Текст книги "Тайна озера Кучум"

Автор книги: Владимир Топилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

вая руками шоколадные шкурки. Но Загбой по-своему холоден.

Он осторожно приложил руку к губам, а затем показал на дыру:

«Тихо, охота ещё не кончилась. Там, под снегом, росомаха...»

Юноша притих, прибрал соболей в котомку, поймал на

поводок Чабоя, присел вместе с ним у выдранного выскоря.

Наконец-то на потаржнине воцарилась тишина. Разлетелись

по подбелочью мелкие пичуги. На почтительном расстоянии

молча сидят нахохлившиеся вороны, ждут, когда люди покинут

место трапезы. Асылзак держит кобеля, не даёт ему воли. Загбой

сторожко посматривает в дыру. Знает, что сейчас на поверхность

вылезет росомаха. Иначе и быть не может. И вылезла. Только не

в том месте, где её караулили.

Предусмотрительный хищник, пируя на потаржнине не

первый день, глубоко в снегу вырыл себе множество нор,

соединяющих между собой выходы наверх. Обладая глубоким

чутьём, росомаха сквозь толщу снега улавливала запах добычи,

лежавшей где-то рядом. Желая завладеть всей пищей, она вы

копала себе проход глубоко внизу. Со временем место трагедии

переплелось паутиной подснежных сообщений, очень похожих

на муравейник. И этого Загбой не учёл. А она, хитрая бестия,

напрягая своё чутьё, вылезла на поверхность не в той дыре, где

её поджидала пуля, а за спиной охотника.

Загбой услышал зверя в последний момент, своим острым,

отточенным слухом. Уловил тонкий шорох, представил себе, как

осторожный хищник скребёт острыми когтями промёрзший снег.

Но только не мог понять, где это происходит. И только лишь

когда крадущиеся движения стихли, он понял, что росомаха

смотрит на него сзади. Это подтвердили округлившиеся глаза

Асылзака, который, не мигая, смотрел ему за спину Об этом

говорил стеснённый Чабой, пытавшийся вырваться из цепких

объятий юноши на свободу. Всё это Загбой увидел краем глаза,

92

ТАЙНА 0 3 6 Р Л к у ч у м

когда, не делая резких движений, поворачивался на сто во

семьдесят градусов. Ступни ног, чувствуя каждый сантиметр

поверхности снега, бесшумно поворачивали напрягшееся тело.

Крепкие руки сдержанно, без рывков поднимали ружьё. Острый

глаз выискивал добычу.

Росомаху он увидел в самый последний момент, когда

полностью развернулся на ногах. Похожая на медвежонока,

она с интересом смотрела на человека, пытаясь понять, кто это

и насколько опасен. Резкий дневной свет после подснежных

сумерек, необычная, сгорбленная поза охотника, скрытое лицо

привели ее к непростительной ошибке. Она задержалась на

поверхности дольше обычного, что решило исход поединка

в пользу человека.

Грозным зверем гавкнул карабин. Сизое пламя прожгло

воздух. Быстрая пуля с тонким свистом ткнулась в живое тело.

Голова росомахи тут же исчезла, провалилась обратно в дыру.

Глубокое эхо выстрела покатилось через озеро, глухо тукнуло

о неприступные скалы Кучума и возвратилось обратно.

От кедровой колки уже бежал Асылзак: попал ли в зверя?

Загбой довольно рассматривал густо окрашенный алой кровью

снег: «Ладно пуля прошла, через голову. Звереныш умер мгно

венно. Теперь остаётся только достать его из дыры наверх. Надо

опять копать снег до земли...»

Только подумал, как вдруг в стороне гольца что-то треснуло,

как будто лопнул трёхметровый лёд на реке. Затем взорвался

невидимый вулкан, а за ним с воем застонал ветер.

Вскинули головы охотники, присели от страха. От выстрела

с вершины Кучума оторвался огромный надувной карниз.

Плотная масса снега, сравнимая с затором воды и льда на реке,

обрушилась сплошным валом и полетела в овальный цирк.

Под ногами охотников задрожала земля. Воздух закачался,

наполнился свистом, шумом, воем, как будто к месту трапезы,

обгоняя друг друга, по земле и по воздуху спешили тысячи,

миллионы хищных зверей и птиц. Однородная снежная масса,

сметая всё на своём пути, полетела вниз. Под напором и дав

лением лавины тоненькими щепочками затрещали вековые

Деревья. Ударами гальки о песчаный берег лопались гранитные

93

ВЛАДИМИР ТОПИЛИН

камни. Снежное облако мутной пеленой закрыло половину

величавого гольца.

