Текст книги "Омут. Книга первая. Клетка"

Автор книги: Владислава Черкашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Как ты себе это представляешь? – он словно поддразнивал мое воображение.

– Ну, ты дома, перед зеркалом… в смокинге или в этом же костюме, – при каждом моем слове лукавая улыбка расцветала на его лице, – смотришь на себя, либо на воображаемую спутницу, – мы одновременно с ним захихикали.

– А потом? – потребовал одноклассник.

– Ты танцуешь, – передернув левым плечом, просто ответила я с безукоризненной улыбкой.

– Звучит заманчиво, – после секундного разглядывания моего лица, оценил он, – но, вопреки твоей фантазии, я все же по вечерам занимаюсь другими… – лев-недоросток в образе принца, замешался, подбирая слово, – делами.

– О, – с театральной грустью выдохнула я, – это не так романтично и пикантно.

– Возможно, но не менее захватывающе.

– Ты меня заинтриговал, – призналась я.

– Я знаю, – довольно ответил он.

Я бы нашла, что на это ответить, но все хорошее и противное быстро заканчивается. Жизнь вообще быстро течет в сторону выхода. Неизвестно откуда появилась выдра без, хвала небесам, подвыпившего Тимура, как раз в тот самый момент, когда музыка сменилась на, как по всей видимости предполагал ди-джей, более живую. С омерзительным смехом и оскалом выдра-Аня проветрила мою голову. Не буду воображать, будто Артем не хотел, чтобы его тащили продолжать трясти мяском на косточках.

– Привет, – раздался голос справа от меня.

Я огляделась по сторонам, но не обнаружила никого, кто мог бы так быстро и близко поприветствовать меня.

– Может, выйдем? – предложил все тот же голос, на этот раз показавшийся знакомым.

Следуя за голосом, я забрела под лестницу на первом этаже, как раз ведущую на второй, где и располагался спортзал с радушным объятием дверей. Из глубины темноты под лестницей появилась вполне знакомая фигура.

– Антон, где твой наряд? – удивленно и слегка грозно спросила я.

На парне была обычная полосатая рубашка и голубые потертые и даже порванные в области левой коленной чашечки джинсы да тапки темно-зеленого цвета. Тошка улыбнулся.

– Мне он не нужен, – простодушно ответил парнишка.

– Не понимаю, – призналась я, гнев остыл так же быстро, как и появился.

– Я наблюдаю за тобой с первого сентября, – попахивает мыльной оперой, где все друг за другом с первых серий следят, – и сейчас думаю, что тебе можно доверять. Вдобавок ко всему, мне кажется, что в тебе есть что-то очень знакомое и родное…

Он подошел ближе. Для девятиклассника Тошка вполне себе великан, почти одного роста с Артемом и его метром восьмьюдесятью сантиметрами. Надеюсь, он мне тут не предложение решил сделать.

– Ты спросила про мой костюм...

– Да... – осторожно выдохнула я, – ты сказал, он тебе не нужен.

– Тебе не интересно, почему?

– Вообще-то, интересно. Ведь мы вроде как собирались стать, – с раздражением напомнила, – если не самой красивой, то самой шокирующей парой на этой тусовке.

– Прости, что подвел тебя, – он немного сник.

– Да, ладно, – отмахнулась я, – и все же, где твой пиратский прикид? Почему он тебе не нужен? Неужели встретил у кого-то такой же и решил не повторяться, а найти новый уже не было времени?

– Интересный оправдательный аргумент, – он снова заулыбался, – но дело в другом, – вновь отступил в темноту так, что видна была только половина лица, а вторая оставалась в тени, – вот мой наряд, – прошептал он, и... я не поверила своим глазам, но парнишка и вправду исчез.

Стал невидимым. Я пошатнулась.

– О-о-й, – что-то попыталось придержать меня.

Левая рука, за которую он схватился, начала исчезать. А потом… Я увидела Тошку снова.

– Что? Что это? – я округлила глаза до невозможности.

