Текст книги "Амгунь — река светлая"

Автор книги: Владимир Коренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Дадут, – обнадежил Дениска. – У нас начальство хорошее – в беде не оставят.

– Вот и я так думаю, – согласился кразист. И вдруг спросил, вскидывая глаза на Дениску: – Корчагин твоя фамилия?

Дениска опустил было голову, залившись краской, но тут же поднял ее, сказал почему-то неправду:

– Да, фамилия.

– Вон как! – кразист скрипнул всеми пружинами раскладушки, ворохнувшись. – Знатная фамилия, из «Как закалялась сталь». Добрая книжка. Хорошая, что на это скажешь еще.

И Дениска, вздохнув, согласился.

Кразист, наверное, посчитал разговор исчерпанным, осторожно, словно боясь сломать раскладушку, вытянулся на ней во всю длину – ноги на полметра высунулись за край. Кразист засмеялся:

– Для детсада, что ли, закупали?

Дениска обиделся на его шутку, уловив в ней намек, буркнул что-то неразборчивое и тоже начал укладываться. Свет погасил. В темноте прорисовались прямоугольники оконец.

– Денис, – подал голос гость. – Ты что, обиделся или что?

– Почему же? – сказал Дениска. – Совсем нет. Устал немного.

– Не говори, – подхватил гость. – Ехал к вам, думал: доберусь до постели – и выключусь. А пришел к тебе, лежу – не спится.

Дениска промолчал и спросил:

– А кто же у вас бензонасос свистнул?

– А кто его знает. По трассе ребята дружные работают, найдем. А уж как обнаружится – пусть на себя пеняет.

– Таких людей к БАМу и близко нельзя допускать, – вспомнил Дениска понравившиеся ему слова Сани Архипова.

Кразист ворохнулся на своем месте.

– Это ты правильно сказал, – услышал Дениска. – Святое дело должно делаться чистыми руками. – Кразист вздохнул какой-то своей мысли, опять лег, устроился поудобнее, полежал тихо, спросил: – Скажи-ка мне, Денис, а ты не родственник тому Корчагину?

– А что? – осторожно спросил Дениска.

– Интересно все ж. Я по себе думаю, меряю другой раз – вот мужик был! – и правда что сталь. А если ты одного корня росток… Знал я одного такого мужика – у нас шоферил. Ну, брат, и в огонь и в воду с открытыми глазами. Мы тогда Амурск только-только раскручивать начали. Дорог нет, водителей не хватает, а дело делать надо. Кто же за нас город построит? Разумеешь? Мы тогда… Я был года на три старше тебя – только срочную оттопал. И Данил Ярцев. Не спишь, Денис?

– Не, рассказывайте, рассказывайте.

– Так вот: раз мы молодые – нам и карты в руки. Данил говорит нам: так и так, парни, давайте через восемь часов работать, пока обстановка не полегчает. Вначале нас восемь человек таких подобралось, а потом и вся колонна. А не найдись такой человек среди нас? Знаешь, скажу тебе, Денис, прямо, тогда, по молодости, прочитал я эту книгу и думал, что раз в те далекие времена такие люди были, как Корчагин, то сейчас их – пруд пруди… А в жизни немного не так. А ты, вижу, того роду-племени.

Счастливая улыбка распирала Денискины губы.

…Проснулся он от ощущения, что хлопнула дверь, – кто-то зашел или вышел. В оконца вливался серый рассвет. Кразиста на месте не было. Дениска прислушался: где-то молотил на малых оборотах дизель. В оконце он разглядел на дороге КрАЗ – низко светились сигнальные подфарники. В неясном раннем свете – рядом двое. Один из них – высокий – вспрыгнул на подножку, хлопнула дверца, и КрАЗ выдохнул клуб синего дыма.

– Эй! – крикнул Дениска. – Постой!

Выбежал на всходнушку, но КрАЗ уже пылил по дороге, взревывая, и на Денискин крик отозвался Черноиванов:

– Чего как заполошный орешь? – Подошел к всходнушке – кожанка наброшена на плечи, рукава свисают свободно. – Чего хотел?

