Текст книги "Под одним солнцем. Наша старая добрая фантастика (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

Соавторы: Роман Подольный,Георгий Гуревич,Генрих Альтов,Анатолий Днепров,Дмитрий Биленкин,Евгений Войскунский,Исай Лукодьянов,Владимир Савченко,Игорь Росоховатский,Александр Шалимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 64 страниц)

– А это польский… или чешский? А вот какой-то восточный, арабский, что ли… Немецкий! Итальянский! А у вас что, Виктор Павлович? Какой язык?

– У меня – русский… – ответил Кудрявцев таким глухим, тоскливым голосом, что Володя и Костя испуганно уставились на него.

– Что произошло? Говорите уж сразу, не тяните! – сказал Костя, увидев, как внезапно постарело и осунулось лицо Кудрявцева.

– Нет, что ж тянуть… – тихо проговорил Кудрявцев. – Лучше сразу… Поглядите!

Он протянул им сине-белый треугольник и полез в карман за спичкой.

Костя и Володя недоумевающе воззрились на вымпел. Тот же светящийся штриховой рисунок, что и на других: в верхнем углу – солнце с длинными лучами, под ним – волны, по сторонам – силуэт старинного города с башнями и шпилями и изломы горной цепи. А внизу написано: «Счастливого пути, друзья!»

– Да не там – на обратной стороне! – нетерпеливо сказал Кудрявцев.

Обратная сторона была гладкая и яркая. Только внизу светилась надпись: «Туризм – 2118».

До них все равно дошло не сразу. Кудрявцев разъяснял, доказывал, а они хлопали глазами и никак не могли поверить. Снова разглядывали вымпелы – и на всех была та же самая цифра – 2118.

Но слишком трудно было свыкнуться с тем, что их теперь зашвырнуло почти на полтораста лет в будущее…

– Что же получается? – хрипло, с усилием спросил Володя. – Что мы… что выход оттуда – только в будущее?

Кудрявцев пожал плечами и отвернулся. Костя смотрел на него с ужасом и сочувствием. Володя понял этот взгляд, и у него сердце болезненно сжалось: ведь Галина Михайловна утром ушла… в настоящее, в тот мир, в котором все они жили… и теперь ни муж, ни сын никогда ее не увидят. Расстояние в полтора века.

«А ведь она теперь, в том мире, давно умерла! – вдруг сообразил Володя. – Может, сто лет назад умерла! И ничего не узнала о том, что с нами случилось, куда мы девались… И я… не увижу отца… и никого из друзей… и они тоже так ничего и не узнали обо мне».

Володе стало так страшно и тоскливо, что он сжал кулаки и вонзил ногти в ладони, чтобы не закричать, не заплакать. И увидел, что Кудрявцев, бледный, измученный, глядит на него с сочувствием.

– Ну что ж… – тихо проговорил он. – Надо к этому привыкнуть… ничего не поделаешь… – Он встряхнулся, глубоко вздохнул и скомандовал: – Немедленно возвращаемся! Надо наших там подготовить и… переправить!

– А вы уверены… – начал Костя, но тут же махнул рукой. – Да, впрочем, конечно… Что же нам остается!

Володя тоже понимал, что выбора у них, в сущности, нет. Здесь все же земля – и небо, и солнце, и зелень, и река… и люди. Не оставаться же там, в чужом зловещем мире, под этим оранжевым колпаком! Да, но…

– А если нас там будут искать? – вдруг сказал он отчаянным голосом. – А мы уйдем… в будущее! И там нас уже никто никогда не разыщет!

Кудрявцев судорожно вздохнул. Он не сразу смог заговорить.

– Я… я об этом тоже думал. Но это… нет, это бред! Кто нас будет искать, каким образом?! Смешно рассчитывать…

Костя почесывал кончик носа и молчал. Только когда Кудрявцев прямо спросил, какого он мнения, Костя неохотно пробормотал, что, собственно, никакого.

– Какое может быть мнение, ну, честно говоря? – добавил он. – Когда я не ориентируюсь. Вы, например, уверены, что мы назад попадем? Туда, в лес?

– Уверен! – сквозь зубы сказал Кудрявцев. – Вот увидите! Мы стоим на том же месте, и вот здесь, за нами, – он указал на обочину шоссе, где сквозь трещины асфальта пробивалась трава, – вот здесь должен быть проход обратно!

