Текст книги "Лунное золото Революции (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

А он и не возражал. От такой постановки вопроса их шансы остаться в живых только увеличивались. Это ничего.. Это даже славно… При таком раскладе всем им наверняка удастся дожить до вечера, а кое-кому и пережить его.

Французская республика. Гренобль.

Апрель 1931 года.

…День уже давно сдал позиции ночи. С пятого этажа из окон лучшего номера этой гостиницы мсье Форитир смотрел на звездное небо, на крыши… Странно конечно ехать в свадебное путешествие не к морю, а в Гренобль. Можно было бы в таком случае и в Париже остаться. Там возможно, было бы веселее…

Хотя какое это имеет значение?

Улыбаясь, он затянулся сигаретой, выпустив дым в приоткрытое окно. Они вместе, они рядом. И так вот уже пять дней! Чего еще нужно?

Держась за руки, они сегодня ходили по улицам, с удовольствием разглядывая себя в отражениях витрин. Их счастье пропечатывалось на лицах такими буквами, что даже хмурые, пострадавшие от кризиса горожане, встречая их, несмело улыбались в ответ. Любовь! Тут была настоящая любовь, которую гренобльцы чувствовали как настоящие французы. Он поймал себя на том что и сейчас глупо улыбается, глядя на дальнюю водокачку и с усилием распрямил губы. Кто еще кроме влюбленного может улыбаться, глядя на водокачку? Влюбленный в свою жену…

Он чуть повернул голову, прислушиваясь, как в душе шумит вода.

Она стояла там под горячими струями и те оплетали её дивное тело. Молодой муж судорожно вздохнул. Сигаретный пепел упал на ковер. Рядом стояла откупоренная бутылка вина. Он налил в высокую рюмку молодой виноградный сок и жадно отхлебнул.

Каждый день они вместе и каждую ночь. И так на всю долгую, счастливую жизнь.

Молодой муж сбросил халат и улегся на кровать номера для новобрачных. Шумела вода, он прикрыл глаза и стал вспоминать как у них все случилось в первую ночь..

Когда мадам Форитир вошла к молодому мужу она нашла его спящим. Это её не удивило. Посмотрев на свет откупоренную бутылку, она удовлетворенно кивнула. Достав из-под кровати саквояж, дама быстро переоделась во что-то напоминающее цирковое трико, в котором щеголял мистер Икс из оперетты «Принцесса цирка», пока не сменил его на черный фрак, белую манишку и цилиндр. После этого она поцеловала мужа и, не произведя абсолютно никакого шума, выскользнула в окно.

Через сорок минут мадам Форитир уже лежала на крыше лаборатории, дожидаясь сигнала.

Рядом лежала срезанная решетка вентиляционного люка. Темнота внутри была еще темнее опустившейся на город ночи. Изредка мадам трогала решетку пальцем. Оплавленный металл остывал, и она считала ночные секунды. Товарищи задерживались, а может быть это она поторопилась. Можно было достать часы, но зачем? В любом случае они никак не заменят группу прикрытия…

Бах! Бах!!

Грохот взрывов заставил её выглянуть из-за бортика крыши. Как раз вовремя, чтоб увидеть, как падают внутрь распахнутые ворота, и по ним, сверкая фарами, во двор врывается автомобиль. Мотор подпрыгнул, переехав труп одного из часовых, сбил бампером второго, пытавшегося перезарядить винтовку, и ринулся в глубину двора. Оттуда ударили дружные пулеметные очереди, и звон посыпавшегося стекла.

Все. Можно начинать…

Гибкая, почти невидимая в темноте фигурка под всполошный вой сирены проскользнула вовнутрь короба, начав трудный путь в темноте и тесноте вентиляционной шахты к аппарату профессора Лауни.

Товарищи старались, как могли. Даже сюда, за каменные стены доносился грохот взрывов и частая стрельба.

Упираясь локтями в гладкое железо, она, срезая внутренние решетки, ползла, не заботясь о том, что её кто-нибудь услышит. У всех кто еще оставался в здании сейчас имелись дела поважнее.

Поглядывая вниз, сквозь встречающиеся время от времени решетки, она добралась, наконец, до места, где воздуховод входил в противоположную стену.