– Не попрощался.

Черноиванов зевнул, прикрывай рот ладонью, мотнул головой:

– Эк беда! – усмехнулся, но, поглядев на опечаленное лицо Дениски, смял улыбку, подобрел глазами и тон сменил: – Чудной ты, Еланцев. Лучше бы спать шел. Не навсегда он уехал. Иди – еще час спать, самый сладкий.

Дениска вернулся в вагончик, постоял, раздумывая, досыпать ему этот сладкий сон или нет, глянул на стол, увидел белый листок бумаги и вспомнил, что так и не написал письмо домой. Он подумал, что сейчас самое время это в конце концов сделать, хотел зажечь свет, по и без того увидел, что листок его исписан.

«Спасибо за ночлег! Будешь на трассе – спроси Костю Ряжева. Скажи, Корчагин – и все. Жму твою руку. К. Ряжев».

– Кэ Ряжев, – повторил Дениска. – Костя Ряжев. Скажи, Корчагин – и все. Жму твою руку.

Он торопливо еще раз прочитал всю записку, чувствуя, как перехватывает дыхание и к глазам жарко подступают слезы. И, ощутив их сладкую горечь, улыбнулся.

За завтраком успевший смотаться на станцию Архипов был хмур и молчалив так, что даже Дениске стало ясно, что дела их – швах; и он тоже молчал, хотя его так и подмывало с кем-нибудь перекинуться словцом, и он то и дело ловил себя на том, что губы его готовы растянуться в улыбке. Тогда Дениска начинал хмурить лоб и смотреть в чашку. Первым не выдержал молчания Карчуганов. Он доел кашу, облизал ложку, положил ее аккуратно на стол вверх горбом и трахнул по-лыкински кулаком в открытую ладонь:

– Вот им – в зубы! – и вперил сверкнувшие татарские глаза в Архипова. – Где та платформа наша стоит?

– Ну? – ожидая от него расшифровки, оставил еду Архипов.

– Сами прикатим, – зло проговорил Карчуганов.

– Полтора километра?

– А плевать! Пусть знают.

– Точно! – поддержал его Федор Лыкин. – Сами допрем.

Лешка Шмыков усмехнулся:

– Двадцатый век, БАМ, бери больше – кидай дальше! Умереть со смеху!

– Не умрешь! – тяжело проговорил Карчуганов.

– Я что, – заюлил Лешка. – Я – как и все.

– А чего ждать? – вскочил Дениска, ему не сиделось. – Саня!.. – посмотрел он с мольбой на Архипова.

Архипов улыбнулся, увел взгляд от Денискиных глаз:

– Я не против: катить так катить. Ира! – крикнул он повариху. – Выдай Шмыкову пару башмаков, а то раскатят – не остановишь. Один Карчуганов чего стоит!

Дениска уже знал, что башмаками пользуются для остановки вагонов, устанавливая на рельс. И уж коли речь зашла про башмаки, значит, предложение Карчуганова принято всерьез. Он чуть не крикнул «ура!», но вовремя одумался – довольно корчить ребенка, и подошел к мастеру Черноиванову просить разрешения участвовать в перегоне платформы. Черноиванов сразу, конечно, понял, почему около него трется монтажник Еланцев, но прежде сделал вид, что очень занят кашей, спешит и вообще не видит подходов на приступ, обдумывая, что ему ответить. Наконец он, как и Карчуганов, положил ложку горбом вверх около пустой чашки и повернулся к Дениске:

– Чего хотел?

У Дениски ответ готов:

– Участвовать в перегонке.

– Точно? – зачем-то переспросил Черноиванов и тут же, не дожидаясь ответа, сказал: – Иди, черт с тобой. Только начальство свое предупреди – Ирину.

У Дениски чуть сердце от радости не остановилось, как все легко и просто решилось.

– Я с вами! – сказал он Карчуганову, натягивающему на руки тесные подранные верхонки. Тот гаркнул, разделяя Денискину радость, и посоветовал прихватить с собой верхонки, чтобы, не подрать руки.

