355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Беляков » Русский Египет » Текст книги (страница 20)
Русский Египет
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 02:32

Текст книги "Русский Египет"


Автор книги: Владимир Беляков


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 26
Червоны маки на Монте-Кассино

Осенью 1990 года мои поиски по теме «Эль-Аламейн» застопорились. К счастью, ненадолго.

Весной следующего года я неожиданно получил такое вот письмо. «Пишу с опозданием, и большим. Отвечаю на публикацию в газете «Правда» от 8 мая 1988 года «Они сражались в песках». Потерялась статья в моих бумагах, а сейчас вот нашлась, и вот что я хочу сообщить.

В 1947–1949 годах к нам в Сибирь, в Иркутскую область, Тайшетский район, поселок Саранчей, было выслано много с Литвы, Украины, немцев Поволжья. В этих семьях было много детей, и мы, местные, дружили с этими ребятами. Умели говорить и по-немецки, и по-литовски, и по-украински. Одним словом, дети есть дети.

Но особенно сильно подружился я с украинской семьей Решетицких. Отца звали Прохор, мать – Домна, а сына – Федор. Федор много рассказывал мне об Украине. Однажды он показал мне семейные фотографии. На одной из них отец его в военной форме на фоне пирамид. Федор сказал, что отец его воевал в песках Египта. Прочитал я статью и вспомнил про эту фотографию».

Автор письма, Алексей Пантелеевич Супрун, живущий в Набережных Челнах и работающий на КамАЗе, прислал адреса – и друга своего Федора, в Алма-Ате, и отца его, в Кривом Роге. Надо ли говорить, что я тут же написал на Украину. Но шли месяцы, а ответа не было. Тогда, уже осенью, я написал опять: вдруг почта подвела? На сей раз не только отцу, но и сыну. И вновь стал ждать.

Полгода спустя, когда надежда начала покидать меня, из Алма-Аты наконец пришел ответ. Вместе с фотографией! «Здравствуйте, Владимир Владимирович! Пишет Вам Федя, тот самый, который показывал эту фотографию Супруну. Отец старый, ему 82 года. Видел я его чуть больше года тому назад. Из рассказов отца знаю, что до войны он работал на мосторемонтном поезде. Строили мост через Днепр в Кременчуге. Поезд этот каким-то путем попал в Польшу. Отец вступил в польскую армию, которая сражалась под командованием англичан. Я часто слышал от отца, что Черчилль приезжал на передовую линию фронта. И еще что очень много погибло солдат при взятии высоты Монте-Кассино. Иногда он пел песню «Червоны маки на Монте-Кассино». Вернулся отец домой в 1947 году из Англии. Тогда семью нашу и сослали в Сибирь, в Саранчей. На фотографии отец второй слева. Кто вместе с ним, не знаю».

Федору Прохоровичу я немедленно отправил в Алма-Ату письмо с горячей благодарностью, предварительно пересняв фотографию. Оригинал же вложил вместе с письмом в конверт. В письме спросил, можно ли приехать к отцу и как это сделать. Собственно, я и не стал бы спрашивать, поехал бы во время отпуска и так. Но смущало меня, что ответ пришел не от самого старика Прохора, а от его сына. Может, отец так плох, что и написать не в силах? Или не хочет?

А поехать в Кривой Рог так нужно! Ведь Прохор Никанорович Решетицкий – единственный из соотечественников, воевавших в Египте, кого мне удалось найти! Он ведь наверняка сможет ответить почти на все мои вопросы! Много ли было советских? Были ли у них свои подразделения? Кто был самым старшим? Сколько наших погибло? Где их хоронили? Когда и каким путем возвращались домой? Не говоря уже о его собственной судьбе, удивительной даже по меркам щедрого на необычное военного времени.


Каир, 1943 г. Второй слева – П. Н. Решетицкий

Фотографию я опубликовал в «Правде» в День Победы – 9 Мая 1992 года. Спустя некоторое время после этого мне позвонил военный атташе России в Египте полковник Юрченко.

