Текст книги "Проклятие болот (СИ)"
Автор книги: Владимир Микульский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Затем начались взаимные расспросы. Беглецы рассказали о появлении среди них Олиона, о наличии которого преследователи и не подозревали.
С огромным удивлением слушали гвардейцы рассказ о попытках их однополчан убить советника.
– Не может быть! Это какая-то ошибка! – горячился самый молодой Пирт.
Однако, узнав все подробности нападений, гвардейцы призадумались.
– Действительно, что-то здесь не чисто, – почесав затылок, произнес один из них, – надо бы разобраться.
– Как ты думаешь разбираться? – усмехнувшись, произнес скандинав, – первое же его появление среди твоей братии принесет ему сразу же предательский удар меча в спину.
– Похоже. Получается, что господину советнику безопаснее здесь, чем на той стороне.
– А ты сообразительный! Быстро понял, – похвалил его Олион, вызвав всеобщий смех.
– Скажи, – обратился скандинав к Гардису, – ну, Орагур, понятно, за своих милых сердцу гвардейцев заступался, я – про меня и речи нет – где драка, там и я, а вот ты-то чего в болото кинулся?
Гардис закинул обе руки за голову, потянулся.
– Беспокоился о карьере будущего энси Лагаша, – под общий смех выдал он, вот, думаю, утопнет или съедят его эти твари – где же я еще знакомого правителя раздобуду? Вот что уж никогда не думал – так это то, что буду спасать тех, кто желает меня повесить. Ну не абсурд ли? Ты вот лучше его спроси, – показал он на Олиона, – он-то чего за мной кинулся?
Общий смех усилился, когда юноша звонким голосом ответил:
– Кто-то же должен был тебя, такого маленького, защитить!
– Так как же вы будете? – наконец, задал главный вопрос скандинав, обращаясь к гвардейцам, – у вас две дороги. Одна – с нами, дальше в болото, на другую его сторону. Другая – возвращаться назад по своему же следу.
В воздухе повисла пауза.
– А вы как, господин советник? – спросил самый старший из гвардейцев.
– Я уже выбрал свое место и сижу здесь, – ответил тот.
– Тогда и спрашивать нечего, куда вы, туда и мы. Вы нас всех знаете. Чужих среди нас нет. Не в одной битве побывали.
– Вот и ладно, договорились, – подытожил скандинав.
– Скажите, – обратился Орагур к гвардейцам, кто командовал вами?
– В центре – Пиригон, командующий «бессмертными». Сначала с ним был номарх Сарниус, затем они повздорили и номарх отправился командовать правофланговой сотней.
– И что потом, когда вышли на болото?
– Кто его знает, мы первые ушли за вами, что там у них – понятия не имеем.
Этой ночью все спали, как убитые. Никого скандинав не оставил на страже, решив для себя спать в полглаза. Основания для этого были. Преследователи и преследуемые объединились в один отряд. Опасаться было некого. За событиями последнего дня ушла в прошлое и забылась память о костре, который кто-то жег на пути беглецов. Даже всегда осторожный скандинав и думать забыл о нем. Во сне все заворачивались с головой – по-прежнему ночью свирепствовали комариные орды, атакуя всякую открытую часть тела.
Оказалось, что гвардейцам, ринувшимся в болото вызволять попавшего в переделку герцога, также доставалось по ночам от комаров. Они бросились вдогонку так стремительно, что никто и не вспомнил про противокомариные сетки.
19.
После завтрака три гвардейца, а также Ридон и Над, по команде скандинава, власть которого была непререкаемой, отправились к месту вчерашней схватки. Участвовать в предстоящих поисках желали все, но не было достаточно воды, чтобы обмыться после болота, а раны были у всех, и скандинав категорически запретил это. Не занятые поисками отправились заготавливать дрова для костра. Гонка по болотам закончилась, никто больше не преследовал беглецов. Убегать было не от кого. Следовало дать предельно уставшим людям передышку. Скандинав решил никуда не двигаться в течение этого дня. За это время должны были затянуться и многочисленные раны. Конечно, никто не жаловался на них. Но нет-нет, а болезненная гримаса все же появлялась на разных лицах.
