Текст книги "Омут. Книга первая. Клетка"

Автор книги: Владислава Черкашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Привет, привет! – почти в один голос ответили мы.

– Доброе утро! – пропела лошадь-Олеся, демонстративно обращаясь к Арине и Егору.

– У тебя сегодня день рождения? – пискляво обратилась ко мне Моська – убила бы, ей-богу!

– Нет, поминки, – с непроницаемым видом ответила я.

Помогло, вся честная компания отвернулась от меня. Лишь обрывки их шепотков доносились до моего слуха, но больно нужны их сплетни. Правда, одна фраза сама влетела в мои уши.

– Женька серьезно заболел, вроде бы у него то же, что было у Димки, – это был писк Моськи.

Я автоматически повернулась с приоткрытым ртом и округленными глазами, но вовремя спохватилась и отвернулась. И все-таки лошадке-Олеське удалось заметить мою реакцию. Кажется, она хотела подойти ко мне, но тут с лестницы послышались голоса – это бурно поднимались Очковая змея-Галя, девочка-осьминог, какаду-Ваня, девочка-бобер и Лизхен. Последняя сразу направилась ко мне.

– Привет! – широко улыбалась, значит, настроение хорошее.

– Привет, – мой голос согнал ее улыбку.

– Что случилось? – почти шепотом, хотя на нас все равно никто не смотрел.

– Ничего, – я пожала плечами, веселое настроение вернулось, и она чуть ли не пропела:

– А у меня просто прекрасное настроение!

– Я вижу. Думаю, с чего бы? – добродушно вопросила я.

– Просто сегодня особенный день.

– Кто-то умер? – это мой собственный юмор, хотя, я кажется, хотела сказать что-то другое, более светлое, но вышло именно это.

– Нет, что ты! Пообещай мне кое-что… – что она задумала?

– Что?

– А ты сначала пообещай! – от нетерпения девушка прямо подпрыгивала на месте.

– Я не обещаю, если знаю, что не могу сделать, – строго дипломатично, но вежливо.

– Это ты сделать можешь, – она прикусила нижнюю губу зубами, изображая некий танец.

– Повторить то, что сейчас танцуешь ты? Вряд ли, – я усмехнулась, поставив сумку на подоконник.

– Что? – девочка-мартышка остановилась и оглядела себя, – да нет, ха-ха, – у нее приятный смех, но сильно звонкий, на нас кинули взгляды несколько особо интересующихся, – ну, обещаешь?

– Что? – я уже была на грани.

– Ну, какая ты! – Воскликнула она. – Ладно, сегодня один клевый фотограф из Англии будет проводить фотосессию, и я в ней приму участие!

– О, поздравляю, – погладила ее по плечу, – а что я должна делать? Прыгать вместе с тобой до потолка?

– Нет, – что же она придумала? – ты сходишь вместе со мной! – одноклассница закончила так, будто мне Пулитцеровскую премию присудили, а она узнала об этом раньше всех.

– Куда?

– На фотосессию, глупенькая, куда же еще? – та-а-ак, Лизхен начала говорить со мной как с маленькой.

– А, ясно.

– Так ты пойдешь?

– А почему я? И как ты вообще собираешься принимать участие в этой фотосессии?

– О, здесь вообще легко, – словно от примера по математике отмахнулась, – этот фотограф приехал к своему другу, который здесь в школе английского языка преподает. Этого самого преподавателя очень хорошо знает Юльча – она у него занималась, и у нее с ним хорошие отношения. От препода она-то и узнала о фотографе и попросила, чтобы тот поговорил со своим другом. Просто, понимаешь, у Юльчи же все модельные данные: и рост, и вес, и фигура… В общем, фотограф приехал вчера и не один. Вместе с ним его постоянная модель – какая-то девчонка лет пятнадцати, и еще тетка типа визажист или гример, – она так быстро тараторила, что я едва успевала за ней. – И сегодня – только сегодня – фотограф проводит фотосессию, не совсем официальную, потому что он все-таки как бы в гости приехал. И все же, как узнала Юльча, у этого фотографа задание – найти модель, свежее лицо и все такое… Ну, теперь-то ты понимаешь? – Бедняжка вся сгорала от нетерпения.