– Ха-ха, Тимыч, ты такой нахал, – игриво и с открытыми нотками пошлости пропищала Моська, спускавшаяся по лестнице, следом за ней шел Тимур из параллели.

– Мне показалось, что я слышал здесь голоса, – прогнусавил он, – но раз уж никого нет, то…

Тошка сжал мою руку крепче и потянул за собой по коридору, прочь от лестницы и темноты. Пока мы быстро шли, я все пыталась увидеть наши тени, но их не было. В некоторых вещах я самый настоящий Вселенский Тормоз, поэтому о том, что сейчас со мною происходило, решила подумать позже, дома, в спокойной и привычной для себя обстановке.

7

Я просидела на крыше почти все утро, но каша в голове как была, так и осталась. Во-первых, прошедшей ночью мне приснился весьма странный сон. Все чаще во снах я вижу людей со стороны, так и тут. Действие происходило на стадионе, все в снегу. Плюс мелкими перьями на землю опускались снежинки. Стадион был пуст, за исключением парня в куртке, который бегал по кругу. Но самое странное то, что мне показалось, будто он не бежит, а летит. Легко меняя скорость, быстро переключаясь со спокойной прогулки на стремительный бег. И еще кое-что… он не оставлял следов на земле, вернее, на снегу. Но не это важно. У нас с бабулей есть версия на счет моих снов. Может, даже просто предположение, пусть и так. А теория такова: мои сны это реальность, прошлое людей, возможно, наиболее яркие моменты из их прошлого… Лицо парня поначалу невозможно было разглядеть, большую его часть закрывал капюшон. Но когда он остановился и вскинул голову к небу с радостной улыбкой, я узнала его. Это был Артем. Мой одноклассник, лев-недоросток.

Да еще разговор с Тошкой никак не давал покоя, я не могла ни есть, ни чего-нибудь другое делать… Звучит так, словно я влюбилась, возможно, но только, разумеется, не в Тошку – он все-таки моложе меня на два года и, возможно, в будущем, когда мне будет лет сорок, я не обращу внимания на разницу в возрасте, но сейчас, когда мне еще нет сорока, этот фактор весьма важен. На чем я остановилась? А, влюбилась, да. Я влюбилась в тайну, которую мне поведал мальчик-невидимка.

Места романтичнее в лицее не найдешь – он затащил меня в маленький коридор перед кабинетом директора на первом этаже. Этот коридорчик почти всегда пустой, а вечером на него, как мне кажется, даже электроэнергию жалеют. Иными словами, по идее, здесь должны были быть все влюбленные парочки со своими… делами. Но это только по идее, потому что на деле, когда мы с Тошкой повернули в этот самый коридор – он был пуст, совершенно. Но на всякий случай мы присели на самый дальний от входа подоконник, куда даже луч света не попадал. Мой репетируемый, если можно так сказать, начал с просьбы простить его за то, что если не специально, но он напугал меня. Я быстро выпалила что-то невнятное, и, кое-как остановив мой цунами вопросов, он начал сам (конечно, безумно нервничая) рассказывать все по порядку.

Итак, он мог становиться невидимым с самого детства. Научился управлять этой удивительной способностью и теперь даже не представляет, как можно жить без такого вида «ненормальности».

– Не представляешь, как это удобно. Опоздал на урок, стал невидимым, прошел в кабинет словно ветер, если дверь закрыта, или просто проскользнул, если открыта. И при этом тебя никто не видит. Быстро усаживаешься за свою парту и все! Тебя все видят, да удивляются, как это могли не заметить. А училки до сих пор в шок приходят, – его глаза горели восторгом, – когда поворачиваются к классу и вдруг видят меня на месте.

– А как же родители? – наивно спросила я.

– А что родители? Они у меня врачи, – гордо ответил парнишка, – каждый месяц в домашних условиях я прохожу своего рода обследование. Они отправляют данные какому-то ученому... – на его лице появилась глубокая задумчивость, – он, правда, пока ни разу им не ответил. Родители между собой называют его Профессором с большой буквы «П».

– Почему он им не отвечает?

