Текст книги "Под одним солнцем. Наша старая добрая фантастика (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

Соавторы: Роман Подольный,Георгий Гуревич,Генрих Альтов,Анатолий Днепров,Дмитрий Биленкин,Евгений Войскунский,Исай Лукодьянов,Владимир Савченко,Игорь Росоховатский,Александр Шалимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 64 страниц)

– А делал то ты что? Где работал?

– О, работал я повсюду, – оживился Альбин. – Здесь, на Земле, и там… – он указал пальцем вверх.

– Господи, помилуй нас грешных, – перекрестилась Евдокия Макаровна.

– По воздуху, что ли, летал? – нахмурился дядя Митрофан.

– Летал… – сказал Альбин и умолк.

– Что из тебя слова не вытянешь? – рассердился дядя Митрофан. – Подумаешь, – секретные дела какие. Работал… Летал… Тьфу!

– Не надо сердиться, Кузьмич, – попросил Альбин. – Я обещал вам все рассказать, и я обязательно сделаю это. Но немного позже. Сейчас незачем, да и не сумею. Слов у меня не хватит. И вы снова подумаете, что я болен, что у меня тут, – Альбин указал пальцем на свой бледный лоб, – не все, как надо. Вы уже думали так, и не один раз. Не правда ли?

– Чудной ты какой то, – смутился дядя Митрофан. – Сидишь, вроде никого не замечаешь, а сам вон мысли мои читал.

– Нет, мысли я читать не умею, – сказал Альбин, – но, кажется, я понимаю вас лучше, чем вы меня. Дядя Митрофан засопел, но ничего не ответил.

Шли дни… Альбин изменился. Скованность и отрешенность постепенно покидали его. В нем все живее пробуждался интерес к окружающему, к людям, их борьбе, радостям и горю. В темные ненастные вечера, когда за окном капли дождя барабанили по виноградным листьям, он теперь подробно выспрашивал стариков о том, как жилось до войны, о годах революции, о приходе фашистов, о партизанах. Раз услыхав какое нибудь имя, название или дату, он запоминал твердо и точно, словно гравировал их в своей памяти.

– Я должен пробраться к партизанам, Кузьмич, – сказал он однажды дяде Митрофану. – От них, может, удалось бы передать по радио в Москву… Москва, – с нежностью и печалью повторил он, вслушиваясь в звучание этого слова. – О, как все это далеко, бесконечно и безнадежно далеко!..

Он сжал тонкими пальцами лоб и закрыл глаза.

– Знаешь, Кузьмич, – продолжал он после долгого молчания, – я не могу ждать целый год. Я не хочу стоять в стороне… И я не выдержу. Чувствую, что слабею. Проводите меня к партизанам. Это очень важно для всей страны, для людей. Правда, истории это не изменит. Но я знаю так много. Я хочу принести хоть какую нибудь пользу, перед тем как погибну окончательно.

Дядя Митрофан безнадежно развел руками.

– Ты же видел, Альбин. Сейчас это невозможно. Мышь не проскочит. И от них никого нет. Может, летом…

Наступила весна. Зацвели черешни. Теплым ветром дышало море. Стоя в темном винограднике, Альбин подолгу слушал гул прибоя и иногда чему то улыбался.

– Ну, как со связью, не налаживается? – спросил однажды дядя Митрофан.

Юноша грустно покачал головой.

– Может, тебе какой инструмент нужен?

– Нет.

В другой раз, спустившись в погреб к Альбину, дядя Митрофан поинтересовался:

– А где ты свой передатчик держишь? В случае обыска, если бежать придется, не найдут его?

– Какой передатчик?

– Ну этот, как его, – радио или что…

– Ах, это! Не беспокойтесь, Кузьмич. Он всегда со мной. Если бежать, то только с ним.

Юноша распахнул пиджак и показал пояс с двойной портупеей, плотно охватывающей грудь.

– Вот здесь, но не действует… Альбин покрутил блестящие диски на портупее и безнадежно махнул рукой.

– Хитро придумано, – заметил дядя Митрофан, – однако неувязка получилась. Видно, новый образец, военного времени.

– Новый.

– Вот то то и оно. Лучше было старый взять.

– Старого нет. Это первый… – начал Альбин и умолк.

* * *

Однажды вечером Альбин сидел на веранде. Солнце зашло, и сумрак постепенно окутывал притихший город. Над горами сгущались тучи. Все чаще полыхали яркие зарницы.

