Текст книги "Черный гусар"

Автор книги: Владимир Соболь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

I

Колонна остановилась в четвёртый раз. Валериан замешкался и налетел на Земцова, чуть не сбив того с ног. Майор взмахнул рукой, продавил каблуком ледок на подмороженной к полночи луже и остался стоять. Только процедил сквозь зубы несколько совершенно неуставных слов. Валериан извинился.

– Да я вовсе не вам, штабс-капитан. Только те меня не услышат.

– Разговоры! – обернулся на них Бутков. – Ещё и солдаты начнут болтать, все здесь останемся. Даже до первого рва не добравшись...

Он махнул рукой Земцову – остаёшься за старшего, и быстро пошёл, почти побежал обочь колонны. Сергачёв следовал за ним неотступно.

Мадатов десяток раз быстро сжал и распустил кулаки. За два часа марша он успел и замёрзнуть, и пропотеть, и ещё раз замёрзнуть. Апрельские ночи на Балканах были весьма холодными, и колючий ветер налетал порывами с северо-востока, от берегов Дуная. Валериан ещё раз порадовался, что ветер выдался встречный, от турок, от крепости. Ему казалось, что он слышит там впереди лязг металла, гул словно бы голосов, но, скорее всего, это были свои же, другая колонна, также шедшая на приступ Браилова.

Город стоял на левом берегу реки, и фельдмаршал решил брать его первым. Не надо было переправлять войска, наводить мосты, искать суда у ненадёжных местных перевозчиков. От Фокшан, где стояли главные силы, пошли полки, да дивизия Ланжерона тронулась от Фальчи. Подходили медленно, зная, что помощи Назырь-паше ждать уже неоткуда. Комендант гарнизона высылал ежедневно разъезды следить за русскими, считать сабли, штыки и пушки. Казаки и гусары легко сбивали малочисленные отряды турок, но те живо уходили на своих конях, быстрых и привычных к местному климату.

Подошли, обложили крепость и стали четырьмя лагерями, прикрывая дороги, по которым ещё могли подойти янычары от Журжи. Там месяц назад Милорадович положил две сотни солдат на приступе. Докладывал, что турок перебил в десять раз больше, но добавлял удивлённо, крепость всё равно осталась за ними. Теперь первому корпусу надо было и следить за Журжой, и прикрывать Бухарест, куда могли скрытно подойти войска из Виддина.

Так что и полки под Браиловым тоже не могли быть совершенно спокойны за тылы свои и за фланги. Должно было одновременно и поспешать вперёд с бодростью, и слушать чутко – не стучат ли чужие подковы от Слободзеи.

Главных генералов при осадном корпусе оказалось сразу же два. Самым старшим и старым явился генерал-фельдмаршал Александр Александрович Прозоровский. Когда-то он лихо бился с турками на Днестре, разгонял татарское войско в Крыму. Но было это чуть менее полувека назад. Нынче он перевалил за середину восьмого десятка, высох в теле, и говорили в офицерских палатках, что также полегчал и в уме.

Недовольны им были, прежде всего, что очистил армейские лагеря от женщин. Причём письменно указал, что при каждом полку может состоять не более шести прачек. Далее – взялся учить войска строиться, маршировать, перестраиваться из линейного положения в колонну, а на марше, не меняя темпа, сворачиваться в каре, отражая налетающую бешено конницу. Дело полезное, но весьма и весьма утомительное...

– Ладно, панталоны егеря сами вычистят, – говорил Бутков как-то вечером, ожидая, пока Сергачёв из командирского походного ящичка-погребца выудит стопки, тарелки, штоф; Земцов и Мадатов, раскинувшись на постелях, слушали облокотившегося на столешницу подполковника. – Зато в настоящем бою авось в собственной крови не искупаемся. Армии, господа офицеры, без муштры никак невозможно. Что нам и завещал фельдмаршал, тот, великий, и, может быть, даже единственный. Здесь мы можем ещё кое-что и сообразить, а в настоящем бою до того, скажем так, зябко, что из всего выученного дай бог нам хотя бы одну четверть припомнить. Разливай, Сергачёв, не мешкай. Видишь – командиры устали. Да и себя не забудь, унтер. Тоже ведь не железный. Водку, господа, не к столу будь помянуто, ведь по шести рублей маркитанты торгуют, сволочи. Куда?! Ей красная цена была – два с полтиной ведро. Вот кого фельдмаршалу надо бы и прижать!