– Владимир Владимирович, видел в газете фотографию, поздравляю, – сказал он. – Вот что я подумал. 25 октября – 50-летие битвы при Элъ-Аламейне. Будут большие торжества, соберутся ветераны со всего мира. Вот бы организовать приезд вашего Решетицкого! Приглашение и пребывание здесь могу взять на себя. Только бы найти спонсора, готового заплатить за билет до Каира!

Идея была прекрасная, и я чистосердечно поблагодарил за нее полковника. Сказал, что во время отпуска собираюсь поехать к старику Прохору. Если он в силах совершить такую поездку, будем действовать. Перед отпуском я еще отправил письмо в Канаду Джо Суини – тому самому, с которым познакомился в Эль-Аламейне в 1987 году и который рассказал мне о своей встрече в Александрии в 1943 году с двумя моими соотечественниками. Написал, что я еще в Египте и рад был бы встретиться с ним во время торжеств в Эль-Аламейне в октябре. Не забыл упомянуть и про Решетицкого.

Это только сказать легко – приехать из Москвы в Кривой Рог. На практике все не так просто. Расстояние – тысяча километров. Старик Прохор живет не в самом городе, а в селе неподалеку. Нужен грамотный провожатый, транспорт, надо где-то ночевать в чужом городе, наконец, в сезон летних отпусков как-то доставать обратный билет из Кривого Рога в Москву. Но я был полон решимости ехать. Может быть, даже на собственной машине. Решимости мне прибавили и два письма. Одно – от Федора, где он писал, что ехать, по его мнению, не только можно, но и нужно. Другое от Джо, я получил его прямо в день отлета из Каира.

«Дорогой Владимир, спешу ответить на твое письмо, которое пришло всего несколько часов назад. Пытался даже тебе дозвониться, но неудачно. Дело в том, что у меня есть готовое решение, как заполучить твоего украинского ветерана в Эль-Аламейн в октябре. Я забронировал два места для себя и жены Людмилы в туристической группе английской компании «Бэттлфилд турз». Помнишь, я знакомил тебя с ее владельцами – майором Тони и его женой миссис Холт? Так вот, жена моя заявила, что вряд ли сможет поехать. Ее совсем замучил артрит. Вот я и решил: а что если предложить ее место твоему украинцу? Тут, конечно, есть две проблемы. Во-первых, он должен прибыть в Лондон до 21 октября. И во-вторых, захочет ли он спать рядом со мной на двуспальной кровати в одном гостиничном номере? Пожалуйста, ответь как можно скорее. Твой Джо».

Милый, милый мой Джо! Я едва успел черкануть ему пару слов в ответ: то же, что я сказал и Юрченко. Сначала я встречусь со стариком и посмотрю, осилит ли он поездку, а там будем решать.

Приехав в Москву, позвонил вскоре в Днепропетровск корреспонденту «Правды» Николаю Борисовичу Миронову. Изложил ему суть дела и попросил помочь организовать поездку в Кривой Рог, ведь от него до Днепропетровска – километров сто, не больше. Миронов ответил, что вряд ли сможет быть мне полезен: в его корпункте нет машины. Значит, надо искать другие варианты.

Дней через десять после этого разговора я был в гостях у давних своих друзей еще по работе в Бейруте в начале 80-х годов – Галины и Виктора Голубевых. Обмолвился о Решетицком. И – эврика! Как же это я забыл! Ведь мама Галины живет в Днепропетровске! «Я как раз собираюсь туда в середине августа, – сказала Галя. – Поедем вместе!» А Виктор добавил: «У меня там и машина до сих пор стоит – никак еще не пригоню ее в Москву после работы в Южном Йемене!»

Сказано – сделано. Галина взяла билеты, и вот уже поезд мчит нас в Днепропетровск. Машина Виктора не пригодилась: моим гидом и шофером вызвался стать его друг, Николай Хотинич.