Тут было чище и можно было бы без помех путешествовать дальше, хоть до самого подвала, но её цель находилась именно здесь. Свесив голову, девушка огляделась. Лучи мечущегося между зданий лаборатории автомобиля достигали и сюда. Темнота под потоками света раскалывалась и смыкалась, и раскаты стрельбы продолжали бушевать, словно частая гроза, а свет мятущихся фар бросал на стену рогатую тень большого подсвечника. Ей вполне хватало света, чтоб увидеть прямо под собой высокий лабораторный шкаф. Один прыжок и вот она балансирует на нем. Второй – и она перекатом ушла в тень под стеллажами.

Несколько секунд ночная гостья слушала стрельбу и вопли сирены. Все это происходило за стеной, а на этаже было тихо. По мнению охраны, все главные события происходили сейчас снаружи. Они даже не могли вообразить, как они все ошибались.

За окнами что-то грохнуло. Басовито и грозно, не легкомысленно-гранатно, а основательно и тут же заполыхало пламя. В его свете стало видно, что твориться вокруг.

Всю комнату заполняло оборудование. Шкафы, ящики с циферблатами связывали разнокалиберные провода. Она не стала размениваться на мелочи, а сняв с пояса цилиндрик, «вырастила» из него зеленый лист пламени, рассекла металлический постамент в центре комнаты и ограненный полупрозрачный стержень в витках проволоки. Конструкция затрещала, накренилась, но устояла. Тогда она забежала с другой стороны и слезала восемь толстенных, с руку, болтов. Проволока натянулась, зазвучали как перетянутые струны и начали лопаться. Дзынь, дзынь, дзынь… Потом все зазвенело и затрещало хором и она едва успела отпрыгнуть в сторону, когда это все спутавшееся и сплетенное друг с другом обрушилось на пол, сразу став похожим на куски бревен в рыболовных сетях.

Прочитав маркировку на баллонах, она удовлетворенно кивнула. То, что нужно. Конечно, после того как она тут поработала «ножичком», французам тут нечего будет делать довольно долго, но почему бы это «долго» не продлить еще недели на две? Но сперва… Она быстро осмотрела окна, нашла то, рядом с которым вниз уходила дождевая труба. Металлические штыри держались крепко, и та вполне могла сойти за лестницу. Путь отступления готов.

Сняв с подсвечника одну из свечей, она поставила её в уголок, чтоб свет её не смогли увидеть снаружи. В следующую минуту она отвернула вентили у всех баллонов и полезла на стену.

…Когда она вернулась в гостиницу, молодой муж продолжал крепко спать. Тихонько раздевшись, она улеглась рядом и стараясь не коснуться его невзначай холодной рукой. Закутавшись в одеяло, она уже начала задремывать, как в полуоткрытое окно влетел глухой, ослабленный расстоянием звук взрыва.

– Что?… – вскинулся муж. – Где?…

Звук не повторился, и так и не выйдя из власти сна, мсье Форитир откинулся назад на подушку.

– Ничего, ничего, милый, – тихонько сказала маленькая женщина, глядя поверх его плеча на разгорающееся вдалеке зарево. – Гроза… Ничего страшного.

Орбита Земли. «Лунник-1».

Апрель 1931 года.

…До прекращения работы маршевого двигателя Федосей Петрович Малюков сидел в пилотском кресле тихо, как мышь, стиснув зубы, сжав кулаки и с подкатывающим к горлу ощущением, что вот еще минута-другая и – всё… Страх был настолько острым, что когда рев стих и приборы показали, что они получили-таки первую космическую скорость, он стащил шлем и первым делом посмотрел в блестящий бок активатора, ища в шевелюре седые пряди. Кому-кому, а ему-то было понятно, что это не старт, а бегство… Бегство туда, где их не достанет рука затаившихся где-то совсем рядом махровых контрреволюционеров.

