Текст книги "Букварь"

Автор книги: Владимир Лорченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Искушение

Святой Антоний легко устоял против искушения, которым его испытал сам князь тьмы,

проклятый Сатана.

Разумеется, мы говорим о святом Антонии Иеронима Босха.

А вот святой Антоний Паоло Веронезе поддался искушениям Сатаны буквально в

первую же минуту. Разумеется, художник Веронезе этого не изобразил. Он же жил в 16

веке. Вы только представьте себе, чтобы в то время художник нарисовал картину

"Святой Антоний, поддавшийся искушению". Его, – да не Антония, а художника! -

моментально бы потащили в инквизицию. Нет-нет, не надо о просвещенных папах

Возрождения, ладно? Просвещенными развратниками они были в пределах своего

дворца. И забывать об этом было бы так же нелепо, как заговорить на улице с

проституткой, которую вам вчера привозили на заказ. Она просто отвернется и сделает

вид, что вы незнакомы. Папы были хуже проституток, разумеется, в этом плане. О чем

это я? Ах, да, Веронезе.

Итак, картина Паоло Вернезе "Искушение святого Антония". Которую на самом деле

надо бы назвать "Святой Антоний за несколько мгновений до того, как сдаться перед

искушением" Он и в самом деле вот-вот сдастся. Никаких сомнений лицо святого нам

в этом не оставляет. Картина Веронезе изображает Антония в виде добрейшей души, -

по виду, конечно, – старика Антония с широкой бородой, чуть растрепанной. И над

которым, – я все об Антонии, – вьется искушение. Причем изображено оно не в виде

роя мух, – что было бы и в самом деле куда омерзительнее, и правдоподобнее, потому

что зло, вопреки заверениям церковников, редко рядится в красивые одежды, – а как

прекрасная молодая пара.

Над святым Антонием склонились юноша и девушка.

Мускулистый, черноволосый, бородатый, – но это ухоженная бородка, а не веник

Антония! – атлет склонился над святым. Знаете, я вам честно скажу, будь я голубым,

непременно бы такого юношу оприходовал бы! Но я, знаете, традиционалист в сексе,

поэтому… Нет, нет, в другой комнате – "Искушение святого Антония" Иеронима Босха.

Что? Не ожидали увидеть все это в скромном кишиневском музее? Ну, так, простите, и

мы – европейская столица!

Итак, с юношей мы определились. Я не я буду, если через мгновение святой Антоний

не схватит его за руку, и не вопьется чуть сумасшедшим поцелуем в мускулистую грудь

отрока. Но даже если он этого и не сделает, то только в одном случае. И, знаете, каком?

Если вопьется в грудь девицы, которая ТОЖЕ склонилась над Антонием. Девица

хороша! Взгляните на нее! Что лично мне очень нравится, так это правильно

выписанное тело. Она прелестна, пропорциональна, и в то же время мы понимаем, что

это настоящее тело – из мяса. Не взбитые сливки с маслом похотливого фламандца

Рубенса, не препарированные трупы анатомического театра Микеланджело, не

сисястые бляди Ван Гога. Перед нами нормальное женское тело из мяса.

Левая грудь девушки обнажена.

Она нежно держит святого Антония за левую руку. Я рассмеюсь в лицо тому, кто

скажет, что так отталкивают. Ни черта подобного! Да Антоний вцепился ей в руку так

крепко, как, наверняка, вцепится через мгновение ей в грудь. Если, конечно, не

предпочтет мальчика. А может, это будет "амур де ла труа"? Судя по тому, как Антоний

глядит между растопыренными пальцами правой руки, которой он, якобы, прикрывает

глаза от нескромных прелестей искушения, я в этом не сомневаюсь.

Паоло Веронезе, – умный человек, тонкий художник, – изобразил настоящие страсти

искушения святого Антония. Никакие чудовищные насекомые Дали тут и

рядом не стояли. Босх, конечно, конкурент более серьезный, но и он проигрывает, как

видите. Кстати, взгляните-ка на спину юнца, этого, – раз уж он искушение, -

сатанинского Адама. Она вся как – будто сплетена из бугорков. С чем это у вас

ассоциируется? Бугры мышц после тренажеров? Слабо, слабо. Я же вам говорил:

ничего общего с вскрытыми трупами Микеланджело. Ну же, приглянитесь!