Видавшая виды «девятка» несется в сторону Кривого Рога. Машин на шоссе мало. «С бензином плохо», – комментирует Николай. Федор Решетицкий объяснил в письме, что сначала надо добраться до села Веселые Терны. Найти его не составило большого труда. От Тернов свернули направо, и уже через несколько минут въехали в село поменьше, Каменное Поле. Здесь в доме № 91 и живет Прохор Никанорович Решетицкий.

Остановились у ворот. От дома на нас бросилась дворняга, но не зло, а так, для порядка. Дверь оказалась заперта на висячий замок. «Надо спросить соседей», – предложил Николай.

Старушка в доме напротив не сразу поняла, кто нам нужен. «Решетивський? – переспросила она на украинский манер. – Так он тут не живет, его хата через две от моей!»

Пришлось нам вновь залезать в машину и ехать еще метров пятьдесят. Дом, на который указала нам старушка, оказался под номером 92. Ошибся Федор, что ли? Собака на дворе была покрупнее прежней, и Николай на всякий случай вооружился палкой. Маленькая беленькая хата стояла в глубине сада. Заслышав собачий лай, хозяин вышел на крыльцо. Невысокого роста, худощавый, в кепке и домашних тапочках.

– Прохор Никанорович?

– Я!

– Беляков я, корреспондент «Правды» в Египте! Это я вам писал!

– Ну-ну! – неопределенно молвил старик.

– Можно с вами поговорить?

– Давай!

Мы сели на табуретки в тени раскидистой шелковицы, возле умывальника. Только было начали разговор, как, привлеченная стоящей у ворот машиной, заглянула соседка. Она затараторила по-украински, и, если бы не Николай, мне бы так и не узнать, что восемь лет назад у старика умерла жена, и с тех пор он остался один. Правда, тут же, в Каменном Поле, живет один из его сыновей, Владимир, но у него своя хата, жена, дети, так что к отцу заходит редко. А ухаживает за стариком его племянница – кормит его, стирает, убирает. Что ж такого, вскинула руки соседка, у племянницы детей нет, что же ей не помочь дядьке!

В продолжение всего разговора Решетицкий слушал с отсутствующим видом, будто не про него идет речь. Я обратил внимание, что, несмотря на почтенный возраст, заметный во всем его облике, в волосах старика почти не было седины.

– Прохор Никанорович, как вы попали в Египет?

– Как в Египет попал? – переспросил старик. – Был на фронте, воевал, а там и в Египет попал. А кончили воевать, оказывается, все плохо! Приехал домой. «Ты был в Египте – в Сибирь!» В Сибирь приехал голый. Лес там грузил краном. Зарабатывал хорошо.

– Ну а в Египет-то вы все-таки как попали? Война началась – вы где были?

– В Египет? – вновь переспросил старик. – Да позабывал все, черт побери! Как попал… Был я в польской армии… – И вдруг задекламировал:

 
Червоны маки на Монте-Кассино,
За них лили польскую кровь…
 

Две следующие строчки Решетицкий промямлил, и, как потом ни старался я разобрать магнитофонную запись, так и не смог. Зато второе четверостишие прочитал четко, даже с пафосом:

 
Пройдут лята и веки преминут,
Позастанут стародавние дни.
Но те маки на Монте-Кассино
Червоней еще будут – растут на польской крови…
 
Прохор Никанорович Решетицкий. 1992 г.

Да, видно, здорово засело у старика в памяти Монте-Кассино. Отправляясь в Каменное Поле, я как следует полазил по справочникам, чтобы узнать, что это за гора такая в Италии, чем знаменита она в дни войны. Ведь Федор Прохорович упоминал ее в своем письме. И вот что я обнаружил.