Поверженные болотные гиганты боком уже успели немного погрузиться в болото, но еще были хорошо видны. Большие бочкообразные отростки от их животов плавали по поверхности черной жидкой грязи. Гвардейцы надеялись отыскать тела своих погибших друзей, но от них и следа не осталось. Видимо, всех их подчистую сожрали оставшиеся в живых и ушедшие болотные твари. Зато удалось найти то, за чем, собственно, и отправил людей скандинав в болото – обнаружили с десяток копий, столько же мешков, которые несли с собой гвардейцы, и несколько мечей. Торжествующий Пирт обнаружил свой щит и мокрую веревку.
В мешках оставался еще подмокший запас продуктов, который разложили для просушки, вода, даже оказалась почти полная фляжка с вином. Нагрузку на гвардейцев при гонке за беглецами командовавший ими Пирт давал такую, что им было не до вина, отдохнуть бы. Кто же знал, что так все обернется…
Днем люди отдыхали, лежа в тени и изредка перебрасываясь парой фраз.
– Скажи, а как все же ты оказался у того камня, где тебя повязали? – спросил Орагур скандинава.
– К тому времени я проехал большой путь, добираясь из Барсиппы в Эреду, – неохотно отвечал тот, – в Барсиппе меня сначала здорово обчистили при игре в кости, остальное украла местная красавица, опоив вином. Правда, девочка была, что надо, – скандинав мечтательно улыбнулся, вызвав этим нечто, похожее на улыбку, на покрытых грязью и шестидневной щетиной лицах слушателей. Не улыбался лишь Олион, хмуря брови относительно чистого, без единого волоска, словно гладко выбритого, лица.
– Что хмуришься? – задорно спросил Олиона скандинав, – у тебя еще и усы не растут, а как начнут расти, еще не известно, как ты себя вести будешь. Если болота переживешь, конечно. А на мой взгляд, нет ничего лучше, чем сидеть вечером в таверне с полным карманом денег, с кружкой хорошего гирсанского вине в одной руке и бедрышком жареной индейки в другой в компании юной красотки, а то и двух, а потом продолжить приятное знакомство на широкой кровати, – захохотал он.
– Далее все просто, – отсмеявшись, продолжал он, – номарх Эреду, мой хороший знакомый, через проходящий караван передал просьбу составить ему компанию в какой-то тайной экспедиции в Аккадию. Денег у меня не было, делать без них в Шумерии нечего, а на этой экспедиции можно было неплохо заработать – номарх Эреду никогда не скупился на охрану своей персоны. Ни коня, ни оружия я не проиграл, так что эти недоумки, твои гвардейцы, прервали мой сон, наскочив и сразу начав махать мечами. Я спросонья сначала ничего не понял, а потом стало поздно – руки действуют иногда быстрее мозга, – снова засмеялся скандинав, – вот и все.
– Сразу видно, что ты не местный, и имя у тебя какое-то странное.
– Обыкновенное имя. У меня на родине все имена такие. Моего отца зовут Бьерн, что значит, медведь. А мое имя в переводе на ваш язык значит всемогущий. То есть я – всемогущий из рода медведя.
– По тебе сразу видно, что ты всемогущий, – засмеялся Олион, – а что из рода медведя понятно и без пояснений – вон какой здоровый, и лезешь напролом.
– А как ты здесь-то очутился? – продолжал расспросы скандинава Орагур.
– С двоюродным братом отца был, караван его сопровождал. Далеко мы от дома забрались, много стран по пути видели. На большой реке ночью на пороги попали. Лодку мою разнесло о камни, едва на берег выбрался. А остальные уплыли. Отправился на юг, через горы шел долго, пока не остановился в Лагаше. К тому времени ваш шумерский язык я немного уже знал, и знаки письменные понимал. И представлялся всем, мол я – северянин, из далекой Скандинавии. Ты, видимо, это слышал и запомнил. Многие и не верили, что далеко такая земля есть, где холодно, голые скалы и заливы вокруг. Полтора десятка зим минуло с той поры, как я ушел за отчий порог. И почти десяток из них уже здесь, в Шумерии. Уже не раз ее из конца в конец пересекал.