– Мама говорит, что все в порядке, коли уж он не связывается с ними, – Тошка пожал плечами и продолжил расхваливать все достоинства своей невидимости.

К теме о Профессоре мы больше не возвращались и все же… почему-то именно эта таинственная личность вызвала во мне странные, смешанные чувства… И этот сон с Артемом в главной роли…

Долго отсиживаться в столь грязном, влажном и прохладном месте нельзя, а то отморожу себе что-нибудь. Забавно вышло с ключами от крыши. Бабуле зачем-то понадобилось сюда и она взяла их в ЖЭКе. Хвала богам, моя старушка поняла меня и разрешила посидеть и подумать в гордом одиночестве.

Я спустилась как можно тише, мало ли, вдруг соседи спят, не хочется проблем с незнакомыми людьми. Когда я вошла в квартиру, телевизор из кухни вещал о мистических фактах падения и вообще появления Тунгусского метеорита. А бабуля притихла в своей спальне. Я тихонько прокралась к ней на цыпочках. Фигура пожилой женщины склонилась над ворохом старых фотографий. Какой сегодня день? Точно, первое ноября – годовщина бабушкиного побега от мужа. Когда моей маме было четырнадцать лет, бабуля подхватила ее и все самое необходимое и отправилась в долгое путешествие, которое, надо полагать, длится до сих пор, правда, теперь вместо мамы рядом с ней я. Но первого ноября бабулечка регулярно достает старые фотоальбомы, и рассматривает фотографии. Двенадцать месяцев эти альбомы пылятся, перемещаются из одних коробок в другие и всего лишь один раз в год их достают и вспоминают все…

– Чего притаилась? – обратился голос бабушки ко мне, она даже головы не повернула.

– Да так, – глуповато прозвучало.

– Вернулась? – отстраненно вопросила она, будучи мыслями в далеком прошлом.

– Ага, – тихой поступью я вошла и присела на пуфик напротив кровати, оставив за собой трюмо, – это ваша свадьба? – я взяла первую попавшуюся фотографию.

– Да, – бабуля приняла ее из моих рук словно шестисотлетнюю китайскую вазу, на лице появилась грустная улыбка, слезные дорожки на щеках еще не высохли, – я много раз рассказывала тебе эти истории, – промолвила она с легким упреком и обвела рукой фотографии вокруг.

– Да, но они всегда звучат по-разному, – призналась я ободряющим тоном, впрочем, это было чистой правдой. Иногда у меня складывалось ощущение, что она все свои истории на ходу выдумывала, но в целом все были схожи.

– Сегодня тоже хочешь послушать? – она взглянула на меня из-под бровей, во взгляде уже жонглировали искорки огоньков.

Я молча кивнула.

– Он был старше меня на десять лет, дружил с моей старшей сестрой. Мне было пятнадцать, когда он вернулся сюда, – мне показалось, раньше она никогда не упоминала названия города, – ох, моя сестра так надеялась выйти за него замуж. Бравый капитан, молод и очень даже хорош собой. Девушки вились вокруг него, как мотыльки у лампочки, – ее взгляд смотрел сквозь пространство и время в единственный день откровений, – он не ухаживал за мной. Я училась в девятом классе – предпоследнем. Все началось с того, что по своему возвращению он снова стал приходить к нам по вечерам. Признаюсь честно, я была с самого детства влюблена в него, но шансов с невероятно красивой сестрой было мало. Она всегда была вне конкуренции. Поначалу я сидела молча и слушала его рассказы об увиденном, о прочитанном в газетах. А потом, когда разговоры перешли в другие отрасли, потихоньку, несмело, начала высказывать свое мнение. В конце концов, он приходил уже только ко мне, приносил журналы и книги, которые были запрещены, до сих пор поражаюсь, как ему удавалось их доставать… Он приносил, я читала и следующим вечером говорила все, что думаю, а он внимательно слушал, временами соглашался, а иногда наши споры доходили чуть ли не до драки.

Бабуля с улыбкой взяла фотографию, более раннюю свадебной. На ней были: она, мой дедушка и какие-то их друзья.