– Да, – мои нахмуренные брови чередовались с улыбкой умиления, – но Лизхен, посмотри на себя, ты же полтора метра в прыжке! А модели длинные палки, ну, как Юльча, – не хочу никого обидеть, просто предупреждаю, чтобы потом не плакала.

– Вообще-то, мой рост ровно 1 метр 61 сантиметр, – девочка-мартышка выпрямилась, как струнка, гордо расставив руки по бокам.

– Ха-ха, а во сколько все это мероприятие? И кто еще там будет?

– Я, ты, еще несколько девчонок из класса, – увидев изменения в моем лице, она поспешила успокоить, – Ани не будет точно. А идти туда надо будет сразу после уроков.

– А зайти домой, переодеться?

– Не, не успеешь.

– А ты?

– Я так пойду, – она указала на свой наряд.

Я оглядела ее. Ну да, ничего так: симпатичный желтый свитерок, серые джинсы и сапоги до колен на шпильке, делающие ее одного роста со мной.

– А Юльча? – надеюсь, с ней все в порядке.

– О, она все гриппует.

– У нее точно грипп? – это меня начинало пугать.

– Может, не грипп, может, ангина. Какая разница, главное, что выздоровеет она не раньше, чем через неделю, и на фотосессию не попадает.

– А когда она заболела? – чисто ради справки.

– В позапрошлую субботу или пятницу. Просто не надо хавать мороженое на холоде, вот и все, – прозвенел звонок, народ хлынул к двери, возле которой мистическим образом появилась учительница, – сядешь сегодня со мной?

– Да, – Димки нигде не видно, да и он вряд ли обидится.

Возможно, из-за ожидания некоего знаменательного события, в данном случае фотосессии, уроки пролетели быстро. Артема почему-то не было. Мой убийственный наряд коту под хвост. Ничего не поделаешь. Вот черт, неужели я в кои-то веки нарядилась в школу ради парня? Да, взрослею… или глупею. Поговорить с ним так и не поговорила, ну да ладно, времени еще вагон и маленькая тележка, как говорится.

Как только раздался последний звонок, Лизхен крепко схватила меня за руку, и мы просто помчались на остановку. Как выяснилось, мы опаздывали на полчаса. Благо, троллейбус подошел быстро. Доехали до бизнес-центра, выскочили из общественного транспорта и тем же галопом помчались ко входу.

– Простите, а вы не знаете, где проходит фотосессия британского фотографа? – обратилась запыхавшаяся Лизхен к охраннику.

– На третьем этаже, офис 328, – усталым взглядом он смерил нас.

– Спасибо, – поблагодарила я, а девочка-мартышка уже скакала к лифту.

Как только дверцы железного великана открылись на нужном этаже, перед нами предстала презабавнейшая картина – очередь из девчонок и – о, Боги! – мальчишек разных возрастов извивалась змейкой чуть ли не от самого лифта.

– Кто последний? – спросила Лизхен у ближайшей пары девиц, на мой взгляд, просто «оторви и выбрось».

– Там, – они указали на дальнюю стену.

Значит, я ошиблась – «змейка» какая-та неправильная. Мы простояли в томном ожидании больше получаса. И стоило так торопиться, если еще ждать пришлось? По крайней мере, за это время Лизхен отдышалась, а вот нервозности в ней только добавилось.

– Посмотри на ее шпильки, зачем они ей – она и так жираф? – раздавалось каждые две секунды.

Я старалась не обращать на ее нервы внимания, да и вообще, была спокойной, как скала. В конце концов, я в этом шоу фриков участвовать не собираюсь. Может быть, слишком грубо, но глядя на разношерстную толпу – прямо в яблочко! Все такие тощие, будто после эпидемии анорексии. Не сложно догадаться, что я с более или менее округлыми формами смотрелась полнее остальных. И вот мы уже третьи или четвертые, а за нами еще пара десятков.

– О, черт! – прошептала девочка-мартышка, переминаясь с ноги на ногу, она так уже минут десять прыгала, – мне кое-куда надо, – а я думала, это она так переживает.

– Ладно, – я пожала плечами.