Вечером, сидя у костра, Гардис спросил гвардейцев, как они умудрялись зажигать костер на воде.
– Очень просто, – засмеялся один из гвардейцев, – Пирт придумал. Втыкали в болото пошире четыре копья, связывали близко к верху так, чтобы над связкой еще были древки. На получившиеся сверху четыре опоры плашмя укладывали вот этот его щит, на нем и разводили огонь. Очень просто!
– Я же говорил, что он молодец! – одобрительно воскликнул Орагур,
– Кстати, – смеясь, обратился он к скандинаву, – это Пирт придумал, как подсечь тебя там, у камня.
– Так это тебе я обязан тем, что тащусь через эти болота? Ну, спасибо, удружил, – под общий смех скандинав обратился к смеющемуся молодому гвардейцу, – однако, долг платежом красен – теперь и ты со мной вместе вдоволь похлебаешь болотной водицы!
Сидя у костра, найденным вином помянули погибших гвардейцев.
– Проклятые болота, – проговорил Над, – сколько людей погубили и сколько еще погубят!
– Лептах может рассказать про эти болота, – неожиданно сказал один из гвардейцев.
– Точно, он как-то говорил об этом, – подхватил другой.
– Я родом недалеко от этих мест. И много раз слышал из уст стариков про проклятие болот, куда нас занесло, – гвардеец махнул рукой, отгоняя назойливо жужжащего над ухом комара.
– Про появление болот и Персидского горного массива в этих местах сложена легенда, передающаяся из поколения в поколение. И кто знает, где в ней правда, а где ложь.
– Расскажи, Лептах.
Лептах, закаленный в походах гвардеец с обветренным лицом, украшенным многочисленными шрамами, следами былых сражений, поудобнее устроился у небольшого костра и подкрутил вверх кончики уже начавших седеть усов.
20.
– Давным-давно это было, может, может пять тысяч раз с тех пор зима сменила лето, может десять тысяч, может больше. Никто это уже не знает. Но только была в дремучем лесу деревня. Жили в ней люди простые и работящие. Выжигали лес, делали пашни. Сеяли пшеницу да разные овощи. Ходили в лес на охоту. Надо сказать, что места были довольно глухие, в стороне от наезженных путей. Зверья было видимо-невидимо. И зайцы, и дикие кабаны, и великаны-лоси. Весной в берлогах подрастали два-три медвежонка. Даже могучие, никого и ничего не боящиеся единороги встречались в этих лесах. Теперь уже нет таких животных, повывелись.
Охота была великолепная – хочешь, зайца стреляй, хочешь – белку, ежели ты хороший следопыт – найдешь маленькую ласку или кровожадную куницу. Но особенно ценился мех лесного соболя, пушистый, мягкий, переливающийся на свету. В цене были и медвежьи меха. Шкура единорога стоила целое состояние, вот только никогда не возвращался назад тот, кто отправлялся добывать ее – уж больно силен, велик и грозен был этот лесной царь. Всегда чувствовал людей, охотящихся на него, и никогда не выпускал живыми из леса.
Два раза в год отправлялся обоз к укрепленному дворцу старого малика, то есть князя по-нашему, Ампара, владеющего этими землями. Не простой был малик, то есть князь, земель этих. Много злобы и алчности горело в его глазах. Огнем и мечом много лет расширял он свои владения, убивая, насилуя и грабя. И помощников он подбирал себе таких же, как и сам. А владения и впрямь были обширные – на много дней пути тянулись они в длину и в ширину. Жена его давно умерла, не вынеся издевательств над собой, оставив князю сына, наследника. Князь же был только рад ее смерти – хоть он и раньше не особенно слушал увещевания своей законной жены, а теперь вообще ничто больше не сдерживало его распутный нрав. На потеху князю не только привозили одалисок из разных земель, но, случалось, умыкали красивых жен и дочерей из его же деревень.
