Текст книги "Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»"

Автор книги: Владимир Снегирев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Яковлев не был делегатом, но посещал заседания, как лицо приглашенное сидел на балконе.

И вот 25 февраля 1956 года, заключительное заседание. Еще на входе в Кремль бросились в глаза необычно суровые меры по режиму допуска: офицеры КГБ придирчиво проверяли мандаты делегатов и приглашения, просили предъявить партийный билет, сверяли фамилии с имевшимися у них списками. Накануне Яковлеву шепнули в отделе: заседание будет закрытым и проходить вне повестки дня. А что, почему – этого никто сказать не мог.

То, что произошло потом, буквально вывернуло его наизнанку. От испытанного тогда шока он не мог избавиться еще долго.

Никита Сергеевич на трибуне. Выслушав положенную ему по заведенному ритуалу порцию аплодисментов, поднимает руку, прося тишины. Председательствующий уже объявил название его доклада – «О культе личности и его последствиях». Хрущев начинает свою речь, явно волнуясь. Но постепенно обретает уверенность, неоднократно отступает от напечатанного текста, импровизирует… В зале стоит гробовая тишина. Ни привычных оваций, ни шепотка, ни скрипа кресел. Все ошеломлены тем, что слышат.

Многие из сидящих в этом зале, возможно даже большинство, являлись не просто свидетелями зарождения и расцвета культа личности Сталина, а активно участвовали в возвеличивании вождя, свято верили в его непогрешимость, были убеждены в том, что только так и не иначе может совершаться великое дело строительства социализма.

«А Хрущев приводил факт за фактом. Один страшнее другого. Уходили с заседания, низко наклонив головы. Шок был невообразимо глубоким. Особенно от того, что на этот раз официально сообщили о преступлениях „самого“ Сталина – „гениального вождя всех времен и народов“»[19]19
  Яковлев А. Омут памяти.


[Закрыть].

В последующие дни Яковлеву стало ясно, что подавляющая часть работников партийного аппарата отрицательно отнеслась к докладу Хрущева, хотя открыто никто такого не говорил: «Шушукались по углам».

А вот сам наш герой сильно призадумался: «Мучительные размышления грызли меня беспощадно и безостановочно. Стал усыхать рабочий энтузиазм, временами наступала апатия ко всему происходящему. Угнетала щемящая пустота в душе»[20]20
  Там же.


[Закрыть].

Он копался в собственной душе, пытаясь понять: что же произошло? Что же случилось? Выходит, пройденный путь, которым мы так гордились, о котором слагали стихи и песни, был устлан телами безвинных жертв? Выходит, нет больше веры в того идола, которому поклонялись, которого обожествляли?

В своих воспоминаниях он назвал то состояние «оскорбленным чувством ограбленной души».

Следовало как-то остановиться, осмотреться, привести в порядок заплутавшиеся мысли, понять, что же дальше. Плыть, как и прежде, по течению он уже не мог.

И тут как раз Хрущев затеял новую реорганизацию аппарата ЦК, в ходе которой Отдел школ упразднили. Яковлев принял решение: с чиновной жизнью следует повременить. Написал одно заявление с просьбой отпустить его на учебу в аспирантуру Академии общественных наук, ему отказали, тогда обратился с той же просьбой еще раз. Снова отказ. И только на третий раз, и то после разговора с секретарем ЦК П. Н. Поспеловым, получил желанное добро, но с условием – что пойдет учиться на кафедру истории КПСС. Да и куда еще идти молодому партработнику, сотруднику Центрального комитета, историку по первому образованию? А Яковлев видел себя на кафедре международного коммунистического и рабочего движения. Он уже прекрасно сознавал, какую «науку» преподают историки партии, не хотел посвящать следующие годы жизни переливанию из пустого в порожнее.

В итоге решил и эту проблему.

