Текст книги "Русский Египет"

Автор книги: Владимир Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Фредман-Клюзель? – переспросил старик. – Конечно, знал, и очень хорошо! Приходите послезавтра на факультет – я вам о нем расскажу.

Багори – он родился в 1915 году – оказался маленьким, не по годам энергичным человеком. За воспоминания принялся с энтузиазмом.

– Клюзель жил в районе Эзбекия, в доме номер 9 по улице Генина, – начал он свой рассказ. – Там у него была и студия. Борис не был женат, его хозяйством занималась экономка, мадам Кара. Кажется, она была француженкой. Работал он профессором на факультете изящных искусств Каирского университета – года до 1945 или 1946-го, точно не помню. Потом вышел на пенсию. Мы дружили добрых полтора десятка лет, я часто бывал у него дома, даже иной раз помогал ему в работе. Обычно Клюзель лепил 4–5 вариантов одной скульптуры, потом выбирал лучший, а на остальных показывал, какие сделал ошибки. Работая, он очень иного курил – одну сигарету за другой. Неплохо говорил по-арабски. Когда его спрашивали, уже после выхода на пенсию, почему он остался в Каире, то всегда отвечал: «Я люблю Египет, зачем же мне отсюда уезжать?»

– А вы помните, в каком году ваш друг умер, где похоронен? – спросил я Багори.

– Нет, не помню, – ответил старик. – Где-то в начале 50-х годов. Знаю только, что после его смерти мадам Кара забрала из квартиры и студии все. А куда дела, не знаю.

– Ну, а какой эпизод из жизни Клюзеля вам особенно запомнился?

– С бюстом Нагиба Харабли. Было это в конце 40-х годов. Харабли, министр образования, заказал Клюзелю свой бюст. Тот выполнил его в гипсе и принес показать помощнику министра. «И сколько это стоит?» – спросил помощник. «Пятьсот фунтов», – ответил Клюзель. «Пятьсот фунтов? – удивился помощник. – Да ведь это просто гипс!» Клюзель взорвался. Он выхватил из кармана нож и два раза крестом резанул по бюсту. «Гипс-то стоит всего 10 пиастров, – сказал он. – А искусство – миллион». Так министр и остался без бюста.

– Скажите, а кто из известных скульпторов был учеником Клюзеля?

– Да почти все мои ровесники! – ответил Багори. – Гамаль Сегини, Абдель Кадер Ризк, Абдель Хамид Хамди, Мустафа Метавалли, Мустафа Нагиб, Ахмед Осман – он был основателем и первым деканом факультета изящных искусств Александрийского университета. Правда, никого из них уже нет в живых.

– Слышали ли вы о книге Эми Азара про Фредмана-Клюзеля?

– Про книгу не слышал, а самого Азара хорошо знаю. Вам надо обязательно побывать на факультете изящных искусств на Замалеке, – убежденно продолжал Багори. – Декан факультета, профессор Хазем Фатхалла, мой знакомый. Хотите, я сам договорюсь с деканом о встрече?

– Конечно, хочу!

– Тогда я вам позвоню дня через два-три.

Профессор Фатхалла такого имени – Фредман-Клюзель – не слыхал. Но когда я рассказал, что знал, о русском скульпторе, работавшем более полувека назад на его факультете, предложил:

– Давайте я позвоню Хусейну Бикару. Это известный художник, старик, ему уже за 80. Может, он что знает про вашего Клюзеля.

Декан не ошибся. Бикар был хорошо знаком с Борисом Оскаровичем. Я попросил у профессора трубку.

– Фредман-Клюзель был первым заведующим кафедрой скульптуры на факультете, – уверенно сказал Бикар. – Это был мастер высокого класса.

– А не попадалась ли вам книга Эми Азара о нем? – спросил я старика.

– Нет, не попадалась, – ответил он.

Договорились о встрече – наверняка художник вспомнит какие-то подробности жизни Фредмана-Клюзеля, как это было с Багори.

