Текст книги "Последний роман"

Автор книги: Владимир Лорченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

83

Поднажми, велит себе Малыш, который только учится командовать своим телом, и перестает чувствовать ноги – чересчур активный финиш отнимает его последние силы и волю, и мальчик финиширует судорожным рывком рук. Все равно проиграл. Малыш, отфыркиваясь, с недоумением глядит на Славу Новгородцева, – парнишку годом старше, – который не должен его обходить, никак не должен. Слава смеется. Малыш пожимает плечами и жмет руку победителю. Он умеет проигрывать и даже рад в глубине души, что это случилось. Бассейн «Шинник» ровно гудит, это спортивный комплекс градообразующего предприятия, шины нашего завода колесят по дорогам всего Советского Союза, написано в рекламном проспекте – они только-только появляются. Реклама пробивается. Малыш с недоумением глядит на то, как мужчина в телевизоре суетливо бегает по городу с порванными штанами, а потом с блаженной улыбкой садится в уютной кресло ателье по ремонту и пошиву одежды. «Приходите к нам». Чушь какая-то. Зато американцы умеют показывать рекламу и Малыш с мамой и папой и братом и попугайчиком Кузей, – которого они купили взамен умершего попугайчика Карлуши, умершего от старости, – смотрят телемост. У нас секса нет. Хоть убейте Малыша, но он совершенно не помнит этой дурацкой фразы, зато отчетливо – до сих пор – в его памяти музыкальный клип молодой Кайли Миноуг, которая поет, покачиваясь, в розовых облаках. Какой примитив! Долбанные восьмидесятые, их Малыш всегда будет ненавидеть, с их «Ласковым маем», Юрой Шатуновым и кучей другого дерьма, которого он, слава Богу, не успел хлебнуть. Розовые розы. Как женственно, говорит с восхищением Малыш, глядя на зарубежную певицу, – бедняга, как и все в СССР к конце 80-хх уже привык к тому, что молодая женщина ходит в мини-юбке, колготах в сеточку, и волосы у нее крашенные, – и родители с усмешкой переглядываются. Женишься на такой. Малыш и женился, первая его жена выходила из ЗАГСа в розовом платье, пышном внизу, тонком на талии – Малыш не знает, как описать это в правильных портновских терминах, – и под ногами молодых лежат кучи розовых лепестков, это затея жениха. Мать кривится. Ненависть к невесткам перейдет ей по наследству от свекрови. До этого далеко – до всего в моей жизни далеко, часто думает маленький Малыш, она, моя жизнь, словно бы и не начинается, – и Малыш смотрит клип Кайли Миноуг, смотрит яркий мультик про поросенка-американца, который дружит со смешным страусенком-индейцем, смотрит рекламу консервов и чипсов и все это кажется ему невероятно вкусным. Ты как сорока! Разгневанный Дедушка Третий пишет внуку – картинка не должна сбивать его с толку, и все это глупая пропаганда, рассчитанная на идиотов, один из которых – это его внук! Дедушка – совок. Малыш до хрипоты спорит с дедом насчет СССР и США, – само собой, он за Америку, потому что она богатая, счастливая и цветная, как реклама чипсов, – и убеждает себя, что в Америке все лучше. Даже чипсы. Те чипсы, которые продавались в Белоруссии в коробках – тяжелые, подсоленные пластины из картофеля, – он будет искать потом много лет. Конечно, без толку. Все забито спрессованных крахмалом, – который нынче выдают за лепестки картофеля, – да еще и присыпано каким-то вызывающе пахнущим порошком, это чтобы у детей возникало привыкание. Дедушка Третий негодует. Вместо того, чтобы говорить с внуком как дед, он ведет с ним газетную полемику, это радует ничего не понимающего Малыша, да еще и мать подзуживает. Телемост заканчивается. Малыш с братом отправляются в свою комнату – из нее открывается вид на небольшое поле с сосновой рощей, – и еще немножечко разговаривают друг с другом. Ночью жарко. Малыш