– А то, гляжу, все ссадил. Если нет, возьми у Архипа. У него их навалом, а руки у тебя последние.

Пока Дениска бегал за верхонками в свой вагончик, монтажники уже ушли на тупик, и ему пришлось наддать ходу, чтобы не опоздать.

На станции они быстро отыскали свою платформу, высоко загруженную звеньями. Лыкин ловко снял сцепку, расставил силы и предупредил, что действовать только по его команде. Лешку Шмыкова с двумя длинными металлическими башмаками он услал вперед. Подняв руку, он хищно поглядел на замерших по местам монтажников и рубанул:

– Навались!

Дениска изо всех сил уперся в платформу плечом, а ногой в шпалу. Так как нога оказалась согнутой в колене, ее нужно было выпрямить, но как Дениска ни старался, нога не выпрямлялась. Рядом с ним так же безуспешно, сдерживая рвущееся наружу дыхание, пытался выпрямить ногу Карчуганов. Шея его напряглась и стала багровой, глаза покраснели, и мучительно трепыхали побелевшие крылышки ноздрей.

Срывая голос, кричал Федор Лыкин:

– Еще! Жать! Чуть!.. – но платформа мертво стояла на месте.

– Хрен возьмешь, – со свистом процедил Некий Патрин. – Хоть сдохни.

– Стоп! Отставить, – выпрямился Архипов. – Ломики, – он задыхался. – Надо ломики.

Ломиков не оказалось, и Лыкин виновато сознался, что это его промашка, но Архипов сказал, что им от этого не легче. Карчуганову не терпелось, упрямство уже заговорило в нем в полный голос, и он уничтожающе глядел на препиравшихся начальника и бригадира. Наконец не выдержал:

– Может, хватит пустоболить? – опросил он, нервно сузив глаза. – Ну-ка, навались! – И разом все навалились, закряхтели, как один огромный человек, с перекошенными лицами, налитыми кровью, с одним устремлением: сдвинуть с места, дать ход платформе. Патрин спиной налег на стенку за сцепкой, рядом с ним уперся короткими, но сильными руками, задевая его плечом, Черноиванов, в угол платформы влип Лыкин:

– Дава-ай! Еще чуток! Еще…

Рядом с Дениской, выкатив озверело глаза, сдерживая дыхание, налегал грудью на замок сцепки Архипов, нижнюю губу закусил – видна белая подкова крепких зубов. И Дениска вдохнул поглубже, закусил губу, сделал невероятное усилие распрямиться. И в какой-то миг угадал, сейчас, сейчас спадет тяжесть, прокрутятся обитые с мертвой точки прикипевшие к рельсам колеса. Никогда еще не приходилось Дениске так выкладываться, никогда еще на его тело не давила такая тяжесть, и еще ни разу не было так хорошо и радостно, потому что не случалось в его жизни подобной минуты, минуты, когда ощущаешь свое всепоглощающее единство и нерасторжимую дельность с теми, с кем свела, связала тебя судьба.

– Наляг! – просипел рядом с Дениской Карчуганов, хватив открытым запаленным ртом воздуха. И Дениска увидел, как угрожающе взбухли на руках, шее и висках монтажника вены. Карчуганов застонал, туго выпрямляясь, и скрипнули, сдвинувшись с мертвой точки, колеса, и тяжесть, давившая на Дениску, спала, тело его облегченно распрямлялось.

– Давай! – сумасшедше заорал Лыкин. – Жмем! Давай-давай! Пошла-пошла!

У Дениски глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Упершись в литой буфер, он шел и шел, с силой делая каждый новый шаг. Дрожали, подсекались ноги, жгло плечо. «Только бы не остановилась, только бы не остановилась».

И Лыкин орал придавленно-визгливо: «Давай-давай!»; платформа медленно набирала скорость, раскатываясь, но отступись кто-нибудь, и она загасит ход и остановится и все нужно будет начинать сначала.