Евдокия Макаровна принесла самовар, принялась разливать жиденький желтоватый чай, заваренный из розовых лепестков. Вдали громыхнуло.

– Первая гроза, – промолвила старуха и потерла уголком платка сухие глаза.

Маленькая взъерошенная птичка с писком влетела на веранду и закружилась под потолком, задевая за стены и ударяя в стекло серенькими крыльями и тонким клювом.

– А чтоб тебя! – недовольно крикнула Евдокия Макаровна, замахиваясь тряпкой. – Сейчас стекла побьет. Киш!

Птичка заметалась еще стремительнее, ища выхода.

– Не нужно, – быстро сказал Альбин, вставая. – Ее кто то испугал. Надо успокоить…

Он засвистел сквозь зубы тихо и мелодично, потом протянул ладонь. Маленький ночной гость, сделав последний круг под потолком веранды, опустился прямо в руки Альбина.

Евдокия Макаровна перекрестилась.

– Чудо, истинное чудо!..

– Просто она узнала друга, – улыбнулся Альбин. Он еще раз тихо свистнул, глядя на птичку; и она, словно отвечая, встрепенулась и чирикнула.

Альбин кивнул головой и, держа птичку на раскрытой ладони, вышел в сад. Здесь он свистнул снова, но уже иначе – коротко и угрожающе. Темная тень ночного хищника стремительно метнулась среди ветвей и бесшумно исчезла во мраке.

– Путь свободен, – сказал Альбин и легонько шевельнул ладонью.

Птичка взвилась в воздух, чирикнула и улетела.

– Людям помочь труднее, – сказал Альбин и вздохнул.

Евдокия Макаровна испуганно оглядывалась по сторонам. Расспрашивать Альбина она не рискнула. Заскрипела калитка. Вернулся дядя Митрофан. Он был мрачен.

– Партизан поймали, – покашляв, кратко объявил он, – Один – лесник из заповедника. С ним девушка. Завтра порешат гады.

– Как порешат? – не понял Альбин.

– Повесят на площади. Народ сгонят для острастки и повесят. Уж и виселицы ставят…

– Что делается, господи! – прошептала Евдокия Макаровна.

Альбин встал, закусил губы, прошелся по веранде.

– Где они?

– Партизаны то? – прищурился дядя Митрофан.

– Да.

– Известно где. В полицейский участок привезли. Во дворе в сарае заперли.

– Охраны много?

– Какая ночью охрана. Два – три полицая. Остальные по домам уходят. Там, брат, другое. Они на ночь сторожевых собак спускают. Близко не подойдешь – разорвут. Если и не до смерти загрызут, все равно тревогу поднимут. А казармы – рукой подать… Дом на отшибе стоит, да туда и днем никто близко не подойдет. Партизаны уже не раз пробовали его спалить. Сколько своих людей положили! Не вышло… Дела там в канцелярии на всех подозрительных хранятся, доносы разные, списки – кого в Германию отправлять. Проклятый дом… Много еще слез и крови из за него прольется.

– Вы можете издали показать этот дом, Кузьмич? – подумав, спросил Альбин.

– Не дело затеваешь, милый, – вмешалась Евдокия Макаровна. – И сам пропадешь и его погубишь.

– Тихо, – угрожающе протянул дядя Митрофан. – Не твоего бабьего соображения маневр. Иди спать…

Громыхнуло совсем близко. Яркий зигзаг молнии расколол темное небо. В окна забарабанили первые крупные капли дождя.

– Погодка в самый раз, – заметил дядя Митрофан. – А домишко этот показать можно. Ходу полчаса. Патрули теперь попрятались. Только что сделаешь?

– Там увидим, – сказал Альбин. Когда они собрались выходить, дождь превратился в ливень.

– Старый, – прошептала Евдокия Макаровна, закрывая глаза концом головного платка, – ты смотри… старый…

Она коснулась дрожащей морщинистой рукой небритых щек дяди Митрофана.

– Знаю, – сурово отрезал тот и добавил мягче: – Ты ложись, не жди. Может… в лесу переночуем.

Они осторожно пробирались по пустым переулкам под потоками проливного дождя. Ноги скользили по размокшей глине. Гром гремел не переставая. Яркие молнии беспрерывно освещали мутную завесу водяных струй, мокрые заборы, темные дома, крутой спуск к реке.