встает попить, и натыкается спросонья на полуголую мать, ты что, следишь за мной, визгливо спрашивает она, и Малыш от ужаса теряет дар речи. Возвращается в постель. На следующий день едет на соревнования в город Светлогорск – два часа пути на автобусе, и задумчиво наблюдает белорусские пейзажи, – чтобы снова проиграть Славе Новогородцеву. Чертов спинист! Малыш вроде уже как и смирился, когда прохиндея разоблачают – оказывается, он плыл, подтягиваясь рукой за дорожку. Мальчишку лишают грамот и долго стыдят на собрании, и Малыш вздыхает с облегчением: ему плевать на грамоты, но он хотел знать, почему проигрывает. С тех пор Малыш усваивает, – если он не выиграл, значит, противник смухлевал. И Малыш все равно выиграет. В школе разрешения на отлучки дают неохотно, это школа старых, советских традиций, и если у тебя не застегнута верхняя пуговица пиджака или галстук повязан не так, как следует, будут неприятности. Малыш – самый быстрый чтец в классе. В пионеры раньше всех принимают брата, толстощекую девочку Олю Комарницкую и всегда грустного Аркашу Шраера. Он еврей. Малыш с братом – наполовину молдаване-наполовину русские, Оля Комарницкая полячка, Слава Новгородцев русский, Света Коваленко белоруска, Сережа Добровольский – украинец, они живут в большой многонациональной стране, Малыш знает назубок названия всех республик, – они на карте на стене класса, – на каждой республике нарисованы мужчина и женщина в национальной одежде. Помнит костюмы. У прибалтов они какие-то… замороженные, что ли, а узбеки, наоборот, носят очень пестрые халаты. Самые красивые – молдавские. Малыш патриот Молдавии, потому что патриотка Молдавии – его мать, и он твердо знает, где растут самые вкусные фрукты, живут самые красивые люди и светит самое яркое Солнце. Милый дом. Папа Второй берет отпуск и едет с ними в Абхазию на месяц – две недели у моря, две недели в горах, – и Бабушка Третья пишет гневное письмо. Что за траты?! Если собрать все деньги, которые вы потратили на отдых, можно будет купить стенку, шкаф, и еще останется на шубу мамочке. Папа Второй смеется. Ему все-таки уже далеко за тридцать, и он все меньше внимания обращает на то, что говорит его мать, ее голос словно теряется где-то далеко, да она и правда далеко. Хорошо, что я не в Молдавии. В Абхазии они живут в доме отдыха у самого моря, это Сухуми, и Малыш с удивлением ест жесткую свинину – абхазы не держат свиней дома, и те свободно гуляют, где хотят. Ну, как собаки. Малыш мечтает научиться нырять глубоко-глубоко, он читает книгу Жака Майоля «Человек-дельфин» и влюбляется в море, так что все две недели он плещется где-то в сорока метрах от берега, пытаясь достать дно. Рекорд двадцать метров. Недурно для двенадцатилетнего мальчика, но Малыш хочет еще, и ужасно расстраивается, когда после касания дна на двадцатидвухметровой глубине у него идет из уха кровь и отец запрещает нырять. Тренирует дыхание. Штормит, и пятиметровые волны обрушиваются на набережную города, и Малыш как раз больше всего любит купаться в шторм, – они с братом заходят в воду, и море колотит их по камням под спокойным взглядом отца. Пускай учатся. Мальчишки еле выходят из моря, а какая-то туристка, посмевшая окунуться в такую погоду, – на радость всей набережной – выскочила из моря без купальника, сорванного волнами. Растут бананы. Они, правда, не дозревают, но Малыш с братом все равно срывают парочку, чтобы привезти Маме Второй, и прячут плоды в чемодан. Тащат его вдвоем. Довольный Папа Второй, который считает, что баловать пацанов – только портить, – идет рядом, руки в карманы, спускается со ступенек автобуса. Это они приехали в горы. Кабулетти. Отдыхающие по утрам собираются в столовой, чтобы, – с бледными лицами и изжогой, – пить кефир после