Квартиру Бикара я нашел легко, она оказалась совсем недалеко от нашего корпункта. Тесные комнаты с высокими потолками были завешаны картинами, по большей части портретами разных размеров и стилей. 86-летний художник пригласил меня в гостиную, где над белым пианино висел портрет Бетховена, и начал рассказывать.

– Я был одним из девяти первых выпускников факультета изящных искусств Каирского университета. Было это в 1933 году. В качестве дипломной работы каждый из нас должен был представить комиссии картину, причем анонимно, под номером. Я нарисовал портрет крестьянина-феллаха. Я уже неплохо рисовал, портрет мне нравился, и я был уверен, что получу за него «пятерку». И вдруг председатель комиссии говорит: «Номер 424 – три с минусом». Это был мой номер, и я очень расстроился.

Тут в комнату, где проходило заседание комиссии, вошел Клюзель. Все уже знали, что он не только великолепный скульптор, но и отличный портретист. Клюзель посмотрел дипломные работы и остановился возле моего феллаха. «Чья это работа под номером 424?» – спросил он. Я ответил, что моя. «Прекрасно, молодой человек! – сказал он. – Можно я заберу этот портрет себе?» Я был счастлив и, конечно, разрешил Клюзелю взять портрет.

– С тех пор, – продолжал старик, – я часто приходил к Клюзелю, советовался с ним. Даже побывать в его квартире – и то было очень интересно. Она представляла собой настоящий музей. Однажды Клюзель попросил меня написать его портрет. Я с молодой горячностью взялся за эту почетную работу. Клюзель подсказывал мне, что надо переделать. Наконец портрет был готов и был вывешен на стене у него в мастерской.

– Вот бы знать, где сейчас этот портрет! – с тоской в голосе воскликнул я.

– Да он здесь, у меня! – ответил Бикар.

– Как это? – искренне удивился я.

– Да вот так, – ответил старик. – Когда вещи Клюзеля после его смерти распродавали, я увидел в каталоге: «Портрет Клюзеля работы Бикара – 5 фунтов». Я и выкупил его.

Старик отправился в соседнюю комнату и через пару минут вернулся оттуда с портретом. На меня вполоборота внимательно смотрел интеллигентный, немного грустный человек средних лет. Если судить по иллюстрациям к книге «Большая семья Фаберже», египетскому художнику удалось передать характерные черты Фредмана-Клюзеля. В левом нижнем углу портрета стояла подпись Бикара и дата – 1938 год.

– А нет ли у вас фотографии Клюзеля? – спросил я.

– Была где-то, и очень хорошая, да затерялась.

– Как вы думаете, где могут быть работы Клюзеля?

– Главным образом, конечно, в частных коллекциях, – ответил старик. – Помнится, они были еще в художественном музее на площади Тахрир, но лет двадцать назад музей ликвидировали, виллу, где он находился, снесли. По-видимому, надо искать в запасниках. У меня есть одна книга Азара, о египетских художниках, – добавил Бикар. – Хотите посмотреть?

Я утвердительно кивнул. Старик унес портрет Фредмана-Клюзеля и принес довольно толстую книгу. Она была напечатана еще в 1961 году, причем на французском языке.

– Странно, что книга на французском! – воскликнул я.

– Да ничего странного, – ответил Бикар. – Азар кончил Сорбонну, долго жил в Париже. Он вообще предпочитал писать по-французски.

Так вот почему я до сих пор не нашел его книгу про Фредмана-Клюзеля! Ведь я был убежден, что она написана по-арабски, и смотрел в каталогах и на полках только издания на арабском языке!

Я сердечно поблагодарил старого художника и твердо решил: надо опять ехать в национальную библиотеку «Дар аль-кутуб».