– Думаешь, я успею вернуться?

– Конечно, успеешь, беги! – велела я, потому что туалет был на втором этаже.

Не то чтобы я это знала, потому что часто здесь бывала, просто еще минут двадцать назад какая-та девчушка спрашивала, где здесь «дамская комната», и какая-та другая незнакомка ей указала направление. Где Лизхен? Я уже вторая. Вышел парень, расстроенный, «не голубой».

– Чего там стоишь, заходи, – обратилась ко мне, по всей видимости, переводчица.

– О, я…

Где эта чертова Лизхен?

– Да, ты. Проходи, говорю. Встань у стенки и подожди, – внимание девушки переключилось на фотографа, который просил ее о помощи.

Благо, я знаю английский бегло и не нуждаюсь в переводчике. Стоит, пожалуй, заметить, что мистер фотограф не такой уж и взрослый, каким я его себе представляла – от силы лет двадцать пять, может, и меньше. Позади него стояла женщина лет 35-40 с бутылкой воды и… полотенцем? Здесь что, бои без правил? По правую руку от прыгающего молодого человека с фотокамерой стояла высокая девчушка с безразличным взглядом и скрещенными руками на груди, наблюдавшая за девушкой, которую фотографировали.

– О, нет, не то, все не так! – кричал фотограф – говорю сразу на русском и как слышу, чтобы не тратить время.

– Что снова не так, Филипп? – обратилась к нему переводчица (ударение в его имени на первом слоге).

– Она что, не понимает, что я ей говорю? – прокричал прямо в лицо бедной девушке-переводчице.

– Вера, верно? – обратилась она к раскрасневшейся «модели», – Филипп спрашивает, вы можете сесть на шпагат, как сказали, когда вошли сюда?

– Ну, я… – она не может, видно сразу, – дело в том, что… – но ничего путного явно не приходило ей на ум.

– Элинор, покажи ей как надо, – обратился фотограф к девчушке с безразличным взглядом.

Распустив руки в свободное положение, Элинор танцующей походкой приблизилась к Вере-«горе модели», встала рядом с ней и изящно села на шпагат, как умирающий лебедь из «Лебединого озера».

– Видишь? – уже более спокойно обратился Филипп к пунцовой, как спелый помидор, Вере.

– Видишь? – перевела девушка-переводчица.

– Да, – прошептала Вера.

– Элинор, вставай, – девчушка тем же изящным движением встала и, собираясь идти на свое прежнее место, вдруг повернулась и посмотрела прямо мне в глаза.

– Ты следующая? – обратилась ко мне по-английски.

– Вообще-то, следующая моя подруга, – ответила я, не дав переводчице сообразить, что делать, ведь в это самое время она разговаривала с мистером фотографом.

– И где же твоя подруга? – Элинор все еще стояла в полуобороте.

– В туалете, – усмехнувшись, ответила я, выходившая Вера больно задела меня своим костлявым плечом.

– Тогда давай ты, – предложила девчушка.

– Почему я?

– Чтобы не задерживать очередь, – она пожала плечами и прошла на свое место, повернувшись и обнаружив, что я стою все в том же положении, она протянула руку, жестом приглашая войти, – давай-давай, Филипп не кусается.

Обнаружив концентрацию внимания присутствующих на себе, я решила не усугублять ситуацию, в конце концов, когда вернется Лизхен, то пройдет без очереди, ничего не упустив.

– Ладно, – я положила свою сумку возле стены и прошла к висящему бело-кремовому полотну. Не знаю, как эта штуковина называется правильно.

– Как тебя зовут? – обратился Филипп ко мне, переводчица, видимо, собралась перевести, но я ответила быстрее.

– Эльвира, можно просто Эль.

– Хорошо, Эль, посмотри сейчас на Элинор, – я последовала его желанию, камера принялась работать.