– Он всегда хотел стать врачом. Но его мать рассудила иначе: она очень гордилась мужем – тот прошел без единой царапины всю Великую Отечественную, а погиб позже от нелепой случайности на полигоне. В память о супруге она настояла, чтобы все ее сыновья стали военными. А было их у нее аж четверо. Твой дедушка был самым младшим и единственным, так и не увидевшем своего отца, он родился через несколько месяцев после его похорон. Но никогда особо не переживал по этому поводу. У него были цели, задачи, мечты и страсть... А самое главное – гениальный ум. Торопиться со свадьбой мне не хотелось. По окончании школы я сбежала из дома, – я нахмурилась, она не обратила внимания. – Не буду вдаваться в подробности, но лишь уточню, что сбегала я ото всего сразу: и от непростой жизни с родителями, братьями и сестрой, и от намечавшегося замужества.

В ее руках было несколько снимков, изображающих время ее «путешествия». А я сидела с выражением полной покорности, твердо решив не говорить ей, что она слегка привирает или же, наоборот, в кои-то веки говорит истинную правду?

– Мы встретились в Томске, когда мне было девятнадцать. Это была незапланированная встреча, но она изменила все, – моя старушка слегка сбилась, но перебивать на уточнения я не смела. – Вскоре я вернулась к учебе и поняла, что встретились мы не случайно. Он говорил мне, как хочет иметь детей. Я сдалась, но на своих условиях. Во время учебы мы виделись не чаще раза в несколько месяцев. Институт я закончила будучи незамужней, но с ребенком на руках. Наша свадьба была более чем скромной, – вновь фото, с которого началось повествование, – только парочка друзей… И все же, когда родилась Таша, – так бабуля сокращенно зовет мою маму – Наталью Викторовну, – он в ней души не чаял. Даже сам курировал мою беременность, что было немного странно. Мне иногда казалось, будто он проводит свои опыты над моим животом… – Моя старушка осеклась, от приятных воспоминаний не осталось и следа, она с испугом и недоверчивостью взглянула на меня, но я хранила молчание – она говорила больше, чем обычно, и сама это понимала. – Мы как-то раз сильно поссорились, и три года я прожила во Владивостоке. За эти годы он стал еще сильнее, интереснее, властолюбивей. Он стал-таки знаменитым врачом, практиковал хирургию. И одновременно с этим работал над неким проектом, – она вновь сделала паузу.

– Ты удивлена, почему я говорю тебе все это? – я кивнула, не сводя с нее внимательных глаз. – Когда ты была на вечеринке Хэллоуина, звонила Таша, и мы с ней поговорили, – а это уже интересно, я наклонилась ближе к бабуле. – Понимаешь, я не знала, когда можно заговорить об этом. Когда можно открыть некоторые двери и выпустить содержимое. Но в свете последних событий я поняла, что ты готова для… – бабуля сделала судорожный вдох, одновременно с речью убирая фотографии на свои места. – Я тогда не ошиблась. Твой дед и вправду проводил опыты над Ташей, когда она еще была эмбрионом. Но ее изучение продолжалось каждый день, едва она родилась. К сожалению, я слишком поздно осознала, что наука стала для него не просто главнее семьи, она заняла все пространство и в его разуме, и в сердце, вытолкнув все прочие эмоции. Генетика заменила ему мать, жену, друзей. А родная дочь стала лишь очередным предметом для изучения.

Твои родители познакомились намного раньше, чем ты думала. Да-да, твой отец тоже особенный, – ответила она моим шокированным пятирублевым глазам, – его родители работали вместе с твоим дедом. Они даже не подозревали, на что подписались. Я не знаток в генетике, да и в биологии в целом. Но знаю точно, что он изменил что-то в ДНК как твоей мамы и твоего отца, так и в ДНК других…

– Есть другие? Но, бабуль, я ничего не понимаю, – я развела беспомощно руками, – как это – папа «особенный»?