В начале 1944 года немецкие войска, отошедшие из Южной Италии, закрепились на заранее подготовленном рубеже Кассино-Ортона, в 120 километрах от Рима. В районе Кассино союзники трижды – в январе, феврале и марте – пытались прорвать оборону противника, но безуспешно. Следующее, четвертое наступление готовилось более тщательно. Началось оно 11 мая – тогда, когда в горах вовсю цветут маки. Наступление развивалось медленно, трудно. Главный опорный пункт фашистов, Кассино, был очищен лишь через две недели, в основном усилиями 2-го польского корпуса. Путь на Рим был открыт…

– Эх, время было такое, много чего было, да позабывал все! – рефреном повторил старик, закончив декламировать слова боевой песни. – Как у пирамид был – помню. Помню, как жили в пустыне, палатки поставили. К палаткам приходили пацаны такие маленькие: «Бакшиш, бакшиш!» Значит, дай что-нибудь! Гоняли мы их от палаток… Да, там было – ой! – нехорошо! Такую жару терпеть! Днем – 40–45. Рубашку намочишь – и в палатку. А вечером занятия…

– Так вы в польской армии были?

– В польской.

– Наших-то много было с вами?

– Много, много.

– Как много – тысяча, две или поменьше?

– Да нет, тысячи не было…

– А сколько – сто, двести? – не унимался я.

Старик наморщил лоб. Было видно, что он силится вспомнить, но память уже не подчинялась ему.

– Больше, чем двести, – сказал он, помолчав.

– Жили в палатках вместе с поляками или отдельно?

– Отдельно!

– А командиры кто были?

– Командиры – поляки. Руководитель у них был Сенкевич – грозный такой! Генерал.

– А в каких частях служили?

– Был я в пехоте. Потом мы получили танкетки. Не танки, а танкетки. Танк воюет, а танкетка его обслуживает.

– Прохор Никанорович, а кто с вами на той фотографии? Наши или поляки?

– Не знаю, позабывал все… – вновь затянул свой рефрен старик.

Ну что тут поделаешь! Ведь полвека прошло! Эх, как жаль, что у Решетицкого такой сильный склероз! У меня ведь столько вопросов…

Продолжать разговор было бессмысленно. Старик смотрел невидящим взглядом куда-то вдаль – может, в свое далекое прошлое, и мне даже показалось, что вид у него был немного виноватый. Но я все же осмелился задать ему еще один вопрос.

– Прохор Никанорович, а фотографии военных лет у вас остались?

– Не-е-е-т! – протянул он. – Отобрали еще в Сибири! Только эта и осталась…

Значит, надо прощаться. Когда садились в машину, Решетицкий, провожавший нас до ворот, вдруг опять начал декламировать: «Червоны маки на Монте-Кассино…»

Вернувшись в Каир, я рассказал о встрече со стариком полковнику Юрченко. Написал и Джо Суини. Приглашать Прохора Никаноровича в Эль-Аламейн было уже поздно. Мы опоздали лет на десять.

Впрочем, под Эль-Аламейном Решетицкий, как я выяснил много лет спустя, продолжая уже в Москве по книгам и архивам изучать северо-африканскуто кампанию, определенно не воевал. 2-й польский корпус вообще не принимал участия в военных действиях в Африке. Но формировался он в Египте, в конце 1943-го – начале 1944 года, из так называемой Армии Андерса и польской Отдельной бригады карпатских стрелков.

Армия Андерса была создана на территории СССР в конце 1941 года из польских военнослужащих, интернированных в ходе присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939 году. В феврале 1942 года она насчитывала 73 тысячи человек. Однако командующий армией, бывший офицер царской армии, польский генерал Владислав Андерс, отказался направить ее на восточный фронт и вскоре добился от советского руководства разрешения вывести ее в Иран. Эта операция завершилась в августе 1942 года. Как отмечал Андерс в своих мемуарах, «я не позволил исключить из этого числа тех украинцев, белорусов и евреев, которые уже состояли в рядах армии».

По-видимому, почти все эти люди были выходцами из Западной Украины и Западной Белоруссии и после их воссоединения с СССР автоматически стали советскими гражданами. Об этом говорят документы по послевоенной репатриации, которые я обнаружил в Государственном архиве Российской Федерации. Согласно моим подсчетам, только в 1947 году число репатриантов из армии Андерса составило по меньшей мере 1024 человека. Практически все они служили в ней с 1941 года.