Минут десять он просил меня смотреть туда-сюда, изображать ту или иную эмоцию, подпрыгнуть несколько раз. Разлохматить волосы и изобразить воинственную ведьму, я заулыбалась на такое пожелание – начинаю считать себя ведьмой со стажем, но Фил продолжал снимать без перерыва. А Элинор быстренько подбежала ко мне, естественно, изящно – все ее действия полны некой внутренней красоты и грации, а ведь ей, и вправду, не больше пятнадцати. Так вот, Элинор подбежала ко мне, распустила мою почти толстую косу и принялась разлохмачивать волосы. В это же время к нам подошла женщина, что была вначале с бутылкой воды и полотенцем, только теперь в ее руках были кисть и тени. Я закрыла глаза, чувствуя, как тонкие пальчики прогуливаются по моим прядям, путая их, и как тонкая кисточка щекочет глаза тенями.

Я не видела своего отражения, но Филипп был явно в восторге, а девушка-переводчица в легком шоке. Еще пять минут продолжалось сие действо, а потом послышался виноватый голос Лизхен – она разговаривала с переводчицей, которая объясняла ей, что мистер Джонсон примет только еще парочку человек. Девочка-мартышка заглядывала в дверь, но переводчица настойчиво просила ее быть снаружи. Странно все это, странно, но дико весело. Филипп постоянно шутил, пусть юмор и английский, но от этого мне было только смешнее. Элинор тоже оживилась, и пару раз он снимал нас обеих. В конце концов, память на его флэшке в цифровой камере закончилась. Все с тем же весельем Фил сел за свой ноутбук и принялся скидывать фотографии.

– Пожалуй, сегодня мы с тобой закончим, – обратился ко мне Филипп.

– Ты ему понравилась, – Элинор подала мне расческу-щетку.

– А можно мне потом как-нибудь увидеть эти фотографии? – спросила я.

– Думаю, да. Самые лучшие, Филипп? – она с ним кокетничала?

– Разумеется, – он активно закивал головой, не отрываясь от экрана, – Ольга, через десять минут просите следующую. Я думаю, нам нужен перерыв, – обратился он ко всем, а девушка-переводчица согласна закивала головой.

– Выпьешь с нами кофе? – предложила Элинор.

– Боюсь, что моя подруга мне этого не простит, – я взглянула на закрытую дверь.

– Чего не простит? – удивилась девчушка, ростом не ниже 175-180 см без шпилек или платформы, так что мне приходилось закидывать голову кверху.

– Ну, по идее, это она должна была участвовать, а не я, – слегка сконфуженно пояснила я.

– Ничего страшного, будет следующей, – улыбнулась Элинор и протянула мне кружку кофе, – кстати, у тебя хороший английский, ты, случайно, не притворяешься тут русской?

– Нет, я, и вправду, русская, – вопрос меня смутил, хотя комплимент приятен.

– Здорово, – улыбка не покидала ее лица.

В общем, фотосессия прошла весело для меня и почти так же положительно для Лизхен. Бедняга, она так перенервничала, что не сразу соображала, чего от нее хотят. Чистосердечно, я видела девочку-мартышку такой впервые. Обычно она очень самоуверенная… В принципе, я подметила, что не одна Лизхен была сбита с толку, причем, не совсем ясно, что именно их сбивало.

По предложению Элинор я присутствовала на фотосъемке Лизхен и еще парочки ребят. Разумеется, девочка-мартышка сидела рядом, пока мы с Элинор стояли и вполголоса обсуждали интересные детали в том или ином человеке. Еще мы обменялись адресами электронных почт, на случай, когда фотографии будут просмотрены Филиппом, и Элинор сможет мне их отослать, также она дала мне свой мобильный номер. Когда все завершилось, Филипп позвонил своему другу, и тот сразу же приехал. Последними словами мистера фотографа были:

– Вы, девчонки, молодцы! – сказал он, глядя на меня и Лизхен, которая просто сияла.

– Надеюсь, еще увидимся, – попрощалась Элинор, и ее белокурая головка скрылась в автомобиле.

Мадам, которая, возможно, была гримером, так и не проронила ни слова. Я только запомнила, что она все время хмурилась, глядя на меня. Ольга-переводчица была рада успешному окончанию своего рабочего дня и получению хорошего гонорара сразу же на месте. Ну, и коли уж я решила подвести итог всему прошедшему, то: не думаю, что Филипп позвонит Лизхен, как бы она об этом не мечтала, потому что он не брал ни у кого номера телефонов и не спрашивал фамилий. В любом случае, мне понравилось, это как-то отвлекает от проблем. Грубо говоря, расслабуха. С другой стороны, мне была не совсем ясна причина проведения фотосессии, притом, что он сделал достаточно много фотографий.