Подавленные, шокированные и восхищённые увиденным

Загбой и Асылзак молча стояли на месте, не в силах сделать

хоть какое-то движение. В какой-то момент, когда могущество

лавины достигло своего апогея, юноша бросился бежать. Он уже

сделал несколько больших шагов назад, однако осуждающий

взгляд эвенка остановил его, который что-то прокричал, но его

слова утонули в грохоте стихии.

А лавина всё ближе. Вот она уже достигла подножия Ку-

чума. Огромный язык «всемогущего хана», слизывая всё и вся

на своём пути, потянулся к берегу озера. Но угол разлома,

пологие подступы цирка и многочисленные каменные гривки

быстро укротили необузданный пыл Кучума. Ещё несколько

сот метров – и плывущая масса замедлила своё движение. Вью

щийся язык осел, потерял свою мощь, силу и, в конце концов

устав бороться с плотной массой лежащего снега, остановился

неподалёку от противоположного берега озера. Снежная пыль,

подхваченная сбитым потоком воздуха искристым облаком, по

катилась дальше, дотекла до берега, преодолела двухсотметро

вую ширину озера и уже на последнем издыхании легко обдала

холодной пылью лица людей.

Всё кончилось. Стихла под ногами дрожь земли. Ужасающий

грохот растворился где-то далеко за синими горами. Серебрис

тым инеем осел на покрывало зимы искристый вихрь. О только

что бесновавшейся стихии теперь напоминало широкое, длинное

поле разрушений и хаоса, говорило людям о том, что силы при

роды безграничны и неповторимы.

После продолжительного молчания Загбой медленно покачал

головой и проговорил загробным голосом:

– Отнако Кучум ругается на нас...

Асылзак изменился в лице, ему стало страшно. Зачем они

пришли сюда, к злым духам? Юноша готов бежать отсюда, не

разбирая дороги. Но следопыт не потерял чувство самооблада

ния. Он знает, что прежде чем уйти с гольца, ему надо сделать

несколько важных дел. Он поднимает руки вперёд и, обращаясь

к горе, просит:

94

ТАЙНА о з е р л к у ч у м

t – Эко! Великий хан Кучум! Это каварю я, Закбой. Пашто на

нас сертишься? Мы не хотим принести тебе зло, в твоих покоях

мы ищем своих оленей...

Охотник повёл рукой в сторону, показывая на Часки, куда пошли

олени. Асылзак сжался в комок: «Ничего себе, олени! Добыли

двух соболей, росомаху под самым носом злого духа, а он говорит

о каких-то оленях... Наверное, сейчас Кучум пошлёт на нас суровую

кару. Не пора ли бежать?» Молодого охотника останавливало от

такого позорного поступка лишь спокойствие учителя, его ровный

голос да невозмутимое лицо. А эвенк продолжал:

| – Когта мы хоти сюта, я просил у Эскери разрешения. Зата-

бривая духов, я положил в тупло чины шкурку сополя. Пашто

великий тух гор посылай нам зло?

Замолчал Загбой, прислушиваясь, что ответит хан Кучум. Но

молчит голец, спокойствие и тишина витают над его вершинами.

Лишь лёгкая муть застыла над пиками, да над сошедшей лавиной

искрятся, переливаясь на солнце, радужные переливы инея. По

вернулся охотник назад. Молчат и вороны на макушках кедров.

Они не испугались снежной лавины, а остались сидеть на своих

местах, наблюдая за людьми. И в этом было что-то зловещее.

У Асылзака подкашиваются ноги, но следопыт спокоен,

j – Проворный аскыр лови твоего слугу. Храбрый Асылзак

отомстил хищному зверю, упил сополя. Закбой стреляй росо

маху. Пашто ты посылаешь на нас свои проклятия? – закончил

охотник и, раскинув руками, как бы случайно уронил в дыру,

где была мёртвая росомаха, свою рукавицу.

Асылзак похолодел, присел на ногах: вот ещё одна неудача,

Загбой потерял рукавицу. Юноше и невдомёк, что меховую

вещь следопыт бросил специально. Он всё ещё ждёт какой-то

невидимой кары, которая упадёт с небес ему на голову. А Загбой

вскинул руки к небу, закачал головой, наигранно запричитал:

– Ой, бое! Эко! Что я нателал? Уронил в тыру свою лю

бимую рукавицу! Как мне теперь без неё шиви? Замёрзнут

руки, – зябко подергивая плечами, он потёр ладонями, – а без

Рук охотнику в тайга никак незя, – и уже вполне серьёзно, об

ращаясь к гольцу. – Великий хан Кучум! Разреши мне тостать

Мою рукавицу!..