Он повернулся, сделал всего шаг – и вдруг исчез. Будто растворился в прозрачном легком воздухе.

– Пошли! – сказал Костя, дернув Володю за руку.

Они шагнули, и сразу окутал их густой туман. Костя тащил Володю за собой, асфальт исчез, под ногами была развороченная почва, туман редел, возникло ровное золотистое сияние…

Они снова стояли на прогалине, среди мертвых серых стволов, и Кудрявцев был рядом с ними. После того солнечного и радостного мира Володе показалось тут вдвойне тяжело.

Костя, видимо, ощутил то же самое, потому что сказал:

– Нет, действительно лучше поскорей убраться отсюда! А то мало ли что…

– Вот именно! – поддакнул Кудрявцев. – Пока есть проход…

– Это, собственно, не проход… – сказал Костя. – Это… это вообще что-то непонятное! Мы ведь оказываемся каждый раз не на пороге другого мира, а посреди! Понимаете? Мы не входим туда, а будто возникаем неизвестно как и неизвестно откуда.

– Ну, пускай не проход! – перебил его Кудрявцев. – Но – выход! Выход из-под этого проклятого колпака на волю! Погодите! Вы, может, тоже надеетесь, что нас там разыщут?

– Не знаю, ей-богу… – нерешительно сказал Костя. – Не очень себе представляю, как это возможно нас искать… Каким образом, где? Нет, честно говоря, я не думаю, чтобы нам могли помочь… оттуда…

– Тогда пошли! – решительно скомандовал Кудрявцев… – Или… нет! Один должен остаться здесь. Наблюдать.

– Верно! – согласился Костя. – Вот Володя останется. Останешься, Володя? Нам своих собрать нужно… Ленку, Славку…

Володя молча кивнул. Он боялся, что вот-вот расплачется.

– Ну, молодец! – озабоченно сказал Костя. – Ты, пожалуй, отойди немного… вот сюда! – Он отвел Володю с прогалины. – Здесь вот и стой, под этим деревом, и все время наблюдай за туманом. Но близко не подходи… Нет, это я на всякий случай. Если неуютно тебе покажется, двигайся нам навстречу, только обязательно вешки выкладывай.

Володя упрямо качнул головой.

– Не буду я ничего выкладывать… достою здесь, дождусь вас!

– Ну мы постараемся побыстрей! – сказал Костя.

Они пошли не оборачиваясь, а Володя глядел им вслед, пока они не исчезли среди розовых стволов.

Пока трое мужчин бродили по лесу и наблюдали всякие чудеса, в доме тоже произошло немало удивительного.

Прежде всего проснулся Мирон Остапович Бандура и сразу дал совершенно иное объяснение всему, что творилось вокруг.

Это было очень кстати, потому что Леночка после ухода мужчин начала постепенно падать духом и дошла уже до отметки, весьма близкой к нулю. В темных очках, правда, можно было с грехом пополам управляться в кухне – бесчисленные сверкания и вспышки не так слепили, не доводили до дурноты, – но как-то не очень хотелось двигаться сквозь торчащие повсюду алмазные грани и светлые плоскости. Вдобавок у Лены появилось смутное ощущение, что среди этого сияющего хаоса иногда возникает нечто, словно бы похожее на что-то… Но что это такое и о чем оно напоминает, уловить не удавалось, и Лена еще больше тосковала и злилась.

В конце концов она решила, что ну его, этот обед, до обеда ли тут, да к тому же у Кудрявцевых от именин всякая всячина осталась, и нечего тут возиться, а как придут мужчины, в два счета можно сготовить яичницу с колбасой, вот и горячее будет.

Решив так, Леночка достала из холодильника сверток нарезанной колбасы и картонную формочку с десятком яиц и отправилась к Анне Лазаревне: одной сидеть в квартире было жутковато и тревожные мысли одолевали.

Анна Лазаревна сидела в кресле у окна, и выражение лица у нее было такое, будто она смотрит интересный документальный фильм.

– Что вы скажете насчет этого, Леночка? – почти весело спросила она, кивнув на пейзаж за окном. – Знаете, я бы просто не поверила, если бы мне рассказали! Уже выяснилось, что это такое?

– Нет, откуда же? – Леночка глядела на нее с крайним удивлением.