Вероятно, немало наших соотечественников было и в Карпатской бригаде. Она формировалась летом 1940 года в Сирии, затем была переведена в Палестину, а в начале 1941 года – в Египет. Численность бригады составляла 5700 человек. С августа по декабрь 1941 года Карпатская бригада принимала участие в обороне Тобрука в Восточной Ливии. А вот во время битвы при Эль-Аламейне бригада находилась в резерве.

О том, что в польских частях было немало украинцев и белорусов, можно судить и по списку из 417 их военнослужащих, похороненных на английских военных кладбищах в Египте. Среди них – Храпун, Хмара, Максимчук, Левко, Лукашевич, Трищук, Шмель, Козакевич, Мазур, Романюк и т. д. Очень много фамилий оканчиваются на«…ский», причем есть и такие, что давно известны в России, – Крушинский, Алексеевский, Твардовский, Зелинский, Войцеховский. Есть и русские (или еврейские) фамилии – Литвин, Пупин, Ивасищин, Резинкин, Лебедев.

В сентябре 1942 года армия Андерса была переброшена из Ирана в Ирак, в район Мосул – Киркук, на охрану стратегически важных для англичан нефтепромыслов, где находилась около года. Вскоре после высадки союзников в Италии, летом 1943 года, армию Андерса перевели в Египет, где из нее и Карпатской бригады и был сформирован 2-й польский корпус. 8 февраля 1944 года началась его переброска в Италию.

В списках репатриированных имя Решетицкого я не встретил. Но документы по репатриации до сих пор рассекречены не полностью, так что целостную картину составить пока невозможно. Судя по рассказам Прохора Никаноровича, скончавшегося через два месяца после нашей встречи, попал он сначала все-таки в армию Андерса, а не в Карпатскую бригаду.

Торжества по случаю 50-летия битвы при Эль-Аламейне были пышными. Приехал даже британский премьер Джон Мейджор. Но мы с Джо Суини все-таки нашли время пообщаться спустя пять лет после нашего знакомства. Энергично жестикулируя, он рассказывал мне, где были позиции союзников, а где – держав «оси», и какого напряжения сил потребовала победа. Ветеранов собралось много, не одна сотня, из разных стран. Наших среди них не было. Но это не главное. Главное в том, что мои соотечественники были там полвека назад.


Глава 27
Загадка Кантары

Летом 1990 года я поехал на Северный Синай, в город Элъ-Ариш. Египтяне устроили там международный молодежный трудовой «лагерь мира» и пригласили для участия в нем и советскую делегацию. Вот я и решил посмотреть на это, так сказать, мероприятие, поговорить с членами нашей делегации.

Чтобы попасть на Синай, надо преодолеть Суэцкий канал. Роскошного подвесного моста через канал у городка Кантара, между Исмаилией и Порт-Саидом, тогда еще не было, на другой берег машины переправлялись на пароме. От паромной переправы шоссе сначала шло по одной из улиц Восточной Кантары, а затем уже выскакивало в пустыню.

На выезде из города я заметил английское военное кладбище. Решил заехать посмотреть. Кладбище состояло из двух частей – собственно английской и польской. Как явствовало из пояснительной надписи у входа, в годы Второй мировой войны в Кантаре размещался польский военный госпиталь.

Осматривая польскую часть кладбища, я обнаружил две могилы со звездой на надгробном камне. «Рядовой В. Зимберинг, Советские вооруженные силы, скончался 8 октября 1944 года» – гласила надпись на первом надгробии. «Сержант Е. Кракси, Советские вооруженные силы, скончался 20 октября 1944 года» – было написано на втором надгробии.

Находка меня удивила. Не тем, что двое моих соотечественников в годы войны оказались заброшенными в Африку и умерли то ли от ран, то ли от болезней в польском госпитале. Мало ли какие чудеса творит с людьми судьба! Удивился я тому, что эти люди скончались в октябре 1944 года – почти через два года после того, как войска союзников изгнали из Египта итало-немецкий экспедиционный корпус.