Множество округлых бугорков, которых так много, как будто его спина, это сложенная

в правильную форму двенадцатиперстная кишка, или… Или… Или клубок…

Правильно, ну, конечно! Клубок змей! Красавчик, соблазняющий святого Антония, это

огромная змея, заточенная в тело человеческое! Что, конечно, ничуть не умаляет его

ценности, как объекта сексуального вожделения.

Не подумайте, что я какой-нибудь озабоченный. Да, чуточку эротоман, но это

нормально. Любой смотритель музея, или охранник, или вообще, мужчина, который

долго остается в одиночестве, по природе своей эротоман. Нет, картины с

прелестницами здесь не при чем. Иногда, долго сидя на неудобном деревянном стуле, и

глядя пустой темный квадрат, – на этом месте когда-то висела картина "Флора", – я

чувствую прилив необычайного возбуждения. Так что все дело не в обнаженной

натуре. Дело в чреслах. Да, мы, я и мои чресла, чем-то связаны. Но очень слабо, и они

сами по себе, и я сам по себе. Как Океан и Луна.

Что ж, а теперь пройдемте в другую комнату Этнографического музея Кишинева.

Ничего странного. Все, связанное с этнографией, вы посмотрите чуть позже. Ведь

сейчас у вас – уникальный шанс насладиться двумя шедеврами мировой живописи

всего за пять леев. Поверьте, это все по чистой случайности. У нас тут дни культуры

Италии, и музей Рима сдуру одолжил нам две картины для экспозиции. Музеишко наш

так, богом забытый, и о том, что эти картины здесь, мало кто знает. Так что воров мы

не боимся. Тем более, что уже завтра картины увезут.

Итак, "Искушение святого Антония" Иеронима Босха. Кстати, простите, мне тут мысль

пришла в голову. Ничего? Вот как вы думаете… Могло бы статься, что это не дьяволица

искушала святого Антония? А, наоборот, святой Антоний искушал дьяволицу? Ведь

своей стойкостью он подавал ей дурной, – с точки зрения дьяволицы, конечно, – очень

дурной пример… В том смысле, что он соблазнял дьяволицу стать порядочной?

Простите, мне тут поговорить не с кем, и я много думаю. А когда посетители приходят,

оттачиваю на них свои порой неожиданные мысли. Ну, ничего, я вам за это покажу

монеты Штефана Великого из закрытой коллекции.

Глядя на "Искушение" Босха, никто не усомнится в том, что святой Антоний выстоит.

Таким искушением даже вы не соблазнились бы. Обратите внимание на этот фрагмент.

Большая птица, – то ли бюргер, то ли калеченный пингвин, – с большими ушами и

клювом, как у клеста, стоит на коньках. Признаю, Босх довольно тонко насмехается

над пристрастием своих соотечественников к конькобежному спорту. Для социальной

сатиры неплохо. А вот на искушение не тянет. Вообще, мне кажется, Босх просто

боялся изобразить зло привлекательным. Все "Искушение" Босха как бы говорит

Антонию:

– Нет, не надо, не бери меня, не соблазняйся мною.

Вот он и не соблазняется. А чуть позже, смыв грим, и переодевшись, валяется в

"Искушении" Веронезе под двумя благодатными сосцами молоденькой потаскушки, и

облизывает их. Ну, чего вы хотите. У всех святых для каждой картины должно быть

свое выражение лица. Даже когда они пытаются его, – лицо, – прикрыть. Если бы я был

неверующим, то решил бы, что святой Антоний Веронезе и святой Антоний Босха -

разные люди. Более того, будь я верующим, то и дьяволов Веронезе и Босха счел бы

двумя совершенно разными Дьяволами. Но я не могу назвать себя ни атеистом, ни

верующим. Я сомневаюсь, и ни в чем не уверен. И это плохо. Знаете, иногда мне

кажется, что сомнения – тоже своего рода искушение. Но я ему не поддамся. Никогда.

Ведь у него нет ни груди, ни лона.

Йод

Каждый из нас предпочел бы активную роль. Но тогда вся затея игры теряла бы смысл.