Еще по дороге из бизнес-центра мы с Лизхен решили пройтись пешком, я позвонила бабуле и предупредила, что скоро буду. Не то чтобы я перед ней постоянно отчитывалась, просто так у нас заведено – предупреждать заранее, чтоб ужин на столе был горячим.

По прибытии домой я быстренько переоделась, поужинала, посмотрела с бабулей какой-то сериал, а потом полезла в душ. Вообще-то, сейчас бы лучше горячая ванная подошла, но душ более бодрящий.

Теплый ливень смыл остатки макияжа, кстати, мадам-гример нанесла черные и серые тени, чтобы я больше была похожа на ведьму или гламурную дикарку. Я прижалась спиной к стене, убрала с лица мокрые пряди волос назад, подставив физиономию под приятные ласки воды. Обожаю воду, жаль, что не умею плавать, но воду все равно обожаю. Иногда кажется, можно провести в ванной или в душе несколько часов, пока кожа на пальцах совсем не скукожится, а ногти не станут до такой степени мягкими, что боишься, как бы они по собственной воле не отлетели под корень.

О чем я думала в этот момент? О многом – обо всем и сразу. Многое неясно, смутно… А события сегодняшнего дня и вовсе как во сне. И все же надо позвонить Тошке, узнать, как он. Пора вылазить, а то превращусь в статую. В коленях похрустело, следовательно, в неподвижном состоянии, вспоминая все, я находилась долго.

– Я думала, ты утонула, и пора спасателей вызывать, – усмехнулась бабуля, когда я вошла в зал и шмякнулась рядом с ее вязанием на диван.

– А почему не сразу морг? – отшутилась я.

– Очень смешно. Пока ты была в заплыве, звонил Антон, – бабуля начала пересчитывать петли, что показалось мне чрезвычайно долгим действием.

– И? – я нетерпеливо подняла правую бровь, как никак неделю его не видела, не слышала.

– Не сбивай, – велела моя старушка и продолжила вязать, – а то будет косой джемпер.

– Что сказал Тошка?

– Собственно, он не тебе звонил… – дразнит меня, что ли?

– А кому тогда?

– Ну, ты же здесь не одна живешь, – она укоризненно взглянула на меня.

– Он звонил тебе, – хоть с этим разобрались, – и что хотел?

– Спросил о чае.

– О чае? – недоуменно повторила я.

– О чае.

– О каком чае? – так и хотелось выругаться.

– О моем.

Мне кажется или она реально надо мною издевается?

– И что с ним было не так?

– Все было как раз-таки так.

– Я ничего не понимаю, – честно призналась я и отвернулась в телевизор.

– Он начал выздоравливать, и способность контролировать невидимость постепенно возвращается. Он спросил, что это за чай, и поинтересовался, где его можно приобрести, – ничего себе, я чуть ли не присвистнула.

– И что же это за чай?

– Обычный чай.

– Бабуль, говори нормально и по существу! – еще немного и я взорвусь, как на минном поле.

– Милая, я как раз говорю по существу. Ты задаешь вопросы – я отвечаю. Может, что-то не так с вопросами?

– Между прочим, ты сама завела разговор о Тошке. И если тебе сложно все спокойно рассказать, то я просто позвоню ему и все узнаю, – я встала с дивана и направилась к выходу, – и вообще, если сказала «а», говори и «б», – я вышла и плевать, что она там думает, поиздеваться решила – очень весело, обхохочешься!

– Ладно, успокойся, – раздался голос бабушки за спиной, когда я рылась в холодильнике в поисках минералки.

– Ага, после дождичка в четверг, – фыркнула я, – что ты ведешь себя как маленькая?

– Это ты маленькая и впустую растрачиваешь нервы.

– Ну-ну, – я отыскала бутылку, закрыла дверцу холодильника, открыла бутылку, сделала пару глотков, – и что же чай? – Все из нее приходиться вытягивать.