95

ВЛАДИМИР ТОПИЛИН

Молчит Кучум. Где-то в стороне спокойно нахохлились во

роны. Подобный знак – что согласие Великого Духа на просьбу

охотника. Засуетился Загбой, вытащил пальму, стал рубить снег,

а сам спокойно лопочет себе под нос:

– Мы пыстро, мы чичас. Только тостаием рукавицу и уйтём, —

а сам украдкой шепчет Асылзаку: – Что стоишь, как гнилой

пень? Давай, копай. Нато росомаху тоставать...

Понял юноша хитрость учителя, схватил пальму. Рубят плот

ный снег топорами, выкидывают его взад себя, только комья

мелькают. Асылзак сбоку от Загбоя, хочет его заменить, но тот

не пускает вперёд, оставляя самую тяжёлую работу для своих

рук.

А вот и росомаха. Завалилась мохнатым мешком на дно норы,

бесполезно оскалилась, глаза остекленели, а у самого уха рва

ная рана. Меткая пуля следопыта принесла зверю мгновенную

смерть. Потянулся эвенк рукой, схватил за палевую шубу лёгкую

добычу, подал в руки Асылзака, шепчет негромко:

– Клади в котомку, завязывай здесь, наверх не показывай.

Понял юноша, согласно кивнул, достал сверху кожаный ме

шок. Осторожно оглянулся по сторонам – нет ли поблизости

злых духов – и быстро спрятал росомаху к соболям. Когда за

вязал котомку, вопросительно взглянул: ну что теперь, пошли

назад? Но тот даже не посмотрел в его сторону, продолжает

рубить снег и выкидывать его на Асылзака. Юноша удивился,

зачем Загбой копает яму дальше? Росомаха в мешке, что, может,

там, внизу ещё какая-то добыча притаилась? Ах да, надо же до

стать рукавицу. А Загбой молчит, упорно работает, добираясь

всё глубже к земле. Парню ничего не остаётся делать, как по

могать.

Вот наконец-то следопыт остановился, что-то прочистил

рукой и застыл камнем. Асылзак в нетерпении:

– Што там?

Подался вперёд, посмотрел из-за спины Загбоя вниз. В тем

ноте не сразу смог разобрать. Какие-то чёрные или бордовые

куски. Может, камни... или опять лошадь мёртвая. Присмотрелся

внимательно и... замер от ужаса. Под ногами Загбоя лежат два

изъеденных человеческих трупа.

96

ТАЙНА 0 3 6 Р А к у ч у м

АГАФОН

Дружно звякнуло тонкое железо. Агафон выставил на при

лавок в ряд шесть кружек, с хитрой улыбкой выхватил из ящика

гранёную четверть крепкой водки, содрал ножом сургуч, ловко

ударил ладонью по дну бутылки, выбил пробку. Говорливым

ручейком зажурчала по посуде горячительная жидкость из

кружки в кружку. Налил всем поровну, по половине. Закончив

разливать, отставил в сторону бутыль, взял крайнюю посудину,

предложил всем поддержать:

– С удачным окончанием охоты, Калтан!

Невысокого роста, с залоснившейся, скомканной бородой

хакас сверкнул глазами, растянул на плоском лице довольную

улыбку, обнажив на голове патлатую шевелюру густых волос,

сорвал с головы заношенную соболью шапку, живо протянул за

водкой грязную руку:

– Пасипа, трук Кафон! Карашо сополя топывали. Пелки

много, лиса, колонок есть. Торговать путем.

Проворная рука Ченки схватила свою дозу спиртного. Желая

задобрить гостя, торопливо затараторила:

– Калтан – кароший окотник! Много зверя допыл, всегда

к нам на покруту ходи. У Агафона лавка кароший, много добра,

всё что надо тает.

Следом за ними разобрали кружки остальные: добродушная,

несколько перепуганная или, скорее всего, забитая жена Калтана

Наталья, широкоплечий восемнадцатилетний сын Харзыгак и не

пропускающий такого удобного момента Иван.