– Давай! – из последних сил орал Лыкин, но платформа уже пошла, покатилась, и можно было перевести дух, ослабить напряжение, встряхнуть закипевшую спину, утереть пот.

Дениска улыбнулся Карчуганову, победно сверкнувшему глазами:

– Вот даем!

– Даем. Не сорвал спину?

– Нет.

– А у меня побаливает. Должно, с перетугу, – встрял Лыкин.

Дорога шла под уклон едва заметно, но платформа раскатилась, и за ней пришлось бежать. Карчуганов сразу отстал, отстал и Черноиванов, и около платформы бежали теперь только Архипов, мускулистый Патрин да Денис. Ему казалось, что, разогнавшись, вылетит платформа на повороте под откос: слишком угрожающе, не шла – летела.

– Саня, слетит! – простонал Дениска. – Слетит!

И в отчаянном рывке настиг убегающую платформу, вцепился в буфер, но устоять не мог, его рвануло, потянуло за платформой, он упирался отчаянно, его мотало из стороны в сторону, било ветром. И страшно стало Дениске.

– Корчагин!.. Тьфу, будь ты трижды проклят! Еланцев! – закричал Архипов, боясь, что не удержится на ногах хлипкий монтажник, мотанет о рельсы или шпалы – расшибет. Но рядом с Денисом уже бежал Патрин.

– Держись! – и одной рукой крепко ухватил Дениса за поясной ремень. – Так-то оно веселей, а? Вот, чертеняка, разбежалась, скажи!

На повороте скорость пригасла, а дальше начинался ровный участок. Монтажники облепили платформу, используя силу инерции, ходом одолели его, а тут и до тупика всего ничего осталось. Загнав платформу в тупик, сели на рельсы, задымили, довольно посверкивая глазами, – одолели.

Патрин сунулся было к Денису с сигаретой, да встрял Карчуганов, его руку отвел без слов. Архипов заметил, усмехнулся, подсел к Еланцеву, крутнул головой:

– Ну, даешь ты, Корчагин! В штанах как? Невесело? – без ехидства опросил и насмешки и вроде как похвалил Дениску.

И потому Дениска сказал, как было. То есть что струхнул, конечно, немного. Все-таки крутило дай-то бог!

Монтажники посмеялись беззлобно, а Черноиванов, закуривая вторую сигарету подряд, сказал:

– Всыпать бы тебе за такое геройство по заднице, да… – он вздохнул, – понятно, что не баловался ты. От души…

Архипов, сузив глаза, смотрел куда-то на белую линию хребта. А потом сказал с доброй усмешкой:

– Это и главное, Иваныч…

Лыкин Федор усек, о чем разговор, свое вставил: мол, перемелется – мука будет. И Карчуганов, учуяв удобный момент, попер на Архипова, обвиняя его в несправедливости.

– Ты, Саня, это брось, понял? Справедливо нужно! – кричал он.

Архипов, ничего не понимая, ошалело смотрел на расходившегося монтажника, пожимал плечами. Улучив момент, спросил:

– О какой справедливости-несправедливости ты талдычишь, Харитон? Ты что это?

– Это ты того, – хищно подобрался Карчуганов. – Его, – он, утрудненно дыша, ткнул в Дениску пальцем, – в столовой держишь зачем? Справедливо? Говори сейчас!

– Скажу, – твердо, набычившись, проговорил Архипов. В его глазах появился стальной блеск: – Скажу, – повторил он. – Дальше нужно смотреть, Харитон. Хотя бы дальше собственного носа.

Дениске показалось, что они схватятся сейчас за грудки, и он со страхом смотрел на них, мысленно проклиная себя за то, что пожаловался Карчуганову на свою долю. Но драки не получилось. Между монтажниками и прорабом, раздвинув их просторными плечами, встал Черноиванов черной глыбой, усмехнулся.

– Вы чего, мужики, распетушились?

А тут и Денис с Лыкиным.

– Это я виноват, – сказал Денис. Лицо его было печальным и заметно побледневшим. – Я, – твердым голосом повторил он и, круто повернувшись, бегом пустился к столовой.