Аспирантура АОН при ЦК КПСС считалась инкубатором руководящих партийных кадров. Принимали туда не всякого, а только с должности не меньше инструктора ЦК или зав. отделом обкома. Три года обучения с сохранением прежней заработной платы. В среде аспирантов ходила шутка: «Спасибо партии родной за трехгодичный выходной». После сдачи экзаменов кандидатского минимума соискатели выходили на защиту кандидатских диссертаций. Правда, многие из них не озадачивали себя серьезными темами, требующими глубоких знаний, погружения в соответствующую проблему, тщательного научного анализа. Типичной была диссертация под условным названием «Роль партийной организации в повышении надоев молока» (варианты: росте производительности труда, увеличении добычи нефти, раскрываемости преступлений, улучшении качества кондитерских изделий…). Но иногда встречались серьезные люди с серьезными научными амбициями, и для таких в АОН тоже находилось место. Был т. н. спецхран, то есть библиотека, куда поступала всякая запрещенная в СССР литература, «самиздат», книги и периодика, выпущенные на Западе, рефераты с грифом «Для служебного пользования», материалы радиоперехвата всяких враждебных «голосов». Были маститые ученые с докторскими степенями, которые становились научными руководителями таких аспирантов, оппонентами на их защитах.

Словом, если не все, то очень многое зависело от конкретного человека, поступившего в аспирантуру, и от той цели, которую он перед собой ставил.

После окончания учебы и защиты диссертации аспирант, как правило, получал должность на одну ступень выше прежней.

Цели у Александра были следующие. Во-первых, запастись прочными знаниями в сфере международной политики, особенно в том, что касалось советско-американских отношений. Во-вторых, подтянуть свой английский язык – с тем чтобы свободно пользоваться монографиями, книгами, научными публикациями, изданными на Западе. И в-третьих, заново перечитать классиков марксизма-ленинизма, это стало необходимостью именно сейчас, после ХХ съезда, после всех горьких раздумий, навеянных докладом Хрущева.

Если же говорить о карьере, то и это учитывалось в его личном раскладе: с дипломом об окончании АОН еще никто не оставался обиженным.

^{Справка о сдаче А. Н. Яковлевым кандидатских экзаменов. 14 июля 1960. [Личный архив А. Н. Яковлева]}

Он ни на йоту не сомневался в верности социалистического курса, продолжал считать советское общество самым справедливым на земле, а свою принадлежность к коммунистической партии величайшей драгоценностью. Но вопросы возникали. И в поисках ответов на них Яковлев сел за академическую парту.

Одно дело – изучать историю коммунистической партии и Советского государства сразу после школьной скамьи, когда еще материнское молоко на губах не обсохло. Ты чаще всего автоматически запоминаешь факты и догмы, особенно не вдумываясь в их суть, – для того чтобы вдумываться, не хватает ни жизненного опыта, ни мозгов. Просто зубришь, чтобы сдать экзамен, и все. И совсем другое, когда ты вникаешь в эти серьезные книги, уже будучи взрослым человеком, хлебнувшим фронта, испытавшим на себе многое из конкретной практики социалистического строительства.

Аспирантские годы оказались очень важными для того будущего, которое было уготовано Александру Николаевичу. Он сутки напролет просиживал в библиотеке и зале «спецхрана». Посещал лекции и семинары, предпочитая тех профессоров, которые призывали думать, а не принимать все сказанное на веру. На «отлично» сдал экзамены кандидатского минимума за исключением политэкономии – там у него вышел спор с преподавателем, попросившим снять в автореферате абзац про то, что абсолютного обнищания пролетариата при капитализме быть не может. Абзац он отстоял, но профессор оценку снизил.

Перечитал все труды Маркса, работы Ленина. Вопросов только прибавилось. Вот, например, бесконечная мантра про диктатуру пролетариата, про то, что вся власть у нас принадлежит рабочему классу – самому передовому и революционному. Ну где это в СССР рабочие или крестьяне реально управляли даже на низовом, городском или поселковом, уровне? Всегда и везде главенствовала партия – она рулила экономикой, сельским хозяйством, решением коммунальных проблем, обороной, культурой, прессой, всем. А партийный аппарат – разве он состоял из рабочих? Нет, на девяносто девять процентов он состоял из таких, как Яковлев, то есть из советских чиновников, это и был, по сути, правящий класс.