– У Таши с рождения была поразительная память, более того, стоило ей коснуться какой-либо книги, как она в следующую же минуту могла пересказать ее полностью с нумерованием страниц. Чем старше она становилась, тем больше информации получала. Вот почему сейчас считает себя умнее всех. С ее знаниями и особенностью можно было стать величайшим ученым, но Таша решила немного по-другому.

А почему, ты думаешь, бизнес твоего отца процветает? Он начинал как мало известный автомеханик, но известность пришла к нему очень быстро. Потому что он чувствует, что в машине не так. И под «машиной» я подразумеваю не только автотранспорт, но и другую технику.

Будучи первыми «кроликами» Профессора… Они всегда называли его так, с большой буквы «П», – что-то мне это напомнило, мои брови сомкнулись. – Будучи первыми, удавшимися экземплярами его коллекции, они дружили с детства. Вместе решили учиться в Питере. Потом даже поженились, и появилась ты… Но между их женитьбой было кое-что еще, – снова странный взгляд на меня, – во время учебы твоей мамы я путешествовала по Европе. Она была уже взрослая со своей головой на плечах. Я искренне верила, что моя умница-дочь легко справится со всеми возможными трудностями на ее пути. Но я даже подумать не могла, как сильна была связь между дочерью и отцом.

Слушай, то, что я сейчас скажу, само по себе ужасно. Но ты должна учесть и тот факт, что я сама узнала это только пару дней назад. Как я поняла из ее не совсем внятного объяснения, в университете Таша познакомилась с молодым человеком. Его звали Жан-Пьер, наполовину француз, наполовину русский. Она предпочитала общаться с ним на французском, так сказать, практиковаться, – моя мама знает французский? Я думала, итальянский ее страсть, чего еще я о ней не знаю? И что имела в виду бабуля, говоря будто мама считает себя умнее всех? Черт, сколько новой информации.

– Их роман очень быстро закрутился во что-то большее. Она забеременела, – я застыла, не дыша, а на глазах бабушки заблестели слезы, – меня не было в стране, мобильных телефонов в природе не существовало… А возможно, Таша тогда думала о чем-то другом. В общем, о своем интересном положении она рассказала своему любимому отцу. И он следил за ней на протяжении всей беременности. В это же время Жан-Пьер уезжал в Испанию на несколько месяцев, по его возвращении они планировали узаконить свои отношения. Хотя она никогда не хотела иметь детей, – мне не понравилась эта фраза, – ее уговорили Жан-Пьер и, конечно же, Профессор. Таша должна была вот-вот родить, когда вернулся Жан-Пьер с не очень хорошими новостями. В Испании он встретился с бывшей одноклассницей, в которую был влюблен с детства и взаимно. Их чувства вспыхнули новым пламенем. В общем, в Россию он вернулся уже женатым. У его избранницы был приемный ребенок от первого брака, но иметь собственных детей она не могла – не спрашивай, причина мне неизвестна, – быстро предостерегла бабуля. – И они решили забрать у Таши будущего ребенка. Я уверена, твой дед был против. Но сложилось так, что Таша и ее отец сильно повздорили накануне родов. Новорожденную девочку твоя мать отдала Жан-Пьеру и его жене. Так как он был уже выпускником, а малютка родилась летом, семейная чета, спустя месяц, исчезла из жизни твоей мамы.

Мои чувства смешанные, но я вижу, что бабуля чего-то не договаривает.

– И? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Крошку назвали Луной, – не может быть, – а фамилия Жан-Пьера – Рашель, – моя старушка сомкнула губы в сплошную линию.

– Но ведь это не все, верно? – хриплым шепотом предположила я.