– Тут сейчас сбоку кладбище, – шепнул дядя Митрофан, – за ним поле. Полицейский участок на краю поля у реки. До войны там контора лесничества помещалась.

Ощупью, натыкаясь на кресты и ограды, они пересекли кладбище.

Яркая молния зеленой змеей скользнула над головами. Стало светло, как днем. Альбин увидел внизу у реки белое здание за каменной оградой, черные свечи кипарисов вокруг и низкое строение с плоской крышей в глубине двора.

– Лесник с девушкой там, – сказал дядя Митрофан. – Окон нет. Дверь слева. На ней железный засов с замком.

– Ждите меня здесь, Кузьмич, – прошептал Альбин. – Если через час не приду, возвращайтесь домой и никому не рассказывайте обо мне.

Прежде чем дядя Митрофан успел раскрыть рот, юноша уже исчез в темноте.

Дядя Митрофан присел на мокрую могильную плиту. Дождь не утихал. Струи холодной воды стекали за воротник, бежали по спине. Старенькая суконная фуражка промокла насквозь. Дядя Митрофан ничего не замечал.

Молнии одна за другой освещали пустое поле. Альбина нигде не было видно.

«Надо было с ним идти, – думал старик. – Пропадет один…»

Снова полыхнула молния. Дядя Митрофан ахнул. Недалеко от дома он увидел маленькую фигурку в темном плаще и возле нее несколько больших немецких овчарок. Гром не утихал целую вечность. Наконец стало тихо. Дядя Митрофан напряженно прислушивался. Ни тревоги, ни лая не слышно. Еще раз молния осветила окрестности, и дядя Митрофан ясно увидел, что Альбин уже подходит к ограде, а собаки бегут вокруг него, дружелюбно помахивая хвостами.

Дождь как будто стал утихать. Гроза уходила на запад, за лесистые вершины Бабугана Молнии сверкали теперь за облаками и не позволяли рассмотреть, что делается внизу.

«Упустили время то, – думал дядя Митрофан, напрасно стараясь разглядеть что нибудь в густой черноте ночи. – Пускай бы еще погромыхало малость. Собаки, видать, не тронули его. Может, и удастся».

Снова загрохотал гром тяжело и раскатисто, будя многоголосое эхо в ущельях за рекой, и тогда началось… Еще не затихли последние раскаты грома, как яркий фиолетово зеленый свет озарил окрестности. Четкими силуэтами выступили из тьмы дом с каменной оградой и окружающие его кипарисы. Это продолжалось лишь мгновение, а затем дом запылал сразу от фундамента до крыши. Несмотря на дождь, пламя перебросилось на кипарисы, и спустя несколько секунд на месте полицейского управления пылал огромный костер.

Налетел новый грозовой шквал. Но даже дождь, опять превратившийся в ливень, не в состоянии был погасить пламя. Над пожаром поднялись облака пара, сквозь которые продолжали рваться к черному небу языки огня. Несколько темных фигур метались на фоне горящего здания. В промежутки между раскатами грома доносились крики, лай собак, сухо протрещала автоматная очередь. В порту тревожно завыли сирены.

«Молнию, что ли, он притянул, – думал дядя Митрофан. – Да, видно, не рассчитал; верно, и сам погиб. Ну и пожар! В жизни такого не видел… Эх, Альбин, Альбин, непонятный ты человек! Пришел неведомо откуда, а ушел вот так…» – Широкие плечи дяди Митрофана задрожали.

Где то совсем близко треснула ветка и шевельнулись кусты. Дядя Митрофан поднял голову. Рядом стоял Альбин.

– Пойдемте, Кузьмич, – устало проговорил он. – Девушка и лесник свободны. Они в лесу за рекой и пламя освещает им путь. А списков уже нет. Слез и крови будет немножко меньше…

– Жив, – прошептал дядя Митрофан, хватая юношу за руку. – Не ранили?

– Меня никто не видел Они думают, – молния. Пойдемте, иначе будет поздно. Я теперь безоружен и совсем обессилел. Похоже, что заболел… Идем…

К горящему дому уже мчались машины, ярко светя фарами.

* * *

В Алуште начались обыски. Поговаривали, что ищут каких-то парашютистов, не то советских, не то американских. Дядя Митрофан рассказал об этом Альбину, но юноша остался совершенно равнодушен. Он едва держался на ногах, к еде не притронулся.