Поэтому мы с Ирой, – честно, без обиняков, – обсудили все это. И пришли к выводу, что

уважение к партнеру включает в себя и уступки ему, на которые ты время от времени

идешь. Значит, ролями мы будем поочередно меняться. Мы даже принесли друг другу

шутливую клятву. Это было особенно смешно, потому что вместо Библии под нашими

руками лежала единственная найденная нами в доме книга.

"Популярная диетология".

Ира, наверняка побаивавшаяся, – все-таки я мужчина и сил у меня больше, – просияла,

и прыгнула мне на шею. Я поцеловал ее, мы стали раздеваться, торопясь, путаясь, и все

закончилось сексом в полуодетом состоянии. У меня на ноге болтались штаны, у Иры

на шее, под самым подбородком, собралась кофта, а носок с левой ноги так и не

снялся. Причем она полулежала в кресле, задрав одну ногу, – ее придерживал я, – и

опустив на пол другую. А головой упиралась в спинку. И я благодарил Бога, – уже

позже, когда снова мог соображать, конечно, – за то, что кресло было старое, и спинка

продавливалась. В противном случае я сломал бы Ире шею. Если вам кажется, что

наше с ней времяпровождение чересчур экзотичное, то мы никогда не найдем общий

язык.

Мы с Ирой – извращенцы.

Вернее, нас такими могут считать люди, берущие на себя смелость определять то, что

обычно называют "правилами игры". А на деле все это фальшивые установки, которые

вам вбили в голову ограниченные родители, малограмотные учителя, и ваши

собственные страхи.

"Персидское войско насчитывало в Греции сто тысяч человек". На самом деле, говорит

Ира, – а она кандидат в доктора исторических наук, – их было не больше 15 тысяч,

всего на пять больше, чем греков. "Если подмыться "Кока-колой" – не забеременеешь".

Ну, все мы читали в "Курсе выживания для подростков", что это не так. "В лимонах

очень много витамина С, не то, что в этих витаминах, что продают в аптеках". Но

чтобы получить необходимую дневную доху этого витамина, нужно съесть два

килограмма лимонов. "Жиды распяли Иисуса Христа". "Грязь и мусор в нашем городе

от приезжих". "Как, брать эту штуку в рот – порядочной женщине?!". И все в таком

духе.

Но нам с Ирой на таких людей наплевать. Мы их даже не ненавидим. Их просто нет

для нас. Особенно сейчас. После второго раза, – все прошло куда более изощренно и

увлекательно, – когда я стою над Ирой, и наношу йодом сеточку на ее задницу. Это

чтобы не было синяков. А вы как думали. Тело, которое отстегали, обычно

покрывается синяками. Таковы, – да, забавно получается, – правила игры. И уж они-то,

поверьте, настоящие.

И игра, в которую мы играем с Ирой – настоящая. Подлинная, как самый подлинный

подлинник какого-нибудь Рембрандта. Как золото самой высшей пробы, как героин

самой тщательной очистки, как спирт после самой яростной перегонки.

Наша игра называется "Мужчина и Женщина".

Мы выходим на маленькую сцену, и на нас пялятся лица нас двоих. Мы склоняемся

друг к другу и начинаем играть. У нас миллионы ролей. При этом у нас у каждого -

только одна роль. Так уж получилось, что у этих двух ролей миллионы вариаций. И мы

тщательно зазубриваем каждую из них. Как скучные японские каратисты, которые

десятки лет, изо дня в день, упорно долбят онемевшими мраморными костяшками

мешок, набитый гравием…

Ладно, ладно. Я, в отличие от Иры, человек не очень образованный. Не буду

умствовать. На практике все это выглядит следующим образом. Я, служащий почтовой

компании "ДХЛ", уроженец Кишинева, 31 года от роду, рост 1 метр 79 сантиметров,

худощавый и Ира, преподаватель истории, кандидат в доктора наук, 30 лет, очень

сексуальная, с фигурой 15-летней нимфетки, занимаемся довольно необычным сексом.

Или, – как верно поправляет меня Ирина, – учитывая развитие информационных

технологий, свободу нравов и прочее глобалистское дерьмо, совершенно обычным

сексом.

Грязным.