– Твоя мама была юна и отчасти глупа в некоторых вопросах. Уже после отъезда семьи Рашель она встретилась с твоим отцом. История Жан-Пьера повторилась в своем роде. Твоя мама снова забеременела, и еще до начала всего они с Юрием расписались, – бабуля всегда хорошо относилась к папе, – я узнала о ее беременности совершенно случайно. К тому времени они снова помирились с твоим дедом. И, о боги, он вновь отслеживал ее беременность – от начала, но теперь уже не до конца, как в первом случае. Я вернулась в Россию на шестом месяце ее беременности. И не подпускала Профессора к дочери и будущей внучке. Ты провела рядом с Ташей около трех месяцев после рождения, а затем мои бега продолжились, только теперь у меня на руках была чудная крошка – ты. Я не дала ему окончить исследования, какими бы они ни были. Пойми, я не спорю, он гений, безусловно, но никогда не знаешь, где кончаются благие намерения во имя науки и прогресса, а где начинается что-то зловещее и безумное.

– Неужели ты все время бегала только из-за того, что охраняла меня от него? – недоверчиво вопросила я.

– Нет, не только, – удивленно молвила моя старушка, – он никогда не останавливался в исследованиях. Продолжал их на других невинных детках, а когда они утрачивали способность, терял к ним интерес. Но были и те, кто… Якобы ее терял…

– То есть? – она ждала именно этого вопроса.

– Были случаи, что семьи распадались, матери убегали с детьми, а Профессору отсылали кровь совершенно чужых людей, выдавая ее за кровь своего ребенка. И показывая, таким образом, якобы утрату способности. Мы ездили с тобой из города в город, потому что в них жили те самые семьи, которые хотели по-настоящему избавиться от способности ребенка, чтобы он просто жил как обычный человек.

– И что же ты делала? – почти без звука прошептала заинтригованная я.

– Помогала им, – просто ответила бабуля, – стать обычными, такими, какими им не позволял быть Профессор.

О, я вспомнила! Вспомнила! Профессор! Да, Профессор с большой буквы «П». Тошка говорил о нем. Как же я могла забыть? Хотя, впрочем, и неудивительно.

– Мама была удивлена, когда ты заговорила о Луне Рашель? – все действия, словно на автомате.

– Да, конечно, ведь столько лет она молчала об этом, просто выкинув те события из головы, – неужели моя родительница настолько жестока, что легко могла забыть о ребенке.

– Скажи, а дедушка... – увидев неприязнь на лице бабули, я поправилась, – Профессор... Если есть другие ненормальные, особенные дети, как ему удавалось договориться с родителями?

– Этому есть простое объяснение. У него были последователи. Они были всегда. Постоянно находились те, кто, узнавая о нем, мечтал попасть в его группу, которую он собирал вокруг себя. Только избранные врачи, медики, ученые… Они с удивительной легкостью соглашались проводить опыты на своих будущих детях, но затем некоторые меняли свое мнение.

– Получается, родители особенных детей врачи? – это полностью объясняет слова Тошки о домашнем обследовании.

– Да, – бабуля не осмеливалась посмотреть на меня, но я не знала, почему.

– Тогда еще вопрос: сколько таких детей? И какой у них диапазон возраста? – Чисто для справки, может быть, у моих родителей есть друзья-«ненормальные».

– Твои родители были первыми, как я уже сказала. Но их способности более стандартные. То есть, ум позволяет осознавать и принимать их существование. Но Профессору хотелось большего, чем сверхпамять и высокий интеллект, полное понимание техники, невидимость или левитация, – о боги, предпоследнее мне очень знакомо, – к сожалению, я не знаю, какая была способность у Луны, – мы снова вернулись к мрачным разговорам.

– Скажи, а где он сейчас?

– Кто?

– Профессор, – робко пояснила я.

– В Томске. С этим городом у него многое связано.

– Как у тебя с этим, – я указала подбородком в сторону окна, бабуля кивнула. – И все же, как их много?

– Прости, но я не могу сказать точно, – она что-то скрывает, любопытно, специально ли, – но, скажем так, – это хитрость в ее глазах? – Приглядись к своим одноклассникам.

Моя старушка уложила последний альбом в коробку и полностью обновленная обернулась ко мне, словно несколько тонн тяжелого груза упало с ее плеч, и уже беспечным голосом поинтересовалась:

– Что ты хочешь на обед?