Ощущение было мерзким. Их словно в спину вытолкали с планеты. Унизительно, но по-другому не скажешь. Только хуже того унижения бередило душу чувство опасности. Если уж враг подобрался так близко, что от него пришлось удирать, то где гарантия того, что в той неприличной спешке, которая началась после диверсии, не просмотрели там, на Земле что-то важное, что-то жизненно важное для них. Что-то вроде маленькой трещинки в корпусе или подпиленного болта? В таком случае каждый километр пути становился смертельно опасным, ну а их еще предстояло пройти не много ни мало –почти четыреста тысяч только в одну сторону! И беда могла стеречь их на любом из них – ни один из этих километров еще не проходил ни один из советских людей. Это означало, что не имелось у них в этом случае ни своего опыта, ни дельных советчиков. Правда, по слухам, этим же путем уже вроде бы прошли американцы, но это как раз и вопрос – прошли они его или, может быть, недосмотрели чего, недокрутили и летают сейчас в виде кусков и обломков по разным орбитам. Федосей вздохнул.

Пока он размышлял об этом, сверху в поле зрения всплыла голова товарища.

– Что задумался, Федосей Петрович?

– Да вот, задумался, – отозвался Федосей. – Не знаю даже как сказать… Первую космическую мы набрали.. Вроде бы вперед теперь нам рвануть полагается, а сердце не лежит…

– А к чему оно у тебя лежит? Может быть, перекусим?

Хороший, конечно совет, подумал Федосей, только душу это никак не успокоит. Он вздохнул тяжело.

– Считаю, что надо корабль осмотреть. Так. На всякий случай… Не будем давать гадам лишнего шанса.

– Думаешь на Земле что-то упустили? – с сомнением сказал Дёготь и сам себе ответил. – Вряд ли…

–Думаю, что мы себя гораздо спокойнее почувствуем, если убедимся в этом лично. Возражения есть?

Он сказал это так, что Деготь понял, что решение командиром принято. Сам Владимир Иванович, как комиссар экспедиции тоже имел некие права, но спорить не стал. Подумав мгновение, вспомнил Ульриха Федоровича и его святую убежденность в везучести Федосея. Может быть не зря у товарища сердце вещует?

– Да какие тут могут быть возражения? Давай, давай делом займемся, хандру твою развеем, да заодно и порядок наведем…

Про порядок он не зря сказал – грузили второпях и много, так что порядок внутри корабля был весьма относительным.

Полдня они исследовали Лунник изнутри, проверяя все, до чего могли добраться, не отвинчивая винтов и гаек. Порядка в корабле это прибавило, да и на душе у Малюкова стало определенно легче. Деготь чувствовал, как оттаивает товарищ. Он свежел лицом, сосущая сердце печаль растворялась в суете мелких действий – поднять, посмотреть, проверить и все вернуть на место.

Когда у Малюкова появилось ощущение уверенности, что внутри проверять более нечего, он с разгону принял решение осмотреть корабль снаружи, чтоб поискать неприятности, прилипшие с другой стороны обшивки. Мнения Дёгтя он не спросил, но тот вполне неодобрительно головой покрутил.

Перед складскими дверями Малюков притормозил, дожидаясь товарища.

Вдвоем, помогая друг другу, они повернули штурвал запора. Металл заскрипел, разъехались створки, из темноты пахнуло прохладой, в которую вплелся запах масла, промерзшего металла и еще чего-то. Щелкнул выключатель и, хотя теплее не стало, темнота рассеялась широкими конусами электрического света, спускавшегося из-под жестяных плафонов вниз, они, казалось, прижимали к полу ряды стеллажей с мешками, баллонами, ящиками.

Чего тут только не было!

Глядя на это богатство, Малюков задержался, ухватившись за комингс.

Все-таки корабль был великоват для двоих, но в этом определенно имелась своя прелесть. Еще не стершаяся из памяти теснота первых профессорских моделей теперь казалась чем-то архаичным, уходящим в прошлое. Федосей вспомнил первый профессорский аппарат, тот, с мотоциклетным седлом и рассмеялся.

Деготь вопросительно наклонил голову.

– Отпустило сердчишко-то?

– Отпустило…, – согласился Федосей Петрович, все еще улыбаясь. – Это я вспомнил, как в первый раз летал. Теснота… Ноги наружу.

– Да уж…, – согласился товарищ. – Слушай.. Если действительно полегчало, может и не станем снаружи осматривать? Что-то я …

– Э-э-э, нет, товарищ. Давай уж раз начали, доведем дело до конца. Не забыл как они по нему из пулемета?