Кто-то вслед крикнул: «Эй!», и сразу же несколько голосов подхватило:

– Денис!

– Корчагин!

Но Денис продолжал бежать, ноги его ватно подгибались, и тянула к себе земля, жесткая в жестком брусничнике с колко взблескивающими капельками снова занудившего дождя.

И снова Денис взялся за воду. Мельтешил по тропке туда-сюда. А потом сел на корточки у ручья, почувствовал: позарез нужно привести в порядок мысли, которых набралось что дров в поленнице, что камешков в отрытом им в ручье котлованчике. И хорошие и плохие были мысли, напластовывались они одна на другую, но поверх всех оставалась чаще одна, и она-то подчиняла себе все другие. До поры, до сего момента, Денис заглушал ее в себе, но уже стало ясно: не уйти – созрела.

Но и сейчас, осознав это и поняв, Денис медлил, какое-то время задумчиво-увлеченно наблюдая затем, как сплетаются, расплетаются и снова сплетаются девичьей косой струи, пошумливают, бегут, чистые и светлые и загадочно-таинственные в этой чистоте и светлости.

Он опустил в холодную студеность ручья руку, ощутив живое его биение и крепость.

Да, накрепко приставшая к нему фамилия Корчагин, заменившая ему его собственную, обязывала Дениса ко многому. Сейчас он мог признаться себе, что не только вольно или невольно жил под чужой фамилией, но и старался быть похожим на ее хозяина: это его ко многому обязывало и в отличие от других обязанностей не тяготило его.

Денис поднялся, предельно выпрямляясь, пересилил судорогу, сводившую рот: «Самое главное… не проспал горячих дней…»

Денис вернулся в столовую необычно серьезный и торжественный. Ирина, сразу это заметившая, не удержалась, полюбопытствовала:

– Чего это ты такой? – покрутила в воздухе растопыренными пальцами: – Какой-то такой… злой не злой… непонятный, – лукаво прищурила глаза.

– Есть хочу, – сказал он, – аж руки дрожат. Смотри, как у алкаша.

– Садись, тоже мне, алкаш, – и, нагребая ему из кастрюли красной гущи пахнущего лавровым листом борща, вздохнула:

– Скоро, однако, и остальные придут…

– Скоро, – сказал Денис и заметил, потаенно глянула Ирина в оконце, закраснелась, перехватив Денисов взгляд. И он засмущался, ругнул себя, знал: не больно хотелось ей, чтобы знал кто-то о ее тайне.

Денис ел, уткнувшись в свою чашку. Ирина крутилась у печки, не заговаривала.

Монтажники подвалили, стало шумно. В толчее и суматохе Лешка Шмыков снова сделал выпад к Ирининой неприступности и опять же получил по рукам, и монтажники хохотали, как и в прошлый раз. А потом затеяли разговор о перегоне, больше для Ирины, чем просто посмаковать, – чтоб знала, что не зря хлеб едят один за троих.

– Карчуганову дэбэ дай, – покрыл гул голосов Федор Лыкин, – он у нас, считай, один и двинул платформу с мертвой точки. И мясо чтоб!

Карчуганов, как всегда сидевший рядом с Денисом, не обращал внимания на подобные колючки, знай наворачивал за обе щеки.

К Денису прицепился Лешка Шмыков, как всегда, начал подзуживать.

– Корчагин, заметили, похудел – под глазами черно. С чего бы? И ест вроде как нормально. – И смеется, а глаза настороженно-злые.

– Не в коня корм, – засмеялся Лыкин.

– Что-то здесь не то. – Лешка только и ждал этого, красноречиво скосил глаза на Ирину.

Та вспыхнула, поймав его взгляд, крутнулась, вильнула за перегородку. А Карчуганов запыхтел, подогреваясь:

– А чего тебе? Гвозди в пятки вбивают? Чего расчирикался? Чего парня цепляешь?

– Просто, – осевшим голосом проговорил Лешка и пригнул голову под тяжелым взглядом Карчуганова. – Уж и сказать ничего нельзя.

– А чего меня не цепляешь?