Я не подала виду, что что-то изменилось, словно то, что я видела в одноклассниках, не относилось к делу. Многое уже вставало на свои места. Кажется, еще чуть-чуть и я приду к разгадке чего-то крупного.

8

С первого ноября все нормальные российские школы вышли на осенние каникулы. Наш лицей не исключение. На самом деле, это даже удача для меня – есть неделя на то, чтобы все мои мысли нашли свои полочки. В принципе, на свое собственное удивление, я все приняла до необычности спокойно. С другой стороны, возможно, это просто шок еще не прошел. Но главное то, что между мною и бабулей осталось что-то еще недосказанное. В любом случае, всему свое время. Пока хаос в моей голове обретал форму, неделя каникул прошла.

Про слова бабули я не забыла и в первый же день начала намного пристальнее следить за своими одноклассниками. Так случилось, что первым уроком у нас была физкультура. Физ-ра в ноябре – просто ужас. Заниматься на улице либо уже поздно, либо еще рано. А в зале чаще всего скучно и холодно, либо, наоборот, слишком жарко.

Хотелось бы поподробнее описать первый урок второй четверти, хотя для нас – одиннадцатиклассников – немного другое летоисчисление придумали. Как в вузах, у нас семестры или полугодия, тут уж кому как больше нравится. Но чисто для себя я продолжаю называть четверти четвертями.

Итак, все началось с раздевалки для девочек. Я слегка опоздала, поэтому, влетев в раздевалку, не сразу въехала в ситуацию. Выдра-Аня сидела на скамейке с опущенной головой, периодически сотрясаясь всхлипами, а вокруг нее столпились почти все девчонки, кроме, естественно, меня и Лизхен с Моськой. Первой меня заметила девочка-мартышка.

– Привет! Как каникулы?

С напускной беспечностью Моська отвернулась к стене, но на ее лице я заметила неприязнь.

– Спасибо, нормально, а ты? – я попыталась быть вежливой, не показывая свое замешательство.

– Ой, просто здорово. Не вылезала из бассейна. Его как раз отремонтировали. Хочешь, можем на выходных вместе сходить? Вода такая теплая… – странная какая-та. Заметив мои сведенные брови, Лизхен умолкла, – м-да.

Пока я переодевалась, группа в противоположном углу хранила гробовое молчание, и лишь изредка нос выдры-Ани выдавал булькающие звуки. Лизхен сидела рядом с нашими вещами и как-то подозрительно на меня косилась. Моська же стояла рядом с Очковой змеей, сверлившей меня взглядом сквозь безумно толстые очки.

– А где Юльча? – мой голос прозвучал с многоразовым эхо, как мне показалось, либо просто тишина решила подшутить.

– Приболела, – без каких-либо эмоций ответила Лизхен, как отвечает человек, сидящий в Интернете несколько суток подряд и ему плевать, сколько кусочков сахара кладут в его чай.

– Ясно, – тупо выговорила я, мне это не нравится, где подвох? – А какие еще новости?

Никогда не думала, что элементарный вопрос типа «какие новости?» вызовет столь мощный резонанс. Группка напротив явно оживилась. И теперь меня сверлила не одна пара глаз, а сразу девять. Мне стало жутковато. Хвала небесам, Лизхен не относилась к этой группке и, стараясь быть спокойной, произнесла:

– Димка наконец-то выздоровел. Интересно, чем он болел? Когда увидишь, не узнаешь. Он похудел килограммов на тридцать, серьезно, – так же, как и мой голос, ее прозвучал с противным эхо, отдававшимся, по всей видимости, от тел девяти подозрительных девиц.

По-моему, со всей этой суетой я совсем забыла, что слоник-Деметрий после той вечеринки у Артема больше не появлялся ни в лицее, ни в поле моего зрения в целом. Мальчишки сказали, что он заболел, а потом это подтвердила классная руководительница. Но вот чем именно болел мальчик-слоник… или погодите-ка, Лизхен сказала, он похудел... как же мне теперь его величать? Деметрий, Димка? Что ж, посмотрим, на кого он теперь похож.