ночных попоек, а Папа Второй с детьми, так что не пьет, и каждый день таскает мальчишек по горам. Десятикилометровые походы. Возвращаются поздно вечером, уставшие, и сразу засыпают, а Папа Второй на балконе сидит с бутылкой вина и глядит, как темнота стирает горы. Чайные плантации. Чабаны с овцами, которые звенят. Малыш вспомнит Абхазию, когда вернется в Молдавию. Обсерватория. Горное кафе, открытое непонятно для кого, но где им сделают салат из свежих овощей и поджарят мясо, и все будет вкусным и свежим, правда, острым. Снег наверху. И яркое пятно на нем, Малыш подбежит поближе, и увидит цветок – глядите, ребята, это эдельвейс, скажет отец, и они заберутся еще выше, где облака совсем быстро бегут. Лягут на спину. Спускаться придется несколько часов, но оно того стоило, решит Папа Второй, и Малыш будет ждать, пока бережливый брат не вынет из чемодана коробку шоколадных конфет, и выдаст брату и отцу по одной штуке. Он бережливый. Если бы не брат, Папа Второй и Малыш съели бы всю коробку в один день. Возвращаются окрепшие, загоревшие, отдохнувшие, Мама Вторая тоже посвежела, и даже губы кусает не так часто, а попугай Кузя летает и чирикает от радости. Приезжает Бабушка Третья. Снова увозит с собой кусок пемзы, но Мама Вторая, уже закаленная, не позволяет испортить себе настроение, уходит от скандалов, гасит намеки, сама атакует и так успешно, что растерянная свекровь чувствует необходимость срочно отступить. Эту схватку я проиграла. Малышу дарят велосипед – первый подарок от дедушки с бабушкой за десять лет, – но его украдут уже через три дня у местного магазина. Папа Второй рыбачит. В Белоруссии очень много озер, и Папа Второй едет рано утром на одно из них, взяв с собой сыновей – Малыш сидит на раме, а брат на заднем сидении. Светает. Дорожки аккуратные, заасфальтированные, газон у домиков радует глаз, Малыш позже будет скептически слушать утверждения о том, что порядок в Белоруссии навел Лукашенко. Порядок там был всегда. Педантичные, жестковатые, суровые белорусы выходят по утру к забору и приветствуют мужчину, везущего на велосипеде своих сыновей. Дзоброе утро. Дзоброе, посмеивается Папа Второй. Но много не смейтесь, дети, – говорит он мальчикам, – мы ведь тоже немножко белорусы, ваш дедушка отсюда родом. Ставят удочки-донки. Малыш хватается за поплавочную удочку, ему невероятно везет в рыбалке, и отец с братом это знают. Счастливая рука. Так что спустя два часа под ногами Малыша садок с кучей линей, сладковатой на вкус рыбы без чешуи, которая живет в норах под берегом, – ну прямо как раки, – и которая топит поплавок сразу же. Карась покачивает. Карп медленно кладет. Малыш в курсе особенности клева всех видов рыб, какие только встречаются в Белоруссии, все благодаря отцу. Чувствует рыбу. Брат берет на донку пятикилограммового карпа, и Малыш возится с рыбой, стоя по колено в воде, чтобы не сорвалась, и они еле вытаскивают громадину на берег. Долго любуются. Потом Малыш распутывает леску – его обычное наказание, потому что он крайне небрежно относится к снастям, что бесит педанта-отца, – и они едут обратно. Отец уезжает. Как обычно, ночью, это зазвенела коробочка, которая есть во всех квартирах гарнизонных домов Советского Союза. Вроде тревожной кнопки. Она звенела, слышал сквозь сон Малыш, и потом была возня, шуршание, и хлопнула дверь, значит, папа ушел на службу ночью, такое бывает. Утром мать готовит. Пробует убить карпа, который глядит совсем как человек – мелкая рыбешка так не умеет – но он слишком большой и нож в слабой женской руке не протыкает чешую. Бьет по голове. Брат отворачивается, хотя, конечно, уже не плачет, и Мама Вторая вспоминает косулю. Малыш раздражен. От отца он знает, что в любом деле тянуть не стоит, – отбирает у матери