– Найдут его в погребе, крышка нам всем, старый, – твердила Евдокия Макаровна.

– Не найдут, – не очень уверенно возражал дядя Митрофан.

– А если найдут?

– Ну найдут, так мы с тобой свое пожили…

– Мы то пожили, – а он? Да и нам обидно до победы не дожить. Может, с отцом Серафимом посоветоваться?

– Дура! Только пикни, я тебе ума добавлю!

– Очумел на старости лет. Отец Серафим, говорят, тоже партизанам помогает.

– Я там не знаю, кому он помогает. Только я попам ни на грош не верю. И точка…

Евдокия Макаровна обидчиво поджала губы и умолкла.

Весь вечер дядя Митрофан был мрачен. На другой день он раздобыл где то дрянного шнапса, который немцы делали из древесных опилок, и запил.

Евдокия Макаровна спряталась у соседей; она хорошо знала, чем кончаются такие часы запоя. В горнице царил беспорядок; комья засохшей грязи покрывали пол. В открытую настежь дверь задувал холодный ветер.

Время от времени старик начинал бормотать что то, угрожающе постукивая кулаком по столу. Подпрыгивала зеленая бутылка, звенел стакан. Потом голова старика опустилась на грудь, он задремал. Разбуженный каким-то движением, потянулся к бутылке и увидел Альбина.

Юноша стоял у стола и смотрел на старика с недоумением и болью.

Их взгляды встретились.

– А ты не гляди на меня, – заплетающимся языком пробормотал дядя Митрофан. – Кто ты такой, чтобы глядеть на меня так? Это я с горя… Ты можешь понять мое горе?.. Мое бессилие?.. Э э, не можешь ты… потому как ты – неизвестно что. Ну что ты такое, объясни. А может, я тебя выдумал?..

– Зачем вы так, Кузьмич? – тихо спросил Альбин.

– А кто, с тобой не посоветовался? – гаркнул дядя Митрофан; он поднял было кулак, но под взглядом Альбина тихо опустил руку на стол и потянулся к бутылке.

– Нет, – твердо сказал Альбин и отодвинул бутылку.

– Ты у меня смотри! – угрожающе протянул дядя Митрофан и, пошатываясь, поднялся из за стола.

– Нет, – повторил Альбин и, взяв бутылку, швырнул ее в открытую настежь дверь.

Маленькие глазки дяди Митрофана широко раскрылись. Казалось, он пытался сообразить, что произошло. А когда сообразил, сжал кулаки и шагнул к Альбину.

Юноша не дрогнул. Не отрывая взгляда от глаз дяди Митрофана, тихо сказал:

– Успокойтесь, Кузьмич, успокойтесь. Пойдемте со мной… – Взяв под руку притихшего старика, вывел его в темный сад, подвел к бочке с дождевой водой, зачерпнул несколько ковшей холодной воды и вылил ему на голову. Дядя Митрофан не сопротивлялся, только мотал головой и отфыркивался.

– А теперь спать. Кузьмич, – сказал Альбин, отводя старика в комнату. – Спать.

Дядя Митрофан тяжело опустился на свою койку, поднял глаза на Альбина.

– Я тебе… ничего не сделал?

– Нет.

– Ну, спасибо… Спасибо, сынок… Старик откинулся на подушку и вскоре захрапел. Альбин прикрыл дверь, спустился в подвал, сел на кровать и закрыл лицо руками. Так просидел он всю ночь.

Евдокия Макаровна вернулась на рассвете. Обнаружив, что старик спит, она заглянула к Альбину.

– Как мой то, сильно шумел? – спросила она, увидав, что Альбин не ложился.

– Нет, – ответил юноша, не отнимая рук от лица.

– А ты что так сидишь? – забеспокоилась старуха. – Аль болит что?

– Да, – тихо сказал Альбин, – я заболел… К вечеру ему стало совсем плохо. Он уже не мог подняться. Поход под проливным дождем и столкновение с дядей Митрофаном лишили его последних сил.

Прошло несколько дней. Альбину становилось все хуже. Бледный и исхудавший, он неподвижно лежал на узкой койке в дальнем углу погреба. Вначале дядя Митрофан выносил его по ночам на виноградник, но однажды вечером, спустившись в погреб, обнаружил, что юноша лежит без памяти.