На другой день я уже был там. Но меня опять ждало разочарование. Каталог книг на иностранных языках наконец-то вносили в компьютер, и он оказался недостижим на несколько месяцев вперед. В зале же книг по искусству я нашел лишь ту книгу Азара, что показывал мне Бикар. Просмотрев ее еще раз, более внимательно, я сделал маленькое открытие: в конце книги оказалась библиография, а в ней – названия одиннадцати предыдущих книг Азара, все – на французском языке. Одна из них, изданная в 1955 году, называлась «Иностранные художники в Египте». Не в ней ли писал Азар о Фредмане-Клюзеле? Только вот где найти эту книгу? Может, на факультете изящных искусств?

Профессор Фатхалла был на месте. Я попросил у него разрешения покопаться в факультетской библиотеке. Декан позвонил по телефону, и, когда я вошел в читальный зал, меня уже ждали. Но ни одной книги Азара библиотекарша найти так и не смогла. В утешение мадам Амира принесла несколько книг по истории современного египетского изобразительного искусства. В одной из них я нашел подтверждение словам Бикара: в несуществующем ныне художественном музее на площади Тахрир действительно были работы Фредмана-Клюзеля. Только вот какие – в книге не говорилось. Открылся музей в 1940 году, а ликвидировали его в 1965-м. Было в этой книге и еще одно упоминание о Борисе Оскаровиче: в 1937 году на посту заведующего кафедрой скульптуры его сменил его же ученик – Ахмед Осман. По-видимому, с тех пор Фредман-Клюзель просто занимал должность профессора.

^{Хусейн Бикар. Портрет Б. О. Фредмана-Клюзеля. 1938 г}

Пока я просматривал книги, мадам Амира принесла мне довольна увесистый том в ледериновом переплете. Это оказалась подшивка ежемесячного журнала «Саут аль-фаннан» («Голос художника») за 1952 год. Журнал выходил на арабском языке, но в каждом его номере были две-три статьи, написанные по-французски. Многие из них принадлежали перу Эми Азара. Были среди материалов журнала и статьи, посвященные иностранным деятелям искусства.

И тут я вдруг подумал: а может, Азар, когда говорил мне, что писал о Фредмане-Клюзеле, как раз и имел в виду такую журнальную статью? Помнится, я еще удивился, когда он сказал, что этой работы нет в его домашней библиотеке. Книги, как каждый автор, Азар наверняка держал у себя на полке. Другое дело – журналы, тем более изданные десятилетия назад.

Но проверить сразу свою догадку я не смог. В библиотеке прозвенел звонок, и, хотя был всего час дня, читатели начали сдавать книги. Дело было в Рамадан, месяц мусульманского поста, когда все в Египте работают вполсилы. Мадам Амира любезно пригласила прийти еще. Что я и сделал дня через три, но результат опять равнялся нулю. В библиотеке оказалась лишь еще одна подшивка журнала «Саут аль-фаннан» за 1950 год, но никакого упоминания о Фредмане-Клюзеле в журналах не было.

Признаться, я надеялся на большее, и благодаря Азару оно казалось легкодостижимым. Я положил в пакет записи бесед с Багори и Бикаром, выдержки из книги, где упоминалось о Фредмане-Клюзеле, фотографию его портрета работы Бикара – и отправил все это во Францию, Татьяне Федоровне Фаберже. А заодно и поздравил ее с наступающим, 2000 годом.

Глава 24
Месть Клюзеля

Читатель, вероятно, заметил, что поиски материалов о каждом из героев этой книги потребовали немало усилий и заняли довольно много времени. Рекорд же в этом отношении принадлежит Борису Оскаровичу Фредману-Клюзелю.

Новый, 2000 год я впервые за четырнадцать лет встретил в России. Приехав накануне в Москву, позвонил в Петербург Валентину Васильевичу Скурлову, автору статьи о Фредмане-Клюзеле, которую я получил от мадам Фаберже. Скурлов обещал мне прислать фотографию, где Фредман-Клюзель лепит с натуры статуэтку Анны Павловой.

Пакет от Скурлова пришел уже после Нового года. К обещанной фотографии прилагалась записка о том, что в Петербурге только что вышел справочник «Художники русского зарубежья», в котором есть и статья о Клюзеле. По данным справочника, художник скончался в Каире 30 декабря 1969 года, то есть на девяносто втором году жизни.