Нет, я, конечно, понимаю, у всех могут быть секреты. Ведь я так и не сказала бабуле, что была на «базе». Впрочем, вполне возможно, что она о ней и без меня давно знает.

– Дело не в том, что это за чай, а что добавляется в него, – бабулин вид стал каким-то воинственно-виноватым – это как бы одновременно дикая самоуверенность и неуверенность в одном флаконе.

– И что же ты добавляешь в него? – по ходу, туго соображаю, судя по выражению лица моей старушки, она ожидала, что я своим умом дойду – прогадала.

– Вот это, – она достала какой-то бутылек из шкафчика, где стоят различные чаи и тому подобное, собственно, эта штуковина мне ни о чем не говорила.

– И что же это?

– Ты в танке? – спросила бабуля моим же жаргоном.

– Не поняла, – боги, я хочу спать, что это за минералка такая? До этого мне спать не хотелось.

– Содержимое этого бутылька притупляет способности, – она поставила его на место, – следовательно, притупило и развитие его болезни. Потому что болезнь Антона – резкий скачок, быстрый прогресс его возможностей, его «ненормальности», если говорить твоим языком.

– Ты узнала, что Тошка болен, и добавила эту жидкость ему в чай почти неделю назад? – в мои веки сейчас бы спички.

– Нет, я всегда добавляю эликсир в чай.

– Что? – я уже явно пошатывалась, по крайней мере, кухня плавала в глазах.

– Тебе нужно поспать, я помогу добраться до кровати, – и таки помогла.

Черт! Я даже не помню, что мне снилось, видимо, настолько крепко дрыхла. Зато на утро как свежевымытый огурчик. Разговор прошедшего вечера я вспомнила только под контрастным душем. И если честно, теперь я запуталась еще сильнее, в чем и призналась бабуле за завтраком, как раз когда она разливала чай из заварочного чайничка.

– Как действует этот «эликсир»? Получается, если его пью я, и пьешь ты… Зачем тебе-то его пить? – Изо всех сил пыталась быть спокойной. – Да и мне?

– Все просто, – бабуля села напротив с кружкой чая в руке, – неизвестно, как могут развиваться твои способности. А что если ты один из многочисленных неудачных «экземпляров»? Этот эликсир, как я его называю, изобрел Профессор, но другой, не тот, о котором ты подумала. В Великобритании около двадцати лет назад я познакомилась с премилым молодым человеком. Выяснилось, что когда-то он входил в «элитную группу» Профессора, но у него были свои цели и задачи. Кстати, забавно то, что русского языка он не знает и никогда не учил, что, собственно, Профессору и не важно.

Так вот, этот молодой ученый пошел чуточку дальше своего учителя и, в хлам разругавшись с твои дедом, вернулся обратно в Британию, продолжив свои исследования там. Одним из первых его изобретений был как раз этот самый эликсир. А уж после он начал экспериментировать. Больше всего его интересовала способность регенерации, думаю, ты понимаешь, о чем речь, – я согласно закивала и, сама того не замечая, съела весь омлет и уже допивала свой чай, – а эликсир нужен был для того, чтобы неудачные «экземпляры» не умирали, ведь они еще могли пригодиться. Всегда и везде находятся люди, готовые спонсировать такие исследования. Я уговорила Джеймса дать мне некое количество этого эликсира, а он узнав, что я много лет обладаю способностью… – бабуля будто поперхнулась, если бы она не прекратила говорить, то я бы спокойно проглотила ее последние слова, но она сама остановилась, сделав на этом акцент.

– Ты раньше об этом не говорила, – я поднялась и поставила посуду в раковину, едко добавив, – впрочем, как и о многом.

– Если бы ты была повнимательнее, то уже давно бы заметила, – сухо сказала она.

– И что бы заметила?

– Когда во всем доме или районе отключали электричество, у нас оно было всегда, – намекнула бабуля, и я сразу же вспомнила ряд таких ситуаций… О, боги! Просто семейка Адамс… – Я, конечно, стараюсь не использовать свою «ненормальность»… Только в крайних случаях. В общем, я всегда на связи с Джеймсом и, когда эликсир заканчивается, прошу его выслать новую партию. Таможню такая почта проходит как обычный лимонный сок.