Или еще один тезис, бесконечно повторяющийся в выступлениях вождей, про обострение классовой борьбы. Ведь он и лежал в основе сталинских репрессий, большевикам всюду чудились враги, искореняли их беспощадно – в своей среде, в крестьянстве, в промышленности, в армии, у чекистов, среди деятелей культуры и искусства. Здание светлого коммунистического будущего воздвигалось на фундаменте из крови и слез. А разве есть запас прочности у такого фундамента?

Эти открытия порой повергали его в смятение. Ведь даже на аспирантской скамье он продолжал ощущать себя частью номенклатуры, цековским работником, членом великой коммунистической партии. И свой последующий путь после аспирантуры не мыслил без партии.

Значит, что? Придется теперь всю оставшуюся жизнь лукавить, притворяться «верным ленинцем», а внутри презирать весь этот идеологический балаган, бесконечные заклинания, чудовищное словоблудие, двойные и тройные стандарты?

Как ни странно, в итоге он не почувствовал сожаления от всего, что произошло: «Дышать и думать стало легче. Я снова обрел рабочую форму, начал гораздо пристальнее всматриваться в реальную жизнь, которая демонстрировала бездонную пропасть между марксистско-ленинским проектом общественного устройства и реальностями общественного бытия»[21]21
  Там же.


[Закрыть].

За толстыми стенами здания Академии общественных наук тем временем продолжалась жизнь, наполненная разными событиями, порой вполне судьбоносными для Советского государства. И аспиранта Яковлева иногда отрывали от книг, вызывали на Старую площадь, чтобы он поучаствовал в подготовке важных документов. Так было, например, в 1957 году, когда он принял участие в написании проекта постановления ЦК о культе личности.

Этому предшествовали три письма, направленных из ЦК в партийные организации страны, в них аппарат требовал усилить борьбу с антипартийными и антисоветскими настроениями, а фактически дезавуировал выступление Н. С. Хрущева на ХХ съезде. Начавшаяся десталинизация изрядно напугала чиновников, которые увидели в ней отступление от генеральной линии партии, попытки свернуть с магистрального пути. Да тут еще начались известные события в Венгрии, госбезопасность то и дело сообщала об оживлении контрреволюционных и антисоветских сил.

Из трех закрытых для широкой публики писем самым угрожающим было последнее, выпущенное в декабре 1956 года под названием «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов». Там наряду с угрозами в адрес «вражеского охвостья» как раз и упоминалась в очередной раз «диктатура пролетариата», которая «должна быть беспощадной».

Вслед за этим, как и было принято, за дело взялись карательные органы (а вовсе не пролетариат), тысячи людей, поверивших Хрущеву, обещавшему обновление общества, были осуждены.

С тех пор в высшей партийно-советской элите не прекращалась борьба двух линий: одна требовала навсегда покончить со сталинским наследием, представители другой, напротив, требовали возвратить вождя на пьедестал, а вместе с ним вернуть прежние методы руководства.

Кажется, отголоски этой борьбы мы наглядно видим даже сегодня. Во всяком случае, в день рождения «отца народов» к его бюсту на Красной площади каждый год возлагается все больше венков и цветов. Да и в речах ряда нынешних заметных политиков все чаще прослеживается тоска по сильной руке и тому порядку, который якобы существовал при Иосифе Виссарионовиче.

Конечно, Хрущеву приходилось считаться с тем, что вокруг него и рядом с ним остались видные соратники Сталина, прямые или косвенные соучастники кровавых злодеяний, которые совсем не хотели дальнейших разоблачений. И сам Никита Сергеевич был не без греха, он тоже подписывал «расстрельные списки» и плясал (в буквальном смысле) под дудку диктатора. Конечно, после ХХ съезда ему сообщали, что на местах, в республиканских, областных, краевых партийных организациях, далеко не все в восторге от разоблачения культа. Первый секретарь ЦК КПСС поневоле был вынужден лавировать, отступать под натиском «наследников Сталина».