– Ну, наши мужчины все выяснят! – успокоила ее Анна Лазаревна. – Они так энергично пошли в лес…

– «Энергично»! – Лена презрительно фыркнула. – Если б я их не выгнала, они так и стояли бы на крыльце да языками мололи…

– Леночка, я слышала, что вы им говорили, – с оттенком укоризны заметила Анна Лазаревна. – Но вы неправы. Нельзя требовать от мужчин всего сразу. Сначала они должны обсудить ситуацию. Шурик говорил… – Тут Анна Лазаревна поглядела в окно и запнулась. – Леночка, пожалуйста, посмотрите, – попросила она. – Или мне кажется, или трава на самом деле посинела?

Лена взглянула в окно. Трава на поляне действительно стала густо-синей.

– Теть Лен! – закричал Славка с крыльца, заметив ее. – Видали: трава синяя! И конфетами пахнет!

– Я тоже чувствую! – с интересом отозвалась Анна Лазаревна, раздувая ноздри. – Совсем другой воздух! Сладковатый и душистый!

– Нет, я просто не выдержу! – тоскливо сказала Лена. – Ну зачем это нужно, чтобы трава меняла цвет? И вообще: почему именно с нами такое несчастье? Мы с Костей на пляж сегодня собирались… А вечером – к Макеевым, на телевизор… И вот тебе, пожалуйста… – Она отвернулась, кусая губы, чтобы не расплакаться.

– Ну, Леночка, к Макеевым вы, может быть, еще успеете! – утешала ее Анна Лазаревна. – Я думаю, наши мужчины скоро во всем разберутся.

– Ну и что? – срывающимся голосом возразила Лена. – Даже если разберутся? Все равно мы отсюда не выберемся… никогда…

– Теть Лен! Анна Лазаревна! Она желтая! – заорал снизу Славка.

– Действительно: желтая! – оживленно отозвалась Анна Лазаревна. – Нет, вы только поглядите, Леночка: трава теперь желтая! Как желток от яйца!

– Не могу я глядеть! Не хочу! – по-девчоночьи шмыгая носом, пробормотала Лена. – Противно мне!

Вот тут и появился дядя Мирон. Он постучал в полуоткрытую дверь, сиповатым начальственным баском спросил: «Разрешите?» – и, не дожидаясь ответа, возник на пороге, плотный, краснолицый, в ядовито-голубой сатиновой пижаме и рыжих сандалетах на босу ногу. Он повторил: «Разрешите?» – сановито отдуваясь, придвинул себе стул и уселся. Стул испуганно крякнул от непривычной нагрузки, но удержался в целости.

– Пожалуйста, – запоздало отозвалась Анна Лазаревна.

– Духоту развели! – буркнул гость, снова отдуваясь. – Дышать человеку нечем.

– Но у меня же окна открыты! – удивилась Анна Лазаревна.

– Я и говорю: там! – Дядя Мирон негодующе кивнул на окна. – Такое, понимаешь, самоуправство! Позволяют себе! Форменное безобразие! Но-о я это так не оставлю! Не-ет! Даже пускай и не надеются!

Анна Лазаревна глядела на него во все глаза. Лена перестала всхлипывать и тоже уставилась на него, как ребенок на фокусника. Уж очень он непонятно высказывался!

– Простите, а кого вы имеете в виду? – осторожно спросила Анна Лазаревна.

– Этих! – без колебаний ответил дядя Мирон, снова кивнув в окно. – Которые, понимаешь, затеяли такое хулиганство! Деревьев, понимаешь, сразу натыкали, каких и не бывает, траву тоже… Ну, оторвались от жизни целиком и полностью! Духоту развели… а у меня, может, давление… Ну, я ж их! Я ж им! Они еще Мирона Бандуру не знают, но они скоро узнают!

– Да кто они? И где вы их будете искать? – уже с тревогой спросила Анна Лазаревна: ей начало казаться, что Бандура бредит.

– Нигде не буду! – решительно возразил Бандура. – Милиция на что? Она и отыщет! Сейчас вот позвоню, дам указания…

– Позвоните?! – ужаснулась Анна Лазаревна. – Каким образом? Леночка, вы слышите, что он говорит?!