В этих условиях и вырос сын князя, на воспитание которого отец, занятый завоеваниями и плотскими утехами, не обращал ровно никакого внимания. Как иногда среди колючего репейника вырастает прекрасная роза, так и вырос сын князя, не впитав в себя мерзость, его окружающую. Исполнилось ему к началу дальнейших событий восемнадцать зим, самое лучшее молодое время.
Был он скорее натурой мечтательной, впечатлительной. Докладывали об этом князю. Тот злился, вызывал сына к себе, заставлял присутствовать при пытках, чтобы ожесточить его сердце. Возможно, рано или поздно такие методы старого князя и принесли бы свои плоды, но судьба распорядилась иначе.
Итак, везли причитающуюся князю дань – то, что удавалось добыть в этих местах – шкурки, меха, мед, собранный у лесных пчел. И приметил как-то старый князь удивительное дело, что из других мест ценных шкурок приходит все меньше и меньше, скудеют тамошние леса, а из этой деревни меха привозят все лучшие и лучшие.
Любопытно стало старому князю – что же это за место такое, на дичь не оскудевающее. Приказал он сыну разобраться в этом деле и посмотреть заодно, а не увеличить ли дань, собираемую из этих мест. Собрался княжич и в сопровождении небольшой свиты отправился туда на разборку, а заодно и на охоту.
Встретили его приветливо, разместили в самой лучшей избе. А наутро отправился он со свитой в лес. И впрямь, охота была на загляденье. И косуль быстроногих стреляли, и лосей. С рогатиной и ножом ходил княжич даже на медведя и взял его.
Далеко водили его местные охотники, вот только в сторону заходящего солнца никогда не поворачивали. Заколдованный там лес, говорили они. А в нем – болото. Живут на болоте ведьмы и выпивают кровь путника, забредшего туда. Люди обходят стороной эти места.
Дивился княжич дремучести людской, посмеивался про себя. Молодой был он, по молодости ничего не боялся.
Уже пора было княжичу домой возвращаться. Решил он в последний раз отправиться на охоту, косуль да ланей пострелять. Началась охота, и рассыпалась свита его по лесу. Вот прямо на княжича выскочила лань. Пустил он стрелу. Ударила та лани в бок и застряла в нем, да, видно, вскользь прошла, под кожей только. Помчалась лань прочь, а княжич на коне за ней. Долго мчались они, ни один не уступал другому. Наконец, когда начало смеркаться, примчалась лань к болоту и поскакала прямо по болотной траве. Видимо, не первый уже раз, по знакомой дороге, потому что бежала уверенно, не проваливалась в топь болотную. Княжич, недолго думая, пустил коня вслед за ней. Повторял он все зигзаги, которые по пути лань выделывала. Конь уверенно ступал по следу ее. Все же она быстрее бежала, чем княжич ехал, и оторвалась она от него, исчезнув впереди за деревьями.
Болото скоро кончилось, и выехал княжич на твердую землю. Вдруг увидел он сквозь кусты впереди бок стоящей на месте лани. Соскочил княжич с коня, схватил лук и, пригибаясь, начал красться к тому месту, где стояла она. Совсем близко подобрался он и нацелился было пустить стрелу, как вдруг услышал исходящую от лани… песню! Безмерно удивленный, вышел княжич из кустов, не снимая стрелу с лука, и обошел лань сзади. Тихо шел он, ни одна веточка не хрустнула под его ногами, ни одна травинка не зашелестела. С другой стороны, возле раненого бока лани, стоя на коленях спиной к нему, нежным негромким голосом пела молодая девушка. Она уже достала стрелу и чем-то замазывала рану.
Я, конечно, не знаю мелодию этой песни. Но слова ее сохранились в памяти людской до сегодняшнего времени. Вот они:
Птичка в небеса взлетает,
Песню звонко распевает.
А девица у окна
Пригорюнилась одна.
– Ты скажи, скажи, девица,
Отчего тебе не спится,
Отчего грустны глаза,
По щеке бежит слеза?
И девица, воздыхая,
Птичке певчей отвечает:
– Оттого мне нелегко,
Что мой милый далеко.
Где-то бродит по земле,
И не знает обо мне.