Мы связываем друг друга, бьем, порем, надеваем на партнера собачий ошейник,

унижаем, и иначе как "дырка" не обращаемся. При этом в обычной жизни мы очень

нежны. Настолько, что, погладив утром ее раскрытые ладони, я ощущаю себя

Дюймовочкой, путешествующей по изнанке белой лилии. Те же ощущения я

испытывал, когда Ира рано утром, – я был в полудреме, – спустилась к моим ногам, и

взяла в рот мое естество. Ей даже не пришлось стараться. Две-три минуты, я замычал и

кончил. Впрочем, я не хотел бы сейчас говорить подробно о таком аспекте наших

отношений, как нежность.

Дома мы храним все снаряжение, требующееся для игр, в специальной коробке. Я

протираю ее от пыли по утрам, и вечером. На работу хожу все реже. Боюсь, в

ближайшее время мне предстоит серьезный разговор с начальством. После чего я

уволюсь. Неважно. Деньги у меня на два-три года спокойной жизни собраны. У Иры

тоже есть небольшой капитал. К тому же, мы всерьез подумываем о переезде в

Австралию, где несколько лет можно будет жить на пособие. А значит, можно будет не

ходить на работу, не терять время на общение с пустыми людьми, и заниматься по-

настоящему важным делом.

Для нас это – мы.

Для меня самое важное дело: готовить Ире еду, гулять с ней в парке, читать книги,

поглаживая ее волосы, стегать ее хлыстом, связанную, лежащую на полу, а потом

трахать, и терпеть ее удары хлыстом, а потом все равно трахать. И так уже несколько

лет. Что было в моей жизни до тех пор, пока мы познакомились с Ирой, я, честно

говоря, помню плохо. Да и неважно все это. Кажется, я говорил о себе "31 года от

роду"? Забудьте. Мне четыре года. Я родился, когда впервые увидел Иру. Она говорит о

себе то же самое. Что ж, значит, мы близнецы, и в корзиночку наших грехов можно

добавить шар с надписью "инцест".

Я как-то рассказал об этом всем своему знакомому. Из той, старой жизни, когда я еще

пил пиво раз в неделю с друзьями, и играл в футбол каждый вторник, и хохотал над

анекдотами про мужа и командировку, и делал много других скучных и неинтересных

вещей. И он сказал мне, что мы с Ирой – неудавшиеся актеры. Насквозь фальшивые.

Которые, пока жизнь проходит мимо, устраивают свои сексуальные инсценировки в

закрытой квартирке. Мне кажется, он ошибается. И инсценировка-то как раз

происходит везде. Во всем мире.

Кроме того места, где находимся мы с Ирой.

Помимо плетей, и поводков, у нас с ней богатейшая, – собранная за два года, -

коллекция специфической одежды из кожи, несколько "немецких" прибамбасов в виде

атрибутики офицеров СС, и два-три хлыста. Свечи, маски, кляпы с черными, – как в

фильме "Криминальное чтиво", – резиновыми шарами, и еще кое-что, не столь

значительное, и не требующее упоминания.

И, конечно, йод.

Знаете, после всех этих игр со связыванием и поркой по всему телу идут синяки. От

них очень помогает сеточка из йода. Ее можно нанести на тело, смочив предварительно

в йоде палочку с ватой. Иногда я наношу сеточку на спину и зад Иры, иногда она – на

меня. В общем, мы довольно славно проводим время, жадно вдыхая морской запах

йода и свежевыжатого, как я его называю, пота. Йод, всегда говорила моя бабушка,

оттягивает на себя дурную кровь, почерневшую из-за ударов. Разумеется, эффект от

йода хоть и есть, но очень слабый.

Из-за того, что рисовать такую сеточку нам приходится довольно часто, пальцы у меня

постоянно желтые. Коллеги подозревают у меня желтуху. Я говорю об этом Ире. Она,

лежа на полу, смеется, и пытается перевернуться. Мне приходится слезть с нее. Я

обмакиваю пальцы в йод, и пишу на ее животе свое имя. Живот чуть выпуклый, и

буквы выходят неровными. Что такое любовь, задумчиво спрашивает Ира, что это?

– Йод, – отшучиваюсь я, – любовь это йод. Чуть лечит, особого вреда не приносит,

и здорово припекает.