нож и выгоняет ее и брата с кухни, сам просит у рыбы прощения в мыслях, и протыкает ее под жабрами. Ухватившись, отрезает голову. Мощная рыба бьется, и Малышу едва не становится дурно, но это быстро проходит, так что он запоминает: гуманность это не всегда доброта. Сварили халасли. Получилось вкусно. На следующее утро, в понедельник, – Малыш с братом и еще несколькими несчастными, – стоят перед линейкой, и пионервожатая лет сорока читает речь траурным голосом. Достойны презрения. Подонки и враги. В то время, как вся наша дружина в едином порыве как один человек вышла на празднование… Девятого мая… Прогуляли… Конечно, это не было обязательным, но… Малыш шокирован. Он, конечно, за наших, но это ведь отец взял его с собой на рыбалку девятого мая, думает он, глядя искоса на брата. Тот молчит. Тогда и я помолчу, думает спорщик Малыш. Пионервожатая гневно клеймит тех, кто 9 мая провел как выходной день, а не пришел в школу, чтобы в едином порыве спеть и станцевать, и это становится последней каплей в чаше терпения Мамы Второй. Как будто при Сталине! Что за школа, недоумевает она и переводит сыновей из девятой школы гарнизона в шестнадцатую общегородскую школу города Бобруйска. Она экспериментальная. Про нее снимают документальные фильмы, которые показывают по советскому телевидению, она прогрессивна, она – ростки нового. Директор Ревзин. Мужчина с бородкой и свободными взглядами, которые любому школьнику 2008 года показались бы копилкой нафталина и анахронизмов. Но тогда… Малыш с братом поначалу теряются, – они не понимают, почему на перемене можно выйти из класса самому, не дожидаясь распоряжения учителя, и пойти куда хочешь, а не строем в столовую или в туалет. Здесь нет формы. Белый верх, черный низ, этого вполне достаточно, считает учитель Ревзин. Выходит школьная газета, и работает школьное радио, так что Малыш получает свои две минуты славы, когда зачитывает по радио предвыборную программу. Да-да, он баллотируется! Малыш хочет стать членом совета пионерской дружины, – и он им становится, – а еще ему доверяют писать статью в школьную газету, новые времена явно настали. Но и старые не прошли. Молодежь все еще вступает в комсомол, это обязательно, правда, Малыш из противоречия выходит из пионеров, что вызывает бурный восторг у его матери. Какой умница. Папы Второго нет, и малышу некому объяснить, что лучший способ пережить обстоятельства – стать для них незаметным. Наступает лето. Теперь уже Ммама Вторая едет в отпуск в Кисловодск, и берет с собой детей, так что Малыш изводит экскурсовода – пожилую женщину, измученную нарзаном и что там у них еще бьет из земли, – придирками, расспросами и уточнениями. Мать цветет. Гнусный мальчишка. Думая о себе так, тридцатилетний Малыш сгорает со стыда, особенно, когда читает воспоминания Довлатова о заповеднике Пушкина и о самых назойливых посетителях, которые всегда Больше Всех Знают. Но он не со зла. Малыша распирает щенячья радость жизни, они постепенно обжились в Белоруссии и она стала их домом, так что ему хочется поделиться с миром своей радостью, а другого способа привлечь внимание мира – кроме как его зацепить, – он не знает. Фотографируется на канатной дороге. Уже подросший, серьезный, в очках, смазливый мальчишка сидит в кресле на высоте двадцати метров – мать фотографировала из другого сидения – и глядит вперед. На все свое мнение. Рядом брат. Внешне это облагороженная копия Малыша, который поправляет экскурсовода, рассказывающего о причинах дуэли Лермонтова с Мартыновым. Все было так… Экскурсовод терпеливо вздыхает, и Малыш упоенно разглагольствует под восхищенным взглядом матери, и она так горда и счастлива, что ни у кого не хватает духу что-то сказать. Тем более, экскурсовод и правда мало знает.