Лешка буркнул что-то уж и вовсе не разборчиво.

– То-то, – довольно отметил Карчуганов и загудел Денису в ухо. – Все в лучшем свете! А Архипа растребушили – будь здоров! Все как надо.

И бульдозерист Стрыгин подмигнул Денису красными своими глазами: мол, все верно. Для пущей заверительности добела сжал промазученный кулак. Монтажники справились с обедом и скоро пошли вон – лясы точить некогда. Но Лыкин подошел все же к Денису, опросил:

– Говорил тебе Харитон?

– Говорил.

– Вот. Значит, не беспокойся. Начальство доложит тебе про наше решение. Давай, – и протянул Денису одеревеневшую ладонь.

И Лешка Шмыков подошел к Дениске.

– Знаком? – осклабился хищно и показал на кулак, скосив зеленый глаз на Ирину. – Чтоб… Понятно?

Дениска усмехнулся грустно.

– Ты чего? – опросил Лешка.

– Ничего, – Дениска пожал плечами. – Дурак ты, Лешка.

– Че-че? – вмиг взвинтился тот.

– Я говорю, слепой ты, или ума у тебя нет. На нее лучше бы посмотрел…

– А что? – Лешка крутнул головой.

– А то, – грустно сказал Дениска, – что она в тебя… Я же вижу.

– Шмыков! – громыхнул от двери Карчуганов. – Ты чего там? Уши давно не драли?

– Иду! – растроганный, Лешка стиснул своей ручищей Денискино плечо. – Пардон, Денис. Ты уж… – и готов был наговорить Дениске массу хороших слов, только тот оборвал его на полуслове:

– Да ладно тебе, Лешк, замнем для ясности.

– Ладно, замнем, – согласился благодарный Шмыков. – Замнем, Денис.

– Что он тебе говорил? – подлетела Ирина, как только за Лешкой Шмыковым захлопнулась дверь.

И вырвалось у Дениски само собой:

– Про тебя. Что любит.

Стыдно ему было и больно до слез, и хотелось ему стать невидимым и провалиться сквозь землю. Но в эту самую минуту окликнул его Архипов:

– Можно тебя, Денис? – мягко окликнул, почтительно.

Дениска подошел, зачем-то одернув на ходу свою военную рубашку и почему-то робея.

– Вот что, – Архипов положил свою руку на Денискино плечо. – Есть у нас серьезный разговор к тебе. Ты что, все еще губы дуешь на меня? Да брось ты, ей-богу, Денис!

– Да нет, – проговорил Дениска и попытался даже улыбнуться. – С чего вы взяли?

– Дело вот в чем, – серьезно начал Архипов. – Мы думали с Ивановичем, с ребятами поговорили-посоветовались, одним словом, решили твою кандидатуру на групкомсорга двинуть.

– Справится, – подтвердил Черноиванов, прихлебывая чай. – Он парень грамотный, развитой, ребята его уважают. Давай, Денис!

– Как ты сам думаешь, Денис? – спросил Архипов и твердо посмотрел Дениске в глаза.

– А лучшего вам и не найти, – подала голос Ирина, слышавшая весь разговор.

– Твое слово, – Архипов тряхнул Дениску за плечо.

– Я согласен, – не сразу сказал Дениска и покраснел как вареный рак: – Согласен, если вы меня уберете с кухни. Потому что, понимаете, не пойдет так… Я там должен быть, со всеми.

– Резонно, – согласился, помолчав, Архипов.

Черноиванов развел руками:

– Все верно – против не попрешь.

– Значит, договорились? – спросил Дениску Архипов.

– Договорились.

– Нас девять человек здесь – комсомольцев, вот и руководи.

– Комиссарь, – подбил черту Черноиванов.

– И с когда? – прыгнувшим голосом опросил Денис Архипова.

– А вот и давай с самой этой минуты.

И, боясь, как бы Архипов не передумал, Дениска спешно начал сдергивать с гвоздей свою еще не просохшую одежду, остановился вдруг – вспомнил об Ирине.