Она улыбается и встает. Мы взрослые люди, давшие когда-то друг другу слово не брать

в голову ничего. В том числе пресловутую любовь. Нельзя придавать ничему слишком

большого значения. Мы с самого начала условились быть честными, ироничными, и не

размякать. Но почему мне кажется, что Ира расстроена? И почему расстроен я сам?

Она уходит в ванную, а я лежу на полу, и думаю:

– Любовь это ты, это ты любовь, Ира, любовь это…

Ковчег

Первые попытки разыскать ковчег Ноя, датированы седьмым веком нашей эры. Точнее

сказать, упоминание первой попытки разыскать ковчег Ноя в четвертом веке,

датированы седьмым веком. В хронике византийского монаха Пелагия, – уроженца

малороссийских степей, который станут таковыми веков через восемь, – есть

любопытный фрагмент. Он, в отличие от всего текста "Хроник" считается подлинным.

В этом фрагменте говорится о розысках ковчега Ноя.

Но сначала разберемся с датировками.

Видите ли, дело в том, что "Хроника", якобы написанная Пелагием в седьмом веке,

написана (не им) на свитке, который датируется радиоуглеродным анализом не ранее

12 века. Таким образом, – даже если мы предположим, что Пелагий был удивительно

живуч, – Пелагий написать "Хроники Пелагия" никак не мог. Весь этот текст -

фальшивка 13 века, написанная на свитке 12 века от лица, жившего в седьмом веке о

событиях, якобы происходивших в четвертом веке.

Что любопытно, это нисколько не умаляет ценности "Хроник Пелагия", написанных

вовсе не Пелагием, для ученых. Историков, знаете ли, всяких там археологов и других

книжных червей. К которым, без сомнения, принадлежал и наш Пелагий. Ведь

фальшивка 12 века, даже если она и фальшивка, все равно сфальсифицирована, – стало

быть, произведена, – в 12 веке. И является ценным историческим документом.

Итак, как уже упоминалось, лишь один, маленький, в несколько абзацев, кусочек

"Хроник Пелагия" может в действительности принадлежать перу Пелагия. Мы не

знаем, по каким причинам неизвестный фальсификатор вставил в текст, написанный от

имени Пелагия кусочек текста, в действительности принадлежавший Пелагию. Может,

фальсификатором руководило стремление придать своей подделке хоть что-то

подлинное? Или он полагал, что крохи оригинала придадут всей фальшивке вкус

настоящего: как дрожжи из старого кваса, брошенные в новый? Так или иначе, но

несколько абзацев пера самого Пелагия в "Хрониках" есть. Это широко известный

факт. Ведь тот же самый абзац есть в "Воспоминаниях Амвросия о Пелагии", – данный

текст является подлинником, – где друг Пелагия Амвросий цитирует кусочек

подлинных "Хроник Пелагия". Текст этот гласит следующее.

"Году в 445 жена богатого римлянина, – бывшего вольноотпущенника, а до того раба

из Фракии Гая Проста, – Зоя, снарядила экспедицию на Святую Землю. Шесть человек,

один из которых наставлял Зою в путях спасения души, священник Аквитаний, родом

галл, отправились искать ковчег, коим прародитель Ной спасал себя и всяких тварей от

гнева Божьего в виде потопа, о чем сви…".

Обычно в монографиях добавляют: "о чем свидетельствует Священное писание". Это

не совсем точно, поскольку Священное Писание тогда еще не было окончательно

оформлено. Оно, говоря прямо, представляло собой некое подобие романа в "живом

журнале" в интернете, где дописать главу может каждый желающий. И дописывали.

Нам известно более 123 Евангелий, 764 Откровения, 98 Наставлений и прочих

документов, написанных с конца первого по начало пятого веков!