Выходит, Борис Оскарович прожил в Египте долгих сорок лет! Точная дата смерти могла помочь найти в местных газетах и новые биографические материалы о нем, и сведения о том, где он похоронен. Последнее показалось мне особенно важным. Ведь статья Скурлова заканчивалась так: «Фаберже похоронен в Канне. Но где похоронен Фредман-Клюзель? Где можно поклониться праху большого художника?»

Из статьи В. В. Скурлова я узнал, что мать Бориса Оскаровича была православной и что сам он был крещен в православной церкви Владимирской Божьей Матери в Петербурге. Но знал я и другое: что у каждой христианской конфессии в Каире свое кладбище и что православное кладбище всего одно – на территории бывшего монастыря Святого Георгия в Старом Каире. На этом кладбище хоронили и русских эмигрантов, поэтому я бывал на нем десятки раз, обошел все кладбище вдоль и поперек, знаю буквально все могилы наших соотечественников. Но могилы Фредмана-Клюзеля я там не видел.

Что ж, «давайте мыслить логично», как говорил один из героев фильма «Ирония судьбы». Клюзель был человеком одиноким. Люди, которые его хоронили, могли не знать, что он православный. Зато они хорошо знали о его шведских и французских корнях. Отец Бориса Оскаровича был лютеранин. Значит, скульптор мог быть похоронен на лютеранском кладбище.

По возвращении в Каир из Москвы я узнал от коллеги, журналиста из Германии, где находится немецкое кладбище, – не доезжая Старого Каира. Сторож-гафир дал мне папку с листами, на которых со знаменитой немецкой точностью были напечатаны имена и даты смерти всех, кто похоронен на кладбище. Фредмана-Клюзеля среди них не было. Я спросил сторожа, нет ли рядом других христианских кладбищ. Оказалось, что их целых три – английское, американское и швейцарское. На английском, наполовину военном, наполовину гражданском, куда более обширном, чем немецкое, тоже была даже не папка с листами, а целая книга с именами похороненных и номерами могил. Нет, Борис Оскарович покоится где-то в другом месте. Не оказалось его могилы ни на американском, ни на швейцарском кладбищах небольших, где я просто обошел могилу за могилой.

От коллеги-грека я узнал, что где-то на подступах к Старому Каиру должно быть еще небольшое кладбище так называемых «свободных мыслителей». Там хоронят атеистов и тех, кто не принадлежал ни к одной из церквей.

Кладбище это оказалось в том же самом квартале, что и остальные европейские кладбища. Вообще-то оно египетское, коптское, но в дальнем его углу есть небольшой обветшалый пантеон, называемый «Европейское гражданское кладбище». В его многоэтажные ниши замурованы гробы с телами примерно сотни европейцев разных национальностей. Но праха Фредмана-Клюзеля и там не оказалось.

А может, он все-таки похоронен на греческом кладбище? И могилу его я просто пропустил? Или, может, с ней случилось то же, что с могилой последнего посланника Российской империи в Египте Алексея Александровича Смирнова? Мы в свое время долго искали ее вместе с профессором МГУ Геннадием Васильевичем Горячкиным, но так и не нашли. В ноябре 1999 года Горячкин опять приехал в Каир и снова попросил меня съездить с ним на кладбище. Мы подошли к русской часовне над склепом, постояли в молчании. На обратном пути Горячкин обратил внимание на то, что на одной из могил каменный крест лежит как-то неровно и вообще расколот. Он отодвинул часть креста, и мы увидели надпись: «Алексей Смирнов». Да и могилу последнего председателя русской общины в Каире Олега Васильевича Волкова я нашел только через несколько лет после того, как впервые услышал о нем.

От гражданского кладбища до православного – рукой подать. Не теряя времени, я отправился туда. Долго бродил среди могил, пока не столкнулся с гафиром по имени Хусейн. Объяснил ему, чью могилу искал.

– Русские могилы – только те, что вы уже знаете, – сказал Хусейн. – Других нет.