Пташка малая, лети,
Где мой миленький, найди.
Расскажи ему, сестрица,
Где живет его девица:
Счастье он свое найдет,
Там, где реченька течет.
А на берегу тростинкой
Одинокая осинка.
Пусть к осинке подойдет
И к груди ее прижмет.
Не осинка то прямая –
То девица молодая.
Колдовство тогда пройдет -
И осинка оживет.
Пусть возьмет меня, девицу,
Увезет в свою светлицу.
Назовет меня женой,
Долгожданной и родной.
В любви жаркой, неизменной,
На всю жизнь я буду верной!
Птичка малая, лети,
Ко мне милого веди!
Как завороженный, забыв обо всем на свете, слушал сын князя чарующий голос, выводящий незатейливую песенку.
Предательская сухая ветка все же хрустнула под ногой княжича. Девушка, замолчав и по-прежнему стоя на коленях, обернулась. И молодой княжич сразу же и навсегда утонул в ее широко открытых удивительных зеленых глазах.
У него замерло сердце – такой красоты он в жизни не видел. Невозможно словами написать портрет ее, да надо ли делать это? Женская красота, в конечном итоге, погубила не одного мужчину и погубит в дальнейшем еще многих. Это вы все хорошо знаете.
Лептах замолчал, перевел дыхание. Ему тут же передали фляжку с вином. Дрова весело потрескивали на огне. Никто не нарушал молчание, даже злые комары, казалось, умерили свою прыть. На них никто не обращал внимания. Все слушали, затаив дыхание. Даже чуждый сентиментальности скандинав задумчиво сидел, поглядывая то на огонь, то на рассказчика.
Лептах, сделав большой глоток из фляги и передав ее обратно, продолжал:
– Как зовут тебя, красавица? – еле владея голосом, спросил сын князя.
Девушка, вскочив на ноги, звонко рассмеялась, глядя на потрясенного княжича.
– Дивиола, – ответила она, – А тебя я знаю. Ты сын Ампара, князя здешних мест. Ты подстрелил мою ручную лань. Это ведь она тебя привела сюда?
– Я не знал, что она твоя, иначе бы никогда не выстрелил в нее, – приходя в себя, проговорил княжич, – но благодаря этому выстрелу я нашел тебя. Ты здесь живешь?
– Недалеко отсюда мой дом. Пойдем, если хочешь. Я напою тебя молоком, есть вкусные ягоды. И оставь, наконец, лук в покое.
Только теперь княжич понял, что он до сих пор держит лук наготове. Он сконфуженно убрал лук за плечи, вызвав этим новую волну мелодичного смеха.
Дивиола дала слизать лани с ладошки несколько хлебных крошек, которых достала из стоящего рядом лукошка, повернулась и пошла по траве в глубь леса, вся стройная и звенящая, как струна. За ней побежала лань, тычась мордой в ее пустую ладошку. Следом за ними, ведя коня в поводу, отправился и княжич.
Через пару сотен локтей пути на небольшой зеленой полянке открылся маленький аккуратный домик. Рядом паслись козы. Княжич не решился в этот раз зайти в дом, куда приглашала его хозяйка. Тогда она вынесла ему большую кружку козьего молока и лукошко лесной малины.
– Ты живешь одна? – спросил он, стараясь не заглядывать в ее глаза.
– Давно, и привыкла к этому.
– А где твои отец и мать?
– Не знаю. Давным-давно отправились куда-то менять грибы и ягоды на что-нибудь другое и сгинули без следа.
– И не боишься здесь одна?
– А кого мне бояться? – засмеялась она, – места здесь глухие, никто сюда не ходит. Да и дороги прямой сюда нет. Я время от времени хожу в деревню, меняю грибы, ягоды и козье молоко на одежду и другие продукты. К тому же я умею лечить. Если кто-нибудь в деревне заболеет или у коровы пропадет молоко, они дают мне знак, да и без знака я знаю, когда кому-то моя помощь нужна. Однако, тебя, небось, ищут уже. Скоро стемнеет. Пойдем.