– Говорят, полковник Круликовский... – начал осторожненько Сергачёв, отмеряя на глаз третью стопку.

– Что Круликовский?! – вскинулся мигом Земцов. – Вор он – твой Круликовский. Сегодня на кухне спрашивал – почему рацион уменьшают. А столько, говорят, крупы отпустили, что не знаем, как зиму переживём. У них, интендантов, рассказывают – две мерки. Одна большая – для закупок у местных. Другая – мелкая, для отпуска в корпуса и дивизии.

Полковник Круликовский был начальником армейского провиантского магазина и, конечно, слыл врагом всех оголодавших за зиму офицеров.

– Застрелился, – бросил коротко Сергачёв, наклоняя горлышко и над своим стаканчиком.

– Врёшь, – подскочил батальонный. – Откуда знаешь?!

– Сказали, – уклончиво ответил вестовой командиру.

Мадатов с улыбкой слушал короткую перепалку подполковника и старшего унтер-офицера. Отношения такие в артикуле воинской службы прописаны не были, но жить без них в батальоне было бы невозможно. Сергачёв следил за батальонным, как дядька за шустрым, но неопытным барчуком. Он первым узнавал последние новости, мог добыть почти всё – от водки и до тёплого одеяла, и в деле держался рядом с Бутковым, готовый и кинуться с приказом к зазевавшейся роте, и броситься вперёд, перенимая сабельный удар ловкого и храброго неприятеля.

– Что ж, если Сергачёву сказали, значит, оно так и есть, – рассудительно заметил Земцов. – Солдатам всегда и виднее дальше, и слышно лучше.

– Стало быть, и в самом деле прижал их фельдмаршал, – оживился Бутков. – Эт-та хорошо, эт-та здорово! Вот весной бы ему так же и на турок поднапереть. Ну да посмотрим... Ему бы сейчас помощника помоложе да поусерднее.

– Едет, – кратко отвечал всё тот же Сергачёв, выпрямляясь.

– Кто едет, унтер? Черепаха, улита?

– Никак нет! Генерал от инфантерии, его высокопревосходительство Михаил Илларионович Кутузов!

– Ну, ты, брат, сказал! Что едет – верю. Тебе не верить, знаю, уже невозможно. Но – нашёл же ты, Сергачёв, молодого!..

Кутузов, в самом деле, мог считаться тогда молодым лишь в сравнении с Прозоровским. Одному было семьдесят шесть, другому – шестьдесят три или чуточку меньше. Генерал сделался знаменит в екатерининское царствование – сражался под началом Потёмкина, Румянцева, брал Измаил рядом с Суворовым, дважды был ранен почти смертельно. И в 1774-м под Кинбурном, и в 1788-м при Очакове никто не верил, что Михайла Илларионович доживёт до следующего утра. Но он выкарабкался, ибо был так же стоек, как и решителен, а хитрость его равнялась уму, а может быть, даже превосходила. Он изрядно отличился не только в военной службе, но и выполняя дипломатические поручения. Был послом в Стамбуле, Берлине, а главное – сумел удержаться на гребне и при императоре Павле. При Александре сначала попросился в отставку, но потом, как только началась наполеоновская кампания, не выдержал и снова стал в строй. Умело вывел армию из-под удара Наполеона, провёл её через всю Пруссию, но, встретив государей в Ольмюце, был вынужден принять сражение при Аустерлице.