Но, может, он похоронен в склепе? На всякий случай я попросил Хусейна отпереть часовню, где к внутренним стенам прикреплены мраморные доски с именами похороненных. Как я и предполагал, имени Фредмана-Клюзеля среди этих имен не было.

– Между прочим, – сказал Хусейн, когда я выходил из часовни, – в склепе похоронено значительно больше людей, чем указано на мемориальных досках. Я это точно помню. А вообще там 36 ниш для гробов. Через три года после похорон останки из ниш мы обычно перекладывали в небольшой металлический ящик и ставили его на пол, освобождая ниши для других покойников. Но склеп уже несколько лет как залит водой.

– А книги регистрационные есть?

– Должны быть, но они у священника, в монастыре.

^{Автор у только что обнаруженной могилы АЛ. Смирнова. Фото Г. В. Горячкина, 1999 г.}

Монастырь опустел в конце 50-х годов, когда подавляющее большинство греков уехали. Между двумя мировыми войнами численность греческой общины достигала ста тысяч. Но после революции 1952 года был принят закон, по которому в любой, даже частной, компании на одного иностранца должны приходиться десять египетских сотрудников. А у греков-предпринимателей все работающие тоже обычно были греки. Пришлось им собирать вещи и уезжать из Египта. В Каире число греков ныне едва превышает тысячу человек, еще несколько сотен живут в Александрии и Порт-Саиде.

В здании бывшего греческого монастыря Святого Георгия – резиденция православного епископа Каира. Прежнего епископа, Порфирия, я хорошо знал. Это он говорил мне об иконе Андрея Рублёва в Синайской обители. Но года два назад новый православный патриарх Александрийский Петр VII отправил Порфирия куда-то дальше в Африку, правда, с повышением. Новый епископ тогда, помнится, долго не приезжал. Но, может, теперь приехал? Позвонил в дверь. Мне открыл немолодой священник. Я представился, священник проводил меня в свой кабинет. Дал визитную карточку: «Теофилакт, епископ Вавилонский». Не того Вавилона, что в Месопотамии, а местного, египетского. Вавилон – одно из названий Старого Каира.

Епископ держался дружелюбно. Приехал он всего месяц назад, и потому многое ему тут внове. В том числе и погода. Зима 2000 года оказалась в Каире необычно холодной. Мало кто уберегся от простуды. Епископ чуть не поминутно доставал бумажные салфетки, чтобы унять насморк. Впрочем, в арабских странах он не новичок. До Каира девять лет прослужил в Триполи, столице Ливии. Научился говорить по-арабски, но здесь выяснил, что египтяне говорят совсем не так, как ливийцы. Когда арабы завоевали Северную Африку, там уже давным-давно существовали свои цивилизации. Арабский язык смешался с местными языками, и так родились его диалекты, весьма существенно отличающиеся от страны к стране.

Сестра Теофилакта – по крайней мере так он мне ее представил – принесла нам по чашке кофе с каким-то особым, похожим на ванильный, привкусом. Такой кофе я уже пилу греков в монастыре Святой Екатерины на Синае. Вкус его совсем не такой, как у приготовленного египтянами.

Я рассказал епископу, что привело меня к нему.

– Не знаю пока, где кладбищенские книги, – сказал Теофилакт. – Но, должно быть, отец Парфений знает.

Звонком он вызвал Парфения, темнокожего батюшку, уже несколько лет работавшего в Каире. По-гречески объяснил ему суть дела. Тот ушел и через пару минут вернулся с увесистым альбомом. Там, разбитые по годам, были записаны имена всех, кто покоился на православном кладбище. Фредмана-Клюзеля среди них не было.

«Может, съездить сначала в библиотеку, посмотреть газеты за несколько дней после смерти Клюзеля? Вдруг в одной из них сказано, где он похоронен?» – думал я, возвращаясь домой. И в конце концов решил, что надо подождать. Я не был уверен в том, что в справочнике, о котором сообщил мне Скурлов, дата смерти Бориса Оскаровича указана правильно. Не потому, что он не мог дожить до девяносто одного года. Среди героев этой книги есть люди, прожившие и более долгую жизнь. Просто казалось странным, что после 1952 года на целых 17 лет знакомые Клюзеля потеряли с ним связь. Послереволюционные перемены в Египте не могли быть тому причиной.