С одной стороны, ему посылала сигналы поддержки фронда в лице писателей, поэтов, публицистов, художников, композиторов, научной интеллигенции, эта публика восторженно встретила процесс десталинизации. С другой – он ощущал угрозу, исходившую от партийной номенклатуры, увидевшей во всем этом попытки ревизии марксизма-ленинизма, оппортунистические тенденции.

Решительный бой своим противникам в недрах Президиума ЦК Хрущев дал на знаменитом июньском пленуме 1957 года. Накануне «старики» (предсовмина Булганин, глава Верховного Совета Ворошилов, первые замы председателя правительства Молотов и Каганович и другие) семью голосами против четырех проголосовали за снятие Никиты Сергеевича с поста первого секретаря. Однако Хрущев оказался не так прост, как о нем думали. С помощью главы КГБ Серова он оперативно доставил в Москву своих сторонников, первых секретарей обкомов и крайкомов, членов ЦК, которые решительно высказались за то, чтобы Никита остался у руля партии. Затем состоялся пленум, продолжавшийся ровно неделю, на нем «антипартийная группа» в лице Молотова, Кагановича и Маленкова была фактически разгромлена.

Яковлев внимательно следил за всеми этими событиями, происходившими «наверху», потому что всегда сознавал: учеба когда-нибудь закончится, предстоит возвращение в те же сферы, значит, надо знать, кто в фаворе, кто чем дышит, на кого делать ставку.

Тема его кандидатской диссертации была сформулирована так: «Критика американской буржуазной литературы по вопросу внешней политики США 1953–1957 гг.». Работа продвигалась без особых проблем. Английский язык хоть и не просто, но давался. Нужная литература в «спецхране» имелась, а ту, которой недоставало, он тоже добывал – привозили из командировок в Штаты знакомые дипломаты и журналисты. В 1959-м планировалась защита.

Однако за год до этого биография Яковлева делает еще один очень примечательный и совсем не типичный для той жизни зигзаг: его направляют на годичную стажировку в США, причем не куда-нибудь, а в престижнейший Колумбийский университет, кузницу кадров американской элиты.

Интересно, что Александр Николаевич в своих мемуарных книгах, многочисленных статьях и интервью весьма скупо рассказывает об этом периоде своей жизни. То ли не считая его значительным, то ли еще по каким-то причинам. Между тем проведенный за океаном год сильно повлиял на его дальнейшее мировоззрение, сказался на многих последовавших затем решениях и поступках.

Не иначе как невероятным везением можно объяснить сам факт этой длительной стажировки в одном из самых престижных университетов мира.

Судите сами.

В 1955 году главы правительств четырех стран (СССР, США, Великобритании и Франции) встречаются в Женеве, где впервые после Второй мировой войны обсуждают вопросы глобальной безопасности, осторожно, с явным недоверием друг к другу, прощупывают пути к ослаблению конфронтации. Три года спустя в Вашингтоне подписывается соглашение между Соединенными Штатами и Советским Союзом о взаимных обменах в области культуры, техники и образования. Один из разделов этого документа говорит о том, что уже в текущем 1958 году оба государства согласны обменяться делегациями университетских преподавателей и приступить к обмену студентами между Московским и Ленинградским университетами, с одной стороны, и американскими университетами (Колумбийский и Гарвардский) – с другой стороны.

Вот так впервые за всю историю советско-американских отношений оба государства приступили к обмену не взаимными упреками, подозрениями и угрозами, а профессорами и студентами. Правда, тут следует заметить, что далеко не всегда этот процесс носил чисто гуманитарный характер, ибо спецслужбы и Штатов, и Советов мгновенно оседлали канал обмена, обильно комплектуя делегации не студентами, а агентами. Но об этом мы еще поговорим ниже.

На 1958/1959 учебный год стороны договорились отправить друг другу группы студентов, причем состав этих групп каждая сторона определяла самостоятельно. В Москве оформлением загранпоездки формально занималось Министерство высшего и среднего образования СССР, а неформально, то есть фактически, – КГБ и ГРУ, представители этих секретных служб и составили большинство в первом десанте.