Княжич плохо помнил, какой дорогой они шли обратно. Ее голосок не умолкал ни на минуту. Она задавала тысячи вопросов о жизни во дворце, о других городах. Ее удивляло все – и что могут быть каменные дома, и что они могут быть в несколько ярусов, и что города окружаются каменными стенами. Спрашивала, как одеваются женщины, какие прически носят. Он односложно отвечал, изредка поглядывая на нее. Словно иголками кололи его всякий раз, когда его взгляд встречался с ее удивительными глазами.
Она вывела его на лесную тропу.
– Пойдешь, никуда не сворачивая. Скоро выйдешь в деревню. Тебя там ждут.
– Как мне увидеть тебя еще раз? – княжич взял ее за обе руки, поднес к губам и поцеловал пахнущие козьим молоком и еще чем-то волнующе-притягательным ладони.
Она легонько освободила руки, спрятав их за спину, и отступила на несколько шагов назад.
– Кто приходит с добрыми намерениями, для того мои двери всегда открыты. А теперь уходи.
Дивиола развернулась и бросилась бежать в глубину леса.
– Приходи, я буду ждать! – донесся до него ее далекий прощальный крик.
Через короткое время конь вынес оглушенного княжича на опушку поляны, на которой стояла деревня. Вся его небольшая свита с местными охотниками была здесь же, собираясь на поиски.
Надо ли говорить, что и завтра, и через десять дней никуда княжич не уехал. Но и охота была забыта. Каждое утро выезжал он на знакомую тропу, на которой его неизменно встречали удивительные глаза Дивиолы. Она вела его к своему дому, где они бесконечно разговаривали, и где ему так хотелось находиться.
От взглядов местных жителей не укрылось то состояние, в котором находился княжич.
– Он пришел со стороны заколдованного болота. Уж не приворожила ли его колдунья, живущая там? – говорили между собой люди.
Несколько раз люди из свиты княжича пытались проследить, куда он ездит каждый день.
Тайком пробирались они по заветной тропинке вслед за княжичем и его спутницей, но как только те скрывались из вида и преследователи пытались пройти за ними, то упирались в топкое болото. Дальше тропы не было.
– Здесь какое-то колдовство, надо доложить князю, – решили они, и во дворец князя отправился гонец с подробным изложением того, что случилось здесь в последнее время.
Быстро добрался гонец с посланием для князя, еще быстрее добрался он назад с его приказом. Предписано было княжичу возвращаться назад, захватив с собой его возлюбленную.
Похоже было, что сильно затронул молодой княжич сердце зеленоглазой отшельницы, ибо без долгих уговоров согласилась она отправиться с ним в родовой дворец и предстать перед лицом его отца.
Ахнули люди из свиты княжича, когда она вышла к ним из леса. Не много нашлось бы на всей земле мужчин, оставшихся равнодушными вблизи лесной красавицы. Она же, легко запрыгнув на подведенного коня, весело прощально махнула рукой вышедшим провожать людям и рядом с княжичем отправилась в далекий путь.
Сам старый князь выехал встречать сына с его любимой девушкой. Он встретил их во главе блестящей свиты недалеко от дворца. Поздоровался, произнес несколько приветственных фраз. Затем они, сопровождаемые толпами вышедших навстречу приветствующих их подданных, отправились во дворец.
Спокойно ехал княжич, держа в своей руке руку оборачивающей к нему смеющееся лицо Дивиолы. Отстав от них, ехал старый князь, с каждым шагом становясь все мрачнее и мрачнее.
Чернее черной тучи был он, когда блестящая кавалькада приблизилась к парадному входу во дворец.
Сославшись на сильную головную боль, старый князь быстро ушел в свою часть дворца. А княжич и Дивиола, переодевшись в парадное платье, вышли в его центральный зал, где уже все было готово к приветственному пиру.
Дивиола, никогда не носившая такие прекрасные наряды и никогда не бывавшая во дворцах, была в полном восторге. Ее зеленые глаза лучились счастьем, а рука не выпускала руки княжича, словно она боялась потерять его.