Лена все слышала. Она тоже сочла, что дядюшка слегка тронулся под влиянием обстановки, но это ее не испугало. Наоборот, она приободрилась и утерла слезы. Появился мужчина – какой ни на есть, а все же мужчина, существо мужского пола, – и значит, теперь было на кого переложить ответственность, было с кого требовать решений и действий. И Лена охотно вошла в свою обычную роль.

– Вы все только говорите да говорите, – ехидно сказала она, – а делать ничего не делаете!

– А я сделаю! – возмутился дядя Мирон. – Я-то сделаю! Я не буду гулянки устраивать, прошлогодний снег, понимаешь, в лесу искать, как Виктор! Галя там, может, за него переживает, у нее, может, руки трясутся от нервов и она больных обслужить не в состоянии, а муж, понимаешь, гулянками занимается… Где у вас телефон?

– Но что вам даст телефон, – попыталась урезонить его Анна Лазаревна, – когда, вы же сами видите, мы попали в другой мир?

– Ну это вы бросьте! – решительно возразил дядя Мирон. – Другой мир – это попы, понимаешь, проповедуют, а нам ни к чему! Есть только один мир, гражданочка. Вот этот, который наш!

– Да какой же он наш? – удивилась Анна Лазаревна. – Разве у нас такие деревья, такое небо?

– Бутафория все! – непоколебимо заявил Бандура. – Где телефон, говорю?

– И откуда же она взялась, эта бутафория? – насмешливо спросила Лена. – Вечером ничего не было, а утром – кругом одна бутафория!

– За ночь подбросили! – нетерпеливо огрызнулся дядюшка. – Эти, как их… ну, киностудия! Фильм, наверно, снимать затеяли – может, из жизни марсиан этих самых.

– А марсиане тогда где? Мы, что ли, их играть будем? – скептически осведомилась Лена. – Путаете вы все. Ну, Анна Лазаревна, пускай попробует позвонить! Вон телефон, на письменном столе! Прямо спрашивайте коммутатор Марса!

– Ладно там – Марса! – отмахнулся Бандура. – В ваше отделение милиции как звонить? Номер знаете? А, вот вижу под стеклом… Сейчас мы его…

Лена с иронической усмешкой глядела, как он крутит диск, тыча в прорези указательный палец, цветом и формой похожий на сосиску. Сейчас он поймет, что телефона нет, милиции нет, растеряется – и тогда можно будет им безбоязненно командовать…

– Подождите… Не может быть! – с недоверием сказала Анна Лазаревна.

В трубке послышался щелчок включения, а потом низкий протяжный гудок.

– Алло!.. Милиция? – спросил Бандура.

Воскресное дежурство пока проходило спокойно, и старшина милиции Касаткин сидел у распахнутого настежь окна, дышал свежим воздухом и читал содержательную книгу «Предки и мы».

Задребезжал телефон. Старшина Касаткин со вздохом сожаления заложил палец на странице и снял трубку.

– Так, а теперь изложите по порядку, – сказал он, минуту послушав. – Откуда вы говорите? Красноармейская, двенадцать? Так, записал. Теперь: чья была бандура? Ах, это фамилия? Недопонял, значит. А бутафория чья?.. Если вам неизвестно, так мне откуда знать, сообразите!.. А что она вам, мешает? Хулиганство? А кто именно хулиганит и в чем это выражается?.. В каком это смысле – улицы нет? Послушайте, гражданин Бандура… Ну, все ясно – и города тоже нет. И ничего нет. Вас понял. Что вам делать? А не выпивать натощак. И вообще – поменьше пить. Будьте здоровы!

– Чего он? – лениво поинтересовался сержант Воронков, решавший кроссворд. – Уже готов? Прямо с утра?

– Да он, наверно, с вечера не просыхал, – сердито ответил старшина Касаткин. – Улицы, говорит, не видать, и города не видать. Во до чего набрался – сплошной туман в голове! Ух, я бы этих пьянчуг!..

– Гнать таких надо из милиции! – бушевал Бандура. – Ничего не понимает и даже слушать не хочет, да еще и шуточки себе позволяет насчет моей фамилии! Гнать поганой метлой!

– Я уверена, что он вас просто не понял, – примирительно сказала Анна Лазаревна. – Вы действительно говорили несколько… неорганизованно… Давайте я попробую. Леночка, а может, вы?..