С подобной загадкой я столкнулся уже во второй раз. Впервые – когда поехал посмотреть английское военное кладбище в Телль аль-Кебире, между Каиром и Исмаилией. В этом местечке в 1920–1921 годах располагался лагерь русских беженцев. Я действительно нашел там несколько могил соотечественников, но все они скончались еще весной 1919 года, задолго до того, как в Египет прибыли первые беженцы. И где, в таком случае, хоронили самих беженцев? Ведь среди них насчитывалось много раненых и сыпнотифозных, так что потери были неизбежны…

Что же за люди покоятся на английских военных кладбищах в Телль аль-Кебире и Восточной Кантаре? Во время летних отпусков я пытался в тиши библиотек найти ответ на этот вопрос. Не нашел. Загадки много лет спустя, когда я уже вернулся из Каира в Москву, помогли разгадать российские архивы. Сначала – в отношении Телль аль-Кебира, а затем – и Кантары.

Поиски я начал с Архива внешней политики Российской империи. В его фондах хранятся документы и Российского дипломатического представительства и генерального консульства в Египте. Бывшие царские миссии функционировали там до октября 1923 года, и в их архивах немало документов о судьбе наших соотечественников, оказавшихся в Стране пирамид после революции и Гражданской войны. Выяснилось, однако, что могилы в Телль аль-Кебире не имеют отношения ни к тому, ни к другому.

Когда началась Первая мировая война, то граница Египта с Палестиной, входившей в состав Османской империи, превратилась в линию фронта. Турки несколько раз пытались прорваться к Суэцкому каналу, но были отброшены английскими войсками. А затем англичане перешли в наступление и к концу войны совместно с арабскими повстанцами вышли к границам собственно Турции.

Среди военнопленных, которых англичане освободили в ходе военных действий, были и подданные к тому времени уже рухнувшей Российской империи. Турки захватили их в плен где-то в Европе и перебросили на Ближний Восток для участия в подсобных работах. В России шла Гражданская война, а Англия принимала весьма активное участие в иностранной военной интервенции в нашу страну. Чем все кончится – было неясно, бывших русских военнопленных надо было где-то временно устроить, и англичане решили перебросить их в свою вотчину – Египет.

6 декабря 1918 года в Порт-Саид из Палестины прибыла первая группа бывших русских военнопленных в количестве 64 человек. В середине декабря – уже 586 человек. Англичане разместили их в двух палаточных лагерях, оснащенных походными госпиталями, – в Телль аль-Кебире и в Кантаре. К маю 1919 года число обитателей лагеря в Телль аль-Кебире достигло 1148 человек. В отношении второго лагеря, в Кантаре, цифры, увы, отсутствуют.

Англичане поддерживали контакты с бывшими царскими консульскими представителями. Они информировали их о случаях тяжелых заболеваний среди русских военнослужащих, а затем – об их выздоровлении или смерти. Вот из этих сообщений я и узнал о том, от чего скончались похороненные на английском военном кладбище в Телль аль-Кебире весной 1919 года Петр Герман, Салих Боткаев, Эрнст Прейман, Егор Федотов и Тимофей Грудинин.

Процесс репатриации проходил медленно и преимущественно через Дальний Восток. Когда Гражданская война и иностранная военная интервенция близились к концу, к соотечественникам стало проявлять интерес Советское правительство. «Относительно пункта, касающегося репатриации, следует указать, что некоторое число русских подданных, задержанных британскими властями в Египте, Персии, Константинополе, Батуме и других местах и желающих возвратиться в Советскую Россию, еще не получили необходимого разрешения от британских властей, – говорилось в ноте правительства РСФСР правительству Великобритании от 6 октября 1920 года. – Также нужно указать, что некоторые из этих пленных, например содержащиеся в Кантаре в Египте, подвергаются обращению, которое вызывает энергичный протест». В ответной ноте от 10 октября правительство Великобритании сообщило, что «в числе русских подданных, ожидающих возвращения на родину в различных частях Британской империи, 129 человек, ожидающих репатриации в Кантаре в Египте, насчет якобы тяжелого положения которых нам ничего не известно, но срочно наводятся справки».