– Я рада за него, – промолвила я шепотом, а девочка-выдра заревела еще громче, и девчонки кинулись ее успокаивать, шушукаясь между собой и посылая в меня свои зловещие косые взгляды.

Ура! Прозвенел звонок. Как и у меня, из легких девочки-мартышки вышел со свистом облегченный воздух. Мы выскочили из раздевалки первыми.

В зале парни уже играли в баскетбол. Взглядом нашла Деметрия и реально не узнала, если бы не его форма. Он ведь только выздоровел, а уже на физ-ру пришел. Чем же он болел почти месяц?

– Привет! – пока я думала, выздоровевший подбежал ко мне, хвала богам, он улыбался. – Прости, я так и не извинился, – его лицо покрыло смущение, – что тогда принес тебе пиво вместо воды.

– Я так рада, что ты выздоровел! – не знаю, в честь чего возник во мне порыв, и я кинулась ему на шею, но, сразу же осознав свои действия, отхлынула со свежем смущенным румянцем, – ой.

Как же Димка похорошел! Пожалуй, не стану больше придумывать никаких штампов, а отныне всегда буду кликать его Димкой. Будучи полненьким, он был очень даже ничего. Девчонки помоложе всегда были рядом с ним, крутились вокруг, как мухи. Это, видимо, природная внутренняя привлекательность. Но похудев, он стал просто парнем с обложки модного журнала. Вместо жирка были красивой формы мускулы. Моему порыву он заулыбался с нескрываемым удовольствием.

– Чем ты болел? – неожиданно вырвалось у меня.

Неискусственная серьезность сменила предыдущие выражения эмоций. Но, думаю, его спасло то, что появилась учительница и своим громогласием возвестила о начале урока. Все выстроились, Деметрий исчез с моего горизонта на неопределенное время. Я заметила хмурящегося Артема, поглядывавшего на меня в момент построения всех в строй. Через два человека справа от меня стояла с красными глазами выдра-Аня.

– Аня, что-то случилось? – обратилась к ней Лилиана Владимировна, наша физ-ручка, так сказать.

– Да, – прохрипела в ответ та и стрельнула взглядом в мою сторону.

Перед началом занятия всегда проходит разминка – четыре-пять кругов легким бегом, но большинство ринулось, как на марафоне. Я специально отстала от остальных и бежала рядом с Лизхен, у которой болела нога, как пожаловалась она, когда я специально подождала ее, чтобы побежать вместе. Наблюдая за всеми сзади, я подметила: Артем будто порхал, причем в прямом смысле этого слова. Если на лбах некоторых появилась испарина или порозовели щеки, то он, бегущий впереди всех, выглядел так, будто спокойно стоял на месте. Я посмотрела на его ноги, передвигались они очень даже не быстро. Словно он прогуливался. Моментально вспомнился мой сон. Он решит, что я сумасшедшая, если подойти к нему и напрямую спросить: «Эй, ты умеешь летать?»

Конечности девочки-осьминога изменились, как мне показалось, по крайней мере, руки. Она держала своей правой рукой левую руку выдры-Ани, чей взгляд напоминал горящую бумажную фабрику. Аня смотрела в упор в спину порхающего впереди Артема.

– Что случилось у Ани с Артемом? – не выдержала я и спросила-таки у Лизхен.

К моменту моего вопроса мы уже шли, восстанавливая дыхание. Перед тем как ответить, девочка-мартышка осмотрелась, не подслушивает ли кто. Ее взгляд дольше всего задержался на летучей мыши-Денисе. Хотя он смотрел в противоположную сторону, у меня появилось ощущение, будто его локаторы направлены на нас.

– Сегодня утром, перед тем как уйти в раздевалку, он бросил ее при всех, – шепотом поведала Лизхен, я в шоке.

– Как это при всех? Не мог поделикатнее, отвести в сторону, – какое удивительное чувство наполнило все мое существо.

Казалось бы, типичное для нашего возраста явление – расставание – но сколько радости, дикого щенячьего восторга появляется у утопающего, когда ему протягивают руку с неба.