Дружно выпили. Хакасы шумно задышали, едва не задохну

лись от крепкой водки. Калтан схватил ковш с водой, Наталья

замахала руками, Харзыгак вытаращил остекленевшие глаза.

Ченка громко захохотала, схватила с прилавка солёного ха

риуса, стала учить друзей, как надо закусывать. Агафон и Иван

молча крякнули, не поморщившись, и стали посмеиваться над

гостями.

Агафон спокойно крутил усы, гладил бороду и удовлетво

рительно крякал в кулак. Иван закурил самокрутку. Ченка бес

перебойно лопотала о своих хозяйских делах, о прошлогодней

97

ВЛАДИМИР ТОПИЛИН

покруте Калтана и ещё о многом другом, что может взбрести

в голову подвыпившей женщине, когда у неё развязывается язык.

Хакасы проворно намазывали на хлеб икру, мёд, сахар, клали

поверх дольки нечищеного чеснока, едучего лука, заливали

весь «деликатес» сгущённым молоком и, не морщась, уплетали

щедрое угощение хозяина лавки.

Агафон ухмылялся: «Жрите, чалдонское отродье, пока я доб

рый. Завтра за всё вычту». А сам тем временем разлил по кружкам

ещё.

– Ну что, дорогие гости. – И широко развёл руками. – При

глашаю!

Никто не отказался. Все выпили по второй, уже не закусывая,

перебивая друг друга, заговорили на разные голоса.

Агафон понял, что пришло его время, задумчиво почесал за

тылок, медленно, нараспев заговорил:

– А что, Калтан, долг-то принёс?

– Как же! – воскликнул осмелевший охотник. – Калтан

никогда не врал. Всегда долг отдавал. Так, Ченка?

Тунгуска утвердительно закачала головой, искоса поглядывая

на водку:

– Калтан кароший друг. Сказал, стелал. Никогта не врал.

Хакас строго посмотрел на жену, топнул ногой:

– Натаська! Тавай котомку!

Послушная женщина выскочила на улицу и уже через минуту

возвратилась с мешком. Калтан развязал верёвочку, выкинул на

прилавок пять соболей. Все удовлетворительно закачали голо

вами: да уж, аскыры как на подбор! Пять котов, и все тёмные,

с проседью. Агафон покраснел от удовольствия, однако вида не

показал, взял соболей и поочерёдно рассмотрел каждого опыт

ным взором. Да уж, ничего не скажешь, хороша пушнина!

Для солидности, поддерживая напряжение и набивая себе

цену, хозяин лавки ещё какое-то время крутил шкурки, осмат

ривал мех, мездру, прострелы. Но не к чему докопаться, добрые

аскыры, первый сорт!

Наконец-то Агафон согласно улыбнулся, связал шкурки

прочной, суровой ниткой, небрежно бросил их в угол, где уже

возвышалась гора скупленной пушнины:

98

ТАЙНА 036РЛ к у ч у м

– Ладно. Так и быть, соболей принимаю. А где белка?

Калтан проворно сунул руку в мешок, поочередно выдернул

и бросил на прилавок три десятка белок и огненную лисицу:

– Вот! Как каварил, допыл, принёс. А лиса – тебе на шапку!

Дарю! Кароший ты друг, Кафон, никогда не обманываешь.

Всегда много водки наливаешь, и в голодный год в долг даёшь.

Знай Калтана!

Агафон расцвёл, широко улыбнулся. Хоть и знал, что хакас

каждый год задабривает его какими-то подарками, но всё равно

приятно, когда о тебе не забывают. Не зря в прошлом году выста

вил лишнюю четверть спирта. Однако не забыл поблагодарить

охотника. Люди тайги чувствуют отношение. Тут уж ничего не

скажешь. Приходится льстить и стелиться перед каждой тварью,

чтобы все знали его как доброго и щедрого купца, да, не дай бог,

не пронесли пушнину мимо его лавки на Покровский прииск, где

другие, такие же предприимчивые, купцы возьмут драгоценный

товар уже по другой, более высокой цене.

– Спасибо, Калтан Иванович! – тут же придумал охотнику

звучное отчество, так как знал, что люди тайги любят, когда их

величают, как русских. – Не забуду твоей доброты, – полез под

прилавок, вытащил на стол ещё одну четверть водки. – А это

тебе от меня, в знак нашей дружбы и признательности!

Тут же повернулся назад, взял долговую книгу, карандаш,

полистал страницы, что-то вычеркнул:

I – Вот, всё. Весь твой прошлогодний долг списан. Теперь ты

мне ничего не должен...