Четверых из тех восемнадцати счастливцев, кому повезло оказаться за «железным занавесом», направили в Колумбийский университет. Двое из них, как потом выяснилось, были сотрудниками Первого главного управления КГБ (внешняя разведка), один представлял военную стратегическую разведку и один, по фамилии Яковлев, считался «чистым». Разумеется, тридцатипятилетнего партийного функционера, ветерана войны трудно назвать «студентом», но опять-таки формально и к нему претензий у американцев не оказалось: им не составляло особого труда проверить аспирантский статус Яковлева, и по возрасту (лимит – 35 лет) он тоже подходил.

Что же касается трех других, то, возможно, у ФБР и были на их счет какие-то подозрения, однако каждый из них тоже имел надежные документы прикрытия.

Выше я написал, что Александру невероятно повезло с этой годичной заокеанской стажировкой. И разве не так?

Он хотел посвятить свою дальнейшую жизнь исследованию международной политики и служению ей, а где, как не в Нью-Йорке, изучать этот предмет, в том самом университете, который воспитал блестящую плеяду ученых (десятки из них стали Нобелевскими лауреатами), политиков (десятки из них возглавили разные государства и правительства), деятелей культуры (одних лауреатов премии «Оскар» не счесть)?

Он работал над диссертацией, основой которой был анализ американских источников, – а где еще изучать эти книги, статьи и рефераты, как не на их родине, получая нужные комментарии непосредственно от авторов этих книг, статей и рефератов?

Да и что там говорить, какому советскому человеку не хотелось тогда заглянуть за «железный занавес», увидеть собственными глазами тот самый Запад, о загнивании которого денно и нощно твердила наша пропаганда? А здесь выпал редкий, редчайший, уникальнейший шанс не просто наведаться в самую главную капиталистическую страну как турист, а на целый год погрузиться в ее жизнь, делить кров и хлеб с коренными американцами, свободно общаться с ними на любые темы.

Еще раз повторю: речь идет о 1958 годе, когда между нашими странами не существовало ни туризма, ни постоянных контактов по линии культуры, спорта, науки.

Этим восемнадцати первым «студентам» предстояла наряду с учебой интересная и не всегда легкая миссия – растопить лед холодной войны, явить американцам советского человека.

Неизвестно, кто был инициатором включения в группу стажеров работника ЦК КПСС (Александр, по сути, оставался им, даже будучи аспирантом). Возможно, это единственный прецедент такого рода в истории гуманитарных обменов.

Накануне поездки всех отобранных кандидатов тщательно и не один раз инструктировали насчет того, как следует вести себя за океаном. Рекомендовали никогда не ходить по городу по одному, только группой, иначе могут быть провокации. Избегать приглашений в частные дома – там уж точно русских ждут расставленные капканы. В ходе дискуссий твердо отстаивать приоритеты советского образа жизни.

Уже годы спустя Александр Николаевич, вспоминая тот период своей жизни, признавался: «У меня частенько появлялось желание бросить эту затею и остаться дома… Чиновники, без конца обучавшие нас, больше всего боялись, что мы останемся там, за рубежом, а им, значит, придется расставаться с карьерой»[22]22
  Альманах «Россия. ХХ век». А. Н. Яковлев. 1956–1960: учеба в Академии общественных наук при ЦК КПСС и стажировка в Колумбийском университете (США). Документ № 6. Воспоминание о стажировке в Колумбийском университете в 1958–1959 гг. [Электронный ресурс]. URL: https://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000049 (дата обращения: 13.08.2022).


[Закрыть].

Чиновники опасались небезосновательно. Случаи бегства совграждан на Запад были нередкими, число «невозвращенцев» росло. И каждый такой случай всегда становился предметом серьезного разбирательства по всем линиям – партийной (кто давал характеристику для выезда?), комитетской (как прошляпили, выпустили из-под наблюдения ненадежного человека?), ведомственной. Лиц, допустивших халатность, естественно, наказывали по всей строгости.