– Я в шоке, – черт! Произнесла вслух.

– И не удивительно, тебе пора в школу, а то опоздаешь, – бабуля буквально вытолкала меня из кухни.

– Погоди, а когда я болела летом… Помнится, только чай твой и пила, – только бы она не сказала того, чего я боюсь услышать.

– С твоего рождения я добавляю эликсир в твои напитки, сначала в молоко, потом в воду и соки, а сейчас преимущественно в чай. Пойми, неизвестно, что и как будет с твоей «ненормальностью», – она улыбнулась при произнесении моего определения, – поэтому лучше перестраховаться.

– А как же то, что сейчас я вижу прошлое среди белого дня и мне совсем не обязательно для этого спать?

– Все прогрессирует, твои способности тоже, но пока ты не знаешь и не можешь их контролировать, пей чай почаще, – она чмокнула меня в лоб и буквально вытолкала за дверь квартиры.

Желание учиться пропало совсем. Единственный стимул идти в лицей – возможность увидеть Артема и поговорить с ним, возможно, стоит открыть свои карты. Интересно, то, что происходило вчера в бизнес-центре, было на самом деле или мне причудилось? Надо будет уточнить у Лизхен. Кстати, совсем забыла, девочка-мартышка говорила, что из нашего класса тоже будут девчонки, но я их почему-то не видела. Или они уходили из лицея раньше и к моменту нашего прибытия уже отчалили? Возможно, сидя за первой партой и не оглядываясь в класс, я просто не обратила внимание на отсутствие некоторых.

12

Я решила не наряжаться, как вчера, поэтому под моей паркой был один из многочисленных, связанных бабулей, джемперов – черно-сиреневый в полоску, обычные китайские черные почти джинсы – почти, потому что я не очень уверена в материале, и черно-сиреневые «тапки» с черно-сиреневыми в клетку шнурками. Я описала свой наряд не потому, что вдруг вспомнила, а потому, что проходила мимо длинной витрины супермаркета, где сия картина и отображалась. Сумка, со сравнительно небольшим количеством значков, перекинутая через плечо, красовалась за спиной.

Я подошла вовремя. На часах 7:50, следовательно, через десять минут звонок. Первым уроком по средам у нас в этой четверти география. Преподавательница дикая опоздунья. Хм. Я поднялась на второй этаж со стороны входа в столовую, народу немного. Все однокласснички в кабинете. Стоило сесть за парту, как в класс влетел Артем, причем, он не был запыхавшимся, но явно взволнованным и возбужденным. Все глаза моментально сконцентрировались на его персоне. Кстати, коли уж я оглянулась на всех, то замечу, что Юльчи и пеликана-Жени в классе, по-прежнему, не было. Лизхен сидела на задних партах и, видимо, беседовала с хорьком-Оксаной и осьминогом-Ларисой.

– Народ, есть объявление, – громко начал лев-недоросток, стоя прямо передо мной, Димка тихонько скользнул на свое место.

– Какое? – быстро вставила выдра-Аня наигранно-высокомерным тоном.

– Женька умер, – Артем переводил взгляд с одного на другого, в конце он посмотрел на меня, – это не шутка.

– В смысле? – раздалось недоуменное сзади, предположительно, это была лошадь-Олеся, но я сидела как вкопанная и не шевелилась.

– Во всех, – грубо ответил посланник недобрых вестей, – официальная версия – он вскрыл себе вены. Похороны завтра, гроб будет закрыт. Встречаемся возле морга, потом едем на кладбище. Это все.

Будто сто тонн камней упало с его плеч, тяжелые вести всегда трудно преподносить в нужном ракурсе, чтобы не было истерик и бессмысленных восклицаний. Все самое необходимое и нужное он сказал сразу. Артем сел на место учительницы, то есть напротив всего класса.

– То есть, «официальная версия»? – я повернулась на голос, это была выдра-Аня, два шага и она перед парнем.

– Тебе нужны подробности? – мрачно поинтересовался он.

Сверкая глазами в мою сторону, выдра понизила голос.

– Стоило ли говорить такую формулировку при посторонних? – это было как крик с многоразовым эхом в моем сознании.