Вздулся Калтан глухарём: шутка ли, сам Агафон его щедро

потчует! Заходил по лавке, как медведь с ульем. Языком щёлкает,

руками размахивает, надул губы, как налим на нересте. Вот как

хорошо все получается, не зря всю осень соболевал на ульских

россыпях! Тут тебе и уважение, и почёт, и доброе внимание.

Хорошо русский купец гостя принимает, теперь он всегда будет

ходить к купцу с пушниной. Наконец-то немного остыл, с гор

достью смотрит на окружающих:

– Теперь тавай товар. У Калтана ещё сополя есть. Отнако надо

Муку, крупу, провиант, моей Натаське платье, вон-то, цветное.

А Харзыгаку новый винтовка тавай! Парень полыной, метветя

99

ВЛАДИМИР ТОПИЛИН

бьёт, сохатого, сополя. Как на медведя с ношом ходи? Зверь

сильный, заломать мошет...

– Да что ты, Калтан Иванович! Торопишься куда? Разве доро

гих гостей так принимают? Пойдём в гостевую избу. Гулять надо,

а товар отпускать завтра будем. Неси сюда всю свою пушнину,

клади в угол, здесь никто не тронет, ты меня знаешь. Я лавку на

замок закрою, никто не зайдёт...

Калтан согласен. От выпитого захмелел, ему хочется про

должения праздника. Так уже было не раз, каждый год его здесь

хорошо встречают, поят, кормят. Гулять, так гулять! А пушнина

что? Кто её здесь тронет? Все люди честные, сам Агафон лавку

на замок закроет. Заорал на жену:

– Что стоишь, как пень? Таскай в лавку котомки!

Покорная Наталья топчется на месте. Не отводит глаз от

цветного платья. Очень уж хочется ей сегодня вырядиться перед

окружающими.

Видит Агафон, назревает проблема. Широко улыбнулся жен

щине, снял с вешалов платье, бережно подал Наталье:

– Это тебе, дарю!

Та ошалело схватила обновку руками, благодарно сверкнула

глазами в ответ, загадочно посмотрела на Ченку. Будет теперь

чем похвалиться перед подругой!

Харзыгак тоже мнётся, чуть не плачет. Смотрит в угол, где

пирамидой составлены ружья. Агафон понял и этот намёк. По

дошёл к стене, долго перебирал ружья. Наконец-то взял новый,

короткий шомпольный карабин, подал парню:

– Бери. Завтра рассчитаемся...

Наконец-то все довольны. Шумная компания дружно вывалива

ется из лавки и направляется в гостевую избу. Впереди всех важно

шагает Ченка. В ее руках две четверти с водкой. За ней торопится

Иван, несёт сумку с закуской. Следом шагает Харзыгак. Сегодня он

самый счастливый человек. На его плече висит тяжёлый, новень

кий, короткоствольный карабин. Его пытается обогнать пьяненькая

Наталья. Трясущимися руками женщина прижала к своей груди

платье. В голове мелькают мысли о том, где можно переодеться.

Сзади всех Калтан и Агафон. Хакас внимательно смотрит, как

купец показательно закрывает на большой амбарный замок свою

100

ТАЙНА 0 3 6 Р А KV4YM

лавку: нет, тут точно никто не залезет. Разве можно попасть за

дверь, если на ней висит железо?

Калтану и невдомёк, что сзади лавки есть ещё одна дверь,

чёрный вход, про который знают немногие. И что сегодня же

ночью хитрый и жадный Агафон проверит всё, что находится

в мешках у простодушного охотника. Проверит и по возмож

ности заменит черных соболей на более светлых.

А хозяин лавки ухмыляется:

i; – Пойдём, Калтан, водка киснет. Раз такой дорогой гость

пришёл, значит, гулять будем всю ночь, до самого утра!

Хакас преданно смотрит Агафону в глаза, негромко просит:

– Скажи Ивану, пусть на гармошке играет. Я танцевать хочу.

Натаська хочет. Харзыгак хочет.

Тот увлекательно хохочет:

– Конечно, конечно, друг! Скажу. А вон, слышь, Ванька и сам

взялся за музыку.

Слышит Калтан – точно, из гостевой избы уже несутся пере

ливы двухрядки. Эх! Для охотника звуки гармони – что мёд

для медведя! Бросился на звуки, как глухарь к капалухе, только

пятки засверкали.