– Хороший генерал лучше двух императоров, – обмолвился некий острослов в Петербурге.

До Франца никому дела не было, но император Александр знал, что Кутузов был прав, когда не хотел встретить французов грудью. Знал, помнил, однако не решался признать и оттого ненавидел старика и боялся.

Прозоровский сам попросил прислать ему Кутузова в помощь, и тот приехал на Балканы начальником главного корпуса. Вот эти два генерала и спланировали весенний штурм Браилова, одной из мощнейших турецких крепостей на Дунае...

II

Из темноты вынырнул Сергачёв:

– Так что, ваши благородия – командир батальона просят. Вас, – показал он на Земцова, – вести людей обочь колонны. Вас, – повернулся он к Мадатову, – с одним взводом быстрее. Почти что бегом, господин штабс-капитан...

Валериан бежал, перепрыгивая смёрзшиеся комья земли, разбрызгивал лужи, схваченные полуночным холодком. За его спиной топали Афанасьев и десятка два егерей. Справа в мрачном молчании стояли тёмные шеренги вооружённых людей – батальоны егерские, мушкетёрские, гренадерские. Боевые части перемежались рабочими командами, нёсшими на плечах лестницы, в руках – связанные пуки хвороста – фашины. Ни звука, ни огонька. Не звякало железо, не частила скороговорка ротного острослова, не летели искорки от трубочек-носогреек. Не фыркали лошади – артиллерию свезли загодя к батареям, а конница строилась в третьей линии, на штурме кавалерия бесполезна.

В голове колонны Мадатова встретил недовольный Бутков:

– Наконец-то. Я уж думал – Сергачёв бабу в поле нашёл или о чарку споткнулся...

Они подошли к маленькой группке людей, далеко оторвавшихся от первой шеренги.

– Господин генерал, – начал вполголоса подполковник. – Вот – штабс-капитан Мадатов. Командир егерской роты, прекрасно ориентируется на местности, и главное – в темноте видит.

– Мадатов? Где-то я уже слышал эту фамилию. – Ланжерон был сух и, показалось Валериану, весьма и весьма раздосадован.

На самом деле генерал едва удерживался, чтобы не распушить любого офицера, оказавшегося под рукой. Он воевал уже более двадцать лет, служил в армиях французской, прусской, австрийской, русской;сражался с англичанами в Новом Свете, со шведами на Балтийском море, водил батальон егерей на стены Измаила и полки при Аустерлице. Получил орден Святого Георгия за штурм Выборга и золотую шпагу за Измаил. Императрица Екатерина отправила его посмотреть, как воюют австрийцы против его родного отечества. Ланжерон прошёл более десятка сражений, пережил разгром антиреволюционной коалиции и решил, что теперь ему место только в России. Под началом фельдмаршала Румянцева стал генерал-лейтенантом и графом Российской империи.

Сейчас граф был страшно недоволен и поставленной перед ним задачей, и действиями своих подчинённых. По диспозиции, зачитанной днём генералом Кутузовым, войска двигались к первому валу Браилова тремя колоннами. От левого фланга надвигался генерал Эссен, центральной командовал генерал Хитрово, правую доверили ему, Ланжерону. И главную атаку должны были повести именно его батальоны. Другим предписывалось только обозначать наступления, с тем чтобы отвлечь на себя часть защитников вала.

Составленный им документ Кутузов читал медленно, но действий от генералов требовал быстрых. Быстро добежать до рва, быстро спуститься, быстро приставить лестницы, быстро подняться. А наверху, переколов турок, за несколько минут земляных работ укрепиться против возможной диверсии со стороны гарнизона. Тех же, кто отвлечётся на грабёж и мародёрство, ожидали страшные кары: рядовых по зелёной улице до двенадцати раз кряду, офицеров на Нерчинские заводы. Атака должна быть внезапной, ошеломляющей и скоротечной.