Изменив первоначальный план поисков, я отправился вновь в библиотеку факультета прикладных искусств Хелуанского университета искать книгу Эми Азара. Теперь я точно знал, как она называется, когда и где была издана. Но книги этой в библиотеке не оказалось. Зато я нашел другую старую книгу – «Художники и скульпторы современного Египта», изданную в Каире в 1935 году на французском языке. Ее автор, Морик Брин, посвятил пару страниц и Клюзелю, а среди иллюстраций оказалась фотография одной из его работ, выставленной на Каирской художественной выставке 1935 года. Автор книги утверждал, что часто посещал мастерскую русского скульптора и может говорить о его творчестве со знанием дела. Оценки французского критика любопытны, и потому приведу их с небольшими сокращениями.

«В природе Фредмана-Клюзеля интересует все – животные не менее, чем люди. Однако его процесс познания мира не мгновенен. Он всегда учил основательности в работе. «Вот уже три года, как я в Египте, но мне все еще трудно взяться за лепку верблюда». Фредман-Клюзель не признает права по своему усмотрению менять форму, требует уважения к природному мастерству и достоверности. Поэтому он много времени тратит на изучение анатомии. Но как только появляется уверенность в том, что «пришел момент истины», он реализует ее. Анализ, позволяющий препарировать, и синтез, который оживляет. Его «Борзые» действительно бегут, а «Балашова» танцует, как будто мы видим ее на сцене Большого театра.

В хореографии для Бориса Фредмана-Клюзеля как скульптора вообще нет секретов. Подробно изучив элементы и мельчайшие детали танца, он воспроизводит их с высокой достоверностью в гипсе и бронзе. Даже в скульптурной неподвижности застывшая поза всегда дышит у него жизнью.

Невозможно быть более правдивым.

Невозможно быть более артистичным».

Примечательно, что критик отметил не только присущий творчеству Бориса Оскаровича реализм. Он выделил и две любимые темы скульптора – балет и животные. Интересно, а что писал двадцать лет спустя Эми Азар? Что он увидел в творчестве Фредмана-Клюзеля?

Только вот как найти его книгу? Может, сходить еще в Большую Каирскую библиотеку? Правда, она была открыта только в 1995 году, но костяк ее фондов наверняка был взят из какой-то более старой библиотеки.

В расположенной неподалеку от нашего корпункта Большой Каирской библиотеке царил порядок. Каталоги компьютеризированы. Искусству посвящен отдельный зал. Понадобилось ровно пять минут, чтобы на карточке с названием книги появились ее шифр и инвентарный номер. Я торжествовал.

Но торжество мое оказалось недолгим. Книги на полке не было. Не было ее и на соседних полках, куда ее мог ненароком поставить недисциплинированный читатель: в библиотеке – открытый доступ к фондам.

Я бросился к директору, Мухаммеду Хамди. Но его вызвали на совещание в министерство. Тогда я обратился за помощью к заместителю директора Ахмеду Рамадану. Тот сказал, что либо книга отправлена на реставрацию, либо она в персональном кабинете известного журналиста и писателя Камаля Зухейри. Проверили списки книг, отправленных на реставрацию, – нет. Самого Зухейри не было, но его помощник открыл кабинет и тщательно его обшарил. Ничего.

Просто чертовщина какая-то! Казалось, Фредман-Клюзель мстит мне за то, что десять лет назад, узнав о нем от Эми Азара, я не заинтересовался его персоной.

Что делать дальше? Съездить в библиотеку Дворца искусств в Гезире? Я уже был там один раз, но тогда я думал, что книга Азара написана по-арабски, и издания на иностранных языках не смотрел.