Агафон с отвращением плюнул вслед: гуляй, лохматье, пока

я добрый. Сегодня ваш праздник, завтра будет расчёт...

В гостевую избу Агафон не пошёл. Что там делать? Смотреть

на пьяные рожи да целоваться с рассопливившейся Хакасией?

Нет, это не для него. Он своё дело сделал, затравил чалдонов

водкой, как марала солью. Теперь долго не оттащишь. Будут пить

и просить водку, пока со двора не прогонишь. Будут полоскаться,

пока бутылки не опустеют. А там и Ченка, и Иван, хрен с ними.

И на их долю хватит. Пушнина того стоит. Здесь, в тайге, взял

по одной цене, а в городе соболя уйдут в десятикратном размере.

Икряной таймень того стоит. Вот только жаль, что товар-то На

боковский. Эх, развернуться бы самому, да не по зубам конфетка.

Надо сидеть, молчать и скрываться до поры, как карасю от щуки.

А скоро это время настанет. Агафон чувствует это всей своей

прожжённой душонкой.

Он покосился на окна дома, увидел спрятавшееся женское

лицо. Сжал кулаки, тяжело задышал. Эх, время пришло. Надо

101

ВЛАДИМИР ТОПИЛИН

идти. Прикинул, что Иван в гостевой будет, пока у бутылки дно

не отвалится. А потом пойдёт к своим лошадям. Ух, как уж он без

них не может! Любит навоз нюхать. Опять будет Буланку седлать

да по ограде скакать. Ну и ладно, хорошо. А он тем временем...

Направился к дому, тяжело забухал по ступеням крыльца —

хозяин идёт! А сам ухмыляется: эх, кто-то сейчас дрожит телом!

Заиграла кровь, как в молодости. Вошёл в избу, дверь за собой

на засов. Огляделся, на кухне никого.

– Пелагия! – рявкнул басом. – Накрой на стол, жрать

охота.

В ответ тишина, как будто пустой дом, никого нет. «Неужели

успела удрать? – думает. – Да нет же, только сейчас видел

в окошко».

Прошёл в чулан, к запасному выходу. Нет, закрыто, где-то

в избе. Вернулся в дом, заглянул в комнаты, под кровати, тоже

никого. Да где же она? Никак на втором этаже... Дожидается...

Прислушался к потолку, а где-то сзади, на кухне тихо – шлёп-

шлёп. Что это? Да то же босые ноги! Бросился назад, а Пелагия

уже у двери, засов открывает.

– Не сметь! – заорал. – Хуже будет!

Женщина отдёрнула руки, осела, сжалась в комочек, на глазах

выступили слёзы.

– Ты что же это, хорошая моя, – приближаясь к ней, смягчил

голос Агафон. – Ну, будет. Будет хныкать-то! Удрать хотела?

Зачем? Ты что, меня боишься?

Пелагия молчала, опустив голову. Он подошёл к ней, осто

рожно погладил по голове. Она задрожала гибким прутиком,

робко попыталась отстраниться:

– Не надо... Иван...

– Что Иван? Он водку жрёт с чалдонами, – глухо ответил

Агафон, вдруг резко подхватил её на руки и быстро понёс на

второй этаж.

Она не противилась, уже привыкла к насилию. Просто ском

кала на груди загрубевшие от работы ладошки. И даже тогда,

когда он бросил её на кровать, безропотно запрокинула голову.

А Агафон уже стягивал с неё заношенное платье, тяжело

вздыхая, прикусывал кедровые орешки сосочков на молодой,

102

ТАЙНА 0 3 6 Р А к у ч у м

упругой, не знавшей детского рта груди и грузно наваливался

на обнажённое тело.

Почувствовав себя подвластной, Пелагия негромко застонала,

вцепилась руками в его могучие, бычьи плечи, отвернулась

к окну и закрыла глаза.

...Вечер. Сквозь оконные стёкла бьёт багряный закат. Малень

кое солнце, прощаясь с уходящим днём, зацепилось за рубцы

гор. В комнате тихо, спокойно, темно, как в погребе. На полу,

у печи чистит шубу лохматый сибирский кот. Пелагия, сидя на

кровати, заплетает распущенную косу. Агафон на своём месте

у окна, на массивном кедровом стуле. Покуривая папироску,

взором строгого хозяина смотрит на широкий двор. Перед ним

на столе стоит початая бутылка дорогого коньяка, пустой ста

кан и несколько видов таёжных разносолов. Пыхнув дымом, он

берёт бутылку, наливает в стакан очередные сто граммов, одним

махом глотает коньяк, неторопливо закусывает крохотными

груздочками, черемшой, красной икрой.