К 10 часам вечера все три колонны обязаны были сосредоточиться на рубеже, в 11 намечалось подать сигнал к штурму. На вопрос Ланжерона – как они будут соразмерять свои действия в полной тьме, Кутузов не ответил, только повернулся к Прозоровскому. Маленький, иссохший фельдмаршал, полуутонув в кресле, направил ухо морщинистой лапкой, вылавливая слова генерала. Ланжерон повторил вопрос.

– Проводники, – живо проговорил Прозоровский. – Местные жители, молдаване. Разбойники, ох какие разбойники! Но турок не любят. И знают куда идти. А остальное, господа генералы, за вами...

Ланжерон переглянулся с Эссеном, покачал головой, но больше задавать вопросов не стал.

Теперь он оказался в ситуации, которую предугадывал изначально, и раздражался, что сразу не предпринял ничего, чтобы поправить начальство.

– Объясняю задачу, штабс-капитан. Местный проводник завёл нас, куда обычно заглядывают одни лекаря. Увидев, что заблудился, решил побежать. То ли дурак, то ли... Но теперь уже спросить не у кого.

Он кивнул через плечо, и Мадатов различил шагах в двадцати очертания лежащего тела с раскинутыми ногами.

– Хорошо ещё – не нашумели. Но нужно выбираться, и побыстрее. По диспозиции, – Ланжерон глубоко вздохнул, – колонна должна быть на рубеже минут через сорок. А мы только и знаем, в какой стороне крепость. Как же подойти к ней, уже никому не ведомо. Разведайте, штабс-капитан, вернитесь и выведите колонну...

Мадатов повернулся кругом, и Бутков повёл его к оставшемуся на обочине взводу.

– К стенам не суйся. Там, помнишь, показывал – ретраншемент земляной они накидали. Так нам нужен его фланг, правый, если смотреть от нас. Егерей поставишь, как вешки, чтобы самому к нам вернуться и колонну опять повести. Давай, Мадатов, быстрее. Очень мы все на тебя надеемся, капитан...

До самой крепости было версты две-три по прямой, и Валериан смутно различал вдали огоньки факелов, горящих на стенах Браилова. Два дня назад Бутков сводил своих офицеров на тайную прогулку – разглядеть крепость, которую предстояло им брать в ближайшее время.

Когда-то здесь был греческий монастырь, но теперь от него остались память и каменные высокие стены. По углам турки поставили пять башен, ощетинившихся дулами пушек. Выкопали ров. Перед рвом насыпали земляной вал, также с пятью бастионами, по числу сторон замка. Его тоже опоясали рвом, а впереди него набросали ещё один вал – ретраншемент. Он уже охватывал городские предместья. Даже издали крепость смотрелась грозной, неустрашимой твердыней.

Прозоровский приказал поставить три брешь-батареи, и уже несколько дней русские ядра с монотонным упорством стучали в турецкие стены. Валериану показалось, что в одном месте потянулась от башни трещина. Он щурился, вглядывался, но не мог сказать наверняка. Сказал Буткову.

– Твои глаза бы да фельдмаршалу вместо его трубы. Я тоже думаю, что ещё недельку поковыряться, и они сами оттуда выползут. Но – не нам с тобой думать за генералов. Милорадович от Журжи отскочил, так они надеются о Браилове реляцию отписать... Вы, господа офицеры, примечайте лучше, как нам бежать придётся. Я так понимаю, что в главном рву эскарп у них камнем выложен, значит, на штыках не поднимешься. Придётся плечи друг другу ставить да потом на руках вытягивать. Так людям и объясните...

Сейчас Валериан думал уже не о рвах, куртинах и бастионах, но о земляном невысоком вале. Туда, к передовому укреплению должна была выйти дивизия Ланжерона, туда он, Мадатов, обязан был вывести своих сослуживцев.

На развилке он оставил первого егеря, шёпотом приказал руками не хлопать, ногами не стучать, а если станет совсем уже невмоготу, приседать, но не до пота...