Мама Вторая фотографируется с детьми у большого синего озера, вода в нем всегда ледяная (Малыш добавляет – а вы знаете, что в высокогорных озерах Мексики…). Подымается на Казбек. Отправляется в поход, и две недели группа идет сложным маршрутом, ночуя в палатках, и воду берет прямо из земли – она течет с пузырьками, – поэтому чай отдает минералкой. Группа небольшая. Лысый молодой подводник – это от радиации, с тревогой говорит Мама Вторая, задумывающаяся о том, что грозит ее мужу, – учит Малыша делать ночлег в лесу. Парнишка из Казани. Большой, семнадцатилетний, он рассказывает Маме Второй и мальчикам настоящие ужасы о том, что творится в его городе. Подростковая преступность. Уличные банды. На улицу не выйдешь. Малыш с братом слушают, притихнув, они просто не представляют себе такого. Мама Вторая ужасается. Малыш читает в обрывке газеты про невероятный случай где-то в Подмосковье: парни постарше обидели компанию подростков, те затаились, и когда обидчики приехали отдыхать с палатками и девочками, напали ночью. Всех убили. Двенадцатилетние зарубили шестнадцатилетних. Потом, окружив палатку девушек, вытащили тех за волосы и… Малыш уже понимает, что случилось потом. Ему немножко страшно, немножко противно, и он взбудоражен. А уже после того, что случилось, мальчишки зарубили и девочек. Страна ужасается. С восторгом и дрожа, позволяет себя пугать, – газет в то время лучше не читать, но их читают все. Малыш с Мамой второй и братом возвращаются из похода на туристическую базу в Кисловодске и получают значки туристов, и разряды. Третий взрослый. Пф, насмешливо говорит Малыш, который вот-вот получит второй взрослый по плаванию, третий разряд… Каменный век.

В Белоруссии цветут поля голубики, если идти долго лесом, то можно выйти на огромную поляну, которая пружинит, и сочится водой, это мох, на на мху ягода, и малыш с братом собирают ее. Собирают грузди. Большие вкусные грибы, их Мама Вторая солит в бочке на балконе, куда уже не боится выходить подросший малыш. Все боятся радиации. В школе Малыша и его соучеников обследуют на щитовидку – просто вызывают в коридор во время уроков, и медсестра прикладывает к шее каждого ученика десертную ложечку. Смех один. Им дают сладкие маленькие таблетки, которые, вроде бы, делают из гречихи японцы, и это чудо-средство помогает от радиации. А что это, радиация? Папа Второй мог бы рассказать, но пока он а Чернобыле, – занят тем, что зарывает пораженную технику в землю, старается обходить места, где счетчик показывает самые высокие дозы, и вечерами парится в бане и пьет кагор. Других средств нет. Каждое утро он, придя во главе команды в город, со злостью видит разрытые могильники, это спекулянты достают автомобили, телевизоры, видеомагнитофоны, – и смертоносные вещи разъезжаются по всему Союзу. Спекулянтов ловят. Иногда пристреливают сразу же, – а чаще всего сдают милиции, – но ставки очень уж высоки, один автомобиль это целое состояние. Умирают в таких за месяц. Папа Второй разводит огонь в лесу, и, стоя вдалеке, наблюдает за тем, как в пламени появляется невиданный цвет – какого нет на планете Земля. Он не красный, не синий, не желтый. Чернобыльский цвет. Папа Второй запомнит его навсегда, ему некому пока рассказать об этом, он не отправляет письма домой, чтобы радиация не попала, и просто ждет, когда время его командировки кончится. Как там мальчишки. Скучаю по своим.