Во Дворец искусств, новый выставочный зал возле Каирской оперы, я вошел в пять минут третьего. Библиотека только что закрылась – до двух. Приехал на следующий день. Нет этой книги. Из Дворца искусств отправился во Французский культурный центр. Все-таки книга Азара написана по-французски, да еще про иностранцев. Опять ничего. Осталась одна надежда – на новую Библиотеку Мубарака в Гизе. Увы, и там книги не оказалось.

Что ж, придется прервать поиски книги. Возможно, я найду ее когда-нибудь у кого-нибудь из своих знакомых или у букинистов. А пока надо попробовать опять «мыслить логично» в надежде вычислить кладбище, где похоронен Фредман-Клюзель. Итак, он был холост, хозяйство его вела экономка по имени Кара. По словам Махмуда Багори, она была француженка, хотя он в этом и не уверен. Но уверен, что по крайней мере не египтянка. Если она распродавала вещи Бориса Оскаровича после его смерти, то, скорее всего, и хоронила его. Может, мадам Кара и знала, что он православный. Но ей было определенно проще похоронить его на католическом кладбище. Так, кстати сказать, поступила когда-то мадам Сакакини со своей подругой, Евдокией Васильевной Голенищевой-Кутузовой. Значит, надо ехать на католическое кладбище.

Католическое, или, как его здесь называют, латинское, кладбище расположено не доезжая Старого Каира, на улице, вдоль которой от Нила к Цитадели идет средневековый акведук. Я приехал туда в начале второго. Священника уже не было: он заканчивает работу в час. А регистрационная книга у него. Сторож-гафир сказал, что семейные похоронены в склепах, а холостые в многоэтажных нишах. Я просмотрел все ниши, но безрезультатно. Кстати, у мадам Кары мог быть семейный склеп, и похоронить Бориса Оскаровича она могла именно там. Надо смотреть книгу.

На другой день я вновь приехал на латинское кладбище, и опять неудачно. Священника вызвали на совещание в связи с предстоящим визитом в Египет Папы Римского. И лишь в третий приезд мне удалось посмотреть книгу. Фредман-Клюзель в ней не значился.

– А нет ли еще одного латинского кладбища? – спросил я у пожилого священника.

– Есть, – ответил он, – в Аббасии. Но оно относится не к моей церкви, так что я про него ничего не знаю.

Кладбище в Аббасии я нашел без труда, ибо оно расположено почти напротив ветеринарной клиники, куда я не раз приезжал со своей собакой. У сторожа оказался лишь список семейных склепов. На всякий случай я его просмотрел. Потом пошел смотреть многоэтажные ниши. Результат все тот же – никакой. Спросил у гафира, где книга. Тот ответил, что у священника отца Жинару, из Базилики в Гелиополисе.

Величественный католический собор Нотр-Дам, известный также как Базилика, я хорошо знал. Построен он был в 1910 году по проекту французского архитектора Александра Марселя – того самого, кто проектировал весь тогдашний Гелиополис. Он строился как европейский город-спутник Каира, но давно уже сросся с ним. Построен собор в византийском стиле, в виде базилики – центрального заланефа и двух боковых, отделенных от центрального рядом колонн. Прототипом ему послужил величественный собор Святой Софии в Константинополе, который турки затем превратили в мечеть.

Собор был закрыт. Я стоял и раздумывал, как бы мне найти священника. В этот момент меня окликнули. Я повернулся и увидел продавца из соседнего магазина «Саляма», с которым был хорошо знаком. Собственно, даже не продавца, а одного из сыновей хозяина, сидящего обычно за кассой. Семья Саляма – христиане, в ее магазине продают свинину и дешевое местное вино. В 60-е годы магазин был очень популярен у живших поблизости многочисленных советских военных советников. Об этом я узнал когда-то от самого хозяина, зайдя в его магазин на улице Гарун аль-Рашида, куда мы с женой периодически ездили, чтобы пополнять ее запасы пряжи для вязания.

– В соборе никого нет, – сказал Саляма-младший. – А, собственно, кто вам нужен?