За полночь продолжался пир, на котором было объявлено о предстоящей свадьбе. Старый князь Ампара так и ни разу и не показался за это время в пиршественном зале.
Когда пир закончился, княжич отвел Дивиолу в предназначенные для нее покои. Попрощался, направился к двери. Перед выходом вдруг остановился и, обернувшись, увидел ее зеленые манящие глаза. Тогда он стремительно вернулся и обнял ее. Ее руки обхватили его шею, лица приблизились друг к другу, глаза закрылись и уста слились в их первом длинном поцелуе. Он гладил ее волосы, шептал что-то бессвязное и бесконечно целовал ее лицо. Она отвечала ему тем же.
Кто, спрашиваю я вас, сидящих здесь, у костра, может обвинить их в безнравственности? Разве что вот этот юноша, не знающий, что такое любовь. Или жестокосердный невежа, место которого у демонов, в преисподней. Все проходят через это, кто раньше, кто позже. И все помнят свой первый поцелуй, и будь я проклят, если я не прав!
Наконец, придя в себя, с трудом оторвавшись от нее, он выбежал из покоев. Она же, счастливо улыбаясь, позволила себя раздеть появившимся служанкам и, переполненная впечатлениями дня, с трудом уснула на мягкой широкой княжеской кровати.
Она проснулась от пристального взгляда, разглядывающего ее. Было уже светло. Напротив ее кровати стоял старый князь Ампара. Лицо его, за ночь как-то резко постаревшее, было насыщено похотью, злобой и коварством. Глаза горели диким пламенем. Руки не находили себе место, то теребя подол камзола, то потирая друг друга.
– Скоро свадьба, моя девочка, – скрипучим голосом произнес он.
– Да, ваше решение было оглашено вчера на пиру, и я согласна, – улыбнувшись, не придавая значения переменам, произошедшим с внешностью старого царя за прошедшую ночь, произнесла Дивиола.
– Ты меня не поняла. Скоро НАША свадьба, – подчеркнул он, – а это – небольшой атрибут к ней, – и отодвинулся в сторону.
Дивиола вскрикнула, побледнела и, не отрываясь, смотрела на то, что прежде скрывала спина старого князя. На невысоком столике, стоящем у стены, в центре золотого блюда, вся в потеках крови, лежала голова княжича. Мертвые глаза будто с укором смотрели прямо на нее. Крепко сжатый рот будто силился, но не мог произнести ни слова. На столике рядом лежал окровавленный серебряный кинжал.
Спазмы перехватили ее горло, рыдания душили, не давая вздохнуть, слезы застилали глаза. А старый князь, торжествуя, приподнял голову своего сына, ее любимого, за волосы вверх.
– Смотри. Он попытался стать на моем пути, отнять у меня то, что по праву принадлежит только мне. Я отрезал ему голову вот этим серебряным кинжалом – ведь, что ни говори, а в нем текла моя, княжеская, кровь. Негоже бесчестить княжескую кровь обыкновенным железом. Так было раньше, так будет и впредь. Бойся меня ослушаться! Я затравлю тебя дикими зверями! Я бы мог взять тебя сейчас же, но не стану это делать. Плод только тогда сладок, когда он сам готов упасть с ветки на землю. Ты сама согласишься стать моей!
Князь повернулся и на плохо гнущихся ногах вышел из ее спальни, сунув подмышку окровавленную голову и забрав кинжал.
Лептах снова замолчал.
Ночное небо было усыпано яркими точками звезд, луна плавно всходила над горизонтом. Ветерок то усиливался, то стихал. Прежней жары уже не было.
Хлебнув еще вина из услужливо поднесенной фляги, он, полузакрыв глаза, откинулся на нарезанные ветки.
– Завтрак, обед и ужин Дивиоле слуги приносили прямо в ее спальню. И нетронутыми уносили обратно. Невидящими сухими глазами смотрела она в одну точку, не реагируя на движение и звуки. Надежная стража, получившая приказ никуда не выпускать ее, стояла у двери ее покоев. Да и двери были закрыты на замок, ключ от которого находился у самого князя. Он лично открывал замок, когда приходило время завтрака, обеда или ужина.