Товарищи вплыли в кубатуру склада.

– Берем по два баллона, – напомнил Малюков, отбирая свою долю со стеллажа.

– Не маленький, помню… – несколько раздосадованный упрямством товарища в этом вопросе отозвался коминтерновец. Он ухватил две металлические емкости, в которых спрессованные немалым давлением, ждали их литры воздуха Родины.

Тяжесть в корабле отсутствовала, и они довольно аккуратно доплыли со своим грузом до шлюза.

Новые, кольчатые, словно собранные из входящих друг в друга без зазора колец, скафандры ждали их в нишах рядом с выходным шлюзом. Помогая друг другу, космонавты укрепили на спинах баллоны. Этот запас обеспечивал им около часа парения в безвоздушном пространстве, которые они намеривались потратить исключительно с пользой для дела.

– Что смотрим? – спросил Деготь, перед тем как влезть в скафандр и закончить разговор (радио в скафандрах еще не было – габариты не позволяли).

– Все смотрим. А заплатки – в первую очередь.

Везение все-таки математическая категория и от этого не может быть бесконечным. В «Лунник» попало пять пуль и слесарям стартовой площадки пришлось наложить пять заплаток и полностью заменить один из девятимиллиметровых стальных листов, прикрывавших двигатель со стороны люка. На Земле их проверяли и не нашли недостатков, но то на Земле… У Пространства свои мерки и свой спрос.

Прикрепив себя лерами к скобам на обшивке, они парили над клепаным железом, жестами привлекая внимание друг друга.

Все-таки свердловчане постарались на славу. Заплатки, хоть и выделялись внешним видом, но и только. Сидели как влитые и не одна не «дымила» пеплом, что непременно случилось бы, если б там имелась хоть малейшая трещинка. Они рассмотрели три заваренные пробоины и стали медленно спускаться к заново укрепленному броневому листу, не пропуская по пути ничего интересного.

Звонкий металлический щелчок за спиной заставил Федосея оторвать взгляд от обшивки. В мире безмолвия, которым для них была Вселенная, любой звук мог значить очень много. Дёготь, заметив, что товарищ насторожился, посмотрел на него вопросительно. Лишь спустя пару секунд Федосей сообразил, что это сработал клапан, отключивший опустевший баллон и подключивший второй и он успокаивающе взмахнул рукой, ничего мол страшного…

И тут голова Дегтя за прозрачным ударопрочным стеклом задергалась, словно кто-то взнуздал его как лошадь и стал дергать уздечку, не давая опустить голову. Глаза выпучились, рот то открывался, то закрывался. Руки только что державшиеся за скобу разжались и метнулись к горлу. От резкого движения его оторвало от корабля, и он поплыл, продолжая извиваться, словно насаженный на крючок червяк.

Нет, не как червяк, а скорее как выброшенная на берег рыбина.

«Воздух, – сообразил Федосей. – Что-то с воздухом!»

Он поймал содрогающегося в конвульсиях товарища, подтянул к себе и, заглянув в лицо, убедился, что догадка верна. Тот неслышно кричал, на багрово красном лице белым оскалом выделялся рот.

Не тратя времени, Малюков потащил дергающегося товарища к шлюзу. Это заняло у него меньше минуты, но когда в шлюзе он заглянул в лицо, его товарищ был уже свекольного цвета.

Рукоять вниз и вбок, штурвал против часовой до отказа. Звуков вокруг еще нет, но Федосею кажется, что он слышит надсадный хрип товарища. Рукоятки переключателей вниз и все внимание на стрелку манометра, что прыжками движется к сектору «норма». У товарища хватило самообладания дождаться момента.

Деготь разгерметизировал скафандр и с всхлипом и свистом потянуть в себя воздух.

Федосей ничего не спрашивал, молчал, понимая, что у товарища есть куда как более важное дело чем ответы на дурацкие вопросы.

Свой вопрос он задал только тогда, когда цвет лица более-менее пришел в соответствие с установленным природой для человека.

– Что случилось?

Деготь выбрался из скафандра и только тогда процедил сквозь зубы.

– Не зря сходили.