«Неужели помрет, – думал старик, присаживаясь на край кровати. – Докторов знакомых нет, фашисты всех по арестовали. Что делать?»

Альбин тяжело дышал, что то шептал в забытьи.

– Давит его этот пояс, – решил дядя Митрофан. – Сниму ка я его да спрячу. И улик меньше, если эсэсовцы нагрянут.

Разыскав пряжки, дядя Митрофан осторожно расстегнул пояс и ремни портупеи, незаметно вытащил их из под больного.

Альбин пошевелился, открыл глаза. Дядя Митрофан сунул портупею под кучу тряпья, лежащего на полу, и нагнулся к юноше.

– Лоа, прости меня, – тихо шептал Альбин, глядя широко открытыми глазами в темноту, – нас разделяет вечность. Ты родишься через сотни лет, а я умираю в прошлом. Ничто так не разделяет людей, как время. Если бы ты находилась на другом конце Вселенной, ты была бы ближе ко мне, чем теперь… Ты не любила меня. Я понял это в тот страшный день… в старой Москве, когда ты сказала об отъезде. Твоя поездка в далекие миры Космоса означала разлуку на многие годы. Я не мог выдержать, стал преступником. Клянусь, я не хотел твоей гибели. Нет нет… Хотел лишь задержать отлет: на месяц, на неделю, на день… А ты погибла из за меня… Мне больше нечего было делать в будущем. Оставалось лишь бегство в прошлое. Теперь моя очередь. Умираю, но все мысли несутся к тебе, сквозь непреодолимое время. Лоа… Ах, это Кузьмич… Вас я также обманул. Я не достоин вашей доброты… Я не тот, за кого вы меня принимали… Не борец за будущее. Я – беглец в прошлое… Мир будущего… как он прекрасен, Кузьмич!.. Если бы вернуться на миг… к работе… друзьям… Лоа, Лоа…

Наверху послышался стук. Дядя Митрофан, кряхтя, поднялся по лестнице к крышке погреба.

– Чего надо?

– Беда, старый. На соседней даче обыск.

– Ладно. Задвинь дверь комодом. Я останусь здесь. Он бредит. Кажись, помирает…

Заскрипели половицы, по которым поволокли что то тяжелое. Потом стало тихо. Дядя Митрофан спустился к кровати больного. Альбин лежал без движения, глаза его были закрыты, дыхание чуть слышно. Потрескивая, горела свеча. Уродливые тени колебались на стенах.

Дядя Митрофан чутко прислушивался. Повсюду царила тишина. Старик начал клевать носом и вскоре задремал.

Разбудило его резкое движение где то совсем близко. Послышалось шипение. Остро запахло озоном. Пламя свечи метнулось и погасло. Надвинулась густая тьма. Альбин шевельнулся и застонал. Дядя Митрофан вскочил, начал шарить спички.

Он уже нащупал коробок, как вдруг рядом послышалось приглушенное дыхание.

– Где мы? – спросил резкий гортанный голос.

– На месте, – прозвучало в ответ. – Два часа ночи двадцать восьмое мая тысяча девятьсот сорок третьего года.

– Мы добрались быстрее, чем я думал, – продолжал первый голос. – Но где он?

– Должен быть близко. Индикатор указывает два метра.

– Дайте свет!

Вспыхнул яркий конус света, затем второй. Онемевший от страха дядя Митрофан разглядел две высокие фигуры, неизвестно откуда появившиеся в наглухо закрытом погребе. Оба незнакомца были в блестящих чешуйчатых комбинезонах с капюшонами. Комбинезоны были перетянуты широкими поясами с такими же портупеями, как у Альбина.

На капюшонах, над большими очками, прикрывавшими глаза, были укреплены рефлекторы, излучающие яркий свет.

– Кажется, это он, – сказал один из незнакомцев, осветив лежащего Альбина своим прожектором.

– Однако что здесь такое?.. Эпоха, в которую мы перенеслись, была эпохой войны против наших предков, закладывавших основы коммунизма. Может быть, Альбин находится в руках их врагов, известных под названием фашистов. Может быть, это тюрьма? Вот тут в углу копошится еще один заключенный.

Дядя Митрофан хотел отозваться, объяснить, что он не заключенный, а подвал – не тюрьма, но язык отказался ему повиноваться и из горла вырвалось лишь сдавленное бульканье.