Леночка отрицательно покачала головой. Она теперь совсем сбилась с толку и не знала, что делать и что думать. Если они действительно попали в другой мир, то как же можно оттуда говорить с нашим миром по телефону? А если это наш мир… да нет, не может быть! И Костя уж очень долго не возвращается… Ну куда они все пропали?!

– Это милиция? – спросила Анна Лазаревна. – Простите, а кто со мной разговаривает? Старшина Касаткин? Очень приятно. С вами говорит пенсионерка Левина из дома номер двенадцать по Красноармейской улице… Да, это от нас звонили. Вы ошибаетесь, товарищ Бандура абсолютно трезв…

Дядя Мирон засопел от бессильной ярости.

– …По-видимому, наш дом куда-то перенесло, – терпеливо объясняла Анна Лазаревна. – Я не могу вам объяснить, как… Это случилось сегодня утром, приблизительно в половине восьмого. Да, вы абсолютно правы: улицы нет и города нет, а кругом лес… Только деревья тут розовые, а листья у них белые и похожи на страусовые перья. И трава все время меняет цвет. И небо тоже исчезло… Нет, позвольте, товарищ Касаткин, я говорю абсолютно серьезно и прошу вас что-то предпринять. Я не знаю, что именно… Позвольте, но кто-нибудь должен же нам помочь?! Не можем же мы… – Тут Анна Лазаревна смущенно положила трубку: – Он сказал, что разберется… Но, по-моему, он ничего не понял.

Положив трубку, старшина Касаткин обалдело покрутил головой.

– Нет, ты слыхал?! – воззвал он к сержанту Воронкову. – Теперь еще и пенсионерка в это дело включилась!

– Неужели и пенсионерка с утра подзаправилась? – весело удивился Воронков. – Отчаянной жизни старуха!

– Да нет, она-то не пьяная… Интеллигентная такая пенсионерка. Но сочиняет – аж уши вянут! Деревья, говорит, розовые и с белыми перьями…

– Это где же такие деревья? – заинтересовался Воронков.

– На Красноармейской…

– Во дает старушка! – восхитился Воронков. – На Красноармейской розовые деревья с белыми перьями, это да! Ну, и что ты ей?

– Да что – пообещал разобраться…

– Вот и разбирайся! – ехидно посоветовал Воронков и опять уткнулся в кроссворд.

Володя, переминаясь с ноги на ногу, одиноко маялся на своем посту, и ему казалось, что он уже целую вечность торчит здесь и что все его позабыли.

«Скорей бы уж туда, в будущее! – думал он. – Конечно, мы там дикарями покажемся… Но это ведь сначала, а потом мы выучимся, наверстаем… Да и сюда можно будет вернуться, если что… Проход, наверно, специально устроили. У них тут, должно быть, какая-то особая зона. Может, заповедник действительно?.. Поэтому и стена вокруг. А может, они нас в порядке опыта перетащили из прошлого к себе? Нет, вряд ли… Такие опыты, без нашего согласия…»

Володя так разволновался от этих мыслей, что перестал наблюдать за серым облачком – смотрел на все невидящим взглядом. Очнулся он потому, что услышал какой-то странный звук. Впрочем, в этой мертвой зловещей тишине любой звук показался бы странным…

Глухое басовитое рычание шло неизвестно откуда. Издалека. Постепенно приближалось, нарастало. Теперь уже ясно было, что движется какая-то мощная машина – может быть, грузовик. И что доносится этот звук прямо из серого облака!

«Наверно, там, на этом солнечном шоссе, шла машина, – думал Володя, не отрывая глаз от серого облака. – Она почему-то свернула на обочину и попала в туман, в темноту… Вот она рычит, пытаясь выбраться… водитель растерялся, он ничего не понимает… ага, он, кажется, поворачивает! Нет, просто вслепую тычется в темноте… совсем близко!.. Я его спрошу, его ведь можно спросить!» – вдруг сообразил Володя.

Он бегом обогнул поваленный ствол, перепрыгнул через безжизненно распластавшиеся серые листья и кинулся к серому облаку, спотыкаясь, оступаясь на исковерканной почве.

Но он не успел добежать.

Дерево, чей ствол уходил в туман, внезапно рухнуло с хрипящим стоном. И сейчас же ринулась навстречу Володе тяжелая волна едкого, удушливого запаха. Володе показалось, что его остановила на бегу и отбросила назад гигантская рука. Он попятился, наткнулся на поваленный ствол, упал и, задыхаясь, мучительно кашляя, увидел сквозь жгучие слезы, как из тумана выдвигается желтый покатый лоб какой-то приземистой машины. Володя смахнул слезы, силясь разглядеть, есть ли там люди, попытался встать, подойти поближе, но удушье давило его.