Федосей не торопил его с ответом – видел, как трясутся руки.

– Одну неисправность нашли. Скафандр неисправен…

Движением, в котором мешались брезгливость и ненависть, Деготь отстегнул баллоны… По тому, как напряглась рука товарища, Федосей почувствовал, что больше всего ему хочется сейчас швырнуть их куда-нибудь в стену, чтоб в осколки, в щепки, в мелкую пыль, чтоб вместе с ними разлетелся, расточился только что пережитой ужас. Но он сдержался. Рука его разжалась и баллоны, медленно вращаясь, повисли в воздухе.

– Вот тебе и прямая польза от бдительности!

Назидательности в голосе Федосея не было вовсе, но Владимир Иванович посмотрел на него как-то криво, словно подозревал в чем-то.

–Ты мне политграмоту не читай, – ответил он, – ты лучше подумай, что вдруг там.

Он кивнул в сторону темного коридора.

– Таких вот половина?

Подумать об этом было страшно, но он взял себя в руки.

– Погоди паниковать-то. Каких это «таких»? Давай разбираться.

Федосей взял из воздуха первый баллон и крутанул венчающий его краник. Скользнув на пару оборотов по резьбе, рукоять в форме пятилепестковой ромашки с толстенькими радиальными лепестками, остановилась. Он потряс баллон, но сообразил, что никакого шипения не услышит – последние капли кислорода отсюда Дёготь высосал еще там, за обшивкой.

А вот кран второго баллона откручиваться не пожелал. Впрочем, и закручиваться тоже. Он вообще оказался декорацией. Федосей крутил его туда-сюда, но все без толку.

– Это другой баллон, – сказал товарищ, внимательно за ним наблюдавший. – Не такой. Посмотри вон где у него шов. У твоего по-другому.

Федосей повернул баллон к свету и убедился, что товарищ прав.

– И вот тут шов лишний, – задумчиво сказал он. – Что они там вообще что ли… Кустари им баллоны делают?

Пока он вертел баллон, свет падал на него с нескольких сторон, и в какой-то момент стало видно, что под слоем краски его надвое разделяет тонкая линия. Словно не кислородный баллон это был, а огромная матрешка.

– А ну-ка!

Федосей повернул одну половинку относительно другой.. Нессохшаяся еще краска по шву сместилась, пошла складками и стальной цилиндр распался на две половинки, словно его и впрямь сделали Ярославские кустари.

–Ух ты!

Только вот в отличие от матрешки, внутри него не оказалось второго баллона, а оказался… Деготь негромко кашлянул и прикрыл рот рукой.

– Динамит…

– Фунтов восемь… -Малюков от волнения съехал с метрической системы в царскую архаику. Руки у него мгновенно вспотели. Он не хуже товарища представлял, что такое динамит и догадывался, для чего он тут появился.

– Сейчас как ахнет… – вяло предположил Деготь. Федосей разжал руки. Невесомость. Баллон никуда не упал, а повис в воздухе. Сидеть, и смотреть на плавающую рядом бомбу никаких сил не было.

– Мой скафандр, – седым шепотом сказал Федосей, -быстро… Помоги.

Не то что он думал, что бомба взорвется от звука его голоса, но так было как-то спокойнее.

Норматив для одевания скафандра равнялся четырнадцати секундам. Кое-кто из тех с кем он тренировался на Земле укладывался в двенадцать, но в этот раз Федосей облачился за восемь секунд. Что-то внутри него говорило, что вряд ли бомба взорвется именно сейчас, но доверять этому голосу не хотелось. Перед тем как загерметизироваться он спросил:

– Запомнил, как такая дрянь выглядит?

Деготь кивнул.

– На всю жизнь…

– Если вернусь – второй поищем. А то и третий. Открой шлюз. Я быстро…

Ритмичный стук, с которым из шлюза откачивался воздух, становился все тише, и, наконец, пропал вовсе. Федосей слышал его как стук метронома, вычитающего секунду за секундой из его жизни. Вселенная вновь распахнулась перед ним и бомба в сравнении с ней показалась какой-то… Несолидной что ли. Ему захотелось наподдать ей ногой, словно мальчишке по мячу, но он сдержался. Испытывать судьбу в этом положении не хотелось. Так и не выйдя из шлюза, он вытянул наружу руку и сильно толкнул бомбу вниз подальше от корабля…

После этого они перебрали все баллоны на складе и обшарили все углы.

Если б они что-нибудь нашли, признался Деготь, ему спалось бы гораздо спокойнее, но они не нашли ничего.

СССР. Свердловская пусковая площадка.

Май 1931 года.

… Алексей Григорьевич Чердынцев сидел в облаке ледеринового запаха, положив ладонь на стол. Между ладонью и столешницей лежал, холодил руку наградной браунинг, полученный за Перекоп. Так он сидел уже минут десять и раздумывал написать посмертную записку, оправдаться, или застрелиться просто так, без затей. Только этот нерешенный вопрос держал его на этом свете. Так и так стреляться придется. Дело поворачивалось таким образом, что выходило по всему, что он пособник врагов. Прошляпил, профукал…

К земле тянуло ощущение вины за свершившееся. Если бы не потеря бдительности… И он понимал, что сетования «кто ж знал» и «документы были в порядке» никого не утешат. Революционной бдительности никто не отменял, а он сплоховал. Сплоховал!!! Не разглядел у себя под носом классового врага!

В дверь постучали.

– Войдите….

Вошел молодой человек с цепким профессиональным взглядом, от которого холодело внутри.

– Добрый день. Младший сержант ОГПУ Лев Разгон.

Гость достал удостоверение и, не выпуская из рук, раскрыл.

«Вот и все» – подумал завкадрами.

–Хочу поговорить с вами о сотрудниках спецплощадки. Сколько людей вы приняли на работу за последние три месяца?

Кадровик посмотрел на удостоверение и кивнул.

– Присаживайтесь товарищ Разгон. Вину свою признаю полностью. Проглядел.

– Пока о вашей вине разговора нет. Отвечайте на поставленный вопрос.

– Слушаюсь… Коллектив спецплощадки стабилен. Принято всего шесть человек.

– Список, пожалуйста.

На десяток секунд задумавшись, кадровик написал список из шести фамилий и положил его перед чекистом.

Сержант пробежал список одним взглядом, но на одной фамилии задержался, даже наклонился над столом. Воспользовавшись этим, Алексей Григорьевич стянул браунинг со стола. Если что – так сразу тут и прямо сейчас…

– Тут все верно записано? Апполинарий Петрович? – спросил чекист. Он закусил губу и зажмурился, словно мелькнувшая мысль могла ускользнуть со взглядом или со словом.

В голове всплыла ориентировка по отделу о белом гипнотизере фантастической силы. Говорили о нем так, что впору принять его как одну из легенд, но у них в отделе привыкли иметь дело с легендами. Приучил их товарищ Бокий.

– Ну да…

– Где он?

Чекист подобрался. Вскочил и деловито одернул френч.

– На работе, наверное… В буфете.

– В буфете!

Чекист не сказал это и не произнес – воскликнул! Или нет. Даже ахнул. Он уже представил, как вражья рука сыпет ядовитый порошок в котел с гречневой кашей…

– Как вы допустили!

– По направлению, – сказал кадровик. – Как положено… В соответствии с указанием.

Чекист мог бы сказать кое-что о состоянии бдительности на вверенном кадровику участке, но не стал терять времени.

– Оружие есть?

– Есть, – разом осипшим голосом отозвался кадровик. Противоположностью ему отозвался азартный голос чекиста.

– Доставай и за мной!

Слова и, самое главное, тон, вернули завкадрами к жизни. Ему доверяли!

Чекист встал, но, так и не сделав шага, опустился на стул.

– Можно проверить он на работе?

Завкадрами снял телефонную трубку.

– Проходная? Завбуфетом на территорию проходил? Да. Спасибо…

Алексей Григорьевич медленно положил трубку на рычаг.

– На территории.

Разгон решительно поднялся. Сейчас должно было начаться то, что он знал и любил.

– Где буфет?

– Провожу.

Коридор, два поворота…

Около двери они остановились. Кадровик взвесил в ладони наградной браунинг. Пусть уж лучше в бою, чем стреляться…

– Он вооружен?

Чекист достал револьвер. За застекленной дверью, задрапированной тюлем сидел враг. Матерый вражина, какого голыми руками не взять.

– Вооружен. Только не так, как вы думаете.

Он присел и осторожно заглянул в щель.

– Он не наган в кармане прячет, а пулемет в башке… -шепотом сказал он. – В глаза ему не смотреть. Что говорить будет – стараться не слушать. Про себя можете таблицу умножения повторять или «Интернационал». Ясно?

Завкадрами кивнул.

Ничего он не понимал.

– Это не по вашим зубам враг.

Вошли без стука, просто распахнув дверь. Хозяин стоял к ним спиной. Он смотрел в полуоткрытое окно, и рядом стояла бочка. В кабинете пахло пивом.

– Апполинарий Петрович?

Мог бы и не задавать вопроса – кадровик кивал за него, и столько вдруг появилось на кадровом лице свирепой радости, что чекист облегченно рассмеялся. Верно он почувствовал, что свой в доску товарищ! Ни в чем не замешанный!

– Не поворачивайтесь, гражданин.

Это «гражданин» сразу все сказало Апполинарию Петровичу.

– А почему «гражданин»?

Он все-таки начал поворачиваться, но голос предупредил его.

– Я выстрелю. Мне ваши гипнотические штучки известны.

– Какие штучки? Я уверен, что это недоразумение.

– Органы разберутся, – злорадно отозвался товарищ Чердынцев от двери.

– Разберемся, разберемся, – подтвердил чекист.

– Я буду жаловаться! Вон ему!

Лев стремительно опустил глаза, стараясь глядеть при этом боком, чтоб видеть движение, но не взгляд. Он был уверен, что нет у этой гадины оружия, да и оно не нужно такому… Только вот не учел враг, что пришли к нему не простые люди, а такие же специалисты, знающие как поступать в такой ситуации.

Как Тезей, сражающийся с Медузой, смотрел в свой зеркальный щит, так и Лев стал смотреть в стекло шкафа, в котором отражалась вся комната. Завбуфетом прыгнул к столу, открыл ящик, и невольно подчиняясь не выучке, а проклятому инстинкту, Лев обернулся, и они все-таки встретились взглядами.

– Руки! – крикнул чекист, но опоздал.

Мир вокруг дрогнул, поплыл, превращаясь во что-то зыбкое, нереальное… Завкадрами смотрел на буфетчика, вытаращив глаза, и ствол пистолета в его руке ходил ходуном. К такому он вряд ли готовился, а вот Льва готовили к такому… Но не в ТАКОМУ!

Младший сержант еще держался за ускользающее сознание, когда увидел, как друг-кадровик поднимает свой браунинг. На его лице сейчас читался такой ужас, которого там не было бы, встреться он с приведением в собственном кабинете. Руки не слушались головы и творили что хотели, точнее, что хотел враг. Лев застонал. Его-то руки пока слушались и он, уворачиваясь от направленного на него ствола присел, и сам выстрелил. Просто так. В никуда. От отчаяния.

Грохот словно разорвал мир перед ним. Пуля рикошетом от стены ударила в другую стенку, и оттуда посыпались книги, посуда… Враг шарахнулся, теряя контроль, а он стрелял, стрелял и пули с визгом носились по комнате, впиваясь в мебель, в посуду, оставляя в стеклах звездчатые дыры, и каждый выстрел словно сбрасывал петлю с горла и повязку с глаз. Кто-то рядом закричал, но и это не остановило Льва. Он стрелял, пока в барабане оставались патроны. Только после того, как курок дважды впустую щелкнул, он остановился.

Морок сгинул и беляк, откуда-то из-под стола пролаял:

– Все! Сдаюсь! Всё! Всё! Всё!

Над столом, словно заячьи уши, показались ладони. Лев смотрел на них поверх мушки. Потом боком к нему оттуда вылез и сам завбуфетом.

Ничего героического в нем не было. Он воздел руки, еще выше, сделал шаг вперед, к лежащему на полу кадровику, что шипел от боли, держась за простреленную руку.

– Назад! – зло крикнул Лев. Не хватало еще того, чтоб беляк заложником обзавелся.– Лицом к стене. Молчать!

Беляк послушно сделал шаг назад, наткнулся на бочку и, картинно взмахнув руками, канул в неё….

Лев помнил, что бочка закрыта. Он знал, что за эти две минуты ничего не могло измениться, но в тоже время на его глазах человек пропал, сгинул и пивной запах даже усилился. Глаза его обманывали! Но он готов был к этому повороту. А вот кадровик – нет.

– Где он? Куда? – спросил с пола кадровик.– …м-м-м-мать!!!

Лев не ответил. Он, откинув барабан, дрожащими пальцами он совал туда патроны. Понимая, что проигрывает, что уже проиграл, зарычал:

– Стреляй! Стреляй! Чего ждешь?!

Уже навидавшийся всякого кадровик даже не стал переспрашивать. Первые пули резонно пришлись в бочку, и оттуда ударило запахом солода и хмеля. Остальные он расстрелял так, словно серебром открещивался от нечистой силы. Когда патроны кончились они несколько секунд стояли неподвижно, ожидая ответного удара, но ничего не произошло. Враг не наносил удар. Это значило, что врага рядом не было…

Подскочив к разбитому окну, Лев закричал:

– Держите завбуфетом!

Но…. Не было внизу никого – ни друзей, ни врагов….

Убитая наповал бочка истекала пивом, запах кружил голову, под ногами хлюпало «Венское»…

И ничего более.

Окололунная орбита. «Лунник-1».

Май 1931 года.

К Луне они приблизились через сутки. Расчеты не подвели, и, сближаясь с сумасшедшей скоростью со спутником Земли, люди разглядывали его в телескоп. Блекло-желтая поверхность казалась знакомой, словно страница из астрономического атласа, но важнее Луны были те, кто должен был ждать их на её орбите.

Они меняли друг друга у окуляров, но без толку.

– Неужели не долетели? – сказал Федосей.

– Нет. Если профессор к их кораблю руку приложил, то тут они где-то. Просто пока не видим. Иголка в стоге сена заметнее.

– А если и дальше не увидим?

– Что ты нервничаешь? Все ведь предусмотрено.

Дёготь посмотрел на товарища внимательнее.

– Или у тебя опять предчувствие?

Тот покачал головой.

– Ну тогда давай с аппаратурой разбираться, а то потом некогда будет.

Окололунная орбита. «Вигвам-1».

Май 1931 года.

…Бардак! Кругом бардак!

Жизнь казалась бригадному генералу Воленбергу-Пихотскому более мрачной, чем она была на самом деле. Верно умными людьми подмечено – хуже нет ждать да догонять. На их долю выпало «ждать».

«Вигвам» наматывал круги вокруг Луны, а его команда болталась без дела. Причем болталась в самом прямом смысле этого слова. Подчиненные, свободные от вахт, пузырями носились по отсекам шалея от безделья. И ничего с этим поделать было нельзя.

При отдании чести старшим офицерам их закручивало волчками, пуская по вовсе уж невероятным траекториям, а по команде «стройся» будущие завоеватели лунных просторов, образовывали какой-то невообразимый рой с ним самим в середке. Он считал, что все это было не столько следствием невесомости, сколько следствием царившего на борту ощущения сиесты.

«Бардак, разложение, а там глядишь и революция!» – мизантропировал бригадный генерал.

На земле все было бы проще и проблему восстановления дисциплины он решил бы легко. Час строевой с полной выкладкой, да чтоб с песней, да потом стрельбы, да полоса препятствий с обязательной грязной лужей в конце.. А тут? Ни грязи, ни места, ни веса…

Генерал вздохнул. До Луны бы поскорее добраться. Хоть одна шестая тяжести, а все-таки, какая-никакая, а тяжесть. Да и реальный враг у людей появится – большевики.

А может быть и нет. Кто её знает эту Луну?

Все ведь внове, все в первый раз…

В который раз он подумал, что Земной опыт тут не годился, что нужно как-то выходить из положения, что-то придумывать…

Что-то новое, принципиально новое..

Перед человечеством вдруг открылся целый мир, целое непаханое поле. Тут и штатским было над чем подумать, а уж военным-то и подавно – ничего ведь нет. Совсем ничего.