Через три дня, поздно вечером, когда совсем стемнело, князь Ампара зашел в ее спальню. Следом за ним слуги внесли небольшой деревянный сундучок и поставили на столик. Князь движением руки отослал их, а когда они вышли, обратился к Дивиоле:
– Чтобы тебе не было скучно в ожидании свадьбы, моя любовь, я принес тебе собеседника. Можешь разговаривать с ним, сколько пожелаешь.
Он открыл сундучок и вытащил из него куб, сделанный из прозрачного горного хрусталя. В кубе заключена была голова его сына.
– Тонкая работа, не правда ли? Мои мастера забальзамировали ее, простоит много лет. Считай это моим подарком тебе.
Она подняла голову, в упор глядя на князя глазами, в которых горел зеленый огонек безумия.
– Хорошо, я выйду за тебя замуж, – бесстрастным голосом проговорила она, – но прежде ты выполнишь мое условие.
– Я знал, что ты сделаешь правильные выводы, любовь моя, и весь внимание, – князь подался к ней всем телом.
– Свадьба пройдет во дворце, который ты построишь на месте, где сейчас стоит мой дом. Дворец должен быть полностью из золота. Внутреннее убранство его – полностью из серебра. Пока не построишь, не заходи ко мне.
Князь Ампара захохотал.
– Во всем мире нет никого, богаче меня! Золота и серебра у меня хватит на десяток таких дворцов! Сегодня же начну строительство!
Во все концы полетели гонцы с княжескими распоряжениями, в которых указывалось под страхом смерти присылать мастеровой народ на будущую стройку.
По памятной тропе, ведущей от деревни к ее дому, быстро проложили дорогу до начала болота и замостили ее камнями. Но дорогу через болото никак не могли построить. Сотни телег с грузом песка и камня непрерывной рекой текли к болоту, и весь их груз без следа поглощался бездонной трясиной. Взбешенный князь, снедаемый нетерпением, приказал казнить руководителя строительством и возчиков, а тела их бросить сюда же, в глубину болот. Тысячи людей были обезглавлены, а тела их нашли упокоение в черной могиле. И – странное дело – привозимые новыми возчиками строительные материалы как нельзя лучше ложились в основание будущей дороги в местах, где до этого были сброшены тела казненных. Из этого князь сделал правильные выводы. Спустя день десятки отрядов солдат уже рыскали сначала по окрестностям, хватая всех, кто хоть мало-мальски нарушил какой-нибудь из многочисленных княжеских законов, затем поиски расширились до границ княжества. Наконец стали хватать всех подряд, кто попадался на глаза. Путь через болото требовал все больше и больше жертв. Схваченных людей убивали и бросали в бездонную трясину, ибо только при таком условии шла дальнейшая отсыпка дороги. Потому что путь, который не так давно для влюбленного княжича в сопровождении очаровательной девушки занимал ну никак не больше трех-четырех полетов стрелы, сейчас продолжался полтысячи полетов, а это немало.
Страна пришла в запустение. Народ попрятался в леса. Но по истечении осени и зимы строительство дороги, сопряженное со многими тысячами жертв, брошенных в ее основание, подошло к концу. И когда были уложены последние тесаные камни дорожного покрытия через болото, строители вступили на остров в его центре. Домик, стоявший на зеленой лужайке, сломали и обломки его сбросили в болото. На его месте началось возведение золотого свадебного дворца.
Князь не терял времени даром. Пока шло строительство дороги, согнанные со всех сторон золотых и серебряных дел мастера уже занимались изготовлением различных частей дворца для предстоящей свадьбы.
Готовые панели из золота и серебра привозились и устанавливались на месте.
Золота и серебра у старого князя действительно оказалось немало, но на строительство большого величественного здания, несмотря на его бахвальство, их все же не хватило.
И опять по стране помчались летучие отряды жестокосердных княжеских солдат, выколачивая из оставшихся подданных золото и серебро, грабя проходящие караваны. Торговые пути заросли травой, купцы перестали заезжать в княжество. Люди, спасаясь, как могли выбирались из этих мест.