Но вернемся к Ковчегу. Итак, жена вольноотпущенника, разбогатевшего, как Крез

(эпиграмму на Гая Проста мы встречаем в творчестве известного римского поэта той

поры, Прокла), озаботилась спасением души. И снарядила своего священника на

поиски Ковчега. Нам известно, – из других источников, перечислять которые мы сейчас

не станем, дабы не утомлять читателя обилием имен, фамилий, цифр и прочей

мишуры, скрывающей главное, истину, – что экспедиция благополучно отбыла. Более

нам ничего не известно. Ученые предполагают, – в свободное от серьезных

исследований время, ведь заниматься такой чушью можно только в качестве

гимнастики для ума, – что Аквитаний и его спутники попросту сбежали с деньгами

хозяйки. Свежей, пышной, тридцатилетней, – нам известны фрески с ее изображением,

– христианки Зои…

О чем это я? Ах, да. Разумеется, Аквитаний не сбежал. Спасение души -

словосочетание, для человека тех времен значившее гораздо больше, нежели просто

словосочетание. Поверьте, оно значило для них тогда больше, чем для вас – вы сами.

Потому Аквитаний со спутниками, проделав необычайно трудное и увлекательное

путешествие, достойное пера самого Марко Поло, в 449 году добрался таки до горы

Арарат. Поглядев на вершину, он, и его порядком оборвавшаяся экспедиция, – деньги

Зои закончились на втором году путешествия, а еще просить Аквитанию было стыдно,

– засучил рукава и начал подъем. Да ну! Ничего опасного, говорю вам. Льды, лавины,

холод, все это ерунда. И, конечно, у них было несколько проводников из местных

жителей.

Вот это было действительно опасно.

Горцы уже тогда были дикарями, и согласились провести Аквитания и его спутников

наверх только из расчета поживиться имуществом путешественников. Религиозный

туризм, поиски Ковчега и остатков креста, на котором висел Спаситель, – до всего этого

было далеко. Это только века с шестого на Арарат потянулись, – и не перестают ползти

до сих пор, – искатели Ковчега. И уже только тогда местные горцы поняли, что гораздо

прибыльнее не убивать туристов, а потакать их глупостям за деньги, и ждать новых. А

в пятом веке они убивали приезжих, не задумываясь.

Правда, Аквитанию повезло. Ночью, когда местные жители деловито перерезали горло

всей его экспедиции, священник выжил. Его персональный убийца оказался изрядным

лентяем, и не наточил накануне нож, как следует. Аквитаний весьма благоразумно не

указал горцу на эту оплошность. И поутру, сжав в кулак волю и рану на шее,

продолжил путешествие на вершину. Сверху это выглядело довольно красиво: красный

след, оставленный Аквитанием на белом, – чуть не сказал "белоснежном", – снегу…

К сожалению, к полудню, – когда священник сумел подняться еще на 200 метров вверх,

– началась метель. Кровь на снегу замело. Аквитания тоже замело. Разумеется, он умер.

Больше мы о нем ничего не знаем, что, согласитесь, неудивительно.

Жена вольноотпущенника Зоя, погоревав, снарядила на Арарат вторую экспедицию. В

ее составе не было ни одного священника, и все они разбежались, едва покинули

территорию Италийского полуострова. Денег Зое они, конечно, не вернули. Ковчег,

само собой, не нашли.

И вообще, никто Ковчега не нашел.

Аквитаний, что неудивительно, душу не спас. Поиски Ковчега, Грааля, смысла жизни,

или тому подобных иллюзорных предметов, никогда никому не давали дивидендов.

Даже иллюзорных. Единственное, что могло бы утешить священника: его частенько

вспоминала Зоя. Разумеется, они были любовниками. В то время священники были

мужчины хоть куда, да и с безбрачием церковь не очень определилась. Зоя, конечно,

почитала мужа, но влюблена была в Аквитания. Почти так же сильно, как в Христа.

Поэтому ничего лучше, чем отправить одного любимого мужчину на встречу со

вторым она не придумала. Зоя думала, что совершает великую сделку. Спасает души:

свою и Аквитания. Зоя умерла спустя двадцать лет после того, как Аквитаний ушел из

ее дома.

Эти двадцать лет она была очень несчастна.

И из-за ковчега, и из-за Аквитания. Для человека раннего Средневековья найти остатки

Ковчега было равносильно гарантированному месту в Царствии Божьем. Что ж. Если

рай и вправду существует, оба они, – и недалекая жена вольноотпущенника, и ее

возлюбленный священник, – должны быть там. Стоило ли оно двадцати лет разлуки?

Об этом в "Хронике Пелагия" нет ни строки.