– Заодно освободим и этого, – предложил второй незнакомец.

– Вы забыли строжайший приказ – ни во что не вмешиваться, – возразил первый. – Наше вмешательство может привести к непоправимым бедам. Вы узнаете нас, Альбин? – продолжал незнакомец, наклоняясь к юноше. – Как видите, вам не удалось исчезнуть. Человечество нашей эпохи призывает вас к ответу.

– Я готов, – прошептал Альбин, – но я сильно болен. Кажется, мне недолго осталось жить…

– Придется потерпеть еще несколько абсолютных единиц времени. Затем вам окажут помощь. Можно удивляться, что вы продержались так долго. Вы родились в эпоху, когда люди покончили с болезнями, а бежали на сотни лет назад, к годам эпидемий и войн.

– После того, что я сделал, – тихо сказал Альбин, – после гибели Лоа, у меня оставалось два пути – смерть или бегство в прошлое Я выбрал второе. А когда опомнился, было поздно. Мой аппарат перестал действовать.

– Направленное поле управления временем было выключено сразу, как обнаружили ваше исчезновение. Поэтому вы и не успели добраться до избранной вами эпохи. Вас заставили совершить «вынужденную посадку»…

– Я предполагал это, – Альбин с трудом облизнул пересохшие губы, – но надеялся, что поле снова будет включено.

– Напрасно надеялись. Высший Совет хотел предоставить вас вашей участи. Человечество не знало преступлений более ста лет. А вы пытались совершить преступление – задержать отлет важной экспедиции. Вы не подумали, что это может привести к катастрофе. А когда произошел взрыв, вы трусливо бежали, воспользовавшись доверенной вам аппаратурой. Если бы не просьбы Лоа…

– Лоа? – вскричал Альбин, вскакивая. – Лоа… Она жива? Катастрофы не произошло? – И он зарыдал. Незнакомцы переглянулись

– Вот видите, – сказал второй, который до этого молча слушал разговор, – правы были те из нас, кто считал причиной его безумных поступков любовь и ревность. Он слишком сильно любил, а она хотела лететь…

– Это не снимает с него ответственности, – возразил первый. – Из за своего эгоизма он чуть не погубил столько людей. Счастье еще, что взрыв произошел за несколько минут до посадки астронавтов. Главный руководитель космопорта оказался прав: он сразу подумал об Альбине, когда узнал, что настройка приборов управления корабля разрегулирована. На расстоянии это могли сделать только из Академии управления временем. А там дежурил Альбин. Думали, что, услышав о взрыве, виновник немедленно бросится в космопорт. А виновник очертя голову бежал в прошлое… Я буду голосовать за долголетнее изгнание на одной из отдаленных планет.

– Боюсь, что на изгнание придется осудить двоих, – перебил второй незнакомец. – Никто не запретит Лоа сопровождать его. Вы ведь не знаете, Альбин… Лоа в последний момент отказалась от участия в экспедиции. Она хотела остаться с вами. А вы… Что же касается преступления. …Еще сотни лет назад мудрецы говорили, что труднее всего перевоспитать людей. Мы давно построили коммунизм, овладели пространством и временем, но мы еще не гарантированы от рецидивов минувшего в человеческом сознании. Вот такой рецидив. Он порожден прошлым человека, и он неминуемо увлекает человека в прошлое…

Топот и громкие голоса наверху заставили незнакомца умолкнуть.

– Что там происходит? – заметил он, прислушиваясь.

Дядя Митрофан, еще не совсем соображая, откуда взялись его гости, все же счел необходимым вмешаться.

– А вы… товарищ, не беспокойтесь. Все в полном порядочке. Эти, с позволения сказать, гады, горницу переворачивают вверх дном. Вчерашний день ищут… Только не найдут ничего. Вы, пожалуйста, свое дело делайте.

– Кто этот человек, Альбин? – вместо ответа спросил незнакомец.

– Это Кузьмич. Он приютил меня и учил мудрости. Он не самый лучший человек своей эпохи, но у него золотое сердце, и он всегда стоит за справедливость.

– Значит, мы должны помочь ему, – быстро сказал незнакомец. – Откройте двери, отец, и мы прогоним людей, которые осмелились ворваться в ваш дом.