И вдруг все исчезло. Все – и машина, и серое облако. Раздался глухой чмокающий звук, и там, где только что висело серое облако, вздыбилась, протянулась через всю поляну ровная гряда, похожая на длинную баррикаду, – стволы деревьев вперемешку с пластами почвы громоздились друг на друга, держась неизвестно на чем.

Запах исчез, удушье сразу отпустило, и глазам стало легче, хотя веки все еще жгло и покалывало, будто песок под них попал.

Володя медленно поднялся, постоял, проверяя, держат ли его ноги, потом двинулся в сторону гряды.

«Вот оно что! – сказал он себе, сделав несколько шагов. – То же самое, что на поляне было!»

Он все шел и шел по ровному месту… ну, не ровному, конечно, – все кругом было разворочено, – но по горизонтали, без малейшего подъема. А впереди, в двух – трех шагах, все время виделся крутой подъем, и Володя невольно наклонялся вперед, готовясь преодолевать этот подъем.

И так вот, слегка наклонясь вперед, он уперся лбом в невидимую стену.

Опять стена! И здесь! Володя растерянно заметался, то вправо, то влево, но ладони его всюду упирались в отвердевшую пустоту.

Проход тоже исчез!

У Володи ноги подкосились, и перед глазами какая-то муть поплыла. Он обессиленно сполз на свинцово-серую развороченную почву, скользя ладонями по невидимой стене, и скорчился, уткнулся головой в колени, словно хотел укрыться от непонятного, зловещего мира, который неизвестно как и неизвестно зачем захватил его в свою орбиту.

Потом он поднялся и, ничего не видя и не понимая, спотыкаясь на каждом шагу, побрел через поляну.

Володя говорил себе, что все равно ведь не могли они остаться там, что они должны были вернуться… что даже если б он один туда попал, все равно ему и в голову бы не пришло остаться там, не позвать остальных… Все это было правильно, все справедливо, – но как невыносимо тяжело было брести под этим глухим оранжевым куполом и знать, что выход отсюда закрыт, что яркое земное солнце, и спокойная река, и зеленые холмы – все это сверкнуло и исчезло… «Да и было ли это?» – вдруг с ужасом подумал Володя. Он судорожно сунул руку в карман – и облегченно вздохнул: вымпелы существовали! Он остановился, с тоской любуясь чистыми и яркими цветами – васильково-синий, зеленый, алый, снежно-белый… Земные цвета, здесь таких нет, все краски здесь приглушены…

Что-то мягко притронулось к его волосам, скользнуло по шее, по щеке. Володя вздрогнул, оглянулся.

Дерево, которое преградило ему путь волной удушливого запаха, еще жило, и над ним вздымались веющие белоснежные султаны листьев. А один лист, до предела изогнув свой длинный гибкий черенок, с усилием тянулся к Володе – и еле дотягивался, еле касался его невесомыми своими пушинками.

Володя глядел на лист, не пытаясь отстраниться. Что-то трогательное чудилось ему в этих упорных усилиях. Он непроизвольно подался навстречу, и пушинки затрепетали радостно, заскользили по лицу и волосам, словно стараясь успокоить и утешить его этими невесомыми ласковыми касаниями.

«Они будто говорят: не бойся, опасности нет! – то ли подумал, то ли ощутил Володя. – А тогда дерево кричало: уходи, уходи, здесь опасность! И запах теперь совсем другой…»

Запах был нежным, прохладным, свежим, он не походил ни на один из земных запахов, и все же чудился в нем спокойный простор, ясный свет, чистая влага.

Володя поднял руку и осторожно, кончиками пальцев, погладил пушинку, веявшую у его подбородка. Она взметнулась, на мгновенье обвилась вокруг его кисти – и вдруг бессильно соскользнула, упала.

Лист медленно опускался на землю. Он еще вздрагивал, трепетал, но это были уже судороги агонии. Прикоснувшись к земле, он дернулся, начал метаться, но все слабее – и вскоре бессильно распластался, затих.

Володе стало страшно. Он оглянулся. Живые деревья молчаливо стояли вокруг прогалины, излучая теплое розовое свечение.