– А что – я? Печку токо наладь да дров, – и вздохнула, притворно, конечно: дескать, что с тобой поделаешь.

К тупику Денис бежал под дождем, брезентовая спецовка намокла и железно лязгала при каждом движении, из-под ног разлетались веером брызги луж. Легко, босоного бежал Денис.

Лыкин его появлению не удивился. Мослатой мокрой ладонью смахнул с бровей, упрямых скул и подбородка капли дождя, поглядел на Дениса, сказал очень буднично:

– Лехе ступай помоги.

Работали дотемна, пока хоть что-то можно было видеть, а потом, мокрые, грязные, ввалились в столовую. Ирина постаралась и приготовила им отличную глазунью с колбасой и ароматное какао. Денис ел вяло, ему не хотелось есть, но вокруг него ели с аппетитом, перешучивались, задирая Ирину и Лешку Шмыкова, и он, перебарывая навалившуюся сонливость, тыкал вилкой в глазунью, что-то кому-то отвечал, пробовал даже шутить. Около него сидел бульдозерист Стрыгин и не смеялся его шуткам.

– Ты иди отдохни, Денис. Сразу заваливайся – и храпака, – хотел сказать тихо, но получилось так, будто все еще сидел в своем рокочущем «Катапиллере», и услыхали все до единого, кто был в столовой.

– Да, Денис, ложись и поспи, – ласково сказал и Лыкин.

Но после ужина, придя в свой вагончик, Денис вдруг вспомнил, что днем так и не удосужился написать маме ответ, решил дело в долгий ящик не откладывать, взял лист бумаги, сел к столу и задумался.

Вначале он хотел описывать подробно, как они добирались до места, чем занимаются, рассказать об Архипове, Черноиванове и Лешке Шмыкове с Лыкиным, и о бульдозеристе Стрыгине, и о водителе КрАЗа – обо всех, с кем свела его судьба в эти дни. Но потом он подумал, что такое письмо он еще успеет написать, а сейчас от него требуется единственное – успокоить мать.

И он написал:

«Здравствуй, мама! Получил от тебя письмо и незамедлительно отвечаю. Я представляю, какого страху ты на себя нагоняешь, не имея сведений о моем житье-бытье. Ты рассуждаешь так, будто и не прошло со времени Николая Островского пятидесяти лет и все осталось на уровне того времени, когда он с товарищами строил узкоколейку. Ты зря так думаешь, мама. И, пожалуйста, не беспокойся за меня. Твой сын – Денис».

Он перечитал письмо, оно ему не понравилось, но и менять он ничего не стал, а вспомнил и торопливо внизу дописал:

«Мамочка! На стеллаже с правой стороны стоят книги И. А. Бунина, вышли, пожалуйста, первый том – стихи. И там же, рядом стоит томик А. А. Фета «Вечерние огни». Мне очень не хватает здесь этих стариков. Твой Денис».

Он вложил листок в конверт, но не стал ни запечатывать, ни писать адрес – слипались глаза, хотелось спать, тело было тяжелым и непослушным.

– Спать, – сказал он себе. – Спать.

Денис заставил себя раздеться и лег. Потом он не мог никогда точно вспомнить, успел он уснуть или нет. Дверь с треском распахнулась, и в проеме появился худой, изможденный, в грубой, железно лязгающей от сырости куртке Павел Корчагин.

– Вставай, Еланцев! Подъем! Вагоны пришли, – заорал он.

Денис соскочил, тараща глаза и ничего не понимая еще, принялся натягивать на себя непросохшие штаны, рубаху, тяжелый, напитанный водой свитер. И все бормотал:

– Я сейчас, сейчас.

– Давай, Еланцев, давай. Одевайся – и к вагонам.

И, уже стуча в окно следующего вагона, Лыкин орал:

– Подъем, парни! Аврал! Все на разгрузку! Вы что? Спать сюда приехали?! Выходи!

Ноги с трудом влезли в отсыревшие, разбухшие сапоги.

«Все равно под дождь, – подумал Денис. – Только чертовски тяжелые».