– Знаешь, лучше не надо, – попросил дядя Митрофан. – Этих выгонишь, другие придут. Тогда мне со старухой несдобровать. И соседей спалят. Вы, видать, ребята неплохие. Вы к нам приезжайте, когда этих дряней выгоним.

– Он прав, – сказал первый незнакомец. – Нам не напрасно даны строгие инструкции. Наше вмешательство может наделать бед. Люди двадцатого века без нашей помощи великолепно сделают свою историю. Все основы могущества и благополучия, которыми владеет человечество нашей эпохи, заложены ими… А нам необходимо торопиться. Канал направленного излучения поглощает сейчас всю энергию силовых установок Земли. Готовьтесь, Альбин: предстоит путь через века. Каково бы ни было окончательное решение Высшего Совета, – это ваше последнее путешествие сквозь время. В Академию управления временем вы больше не вернетесь. Путь туда вам закрыт навсегда.

Незнакомцы подняли юношу с постели. Один из них окутал его широким блестящим плащом.

– Прощай, Кузьмич, – шепнул Альбин, протягивая руку в сторону дяди Митрофана. – Спасибо тебе за все. А может, поедешь с нами?

Дядя Митрофан ошалело завертел головой. Он слышал топот тяжелых сапог наверху. Каждую минуту может подняться крышка погреба и сюда ввалятся эсэсовцы с автоматами. Как выберутся из погреба Альбин и его спутники? Сквозь землю? И куда они его приглашают?

– Так едем, Кузьмич?

Это слова Альбина. Но один из незнакомцев отрицательно трясет головой. Он что то говорит о малой мощности обратной гравитации. Энергетический эквивалент их суммарной массы превышает допустимый исходный импульс направленного поля.

– Наши аппараты совершеннее того, с помощью которого путешествовал Альбин, – принялся быстро объяснять дяде Митрофану второй незнакомец. – И мы долетели быстрее, чем он. Альбин мог переступить порог времени только в одиночестве, а мы объединенной энергией двух наших аппаратов увлечем с собой и его. Однако ученые нашей эпохи еще не умеют строить подобные аппараты любой мощности. Это дело будущего… Суть в том, что создается энергетический канал особого, направленного поля, достаточно мощного, чтобы обеспечить путь сквозь время. Боюсь, что вы не до конца уловите смысл физико математического обоснования процесса, если попытаться привести его. Решение этой задачи потребовало сотен лет объединенных усилий математиков, физиков, кибернетиков и хронологов. Понимаете, отец, сама «машина» там, – он сделал неопределенный жест рукой, затянутой в блестящую чешуйчатую ткань. Там, в шестиста сорока годах от вашей сегодняшней ночи, в далекой от вас эпохе находится мощнейший генератор излучения. Он то и создает канал направленного поля – своего рода лазейку в бесконечном и, казалось бы, необратимом времени. Однако пока эта лазейка очень узка. Мы не проникнем сквозь нее вчетвером. С нами, – он коснулся своей груди, – лишь небольшой источник энергии взаимодействующего поля – та «нить», которая увлечет нас по каналу времени. Эта нить тонка. Она может оборваться, если повиснем на ней все вчетвером. Тогда произойдет катастрофа, которая может повести за собой жертвы даже на энергетических станциях нашей эпохи. Со временем шутить нельзя. Вы понимаете меня?..

Дядя Митрофан, растерянно озираясь, скреб лысину.

– Дело в том, – вмешался первый незнакомец, – что затраты энергии на такие путешествия слишком велики, даже для энергетических агрегатов нашей эпохи. Чтобы послать нас двоих на поиски Альбина, пришлось на несколько часов прекратить подачу энергии во все крупнейшие производящие центры планеты, выключить искусственные солнца полярных областей и задержать отправление космических кораблей дальнего следования. Это цена твоего спасения, Альбин.

– Никакая затрата энергии не может быть эквивалентна цене человеческой жизни, – пылко возразил второй незнакомец.

– Конечно, и потому скорее в путь.

– Не горюйте, отец, что не можете сопровождать нас, – тихо сказал второй незнакомец, пожимая руку дяди Митрофана. – В вашем почтенном возрасте и при вашей комплекции путешествие было бы нелегким. Нам пришлось специально тренироваться. А отсутствие у вас индикатора направленного поля – такого какие надеты на нас, – незнакомец коснулся своей груди, – может вызвать смещение массы вашего тела в краевую зону канала излучения. В этом случае мы могли бы на пути, образно говоря, растерять вас по частям. Примите же мое сердечное уважение. Мне было очень приятно познакомиться с одним из достойных далеких предков… Прощайте.