Вряд ли англичане действительно плохо обращались с бывшими русскими военнопленными. Скорее всего, те роптали из-за изнуряющей жары в стоявших на краю пустыни палаточных лагерях. Но, по-видимому, демарш Советского правительства подействовал. Уже 30 октября народный комиссар иностранных дел Г. В. Чичерин направил в Лондон, председателю советской торговой делегации Л. Б. Красину (дипломатические отношения между двумя государствами были все еще разорваны), следующую телеграмму: «Приняты меры к встрече транспорта, на котором, по Вашему сообщению, русские пленные возвращаются из Египта и Константинополя в Одессу». Вероятно, тем самым репатриация полностью завершилась. По крайней мере после этой даты мне ни разу не встречались в документах упоминания о бывших русских военнопленных в Египте.

Что же касается русских беженцев, заселивших весной 1920 года опустевший лагерь в Телль аль-Кебире, то для них англичане устроили собственное кладбище. Наверно, потому, что далеко не все беженцы были военнослужащими, а старое английское кладбище – исключительно военное. «Наших покойников хоронят здесь без гробов и почему-то не на общем кладбище, где цветут олеандры и посажены пальмы, а отдельно, – писал один из обитателей Телль аль-Кебира, известный журналист Александр Яблоновский. – В желтой пустыне, в стороне от наших палаток, огорожен колючей проволокой песчаный квадрат. Это наше кладбище. Сюда на больничных носилках приносят русских покойников, заворачивают в старенькое госпитальное одеяло и зарывают в песке.

Родные складывают из белых морских камешков крестики на могилках или пишут имена умерших на жестянках из-под консервов и прибивают эти жестянки к деревянному кресту…

Это, без сомнения, самое грустное и самое бедное кладбище из всех, какие я видел на своем веку. Ни мавзолеев, ни венков, ни надгробных плит, а только безграничное море песка, и над ним, в вышине, плывут облака. Вечный покой и вечное молчание пустыни».

Увы, от этого кладбища, как и от самого лагеря, не осталось и следа…

На польской части английского военного кладбища в Восточной Кантаре тоже похоронены наши бывшие военнопленные. Это я выяснил уже в другом архиве, внешней политики Российской Федерации, ознакомившись с дипломатической перепиской того времени.

13 мая 1943 года военные действия в Северной Африке прекратились. Итало-германские войска были разгромлены, их остатки сдались в плен в Тунисе. Вскоре после этого союзники высадили десант на Сицилии, а затем и на юге континентальной Италии. По мере продвижения на север союзные войска освобождали военнопленных различных национальностей. В январе 1944 года среди них оказалась первая группа советских граждан – всего девять человек. Поскольку отправить этих людей на родину кратчайшим путем не представлялось возможным, британские власти решили доставить их сначала из Италии в Египет, а затем уже репатриировать оттуда через страны Ближнего Востока и Иран.

В Москве понимали, что эта девятка – лишь первая ласточка, что чем дальше будут продвигаться союзники, тем больше они будут освобождать из плена советских людей. Поэтому было принято решение отправить в Каир, в Главный штаб союзников на Ближнем Востоке, офицера связи по репатриации военнопленных. Им стал майор Анисим Васильевич Карасов.

Азербайджанский писатель Сулейман Велиев, репатриированный из Италии через Египет, в своих воспоминаниях так характеризовал Карасова: «Он принадлежал к числу тех людей, которые сразу располагали к себе. В выражении лица, глаз удивительно сочетались сосредоточенность, строгость с приветливостью. С первого же знакомства Анисим Васильевич завоевал наши симпатии». Когда репатрианты покидали Египет, Карасов дал некоторым из них свой московский адрес. В 1955 году Велиев во время поездки в Москву встречался с Карасовым, между ними завязалась переписка.