«Может, они наблюдают за мной, следят за каждым моим шагом! – подумал Володя. – Фотографируют, передают куда-то… Куда? А может, они для себя все это? Может, они и есть хозяева здешнего мира? Нет, неужели? Деревья!.. Но ведь больше никого не видно, а они…»

Володя осторожно, искоса поглядел на деревья, и вдруг ему представилось, что сейчас они наклонятся, охватят его сотнями мягких белоснежных щупалец и начнут изучать. Он чуть не вскрикнул от ужаса и пустился бежать. Он понимал, что это нелепо, – если деревья и вправду хотят его схватить, то, пока он доберется до поляны, они его десятки раз успеют поймать. Он ругал себя за этот нелепый и недостойный страх: ведь деревья ничего дурного не сделали ни ему, ни другим, – наоборот, они предостерегали, спасали от опасности, они, даже умирая, заботились о людях. Но ему все же было страшно оставаться здесь одному, и он бежал, почти инстинктивно выбирая кратчайший путь к дому, к людям.

Вдруг Володя остановился с разбегу, точно споткнувшись, чуть не упал.

Серый туман неподвижно висел над вывороченными, изломанными деревьями, над глыбами свинцово-серой почвы. Деревья еще жили, их стволы были розовыми, и снежные султаны листьев веяли над ними.

– Этого не было! Здесь этого не было! – вслух сказал Володя. – Ведь вот он – дом! Не было этого!

Действительно, прогалина доходила до опушки леса, впереди уже не было деревьев, и над поваленными стволами, чуть левее серого облака, виднелся дом на поляне. И все же это существовало – и серый туман, и гибнущие деревья на том месте, где всего этого совсем недавно не было.

Сергей Свиридов еще с вечера наметил, что в воскресенье утром навестит сестренку. Да и к шурину Косте у него было одно дельце. Выбрался он поздно, часам к одиннадцати, вывел на улицу свою красавицу «Вятку», напялил для впечатления белый шлем – и с места рванул так, что важный полосатый кот, мирно шествовавшие по тротуару, с перепугу взвился метра на полтора в воздух.

Сергей лихо промчался через центр и выехал на западную окраину города. Мчась по Пушкинской улице, он глянул на часы – за пятнадцать минут добрался, вот что значит мотороллер, а то автобусом с пересадкой выходило минут сорок пять как минимум.

Сквозь развалины соседнего домика и полузасохшие покалеченные деревья уже краснела глухая задняя стена дома № 12, где жила Лена. Раньше эта стена с улицы не просматривалась, а сейчас, среди развалин и пустырей, она торчала даже как-то назойливо.

Подкатив к дому, Сергей спешился и повел «Вятку» вдоль торцовой стены – тут Пушкинская улица вдруг ныряла вниз, даже две ступеньки на тротуаре были, у самого дома № 12. Сергей аккуратно спустил мотороллер со ступенек и двинулся дальше.

И вдруг мотороллер остановился как вкопанный. «Что ж это он, месяца не проработал и уже готов?! – с горькой обидой подумал Сергей. – А может, наскочил на что?»

Он шагнул вперед и нагнулся – хотел посмотреть, что там, под колесами.

С этого момента начало твориться нечто совсем уж непонятное.

Сергей почувствовал, что он словно бы налетел на стену. Нагнулся так резко, с ходу – и трах лбом об стенку! Нет, он ничуть не ушибся, и больно ему не было, только отшвырнуло его назад, он попятился, взмахнул руками, чуть не кувырнулся через мотороллер. Кое-как удержав равновесие, Сергей выпрямился и с опаской, вытянув вперед руки, словно слепой, опять шагнул вперед.

Руки его уперлись в стену.

Впрочем, не в стену. Никакой стены не было. Ни кирпича, ни камня, ни дерева не ощущал Сергей под своими ладонями… Ничего вообще он не ощущал. Была пустота. Затвердевшая плотная пустота. Она не пускала дальше.

Сергей растерянно оглянулся. Ему хотелось спросить кого-нибудь: мол, что же это делается? Хотелось увидеть табличку «Вход воспрещен», что ли… Но табличек вокруг не имелось, а улица была пуста. По той стороне, вздыхая и бормоча, брела в гору маленькая старушка, но с такой старушки что возьмешь!