Афанасьев аккуратно взял Валериана за рукав и заговорил, прижимаясь губами к уху:

– Я, ваше благородие, возьму Рожкова с Тихониным да пойду чуток впереди. Пошарим справа налево. А то ведь, коли турки кого послали – нашумим, неудобно получится. Вы же о нас не волнуйтесь. Мы завсегда знать будем, где вы идёте...

Ещё одного солдата Мадатов оставил в ложбинке, где он всё же решился свернуть с дороги. По убитой земле шагать было легче, но просёлок этот всё петлял и петлял, обходя кустарники и овражки. В конце концов, он мог убежать и к самому Дунайскому берегу, а там неожиданно вдруг повернуть на северо-запад.

Неширокий ручей они перемахнули, не выбирая броду. Панталоны вымокли почти до самых колен и холодили лодыжки. Валериан прибавил шагу, оставшиеся солдаты пыхтели, но старались не отставать.

Тень мелькнула правее. Мадатов схватился за шпагу, кто-то из егерей сунулся вперёд, выставив штык. Однако мочь вдруг зашипела знакомым голосом фельдфебеля Афанасьева:

– Как руки держишь, Онупренко?! Вернёмся – будешь у меня два часа солому колоть!.. Вот, ваше благородие, вам пистолет турецкий. Кажись, насечка серебряная. Осторожнее, заряжённый...

– Где нашёл? – шепнул Валериан, ощупывая рукоять чужого оружия.

– Известно – на человеке. Как мы и думали, турки тоже здесь колобродят. Четверо было. Ну, мы первыми их заметили... Тихо и аккуратненько. Тихонина только в бедро пырнули. Ну, я оставил его там дожидаться. Давайте, Валериан Григорьич, сейчас за мной – там, где они бежали, широкий проход рядом с лесочком. Овраг слева, опушка справа – и места для колонны достаточно...

Валериан улыбнулся. Пока сверху его прикрывали Бутков с Земцовым, а снизу поддерживал Афанасьев, он мог, пожалуй, не беспокоиться. Фельдфебель сам подсказывал, какой приказ ему должен был отдать ротный. Сколько же лет пройдёт, пока и он, Мадатов, научится понимать, что же ему делать сию минуту?!.

– Осторожно, ваше благородие, рытвина здесь. А вон и Андрюшка ружьишком машет...

Мадатов успокоил себя тем, что Афанасьев знал лучше, куда глядеть, оттого и заметил сигнальщика первым. Теперь и он уже заметил впереди своего егеря, подававшего условленные сигналы. Тихонин подождал, пока офицер подбежит, и опустился на некую бесформенную массу. Сначала Валериан решил, что это поваленные деревья, но тут же понял, что солдат примостился на телах им же зарезанных турок.

– Пусть сидит, – прошептал фельдфебель. – Теперь они не кусаются.

– А третий где?

– Рожков вперёд ящерицей пополз. Я послал. Пусть проверит – чисто ли там. Турок тоже умён, а до него здесь очень недалеко.

Валериан уже достаточно отчётливо различал очертания насыпного вала, которым браиловский гарнизон прикрыл город, очертив первую линию обороны. До него было не более нескольких сот саженей, хотя в темноте легко было ошибиться раза в полтора-два. Ближе подходить казалось вроде бы неразумным. Сюда дивизия могла подойти относительно скрытно, под прикрытием леса, здесь перестроиться и отсюда же кинуться по сигналу.

Однако нужно было проверить – не наткнётся ли штурмовая колонна на топкий ручей, на глубокий овраг...

– Афанасьев, давай же и мы подберёмся поближе, посмотрим...

Мадатов вынул шпагу из пояса, положил рядом с Тихониным и сунулся следом за припавшим почти к самой земле фельдфебелем. Тот постоял несколько секунд, вслушиваясь, всматриваясь, принюхиваясь, а потом быстро пробежал шагов двадцать согнувшись и снова упал на колено. В свою очередь Валериан, также касаясь пальцами земли, проскочил Афанасьева, ушёл вперёд примерно на ту же дистанцию и также застыл. Остановился он неудачно, споткнулся о мёрзлый ком, но даже не замечал боли, следя только за Афанасьевым. Тихонин и двое егерей, пришедших с Мадатовым, остались сзади...