Сзади с кровати встала Пелагия, негромко зашлёпала босыми

ногами к лестнице.

Агафон повернул голову:

– С хозяйством управишься, поднимешься. Ждать буду. Да

недолго там...

Пелагия шумно вздохнула, пошла вниз, загремела посудой.

Агафон опять уставился в окно, равнодушно глянул на гостевую

избу, на озеро, на холодный голец. Скучно. Кругом тайга. На тысячи

километров. Всё одно и то же. Как на каторге. Хоть и живет он здесь

как у Христа за пазухой, но всё одно, как соболь в капкане. Вроде

всё есть: и еда отменная, и женщины, и власть, и воля. Да только

где она, воля? В тайге. В город нельзя, с законом нелады. Тем более,

на родину, на вольные Поволжские земли. Там – смерть. В лучшем

случае, каторга. А это всё едино. Собрать бы капиталец – да за

границу. Там ещё можно пожить. Да только разом капитал не на

берёшь. Лавка вон и то хозяйская, Набоковская. С царского стола

достаются только объедки. Конечно, можно откупить пару приис

ков, деньги уже есть. Да только документов нет. Ну, ничего, придёт

время. Дела потихоньку идут, осталось совсем немного. Подвалил

бы фарт – взять казну, да мохнатую. Тогда и можно удила заку

103

ВЛАДИМИР ТОПИЛИН

сывать, пробираться на запад. И тогда своё заточение на прииске

он будет вспоминать как страшный, нелепый сон. Время ещё есть,

он не стар, всего лишь сорок семь лет. Двадцать годов ещё можно

протянуть, где-нибудь у тёплого моря, с молодой женой под боком.

Нет, надо выбираться, и не позднее этой весны. Иначе можно совсем

одряхлеть, застопориться навсегда в этой дикой Сибири.

Агафон шумно вздохнул, налил ещё сто граммов, выпил, за

кусил. Опять задумался. Вспомнил Дмитрия: «Вот хитрый плут.

Пригвоздил на месте. А так бы, глядишь, сейчас бы где был?

А может, и к лучшему. Загнил бы на каторге, или кости парил...

Нет уж. Всё равно, годы недаром прошли...»

Он наморщил лоб, явственно припоминая тот майский день,

когда он познакомился с Дмитрием. Это было перед Троицей.

Когда душеприказчики с приисков набирают наёмных рабочих

на сезонные работы. Тогда ему было некуда деваться, а тут

хоть обещали хорошую пайку да оплату. Подошёл, записался.

Дмитрий тогда сидел в конторской избе, оценивал мужиков,

а может, что и высматривал. На него он не обратил особого

внимания. Мужик да мужик, что такого? Таких сотни. Порой

каждого и не упомнишь. И ростом невелик, как все. Ну, широк

в плечах, кряжист, под рубахой – медвежьи мускулы. Однако

все бергалы – старатели так выглядят. Тяжёлый физический

труд делает людей богатырями. Только вот в отличие от мужи

ков как-то выделялся: тогда ещё не пил, не курил, был замкнут,

скрытен и хитёр. Но это ещё не всё. Главной, особо заметной

чертой было то, что Агафон любил чистоту и порядок. Он не

выносил грязную одежду, коротко постригал волосы на голове,

следил за бородой и усами, носил с собой ножницы, расчёску,

мыло и даже зубной порошок и щетку. Это выделяло его в массе

народа: наряду с грязными и оборванными бергалами, видав

шими воду только по баням, он был всегда чист и опрятен. Его

речь и манеры вести себя благопристойно и культурно вызывали

у всех удивление и любопытство. Никто не знал, что в жилах

Агафона текла белая, барская кровь, а в годы своей былой юности

он учился, но не закончил офицерский кадетский корпус.

Уже на следующий день перехода, когда он вместе с двумя

сотнями бергалов шёл сюда, на Новотроицкий прииск, к нему

104

Т А Й Н А 036Р А к у ч у м

присохло вполне подходящее прозвище – Чистоплюй. Отнёсся

он к этому вполне равнодушно, как к кедровой шишке, которая

случайно упала ему на голову. Однако очень быстро прозвище

кануло в неизвестность, так как на смену ему пришло другое,

более весомое и уважительное, – Кулак. А случилось это при

обстоятельствах, мгновенно сделавших его знаменитым на всех

приисках.