– И кто же здесь посторонний? – спросил он, вставая и не отрывая взгляда от ее глаз, теперь Артем был выше.

Боковым зрением я заметила, как напряглась Очковая змея-Галя, сидевшая на месте Арины рядом с Денисом. Только она и Артем знали о нашей с ними похожести, но с тем уточнением, что на взгляд – во всех смыслах – Гали, я представляю для них опасность. Лично я до сих пор не понимаю, о чем шла речь, но, собственно, это мне и хотелось обсудить с Артемом и было бы не плохо, если б при этом присутствовала сама девушка, видящая ауры.

– А ты не догадываешься? – выдра-Аня демонстративно повернула голову в мою сторону, негодование так и захлестывало ее.

– Эля наша одноклассница, – дипломатично промолвил Артем, – разве ей не позволено знать, что случилось с ее одноклассником?

– О, разумеется, позволено! – каждое слово произносилось так, будто она стоит в театре на сцене, слишком много пафоса, – только не смутит ли ее «официальная версия», а?

– Эля, тебя смущает официальная версия? – лев-недоросток обратился ко мне, явно мягче, чем к ней.

– Нет, а что с ней не так? – я говорила на удивление спокойно и старалась не смотреть на девочку-выдру, но чувствовала, что не одна она сейчас смотрит на меня, прям, волосы на голове загарцевали.

– Я тоже считаю, что версия о его самоубийстве вполне нормальная, – стальные нотки в его голосе в ее адрес одновременно радовали и коробили – первое, потому что у нас не самые теплые отношения, а второе, потому что все-таки она его бывшая девушка и все такое…

– Отлично! Может, ты ей и про Профессора, и про нас всех все рассказал?! – дверь приоткрылась, и показалась наша географиня.

– Потом поговорим, – процедил Артем сквозь зубы в самое ухо Ани, обходя ее в направлении своего места, а так как он обходил ее с моей стороны, то я услышала каждое его слово.

Что чувствует человек, когда узнает о смерти чужого друга, но все же незнакомца? Наверное, разное. Каждый воспринимает по-своему. Кто-то плачет, кто-то сочувственно кивает головой, кто-то сокрушается на жизнь, судьбу, Фортуну (уж не знаю, при чем тут последняя). Возможно, мы – дети, выросшие на телевизоре, фильмах, сериалах – воспринимаем смерть не так, как более старшие поколения.

Лично меня такие известия всегда приводили и приводят в ступор. Я понятия не имею, что делать, более того, мне кажется, что это всего лишь очередной эпизод из фильма или того же сериала, где все смерти фальшивые – герой умирает, а актер продолжает жить дальше. Так и здесь, ощущение, что все это шутка, неудавшийся фарс. Но глядя на лица одноклассников, я понимала, что все, и вправду, реально и чрезвычайно серьезно. И все-таки единственное, что колыхнуло мое сердце, пусть не покажется это жестоким, бесчувственным или неприемлемым, но все же – понимание того, что когда-нибудь и мое тело в деревянном ящике сбросят в мокрую яму, засыплют землей и глиной, положат цветочки, венки. И забудут…

Мне не известно, говорил ли Артем с Аней после, потому что весь наш класс ходил с опущенными головами, каждый думая о своем или о себе. В глубокой задумчивости пребывала и я. После первого же урока классная разыскала нас и всех отпустила по домам, объявив о трауре на всю школу. Облегченно вздохнув, я вылетела из лицея чуть ли не раньше всех. Все-таки это тяжело: их напряжение мне понятно – те, что еще не перешли второй этап «резкого прогресса», боятся его наступления, а Профессор не особо беспокоится. Будто он глупее своего ученика, который изобрел «притупляющий эликсир».

По дороге домой я вспомнила еще кое-что. Мадам-гримерша вчера так и не была представлена, но ее глаза что-то напоминали, мне даже кажется, я видела их раньше, если не видела ее саму в ночном видении. Кто она? Надо будет спросить у Элинор, когда она пришлет фотографии. Впрочем, можно спросить и сейчас, но это, возможно, будет как-то подозрительно. Лучше не буду писать первой, может, и вспомню своими мозгами.