Так, короткими перебежками, они подбирались всё ближе к городу. Лес остался уже в стороне, препятствий на пути тоже пока не встречалось, если не считать редкого кустарника, выбрасывавшего вверх и в стороны пуки голых веток.

На одной из пробежек фельдфебель поймал Мадатова за рукав и заставил прижаться рядом:

– Рожкова не вижу. Где-то он здесь должен быть, раззява...

Валериан смутился. Он увлёкся самим движением и совершенно забыл о своём же солдате, выдвинутом вперёд.

– То ли до самого вала добрался, то ли... А-а-а!

Две тени взметнулись из-за куста и упали на егерей.

Валериан опрокинулся на спину и только успел отвести руку с кинжалом. Турок прижал его к земле, давил коленями на живот и всей тяжестью тела пытался сломить сопротивление, добраться остриём до горла. Мадатов напрягся, выгнулся и – выбросил вверх правую руку с зажатым в ней пистолетом. Противник коротко взвизгнул, ослаб, и Валериану удалось перевернуть его, подмять под себя. Теперь уже он давил сверху, вдавливая ствол в лицо извивавшегося врага.

– Ар-ах! – задохнулся турок.

Кисть его разжалась, Мадатов перехватил кинжал и ударил в бок, выдернул, ещё ударил и повернул. Почувствовал, как длинная судорога прошла по чужому телу, и турок застыл.

Валериан выдернул оружие и обернулся. Рядом тоже виднелись два неподвижных тела – Афанасьев и сверху чужой. Мадатов перекатился, ударил плечом, сбил неприятеля в сторону, но удержал лезвие – понял, что тот уже мёртв. Егерь не поднимался.

– Что ты, что ты, Захар?

– Кончаюсь я... – прошелестел фельдфебель, медленно подвигая руки вверх, словно ощупывая мундир.

– Да как же ты...

– Поздно... Поздно увидел... Проглядел я, Валериан Григ... Рожкова посмотрите... здесь где-то... Наших-то... Ведите...

Рожкова Мадатов нашёл чуть дальше, где его захватила вражеская засада. Удивительно, но егерь ещё был жив. Его только связали, обмотали узкими кожаными ремнями да засунули в рот сырую, вонючую тряпку. Уже хотели вести в город для расспросов да мучительной смерти, но задержались, услышав, что снова приближаются русские. Рожкову с Мадатовым повезло, обоим туркам и Афанасьеву – нет...

Пока солдат разгонял кровь по закоченевшему телу, Валериан прополз ещё дальше. Остановился, только увидев впереди и вверху часового, вышагивающего по валу. Дальше продвигаться было глупо и бесполезно. Он повернул обратно, добрался до Рожкова, потянул того за собой.

– Одного тебе оставляю, – сказал он Тихонину, рассказав, как погиб Афанасьев.

– Рожкова?

– Нет. Тот задубел, пускай со мной пробежится. Смотрите в оба. Думаю, что до рассвета они разведчиков своих и не хватятся. Но...

– Ясно, ваше благородие. Но и вы там...

– Потому двоих и беру...

Цепочку егерей Мадатов проходил осторожно, даже сторожко, опасаясь возможной засады. Зато, выбравшись на развилку, побежал резво, стараясь одновременно и донести побыстрее добрые вести, и всё-таки немного согреться.

Бутков встретил его впереди колонны:

– Ну?!

Штабс-капитан коротко доложил.

– К генералу, живо. Ах, как Афанасьева жалко! Они же с Земцовым ещё и в Аустерлиц выжили, и под Эйлау стояли. Ну да всех нас где-нибудь найдёт – не свинец, так железо...