Кто не знает, что старатель-золотарь большую часть своей

сознательной жизни проводящий в тайге, на приисках, при тяжё

лых физических нагрузках и условиях, сопоставимых с жизнью

каторжника-кандальника, крепок духом, широк костью, жилист,

да и силой сравним разве что с медведем? Молва о бергалах как

о истинно русских богатырях до сего дня передаётся из уст в уста

оставшимися в живых старожилами.

Одним из самых наиболее видных личностей на таёжных

приисках, выделявшийся ростом, силой, надменными манерами,

уважаемый среди своих, был Архип по кличке Шкворень. По

чему его так звали – неизвестно. Благодаря своей медвежьей

силе был он неимоверным занудой, драчуном и, как это иногда

бывает у людей, главенствующих в кругу какого-то общества,

хвастуном. Он не имел себе равных, к людям относился свысока,

в полной уверенности в своём превосходстве. И так случилось,

что в первый же день по прибытии сюда, на Новотроицкий

прииск, между ним и Агафоном случился конфликт. Теперь не

понять, что стало причиной ссоры, может, манеры новенького

возмутили Архипа, или он просто хотел поставить его на место.

Вышло так, что Шкворень как-то обозвал Чистоплюя.

Далее всё произошло непредсказуемо. Всегда равнодушный

к обидам, Чистоплюй вдруг налетел на Шкворня коршуном и,

не давая ему опомниться, в три удара завалил громилу себе под

ноги. Как потом оказалось, он сломал Архипу переносицу, раз

ломил в двух местах челюсть и отключил его на добрых десять

минут. Четверо верных друзей и помощников Шкворня на

какой-то миг открыли рты, но потом, совладав с собой, бросились

на помощь товарищу. Превосходство сил старателей было явно

налицо, и исход драки был предрешён заранее. Однако случи

лось невероятное. Ловко лавируя телом и головой от широких

105

ВЛАДИМИР ТОПИЛИН

размахов сыпавшихся на него кулаков, Чистоплюй избежал всех

ударов, одновременно посылая противникам короткие, точные

и очень сильные зуботычины. В несколько секунд вся бравая

команда защитников уже лежала под его ногами с разбитыми

рожами.

Все, кто находился рядом с местом происшествия, были по

вержены в шок. Более всего произошедшему изумился Дмитрий.

Всю короткую драку от начала до конца он наблюдал с мезонина

своего нового дома. Он был поражён спокойствию, хладнокро

вию и мастерски отточенным ударам Чистоплюя, что в некото

ром роде походило на отторжение собачьей атаки посаженным

на цепь хищным, матёрым волком. Да, это было похоже на драку

домашних животных со зверём, где первые бросаются на своего

врага с визгом и лаем, а он, молча, полный спокойствия и реши

мости, хладнокровно отбивает атаку. Глаза! Его глаза поразили

Дмитрия больше всего. Лёд, гнев, злоба и смертельная угроза

читалась в глубоких, узких, проницательных зрачках. Уверен

ность в своих действиях в сочетании с твёрдой верой в победу

повергли в страх окружающих.

Дмитрий понял, что для достижения своей цели Чистоплюй

не остановится ни перед чем. Окажись в ту минуту в его руке

нож, ружьё, топор или еще какое-то другое оружие, он бы убил не

задумываясь. И это внушало ужас старателям и самому хозяину

прииска. Дмитрий прекрасно понял, что своим дерзким поступ

ком Чистоплюй мгновенно стал неоспоримым авторитетом.

Именно такой человек был ему необходим, нужен, но уже не как

разнорабочий на заимке, а как смотритель, охранник и поверен

ный в его делах. Дмитрий сразу же назначил его приказчиком

и очень быстро понял, что не ошибся в своём выборе.

Агафон-Кулак оказался грамотным человеком, хорошо раз

бирающимся в делах торговли и надсмотра. В короткий период

времени он удивил хозяина своей находчивостью и стал незаме

ним в обсуждении всех существующих проблем на прииске, если

точнее выразиться, – правой рукой Дмитрия. Однако дальше

старшего – во время отсутствия Набокова, – на прииске Кулак

продвинуться не мог. Он довольствовался положенной ему вла

стью, но выезжать в город отказывался по разным причинам.

106

ТАЙНА 036РА к у ч у м

Теряясь в догадках от скрытного образа жизни своего подчинён