– Отец Жинару, – ответил я. – Говорят, у него есть кладбищенская книга.

– Так сходите к нему домой. Это рядом, возле гостиницы «Бейрут». Только сейчас, – добавил Саляма, посмотрев на часы, – он обедает. Зайдите к нему через часок.

Обедает? Ну что ж, и я схожу пообедать. Недалеко от Базилики есть ливанский ресторан «Пальмира», а ливанская кухня считается самой изысканной на Ближнем Востоке. Не торопясь пообедав в пустом зале ресторана, я отправился к священнику. Он выслушал меня внимательно и, призвав набраться терпения, пригласил меня к себе в кабинет. Вместе с отцом Жинару мы тщательно просмотрели кладбищенскую книгу, начав на всякий случай с 1950 года, а кончив 1976-м. Но фамилии Фредмана-Клюзеля мы так и не нашли.

– А не принял ли он ислам или коптскую веру? – спросил меня священник. – Если так, то найти его могилу будет практически невозможно.

Я лишь пожал плечами. Такой вариант казался мне почти невероятным. Как и другой: что Бориса Оскаровича похоронили за пределами Каира или даже Египта. Но почему тогда его могилы нет ни на одном европейском кладбище Каира? На этот счет догадок у меня не было.

^{Б. О. Фредман-Клюзель. Барельеф св. Георгия на лестнице греческой православной церкви Св. Георгия в Старом Каире}

Мне нечем было порадовать ни мадам Фаберже, ни господина Скурлова. Но зато Валентин Васильевич вскоре порадовал меня. В начале апреля он прислал в Каир некролог Фредмана-Клюзеля, написанный Евгением Карловичем Фаберже, сыном основателя фирмы и дедом Татьяны Федоровны. Он был опубликован в парижской газете «Русская мысль» от 29 марта 1960 года. Из некролога следовало, что Борис Оскарович действительно скончался 30 декабря, но не 1969, а 1959 года. В справочник «Художники русского зарубежья» вкралась, по-видимому, элементарная опечатка. А я буквально за пару дней до получения письма от Скурлова ходил в газетный зал библиотеки «Дар аль-кутуб» и смотрел газеты конца декабря 1969-го – начала января 1970 года в надежде найти сообщение о смерти Клюзеля. И, конечно, ничего не нашел.

В некрологе были перечислены некоторые работы, созданные Клюзелем в Каире. К своему великому изумлению, я обнаружил, что много раз видел три из них, да не знал, кто автор. Первая – это большой барельеф святого Георгия при входе в православную церковь Святого Георгия в Старом Каире. Вторая – бюст Маркуса Симайка-паши, основателя и первого директора Коптского музея, тоже в Старом Каире. И третья – бюст президента Гамаля Абдель Насера, выполненный Клюзелем незадолго до смерти. Он был установлен в глубине торгового квартала на улице Шериф в центре Каира. Но когда я отправился туда, чтобы сфотографировать бюст, оказалось, что городские власти убрали его.

Еще одна работа Фредмана-Клюзеля, по словам автора некролога, скульптура «Невеста Нила», была установлена в парке Нузха в Александрии. Пришлось мне ехать в «северную столицу». Скульптура – обнаженная девушка, сидящая на коленях, слегка опустив голову, – была на своем месте, в розариуме. Оказалось, что это та самая скульптура, которую Борис Оскарович выставлял на Каирской художественной выставке 1935 года и фотография которой помещена в книге Морика Брина.

Я зашел в администрацию парка с надеждой узнать, когда и почему «Невеста Нила» появилась в розариуме. Но об этом там никто ничего не знал. В брошюре об истории парка о скульптуре тоже ничего не говорилось.

А буквально на следующий день мне позвонили из Большой Каирской библиотеки и сказали, что нашли книгу Эми Азара «Иностранные художники в Египте». Она оказалась небольшой по объему и просто затерялась среди более солидных томов. Но Фредман-Клюзель в ней даже не упоминался.

Да, отомстил мне Борис Оскарович…