Малыш с братом плавают все лучше, и начинают ездить на соревнования, объезжают всю Белоруссию. Гомель, Светлогорск, Солегорск, Солнечнегорск, Осиповичи, Барановичи, Минск, Брест… Всюду призы. Малыш получает за первое место на дистанции четыреста метров кролем веселого клоуна Клепу; за второе место на двести комплексом – несколько книжек о спорте; за неизменно первое место на сто спиной – турник, который можно смонтировать и установить дома; за первое место на двести спиной – электронный морской бой, за третье место на двести брасс, хотя это вообще-то не его вид – махровое полотенце. Брат болеет. В самом конце соревнований, когда почти все зрители расходятся, на тумбочку становится и он – это заключительная дистанция в полтора километра кролем, – и тогда уже Малыш идет по бортику за братом, громко кричит, срывает голос. Всегда переживает. Между городами чистые аккуратные дороги, и тренер спрашивает детей, не хотят ли они спеть, чтобы время прошло незаметнее, и, не дождавшись ответа, сразу же начинает. Старая мельница-крутится вертится. Николаев отстой. Серов отстой. «Ласковый май» – что надо. Малыш, который никогда не слушал музыки дома – ну, кроме нескольких пластинок – с удивлением узнает все это от одной из девочек. Кажется, брассистка. Слушают магнитофон. Даже целуются, но она похожа на обезьянку, так что Малышу не очень хочется, хоть ему и приятно, что она глядит на него так проникновенно. Тренер подбадривает. У него кривые ноги, он очень похож на Влада Листьева, которого только-только начали показывать по телевизору, и он женился на молодой тренерше по плаванию же, вызвав пересуды родителей. Бьет досочкой. Правда, без особого усердия, а за провинность, и всегда в меру, но у Малыша это все равно вызывает протест и негодование. Его не бьют. Тренер жесткий, – даже жестокий, – и как-то заставляет всю группу приседать триста раз и отжаться двести, из-за того, что занятия начались не вовремя. К середине многие плакали. Малыш садится на деревянных ногах на десять раз больше, чем положено, и отжимается так же, и тренер поглядывает на него с усмешкой. Значит, ерничаем? Малыш получает еще сто приседаний и пятьдесят отжиманий в нагрузку, и, конечно, ломается, – тело его попросту не слушается. То-то же. Вечером Мама Вторая дает мальчикам по столовой ложке десертного вина, и Малыш думает, что кагор это очень вкусно, хотя, конечно, совсем не вкусно, когда пьешь его в количествах больших, чем ложка. Тошнотворное сладкое пойло. Малышу нравится кагор и нравится ликер «Веллингтон» из черники, который мать увезла из Венгрии, он тоже сладкий и слабоалкогольный. Малыш ест паштет. С курицей или головой свиньи на жестяной крышке, – он такой вкусный, что банки на троих не хватает. Сгущенка, паштет. Много консервов и мало овощей, которые уже становятся в то время дефицитом. А уж свежее мясо и подавно. Это все Горбатый. Мама Вторая и слышать не хочет критики в адрес Первого секретаря, потому что он за свободу и против партократов, в конце концов, разве не благодаря Михаилу Сергеевичу она может спокойно читать заметки диссидентов в журнале «Октябрь» или «Новый мир»? Народ читает. Тиражи «толстяков» неслыханные – до нескольких миллионов, – и много лет позже новый редактор «Нового мира» Василевский признает в интервью «Русскому журналу» – вообще без тиража, электронному, – что ситуация была неестественная. Камерные издания. Тем не менее, их читают тогда все и Мама Вторая выписывает в библиотеку что пожелает, денег много, бюджеты все еще советские. Наступает рынок. Чтобы приучать к нему детей, Мама Вторая договаривается с сыновьями о работе в библиотеке. Выносят книги. За работу получают рубль вознаграждения, и за месяц Малыш зарабатывает себе на подводное ружье, о котором столько мечтал. Только ружья нет. Дефицит. Зато Малыш впервые в жизни устает от