Вскоре после прорыва союзниками обороны противника на линии Кассино – Ортона, в котором участвовал и П. Н. Решетицкий, они 4 июня 1944 года освободили Рим. К Новому году практически весь итальянский «сапог» был очищен от фашистов, они контролировали лишь северную часть страны.

С конца 1944 года бывшие советские военнопленные стали прибывать из Италии в Египет в массовом порядке. К концу года их число составило 5700 человек.

Бывших советских военнопленных размещали в транзитных лагерях. Один из них, № 190, находился в тех самых старых казармах в Сиди Бишр, возле Александрии, где в 1920–1922 годах обитали русские беженцы. Транзитный лагерь № 307, в который попал Сулейман Велиев, располагался в местечке Гинейфа, на берегу Малого горького озера, через которое проходит южная часть Суэцкого канала. Севернее, на берегу Большого горького озера, был разбит лагерь № 380, а в Телль аль-Кебире существовали даже два лагеря, № 305 и № 379. Конечно, там стояли уже не те палатки, в которых за четверть века до этого жили русские беженцы, но место, скорее всего, было то же самое.

Вероятно, именно из Телль аль-Кебира попали в польский госпиталь в Кантаре скончавшиеся там два советских военнослужащих. Причем, разбирая архивные документы, я обнаружил, что фамилия одного из них – вовсе не Кракси, как значится на надгробной плите, а Красин. В дипломатической переписке сработал «испорченный телефон». В первом сообщении британских властей, о его болезни, написано «Kracin».

Могила Е. Красина на английском военном кладбище в Восточной Кантаре

В следующем сообщении, о смерти, потерялась последняя буква, «n». Ну, а в последнем сообщении, о причине смерти, кто-то добавил второе «с», и получилось «Kracci» – Кракси. О своей находке я тут же сообщил в Комиссию по военным захоронениям Британского содружества в английском городе Мейденхед. Там обещали исправить ошибку.

Ну а теперь обратимся к воспоминаниям Сулеймана Велиева о пребывании в транзитном лагере. Но сначала о том, как мне удалось их найти.

Весной 1990 года, находясь в Каире, я получил письмо от своего бывшего начальника по редакции «Правды» и предшественника на посту ее корреспондента в Египте Павла Епифановича Демченко. За три года до этого, во время краткой командировки в Каир, Демченко рассказал мне интересную историю.

– В 1944 году я служил в Иране, – вспоминал Павел Епифанович. – Однажды на станции остановился английский воинский эшелон. Солдаты были одеты в британскую военную форму, но без знаков различия. На англичан они не были похожи. Прислушался: говорят по-русски! Один из них спросил меня, где взять кипятку. Пока бегали вместе набирать чайник, он рассказал, что в эшелоне следует из Северной Африки домой батальон, сформированный из бывших советских военнопленных.

В письме Демченко продолжил ту же тему. «Недавно по радио передавали отрывки из автобиографического романа писателя с мусульманской фамилией, – сообщал он. – Так вот, этот писатель после освобождения из плена был репатриирован через Египет и Иран. Можно было бы попробовать его найти».

Можно, конечно, если знать его имя. Но есть и другой путь. До «Правды» я много лет работал на Московском радио. Написал бывшим коллегам, попросил поискать эту передачу. Но куда там! Вроде как искать иголку в стоге сена. Ведь я даже примерно не знал время выхода передачи в эфир, а передач – тысячи.

Но, может, Демченко вспомнит фамилию? Позвонил ему в Москву. «Кажется, фамилия того писателя – Валиев или Велиев, – сказал Павел Епифанович. – Я слушал передачу в машине и фамилию его записать не мог».

Это уже что-то! Летом, во время отпуска, я отправился в Ленинскую библиотеку. Задача оказалась не из простых. Авторов и с той, и с другой фамилией было немало, и каждый из них опубликовал несколько книг. Я просматривал том за томом. И в конце концов нашел то, что искал. В сборнике азербайджанского писателя Сулеймана Велиева «Жемчужный дождь», изданном в 1963 году, я обнаружил его воспоминания «Путь на родину».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю