Текст книги "Лунное золото Революции (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Французская республика. Париж.

Апрель 1931 года.

….От переполнявшего всё существо мсье Форитира счастья мост под ногами вздрагивал в такт его шагам. Ему казалось, что стоит захотеть и он, оттолкнувшись посильнее, взлетит в небо и сделает там изящный пируэт. Головой-то он понимал, что этого быть никак не может, но не время было слушать голову, не она сейчас была главной. Сердце! Вот чем он жил!

В нем гремели фанфары, ревели трубы, аккомпанирующие захлебывающимся в счастливом щебете райским птицам, шумели заросли лавра и флердоранжа.

Казалось бы, только что такого произошло – робко шептала голова, – ну подумаешь, одна из миллиона парижских девушек ответила «да» одному из миллиона парижских мужчин. Рядовое событие никак не заслуживающие того, чтоб каменный мост под ногами начал взбрыкивать, что тебе молодой жеребчик.

Но! Но!! Но!!!

Но самое главное, что это была за женщина, и что это был за мужчина!

Женщину звали мадемуазель Гаранская – лучшая из женщин Парижа! Нет! Всей Франции и всего мира! А мужчиной – он сам, журналист, газетчик мсье Форитир.

Она все-таки согласилась, и её кроткое «да» теперь наполняло его душу бушующими там салютами и фонтанами шампанского. Да! Не просто слово, а слово, слетевшее с коралловых губок вместе с нежным взглядом, слово, открывающее для него врата небес!

Только вот этот старый надежный мост, скроенный парижанами из камней Бастилии, мог выдержать его счастье. Он и сам чувствовал себя немножко революционером. Это его любовь разрушила стены, которыми наилучшая из женщин окружила свое сердце. Любовь его разбила их, как его предки расколошматили саму королевскую тюрьму.

Внезапно он сообразил, куда несут его ноги, и вновь содрогнулся от счастливой догадки. За спиной остался освещенный редкими огнями дворец Бурбонов, а другой конец моста вел к площади Согласия.

Согласие! Согласие, и любовь! Вот чем теперь с этой самой минуты будет заполнена его жизнь с этой восхитительной женщиной.

Свадьба. Скромная гражданская свадьба и обязательно свадебное путешествие. Они заслужили его! Он не последний человек в редакции и может позволить себе пусть небольшое, но вполне достойное свадебное путешествие. Куда-нибудь на юг, где уже во всю цветут цветы, и солнце греет шелковый песок на лазурных пляжах.

Он прислонился спиной к парапету, поднял голову к небу.

Или на Корсику? Или даже в Испанию?

Мсье Форитир глубоко вздохнул, не прекращая улыбаться звездам. Да какая разница, черт побери! Пусть она выбирает! Пусть! Куда угодно, но вместе с ней!

СССР. Свердловская пусковая площадка.

Апрель 1931 года.

…Устроиться в буфет оказалось не так сложно, как им думалось всего несколько дней назад. Конечно, это стоило трудов, нервов и денег, но все, в конце концов, обошлось. Ради дела они готовы были на многое, и чья-нибудь смерть не стала бы препятствием, однако даже убивать никого не пришлось. Все ограничилось одной вовремя переломанной рукой… Или ногой? Он не помнил точно. Не его это было дело.

Слава Богу, их воображение преувеличило трудности, а не преуменьшило их, а вот воображение большевичков подвело тех больше. Подумав об этом, Апполинарий Петрович, профессор психологии, а теперь вот советский буфетчик, дернул рукой, чтоб перекреститься, но вовремя одернул себя и воровато оглянулся. Вроде никто ничего не заметил… Пролетарии и большевики с невыспавшимися лицами маршировали рядом с ним, думая о своих делах. Профессор попытался представить их мечты, но дальше кружки пива, воблы и вымпела за победу в соцсоревновании не продвинулся. Не русский это был народ. Чужой. Этого народа он не знал, и знать не хотел. Плебеи.

Хмыкнув пренебрежительно, он вернулся к своим мыслям. Да, недобоялись большевики-то.

Нет, тут уж точно без божественного проведения не обошлось!

Вновь рука сама собой дернулась, пытаясь подняться для крестного знаменья, и Апполинарий Петрович от греха засунул ладонь в карман пальто. Не ровен час, подставишься по глупости, и все.. Конец. Не время задаваться и бравировать. Попасть-то он сюда попал, но это даже не пол дела, а так… Пустяк. Надо еще настоящее дело сделать – организовать все так, чтоб задержать взлет до нужного момента. А если они все-таки взлетят раньше положенного, то чтоб пропали где-нибудь в безднах пространства. Жаль, что не удалось господину Кравченко остановить ихнюю Лунную программу…. Придется теперь ему потрудиться, доделать недоделанное.

В организации понимали, что нельзя попускать большевиков к Луне. Западные союзники, из тех кто смотрел дальше собственного носа, соглашались с этим и как могли помогали, только все их совместные усилия уперлись в конце концов в забор пусковой площадки, за которым большевики готовили новую, теперь уже мировую катастрофу. За забор им хода не было, а нужно было очень. Осторожно обходя ловушки ОГПУ, они искали подходы и возможности и вроде бы нашли!.

Корабль следовало уничтожить. Но как?

Своих сил, чтоб захватить площадку у организации не было.

Князь на всякий случай готовился к этому жесту отчаяния – постепенно со всей России подъезжали в Екатеринбург новые люди, и план штурма объекта разрабатывался, но только итог его был ясен всем… Этот вариант оставили на самый крайний случай.

Идея обстрелять спецплощадку из орудий, так и осталась идеей– артиллерийский парк военного училища, где планировалось захватить пушки, охранялся не хуже самой спецплощадки и пытаться захватывать его с их небольшими силами– опять-таки только класть без пользы людей.

Возникла идея захватить где-нибудь самолеты и бомбить спецплощадку, но тут вообще дальше слов дело не двинулось – у них не было ни бомб, ни пилотов, да и единственные самолеты, что находились в пределах досягаемости, стояли на той же спецплощадке, защищая ее с воздуха.

Перебрав все реальные варианты уничтожения большевистского лунного корабля, решили уничтожить его адской машиной. Этот путь был на первый взгляд более реален, но и у него имелись свои сложности.

Бомба, сантиметров шестидесяти в длину вмещала почти полтора кило динамита. В горловине установили химический взрыватель с замедлением в четырнадцать дней. Сделано это было из соображения, чтоб корабль взорвался в заатмосферном пространстве. Это гарантировало уничтожение всего корабля и золота, если большевики все-таки его найдут.

Только вот, гарантировать успех не мог никто. Никто не знал, как бомба себя поведет в необычных условиях полета. Холод. Невесомость… Сработавший её специалист, ротмистр Жугаев, из «дроздовцев» на прямой вопрос взорвется его устройство, или нет, по-простонародному почесав затылок, ответил:

– Хочется надеяться…

Увидев, как дрогнуло от этих слов лицо князя, бомбист принялся перечислять:

– Не знаю… Тут много чего повлиять может. Температура, давление, невесомомть… Какая тут, к черту может быть гарантия?

Он чуть виновато развел руками.

– Это уж как Господь-вседержитель распорядится. Если б на земле, то наверняка-бы… А так… Может сразу после взлета, а может…

Он замолчал секунд на двадцать.

– Что может?– переспросил князь.

– Да все может, – решительно сказал мастер-бомбист. В голосе его слышалось отвращение профессионала, вынужденного делать непрофессиональную работу и понимающего, что по-другому сделать дело нет никакой возможности. – Без испытаний все делали… На коленке, на скорую руку…

Его откровенность объяснялась просто. Сейчас у организации не было тут другого человека специалиста по взрывчатым веществам и адским машинам, к тому же сведущего в космическом взрывном деле.

Ну, так или иначе, бомба у них имелась.

Теперь оставалось пронести её на склад, подложить в штабель к точно таким же баллонам и после этого дождаться момента, когда штабель загрузят на корабль. Вот тут и начинались настоящие трудности. Наученные недавними неприятностями большевики сделали выводы, и забор спецплощадки стерегли лучше государственной границы, как туда попасть не знал никто. У буфетчика такого допуска не было.

Где найти людей имеющих допуск на склад лунной экспедиции? Кто это сделает?

Рабочие? Возможно. Только как отобрать, тех, кто вхож, да подумать, как протащить туда бомбу через кордон охраны и неизбежный обыск… Охрана? Тоже не исключено, только живут те ребята на казарменном положении и как опять же узнать, кто из них допущен, а кто – нет?

Вот эти задачи и должен был решить новый зав буфетом. А если не получится решать именно эту задачу, то придумать что-то новое, что позволит отправить корабль на Луну с гарантией его невозврата оттуда. Важно было добиться результата!

Лучше всего для роли минера подошел бы начальник охраны спецплощадки – этот был вхож всюду, только как до него добраться?

Вербовать такого, конечно, бесполезно. Если уж человек был «ничем» а стал «всем», то сотрудничать он не будет, но у профессора имелась возможность заставить самого твердолобого большевика делать то, что нужно даже против его воли…

Осталось придумать как не вызывая подозрения встретиться с ним, остаться один на один хотя бы на несколько минут. Для этого у профессора имелся многоступенчатый план и его работа в буфете стала первой ступенью, слава Богу, успешно преодоленной.

Вместе с редеющей по мере продвижения вглубь площадки толпой рабочих, Апполинарий Петрович быстрым шагом прошел мимо лабораторного корпуса. Левее застекленной стены высилась другая – кирпичная, с узкими окнами, замазанными известкой с обратной стороны. Рядом стояло еще одно и еще… Все строения огораживал забор высотой сажени в две. За ним уже ревели двигатели, несло оттуда резким химическим смрадом. Большевики торопились – некоторые цеха работали в три смены.

Там билось настоящее сердце спецплощадки. Где-то там стояли склады, где-то там собирался лунный корабль.

Большевики работали и днем и ночью. Значит и ему следовало поторопиться.

Кося глазами на это, профессор повернул к буфету.

Он работал там уже вторую неделю, и все это время чувствовал себя хозяином большого хлебосольного дома, к которому ежедневно приходит множество гостей. Гости, правда, были хамами и воспитаны соответственно – калош не снимали, а то и вовсе пренебрегали этим буржуазным атрибутом, топали в зал прямо в сапожищах, зычно перекликались за едой, рук не мыли, но он старался не обращать на это внимания, занимался своей работой: резал, заваривал и внимательно слушал.

К счастью у него имелись подчиненные – люди и механизмы. Кухню большевики механизировали до крайности, чем заслужили его невольного уважение. Вторые работали сами по себе, о них не исходило опасности, а чтоб первые не мешали ему делать главное дело, он загрузил их по-полной, как хороший боцман загружает своих матросов, чтоб у тех не появлялись ненужные мысли. Из-за этого буфет теперь не только блистал чистотой, но и красовался наглядной агитацией. По стенам висели плакаты МОПРа, негры, разрывающие цепи, глупые цитаты и, конечно, вожди, вожди, вожди… От мелких, местного значения, до самого большого… Любила эта власть себя чрезмерно и обожала, когда ей льстили.

Польза от такого подхода имелась очевидная: заходя в буфет, парторг спецплощадки, товарищ Андреев одобрительно покачивал головой и смотрел ласково, а сквозь отмытые до полной прозрачности окна, профессор мог наблюдать за частью пусковой площадки.

Нет, что не говори, а работать большевики умели!

Лунная экспедиция становилась все реальнее и реальнее. Через окно своего кабинета Апполинарий Петрович видел, как за одну ночь на краю поля появился Лунный корабль. Пока еще безымянный, он оказался похож на высокий конус. В этот раз профессор отказался от идеи яйца – видимо новый шаг в неизвестное требовал и новых форм, но рассмотреть подробности буфетчику не удавалось – мешали возникшие рядом с кораблем в ту же ночь сарайчики, да и далековато все-таки, а тащить сюда бинокль он не решился. Точнее это категорически запретил князь Гагарин.

– Да и чего там смотреть-то? – бормотал сам себе профессор. – Эту мерзость сокрушить надобно, а не рассматривать… Ничего. Бог даст….

Он грыз ногти, раздумывая как помочь Господу. Пора уже было переходить ко второй ступени.

Рассчитывая на пристрастие пролетариев к выпивке, профессор нашел и доставил в буфет бочку настоящего «Венского». Удивительного вкуса пиво, аж еще довоенного! Пролетарии и те пили, и глазки закатывали – вот как хорошо им было!

Возможно, пиво и было таким вкусным оттого, что кроме привкуса хмеля и солода, там имелся еще и привкус смерти. Ведь адскую машину профессор и протащил на спецплощадку как раз в этой самой бочке. Вторая ступень тоже преодолена.

Теперь ему нужна была встреча с людьми из-за забора. Он надеялся, что они сами придут к нему, ведомые пагубными привычками, но ошибся.

Пиво нужных ему гостей не прибавило.

Окольными путями удалось выяснить, что рабочие там питаются на месте. Сухим пайком.

Несколько дней профессор ждал, что ему улыбнется случай или посетит удача, но те, похоже, бродили далеко от Екатеринбурга и тогда он решился действовать иначе. Если они не шли к нему, то следовало ему идти к ним. Идти, не смотря на риск.

Поразмыслив, он написал докладную на имя начальника полигона, в которой потребовал организации горячего питания прямо на местах для тех, кто не мог ходить в буфет и допуска для себя, чтоб организовать все это.

Через день он получил письменный ответ. В допуске ему отказали, однако теперь к столовой прикрепили несколько человек из охранявшего небо над спецплощадкой авиаотряда, которые после обеда должны были захватывать с собой бачок с горячим.

На следующий же день, дождавшись, когда появятся долгожданные авиаторы, профессор вышел в народ.

Он шел между столиков. Полы белого поварского халата отставали от него на один шаг и догоняли его только тогда, когда он останавливался около какого-нибудь столика и заговаривал, интересуясь мнением своих гостей о качестве работы буфета. Благодарно кивал, записывал пожелания в блокнотик. Около столика, где сидели летчики, он задержался и тоже что-то записал. Похлопав пилотов по плечам, удалился к себе.

Он сделал, что хотел и теперь естественный ход событий должен будет привести все к логическому концу.

Чуть отодвинув занавеску на стеклянной двери своего кабинета, он смотрел, как выбранный им летчик быстро вычерпывает суп из тарелки. Вот черпнул раз, другой, третий… Вот!

– Что это?

На молодом лице поступило странное выражение– смесь детской обиды и желания расхохотаться.

– Это что?

Возникшая за спиной подавальщица смотрела в ложку с тем же выражением, никак не решаясь сообразить розыгрыш это, чтоб с ней познакомиться, или вовсе напротив, смертельная обида для всего Советского общепита?

В приподнятой на уровень глаз, так чтоб соседи по столу тоже увидели, ложке, лежала, бесстыдно поблескивая полированным металлом, шестигранная гайка, окруженная розовыми полосками вареной свеклы.

Летчик ждал ответа, но вопрос был настолько риторическим, что всерьез ответить на него никто не взялся бы. Сосед слева, наконец, разобравшись, что к чему, серьезно ответил:

– Это, Алексей, чтоб ты знал, гайка с гарниром! Вкуснейшая, доложу тебе, вещь. Не во всяком московском ресторане…

Сосед справа уже сообразивший, что все это значит, добавил, сдерживая смех:

– Ты, товарищ, в тарелке-то ложкой пошуруй, может еще чего полезное отыщется. Так, глядишь, и личный аэроплан соберешь.

Алексей никак не ждал такого к себе отношения и несколько опешил.

Третий, что сидел напротив и неострым ножом терзавший кусок мяса в макаронах, поймав его взгляд, не менее серьезно сказал:

– Все, Алексей! Считай, что пропал ты…

Алексей посмотрел на него с недоумением, да и соседи притихли, ожидая новой шутки, а тот серьезно продолжил.

– Ты, наверное, не в курсе, что у нас тут в буфете есть механическая кухарка? Так вот этот суп она готовит. Все по рецепту. Сколько нужно мяса, сколько нужно соли…. Каждая калория на счету и учтена!

– И воспылала она к тебе нешуточной страстью! – влез кто-то, сообразив, к чему клонится разговор и желая прослыть первым остроумцем.

– Аж гайку потеряла! Это намек! У неё гайка – у тебя болтик…

Теперь смеялись все, кто услышал. Подавальщица покраснела хуже свеклы.

Не обращая внимания на соседей – понимал, что эти сейчас все переведут в хохму – Алексей переспросил у подавальщицы. Та смотрела на него большими глазами и молчала.

– Кто у вас там борщ готовит? Человек или машина?

Эта фраза к огорчению подавальщицы все поставила на свои места. Не шутка, не повод для знакомства, а суровая правда. Она моргнула и неуверенно сказала невпопад.

– Наверное…

– Так вы ей гайки получше подкрутите!

Летчик поднялся, озаренный новой идеей.

– А я сейчас вашему заведующему сам гайки подкручу! Где он тут у вас? Я себе чуть зуб не сломал, а он…

Раскаты смеха ударили в высокий потолок. Звонкий, необидный, он летел по залу, заражая все новых и новых большевиков.

Сквозь чуть отодвинутую занавеску на стеклянной двери начальник буфета видел, как взрывы хохота толкают в спину избранного им летчика. Красный, как иx знамя, военлет держал перед собой ложку со злополучной гайкой и спешил к нему. Он явно рассчитывал поругаться, но у буфетчика были совершенно другие планы.

– Ну, ну, ну…– торопил он большевика шепотом. – Ну иди же милый, не останавливайся… Левой, правой, левой, правой…

Шаг, другой, третий… Твердый стук каблуков по паркетному полу.

Апполинарий Петрович едва успел отпрянуть, как дверь распахнулась. Занавески колыхнулись и опали.

– Здравствуйте, Алексей! – облегченно сказал профессор. – Рад вас видеть!

Не успел гость даже подумать о том, откуда завбуфетом знает его имя, как и позабыл то, зачем пришел. Глаза завбуфетом превратились в глубокие колодцы, в которых он растворился без остатка

Спустя четверть часа Алексей вышел из кабинета, и так и не вернувшись к столу, двинулся к выходу.

…А за стеклянной дверью Апполинарий Петрович тяжело поднялся из кресла и медленно пошел к окну. Солнце за окном старалось во всю, освещая стартовую площадку, на голубом небе редкие мазки облаков медленно двигались не запад, то и дело наползая на шпиль лунной ракеты. В полуверсте от неё стояли аэропланы эскадрильи охраны. Они появились тут вместе с кораблем – большевики охраняли свое детище. Самолеты были для этого, стена вокруг площадки для этого, колючая проволока, патрули. Только это все против чужих. Своих-то что бояться?

Завбуфетом усмехнулся, отхлебнул чаю пополам с коньяком.

Стакан чая он приготовил заранее. Предвкушаемое им зрелище стоило того, чтоб досмотреть его от начала до конца не отвлекаясь на мелочи.

Маленькая фигурка летчика, почти неотличимая от других таких же фигурок, двигавшихся в сторону запретной территории, приблизилась к заветным воротам проходной и скрылась за ними. Уже не надеясь увидеть свою марионетку, он обратил внимание на аэропланы. С одного из них все должно было начаться и им же закончиться.

Ждать пришлось недолго.

Через четверть часа один из них тронулся с места, разгоняясь для старта. Профессор кивнул, соглашаясь сам с собой, что все идет, как и должно. Биплан неслышно стрекоча, мотал екатеринбургский воздух на винт и поднимался в воздух. Финал этого полета был уже предначертан, но об этом знали только двое – красвоенлет за штурвалом и сам профессор. Крутой горкой машина с красными звездами на плоскостях ушла в небо. На мгновение она пропала за облаком, и небо стало первозданно чистым, но мгновение миновало и аэроплан, неспешно поворачиваясь в длинном штопоре, ринулся к земле.

Там, наконец, сообразили, что что-то идет не так. Квакнула и сразу в полный голос заголосила сирена.

– Давайте, давайте, – пробормотал профессор. – Пошевеливаетесь…

Коньяк приятно разливался теплом по телу, бодрил.

Чтобы большевики не собирались делать, они уже опоздали. Итог был один, и все, что они сделают, разве что внесет некоторое разнообразие в происходящее, никак не влияя на запланированную профессором концовку.

Он оказался прав. Большевики попытались отклонить неминуемое.

Между самолетом и ракетой словно вздыбилась земля, выбросив вверх тонкие, почти невидимые щупальца и тут же без перерыва из взлетевших в небо черных цилиндров ударили вниз черные струи тяжелого дыма. Лунник словно окутала непроницаемая стена. Профессор видел, как, она колышется под ветром, но не рассеивается, закрывая летчику обзор.

– Еще промахнется, – обеспокоено подумал он, и летчик словно услышал его мысли.

Аэроплан, не долетев до дымовой стены, взмыл кверху, откладывая атаку. Он высокой свечой нырнул в небо, готовясь повторить попытку. Перевернувшись через крыло, биплан вновь развернулся, выходя на курс атаки.

И тут один из сарайчиков словно взорвался.

Доски, крыша, шифер посыпались вниз.

Словно кокон, выпустивший бабочку, он складывался сам в себя, выпуская наружу какую-то неуклюжую машину, больше всего походившую на приплюснутый броневик без пушки, но с толстой трубой на башенке.

Профессор напрягся. Еще что-то новенькое приготовили большевики, гляди-ка…

Беспокойство царапнуло его, но, увидев скользнувший к земле биплан, он взял себя в руки. Не принадлежащий себе летчик вновь атаковал. Минуту назад закрывавшая ракету дымовая завеса уже не мешала ему видеть цель, а маленькие парашютики, поддерживавшие в воздухе тросы заграждения, медленно перепутываясь между собой, опадали на землю.

С крыльев ударили пулеметные очереди, но это не было главным.

Расстояние между самолетом и ракетой сокращалось, и вот-вот должно было сократиться до нуля. Не надеясь не пулеметы аэроплана, профессор приказал летчику таранить ракету.

Он отхлебнул из стакана, загадав, что следующий глоток чая по-адмиральски он сделает после того, как биплан сольется в любовном экстазе с лунным кораблем. Мысль не успела оформиться в слова, пусть даже и не произнесенные, как перестала быть актуальной.

Несуразный броневик, родившийся из сарайчика, оказался между аэропланом и ракетой, готовясь принять удар на себя. Секунду он выжидал, словно готовясь подпрыгнуть и таранить биплан, но… Эта секунда нехорошо отпечаталась в сознании профессора. Он что-то ощутил, еще не поняв, что именно, а потом из безпушечной башенки навстречу смертнику рванулся ослепительный луч, превративший воздушную машину в грохот и дым.

Он пришел в себя через десяток секунд и поймал себя на том, что продолжает стоять перед окном, держа в одной руке уже пустой стакан, а пальцем другой водит пальцем по стеклу, словно стирает этот поганый корабль с лица земли.

На поле уже метались пожарные машины, под вой сирен и собачий лай они заливали пожар, люди бегали вокруг корабля, что-то делали.

Третья ступенька плана оказалась с трещиной, но оставалось надеяться, что свое дело она сделала.

Следствие по делу о нападении на корабль началось в тот же день. Не смотря на канун майских праздников, на разбор съехалось начальство, все еще находившееся под впечатлением мысли «а что было бы, если…» Трясли всех. В воздухе отчетливо витала мысль, что за этой попыткой могут последовать и другие. Ужасало большевиков более всего то, что летчик, покушавшийся на лунник, по всем анкетам был своим, то ли крестьянским, то ли пролетарским сыном, комсомольцем, «отличником боевой и политической…». Опорой и надеждой! На кого тогда надеяться, если такие вот подводили?

Профессор собирал слухи и ждал. Должны они были его пригласить на самый верх. Должны! Слишком уж серьезное заворачивалось дело, а очень многие видели, как пилот заходил к нему и чуть не четверть часа находился за закрытыми дверями…

И он не ошибся.

Как человека, который последним говорил с диверсантом, его также вызвали в особый отдел. К этому он приготовился. Баллон-бомбу завернул в бумагу и перевязал бечевкой. Получилась аккуратно и как-то даже многозначительно.

– Что это у вас?– спросил секретарь в приемной, намериваясь отобрать.

– Вещественное доказательство, – отрезал буфетчик, загораживаясь плечом и всем видом своим показывая непреклонность в решении. – Я уж сам вашему начальнику его из рук в руки передам.

А дальше все было делом техники.

Завороженный начальник охраны спецобъекта принял у Апполинария Петровича бомбу, послушно выслушал указания – что, когда и как сделать. Разговору никто не помешал и завбуфетом позволил себе маленькую вольность. Послушный его воле хозяин кабинета, проводил его до дверей и на глазах своего секретаря долго и прочувственно тряс его руку, благодарил.

«Вот и четвертая ступенька позади», – подумал Апполинарий Петрович.

Оставалось дождаться старта корабля и незаметно исчезнуть из этого вертепа. Но большевики чего-то ждали. Корабль стоял, погрузка велась неспешно, и Апполинарий Петрович занервничал. Бомба ждала своего часа, но только она одна знала, когда этот час наступит – сегодня, завтра… И он решил поторопить большевиков.

Старт состоялся через день после того, как люди князя попытались захватить пушки артучилища. Большевики быстро сообразили, что могло бы получиться, если б у нападавших хватило бы сил и намек поняли. Они здраво рассудили, что сейчас кораблю больше опасностей угрожает на земле, чем в космосе и отправились к Луне.

Сутки под светом солнца и прожекторов свозились припасы, оборудование и инструменты– ящики, тюки, коробки. День и ночь, не переставая и не останавливаясь.

Что что-то у них там, за забором, не ладилось. Торопливость оборачивалась неприятностями. Дважды за эти сутки что-то там у них взрывалось, а во второй раз грохнуло так, что приезжала карета скорой помощи. Профессор вспоминал – улыбался. Пустяк вроде, а приятно…

Вечером большевики растащили сараюшки, что понастроили вокруг корабля. На еще светлом от заходящего солнца небе громадный конус смотрелся чем-то вроде недостроенной египетской пирамиды. Пропорции, конечно, были не те, но неуместность такой громадины посреди России резала глаз. Теперь большевики ничего не скрывали. Приехали какие-то люди с киноаппаратом, появилась массовка с флагами и транспарантами. На одном, самом длинном, профессор прочитал «Приветствуем гробовщиков Мирового капитала!»

Он зло ухмыльнулся. Ничего. Время покажет, кто тут кого раньше в гроб положит и песенку споет.

Непривычно быстро, без обожаемых ими речей, большевики разделались с торжественной частью, вокруг корабля закопошился народ и грянул оркестр. Через десяток тактов его звук утонул в грохоте, словно где-то невдалеке загремели барабаны. Еще громче взревели трубы оркестра, вымучивая свой «Интернационал», но постепенно рев нарастал и уже через минуту музыканты разбежались, зажимая уши и роняя инструменты.

– Ничего у них не выйдет, – пробормотал завбуфетом, как заклинание, – ничего…

Со стороны послушать – так очень убедительно это у него прозвучало.

Французская республика. Гренобль. Вокзал.

Апрель 1931 года.

…Чтоб попасть в группу, бойцу нужно было удовлетворять двум основным требованиям – знать французский и иметь опыт диверсионной работы. Каждый из семерки прибывший в 6-30 на Гренобльский вокзал удовлетворял обоим требованиям, но вот беда, удовлетворял в разной мере. Двое владели французским как родным, еще двое вполне могли сойти со своим акцентом за эльзасцев, а вот троим оставшимся, язык следовало бы подольше держать за зубами. Понимать– то они что-то понимали, но вот отвечать могли только ударом или выстрелом. Только как без них?

Два лучших гранатометчика и стрелок «от Бога». Командир группы Отто Виллисбюхер, руководитель Бременской городской ячейки СА знал этих людей не более двух недель – группа собиралась не только из членов штурмовых отрядов национал-социалистов, но из «спартаковцев» и даже социал-демократов. Эти трое числились за «красными», но их квалификацию он уже успел оценить и лично настоял на том, что б в группу включили этих троих «безголосых». В конце концов, статься любезничать с французами им возможно и не придется, а вот стрелять да взрывать придется наверняка.

«Все мы немцы, – подумал Отто, – Все хотим счастья Германии и народу, что они, что мы… Хотя что теперь говорить «мы», «они».. Все мы теперь «мы»… Все мы немцы, а что оттенки.. Потом разберемся с оттенками».

Народу на вокзале в такую рань было немного, но группа не выделялась – простые рабочие парни, кому вставать в такую рань не привыкать. Только вот Макс больше походил не на пролетария, а на свободного художника – берет, длинный обернутый вокруг горла шарф..

Проходя мимо водокачки он обернулся к товарищам и, похлопав по кирпичной кладке полукруглой пристройки, осклабился. Коллеги заулыбались, и сам Отто не удержался. Еще на подъезде к вокзалу они увидели это гигантский фаллический символ с красным куполом наверху и поспорили, догадались ли французы в своей галльской испорченности обустроить эту замечательную водокачку так, чтоб сходство стало абсолютным. Макс стоял за то, что по-другому и быть не может, что сама суть французов в этом-то и состоит и спор выиграл. Два округлых павильона по обеим сторонам от башни удивительно гармонировали с ней не смотря на то, что оказались покрашенными в разные цвета.

В грузовике, который ждал их на привокзальной площади, Макс бодро напомнил.

– Проигравшие ставят нам с командиром пиво. После того как, разумеется…

Суеверный социал-демократ – пулеметчик постучал по дереву. Никто и не подумал смеяться. Сегодняшним вечером им предстояло рискнуть жизнью и если один верит в это, то, возможно, это поможет и другим.

Точкой сбора группы был домик на краю города. В его подвале лежало оружие, доставленное для них теми, кто занимался подготовкой акции, а в гараже стоял старенький грузовик. Всему этому вечером они должны найти применение

Оставив товарищей отдыхать и готовиться, Отто вышел в город.

Домик с секретной французской лабораторией, которую им предстояло пощупать сегодня ночью, разделяло не более полутора километров.

Все варианты операции он уже рассмотрел на планах и схемах, но желание увидеть объект штурма «в живую», своими глазами, провести командирскую рекогносцировку, было сильнее его.

Не спеша, он дошел до знакомого по фотографиям забора.

В воротах – хрупких, решетчатых – стояли два солдатика с явным удовольствием наблюдавшими за проходящими дамами. За спинами солдатиков виднелись двух и трех этажные домики, около которых суетились люди в форме и штатском. Именно туда группе нужно попасть сегодня ночью и пошуметь…

Задание показалось ему странным, он бы даже сказал, что это половина задания. Не имелось у него завершающего этапа, гвоздя, но приказ оставался приказом, а им он всегда подчинялся с немецкой аккуратностью. Задача стояла простая – ворваться, и никуда не сворачивая прокатиться по территории, ломая все, что попадало под руку. Больше всего это смахивало, не смотря на обилие запланированной стрельбы, операцию прикрытия.