работы, и так сильно, что засыпает однажды вечером в кресле, и у него нет даже сил почесать себе бровь, – так что это желание само проходит. В школе хорошо. Малыш дружит с одноклассниками, ему нравится одна из них – Женя Светличная, – красивая девочка с зачесанными волосами, и как-то он ловит на себе ее взгляд во время урока литературы. Не отводит глаз. Так они смотрят друг другу в глаза сорок пять минут и Малыш думает, что он, кажется, невероятно влюблен. Интересно, а она? На следующий день он снова глядит на нее, и она на него, и так они проводят дни в школе, вызвав внимание классной руководительницы, которая тактично намекнет детям в разговоре поодиночке, что нужно и учебой заниматься. Я люблю ее. Малыш убеждается в этом, когда Женя Светличная не приходит на занятия несколько дней, это она болела. Малыш скучает. Девочка возвращается и они снова глядят друг на друга, долго-предолго. Она невероятно красива, у нее белый воротничок, волнистый, и Малыш будет любить такой покрой платья всегда. Женя ему улыбнется. Расстояния меняют судьбы, напишет позже классная руководительница Маме Второй – своей подруге – когда справится о судьба Малыша, сообщив о рождении у Жени Светличной уже четвертого ребенка. Мама Вторая скажет об этом Малышу, но он девочку даже не вспомнит – трудно сохранить что-то в памяти из тех пятнадцати школ, в которых мы учились, правда, ма, спросит он мать, и та вновь почувствует легкое и такое приятное чувство вины, – хотя, конечно, он помнит. Была ведь и переписка. Даже сохранилась. Несколько десятков конвертов с неумелыми письмами – а какие ты можешь написать в двенадцать-то лет, – в начале которых обязательно несколько слов о погоде и о том, сколько стоит черешня в Кишиневе и Бобруйске, глупостями кто кому нравится и не нравится, и так почти все, и только в последних – уже что-то более конкретное. Знаешь, возможно, тебе это покажется ужасно смешным, но я должен сказать тебе что-то очень важное – пишет Малыш. Конечно, в постскриптуме. Проходит месяц. Ну, почему же мне что-то должно показаться смешным, если это может оказаться вовсе не смешным, отвечает девочка, и добавляет – говори. Еще месяц. Я тебя люблю, пишет дрожащей рукой Малыш после обычного письма, в самом начале которого, конечно же, сообщает о погоде в Кишиневе. Месяц. И я тебя, пишет она, и мир взрывается: в окна бьют фонтаны радуги, и Малыш обдумывает, как им следует пожениться, когда они вырастут. Конечно, на воздушном шаре. Конечно, переписка заглохнет. Засохший цветок, булавка, коричневое уже пятнышко высохшей крови на одном из листочков, и маленькая черно-белая фотография. Малыш забудет, все забудет. Всю эту охапку случайно найдет кто-то из его университетских приятелей, когда придет в гости на съемную квартиру Малыша – тот как раз перетащит скопом все свои вещи из родительского дома, – и здорово посмеется. Вечеринка в разгаре. Детские письма, ну-ну. Здравствуй, сегодня в Бобруйске похолодало, а килограмм конфет стоит… В Кишиневе килограмм конфет стоит, и уже очень тепло… Взрывы хохота, клубы дыма, в углу в клетке мечется попугайчик, купленный на новоселье на счастье, – и только лица у девушек станут почему-то задумчивыми, – и улыбка Малыша будет гаснуть, пока непонятливый заводила будет все читать, да читать вслух. Наконец, Малыш рявкнет. Да заткнись ты! Нависнет над шутником, который даже задрожит, так страшен будет вид Малыша – сам задрожит, вырвет из руку охапку бумаг, и бросит все на поднос, подожжет, и напьется, очнется под утро. Неправду говорят, будто пьяницы спят крепко, это только пока алкоголь действует, – так что это будет ранее утро, еще даже не рассветет. Побродит по квартире. Выпьет воды. Подойдет к столу. Поворошит пальцем пепел. Принюхается. Пахнет кислым, значит, кто-то вчера не сдержался и сблевал. Заглянет под диван. Поморщится.

