул колбу под покрывало – быть может, хоть так вонь перестанет идти в комнату?.. нащупав под матрасом какую-то горку, он бережно положил чужую книгу на пол и принялся раскапывать кучу тряпья. Под набитой соломой подстилкой были свёрнутая тёмная ткань. Развернув её, Лоренц с изумлением узнал рубаху, штаны и что-то вроде капюшона со свешивающейся от него тряпкой. Закрыть лицо?.. он силился вспомнить человека, что говорил с полукровкой; Жан это был или нет? Но воспоминания затмились последним днём, и ничего, кроме светлой косы и белых слепых глаз, вспомнить он уже не мог. Тот слепец обронил пустую колбу; и у мёртвого фратейца она тоже была при себе. Почему они уносили их с собой? Почему сейчас в доме есть и пустая, и полная? А запах, запах такой, будто она отравит половину деревни, ежели останется открытой на дороге! Мысли перескакивали с одного на другое, пытаясь хоть как-то сложить цельную картину из разрозненных лоскутов. Впереди ещё три дня, пытался успокоить себя Лоренц; хотя, с другой стороны, разве ж он не выполнил своего долга и не нашёл уже убийцу Олафа? Его тело и так передадут в Мерфос, и не идёт больше срока. Он в изнеможении закрыл лицо ладонями. Я же просто поехал с отрядом в лагерь. Я просто должен был повести своё войско в бой, получить первый шрам, вернуться назад и вновь повидаться с семьёй. Ресницы его намокли. Мне всего лишь семнадцать лет. За последние три дня я пережил столько бед и горечи, сколько не сосчитать за всё отрочество. Делал бы всё это отец, если б нога его была здорова, и он поехал бы сюда сам? Покидал ли он вовсе жену так надолго, пока она ждала первенца?..

– За что, Всесветный, за что мне это? – прошептал он, вытерев щёки. – Неужели моя несправедливость к Эберту заслуживает такого наказания? Или я и вовсе жил не свою жизнь, и должен отдать ему всё своё прошлое, чтоб ты перестал на меня гневаться? Я не верил, не верил, что ты решаешь всё сам; и посмотри, к чему это привело?..

Взгляд снова упал на книгу, лежащую на полке. Всхлипнув последний раз, Лоренц тряхнул головой и снова коснулся страниц. Какой-то заботливый человек перевёл каждое написанное слово. Осторожно, чуть побаиваясь, юноша прочитал первые строки; его не поразило громом, он не упал без чувств и не лишился зрения. Недоверчиво перелистнув страницу, он уткнулся в такой знакомый уже символ звезды на горе.

– Что ты, – пробормотал он, проведя пальцами по лучам, – что ты такое?.. – взгляд скользнул на изрисованные страницы. «Как от встречи мужчины и женщины рождается ребёнок», – было написано углём над незнакомыми буквами, – «так и земля, встретившись с небом, родила всё сущее». Миросотворение… Лоренц отдёрнул пальцы от страниц. Читать еретические слова было омерзительно и страшно. Если и так Всесветный наказывает его за грехи и неверность, то что же будет теперь! Чёрная душа твоя, сказал Жан. Небеса не дадут родиться вновь. Небеса… небом клянусь… вздрогнув, Лоренц крепко зажмурился и открыл наугад страницу из середины.

– Лишённые жизни по своей воле не возвращаются в землю, – пробормотал он, водя пальцем по угольным мелким буквам, – а душа их не возносится к перерождению. Лишь служба во имя новой жизни может освободить его душу; калечить же тело ради сна, а не рождения, наказуемо вечным упокоением меж небом и землёй… что это за бред, – Лоренц нахмурился и, закрыв глаза, перевернул страницу.

– Сперва создано было женское тело, – шёпотом прочёл он, – и лишь после мужское; душа сперва вселилась в мужчину, и лишь после в женщину. Нет ничего ценнее женского начала, её первородной силы, что направляется мужским разумом. – Он перевернул сразу десяток страниц. – Чужие жертвы священны, не оскверняй их, хоть даже то враг твой. – Ещё десять страниц. – Как облака переходят с места на другое, так и душа перейдёт в иное тело после смерти.

Лоренц захлопнул книгу. Губы его дрожали. Жан говорил о перерождении. О небесах, что не примут неверных. «Он же ребёнок, как можно было б»… повесили через каждую версту. Пришли такие же, как ты. Сожгли всё. Убили всех.

Направь меня, прошу.

Медленно и глубоко вдыхая затхлый воздух, чтоб вновь не дать волю слезам, юноша потянулся положить книгу обратно на полку, но из её страниц выпал измятый листок. С недоверием и страхом он поднял его к глазам. На нём были те же мелкие угольные буквы, что и в книге.