Впрочем, какая-то польза была и от старушки. Водители – народ, как известно, тертый и дошлый. Сергей к тому же свой срок в армии отслужил на флоте механиком, так что в жизни он ориентировался прилично, хотя было ему неполных двадцать пять. Поглядев на старушку, он в два счета сообразил, что раз она идет снизу, стало быть, невидимая стена не всю улицу перегородила, а только часть.

«А может, с той стороны можно пройти, только с этой нельзя? – тут же предположил он. – Ну-ка, проверим!»

Сергей оставил мотороллер на том же месте, впритирку к невидимой стене, перебежал на ту сторону улицы и вдоль забора стадиона без всяких помех выскочил на Красноармейскую. Он кинулся было на противоположный угол, к дому № 12, но тут же отступил: с Красноармейской на Пушкинскую заворачивала пятитонка с прицепом, груженная двутавровыми железными балками. Сергей остановился и стал глядеть – пройдет она по узкой Пушкинской улице или наскочит на эту невидимую штуковину.

Громоздкая махина, глухо рыча, развернулась на углу, перегородив всю Красноармейскую, – концы балок, торчащие позади прицепа, чуть не упирались в деревья сквера. И застряла. Шофер, побагровев от напряжения и злости, делал рывок за рывком – и все впустую. Но Сергей понял, что машина просто не может одолеть без разгона этот крутой подъем, а разогнаться здесь негде. Он знаками показал водителю, что надо разворачиваться и объезжать через соседние улицы, а сам перебежал Красноармейскую и, пройдя немного вдоль сквера, шагнул на мостовую.

Все эти действия, включая наблюдения за грузовиком, заняли, вероятно, две-три минуты. И за это время Сергей так ни разу и не глянул на дом, в который стремился попасть. Он резко остановился посреди мостовой, потому что опять наткнулся на загадочную преграду.

– А, чтоб тебе! – с досадой сказал он и поднял глаза.

И вот тут Сергей попросту испугался. У него даже коленки ватные стали и сами подогнулись.

Он стоял перед самым домом – а дома не было! Совсем не было. Сергей видел чуть поодаль закопченный скелет соседнего дома, мимо которого он недавно проехал на мотороллере, и покалеченные деревья возле него. И все…

– То есть… – ошеломленно пробормотал Сергей, стоя на мостовой перед исчезнувшим домом. – Он же только что был! Я же мотороллер около него оставил…

Тут он понял, что мотороллера тоже нет. И ступенек на тротуаре не видно.

– Как же это?! – ужаснулся Сергей и бросился назад, мимо сквера, через улицу, потом вверх по Пушкинской.

Грузовик все еще мыкался на углу, натужно ревел, разворачиваясь.

Сергей обошел его и поглядел на ту сторону.

Мотороллер там был. Или то, что оставалось от мотороллера, какие-то изогнутые обломки. Сергей протер глаза – не помогло. Тогда он подбежал к грузовику и замолотил кулаком в дверцу кабины.

– Эй, друг! – заорал он, перекрикивая надсадное рычание мотора. – Погляди влево! Влево, говорю, погляди!

Пожилой краснолицый водитель ругнулся, но влево все же глянул. Потом опустил стекло до отказа и высунулся из окна. Потом распахнул дверцу и тяжело спрыгнул на мостовую. Сергей подошел к нему.

– Слушай… а чего это с ним? С домом-то? – спросил он, не оборачиваясь, и медленно двинулся через улицу.

Сергей пошел за ним. С каждым шагом картина менялась. Наконец они оказались у ступенек на тротуаре, где стоял мотороллер – целый и невредимый. И стена дома, у которой он стоял, была целехонька. Но теперь Сергей видел, что дальше с этой стеной начинает твориться черт те что: она еще сильней перекашивается, изгибается…

Он обменялся впечатлениями с шофером, подвел его к невидимой стене, дал потрогать, потом сводил к скверику и показал фокус-покус с пропажей дома. Появился на улице еще один гражданин, но он с утра подзаправился, был настроен философски и ничему не удивлялся, а только радовался – вот, мол, до чего наука дошла!

– Наука! – сердито сказал Сергей. – Тебе, может, это и наука, по пьяной-то лавочке, а у меня в этом доме сестренка живет, Ленка, понял? И выходит, что она теперь не то пропала, не то…