Малыш сидит на первом ряду, а Женя Светличная на третьем, и они глядят друг другу в глаза урок за уроком. Жизнь хороша. Да еще и заграничная поездка, первая после Венгрии, – Малыша включают в группу, которая едет на соревнования в Болгарию, в город – побратим Бобруйска, и их автобус отъезжает из города ночью, и Малыш ежится под тонким пледом на заднем сидении. Автобус спит. Малыш глядит на огоньки ночной дороги, глядит на Украину, а потом видит границу, это начинается Румыния, и смешной жалкий пограничник – не цыгане, а румыны, они нас, молдаван, родственники, важно поправляет кого-то из коллег по команде Малыш, – пропускает их за две бутылки лимонада. Стекла разбиты. Дороги пусты. Светофоры исправно работают, это ведь венгерская Румыния. 1989 год, Чаушеску расстреляли буквально за неделю до того, как бобруйская команда по плаванию отправилась в Болгарию на соревнования, и дети глядят на опустевшую, не знающую, что делать со своей нежданной свободой Румынию. Нищета ужасает. К счастью, они очень скоро проезжают Румынию и попадают в Болгарию, здесь все уже веселее, тем более, пора подумать о стартах. Малыш нервничает из-за очков. Они всегда протекают, и к концу дистанции один глаз – обычно левый – ничего не видит из-за скопившейся воды. Будем переучивать. Усатый тренер, довольный возможности снова поломать кого-то через колено, срывает с головы Малыша очки и велит ему плыть так. В хлорированной воде? Давай-давай, подбадривает Малыша тренер, и мальчик почти километр плывет, зажмурившись, и полагаясь лишь на слух. Ты жульничаешь. Тренер показывает Малышу доску, которой бьет пониже спины тех, кто провинился, и Малыш с обреченным вздохом открывает под водой глаза. Он видит! Ничего страшного не случилось, я вижу, думает он, и с этих пор выходит на соревнования всегда без очков, которые могут подвести и оставить без грамоты. Болгария это Запад. Здесь цены в магазине при отеле указаны в долларах, что огорчает Малыша, который зашел сюда купить помаду для Мамы Второй, бритву для папы Второго и сувенир для брата. Иди сюда. Цыганка манит его за отель и показывает рынок, где цены в левах, и Малыш покупает там помаду для мамы, бритву для папы, и сувенир для брата. Кидает монетку в фонтан. Соревнования выигрывает советская команда – болгары совсем слабенькие, да и бассейн у них на полметра меньше, чем следовало бы, – и ребята пару дней отдыхают. Ездят в Софию. Пьют кислое молоко, катаются на скейтах, фотографируются на ступенях монастырей и горных замков по пути домой. Выезжают на щебневую дорогу. Тренер, подобрав два кремниевых камня, показывает детям фокус-покус: если ударить их друг о друга, будет искра, это все знают, зато почти никто не знает – о потом камень запахнет жареной курицей. Малыш принюхивается. Правда, курица. От запаха камней у него бурчит в животе и он получает помидор, огурец и кусок хлеба с брынзой. Малыш возвращается гордый собой, брат поднимает его на плечи и носит по комнате, Папа Второй радуется, Мама Вторая испекла татарский пирог – слоеное тесто, мясо и картошка, с крупно молотым черным перцем – и налила сыну бокал «Рислинга», присланного Дедушкой Четвертым. Осушает в глоток. Пить, говорит он, и Мама Вторая испуганно наливает в бокал уже воды. Папа Второй вернулся уже навсегда, узнает Малыш, и это непривычно, за год они с братом отвыкли от присутствия отца. Наверху живет колли. Ее хозяин, – смешной туповатый мальчишка, – вечно читает, запинаясь, и не занимается никаким спортом – учится в гарнизонной школе, бедняга – и Малыш учит его стрелять из лука. Его отец – вертолетчик. Ему повезло чуть меньше, чем Папе Второму, так что соседа привозят домой на носилках, у него размягчаются кости – вымывается кальций, с умным видом говорят друг другу гарнизонные сплетницы, – и он не может встать. Выпадают волосы. Если бы ему нарисовали брови и глаза, накрасили рот, и надели парик, он был бы вылитый Майкл Джексон, думает Малыш, когда узнает, что умер поп-идол. Вертолетчик умирает. Туповатый мальчишка сверху ревет пару недель, но потом все-таки выходит во двор и они играют. Папа Второй жив. Он с тревогой прислушивается к себе, продолжает ходить в баню, не курит, и пьет каждый вечер кагор. Кажется, пронесло. Приедет без вещей – те заставят снять и сожгут на пропускном пункте – лишь с небольшим штампиком в пропуске. Черный кружочек с треугольником внутри. Двадцать лет спустя писатель Лоринков, – ведущий сына гулять в Долину Роз, – увидит вдалеке странную процессию, идущую от вокзала наверх, в район Ботаника. Средневековое шествие. Колонну вялых, изможденных людей, с флагом, на котором отштампован черный кружочек с треугольником внутри. Флаги тоже поникшие. Словно чума наступает, подумает Лоринков и ему сожмет горло. Остановится. Папа, что это, спросит сын. Чернобыльцы, ответит Лоринков, и будет стоять, вытянувшись, до тех пор, пока колонна не подойдет; пока колонна не пройдет; пока колонна не скроется из виду.