Он отступил и стал рядом с Альбином. Альбин что то шепнул ему на ухо. Незнакомец окинул дядю Митрофана внимательным взглядом и кивнул головой, потом быстро вынул из кармана своего чешуйчатого комбинезона плоскую блестящую коробку и открыл ее.

– К сожалению, только одна, – сказал он. – Правда, это не совсем то, что нужно. Мы ее захватили для вас, Альбин, на случай, если бы понадобилось нейтрализовать действие каких либо наркотиков. Она не даст полного исцеления, но ее хватит на несколько лет. Впрочем, за это время Кузьмич может отвыкнуть от своего порока. Проглотите это, – обратился он к дяде Митрофану, протягивая ему маленький зеленоватый шарик.

Дядя. Митрофан испуганно попятился.

– Проглотите, так надо, – не допускающим возражений тоном говорит первый незнакомец. – Вас просит Альбин, а он не желает вам зла. Никто из нас не желает вам зла.

Шум наверху усиливается. Слышен звон разбитого стекла.

Спорить некогда. Дядя Митрофан берет таблетку и сует ее в рот, осторожно переворачивает языком. Таблетка не имеет ни вкуса ни запаха. Решившись, дядя Митрофан глотает таблетку и, страшно вытаращив глаза, ждет, что с ним произойдет.

Но с ним ничего не произошло.

– Где фотонный излучатель, Альбин? – Это спросил первый незнакомец. – При тебе? Хорошо… Он разряжен? Все равно. Эту штуку нельзя оставлять в двадцатом столетии. Она может попасть в руки врагов человечества, и тогда ее превратят в орудие убийства.

Наверху с грохотом отодвигают комод.

– Альбин, немцы! – шепнул дядя Митрофан.

Альбин что то сказал своим товарищам.

Все трое подняли руки, словно прощаясь с дядей Митрофаном. Раздалось тихое шипение, свет прожекторов померк, и воцарился полней мрак.

Дядя Митрофан ощупью пробираете к тому месту, где он в последний раз видел Альбина и его спутников. Никого… Ощупывает кровать. Пусто. Только резкий запах озона щекочет ноздри.

* * *

Крышка погреба с грохотом откинулась. Луч карманного фонаря ударил в глаза дяди Митрофана.

– Выходи!

Старик пошатываясь, поднялся наверх. В комнате эсэсовцы. Евдокия Макаровна с ужасом смотрит на мужа.

Двое солдат с фонарями и автоматами спускаются в подвал. Евдокия Макаровна закрывает лицо трясущимися руками. Через несколько минут солдаты вылезают наверх.

– Никого, – равнодушно докладывает один изних. Макаровна с недоумением переводит взгляд с солдат на дядю Митрофана.

– Офицер зло щелкает тростью по блестящему голенищу

– А ты что в подвале делал? – спрашивает у дяди Митрофана, щуря белесые глаза.

– Спал, – говорит дядя Митрофан и, неожиданно для себя громко икает.

– Дык, пьяный он был, – слезливо объясняет Евдокия Марковна. – Пришел, шуметь начал; я его в подвал да комодом и задвинула, чтобы не вылез. Я всегда так: пока не протрезвится, не выпущу.

Когда солдаты, грохоча сапогами, вышли из комнаты, Евдокия Марковна в упор глянула на мужа:

– Что ты с ним сделал?..

* * *

Дядя Митрофан испытующе смотрит мне в глаза.

– Ну, что ей, неразумной бабе, на этакий вопрос скажешь? Как объяснишь? Ежели я сам толком не понял. Самому трудно поверить в такое… А ведь сколько раз я на нем этот самый пояс видел. Вот как ты сейчас меня видишь.

Дядя Митрофан встал, подтянул повыше трусы, надев пояс и поправив портупею, подошел к зеркалу.

– Как сейчас вижу, – со вздохом продолжал он, – стоит передо мной Альбин и вот эти колечки покручивает

Послышалось тихое шипение. Я взглянул на дядю Митрофана и увидел, что глазок посреди металлического диска портупеи вспыхнул ярким голубым светом. Страшная догадка мелькнула в моей голове.

– Стой, дядя Митрофан, – отчаянно закричал я, – не трогай колец…