А тут впервые в истории целая группа молодых людей едет на год в логово врага, причем жить эти молодые люди будут не в посольстве и не в отеле под присмотром «кураторов», а в студенческих общежитиях, общаться с кем попало. Вся надежда на офицеров разведки, тоже замаскированных под студентов, но ведь и офицеры эти, попав в сомнительную среду, могут дать слабину, за ними тоже нужен контроль…

Представляю, как болела голова у тех работников Отдела загранкадров ЦК, которые готовили выездные документы.

Но вот наконец все хлопоты и тревоги позади. 22 ноября группа вылетела в Копенгаген, где ее ждала пересадка на самолет до Нью-Йорка.

В личном архиве Александра Николаевича сохранились записи той поры, которые любопытно процитировать.

22. XI.58 г.

Суббота

Пишу по памяти. Кажется, все заботы и тревоги закончились. Нас, группу советских студентов и аспирантов, приготовили к вылету на учебу в США. Что и говорить – дело большое, нужное и серьезное. Очень волнуюсь, все-таки уж очень много неожиданностей может ожидать нас. Но в то же время где-то подсознательно чувствую, что бояться нет оснований. Главное в жизни верить в людей, а они всюду одинаковы.

Дома все переживают страшно, особенно Нина. Но все наши тревоги оказались напрасными в этот день. Кто-то ошибся, и нас завернули от Копенгагена обратно. Вся Европа покрыта тучами. Сплошные облака. В Москве садились тоже в тумане. Немного было боязно. Отлета сегодня не будет.

23. XI-58

Воскр.

Почти весь день проторчали в аэропорту. Напрасно. Снова вернулись домой.

24. XI.58

Понед.

И вот наконец мы в Копенгагене. После дорожных мытарств чувства немножко притупились, но все равно интересно. Другая страна, другие обычаи, другой мир. Лица у всех товарищей полны ожидания чего-то необычного, нового, но все пошло хорошо и складно с самого начала. Скандинавская авиакомпания (SAS) повезла нас по городу. Наш гид говорит по-русски. Утверждает, что изучил самостоятельно. Или он вундеркинд, или хвастается. Кстати, обслуживание этой компании замечательное.

Город чистый, много магазинов, но мало людей в них. Все улицы, по которым мы ехали, горят огнями торговли. Все сверкает, блестит. Были на центральной площади, где живет король, наследница, какой-то принц и ходят охранники в русских медвежьих шапках, подаренных когда-то русским императором.

Все чаще наш гид показывал нам памятники королей, их дворцы и обращал внимание на то, что ими сделано. «Здание, построенное нашим любимым королем таким-то» и т. д.

Улицы узкие, движение небольшое. Электричества мало.

Гид был достаточно вежлив и доброжелателен. Только однажды, показывая на советский корабль, стоящий в порту, он сказал:

«Раньше он назывался „Молотов“, теперь не знаю». В голосе была явная издевка.

В Нью-Йорк вылетели ночью. И скажем – это была ужасная ночь. 15 часов без пересадки в кромешной темноте. Да еще объяснения, что одевать, куда вылезать, что нажимать в случае… Слава богу – случая не было. Все кончилось благополучно.

25. XI-58

Вторник

Мы в Нью-Йорке. Пускаемся в плавание по этим неизведанным нами морям. Прошли все формальности, кстати, они не очень строги.

Встречать нас пришли Mr. Манфорд, председатель межуниверситетского комитета, Mr. Томпсон, Mr. Bugerman, представитель Колумбийского университета, а также наш товарищ из ООН Н. И. Буров.

Хорошо еще, что не было репортеров. Все мы желтые, измученные, злые, словно черти, после такой трудной дороги. Хочется только спать. Но нас повезли по городу.

О ужас, оказывается, я совсем не знаю языка. Абсолютно не понимаю и только умею говорить. Да, дела! Отвезли в гостиницу «Мартиника» на Бродвее, дали по 9 долларов, по пачке книг, а также карту США, где обозначены места, запрещенные для нашего посещения. Вместе с картой США вручили карту нашей страны, где обозначены места, запрещенные для посещения американскими гражданами.

Все происходит очень вежливо, по-деловому.

Вечером были в Представительстве. Советник Крылов пожелал нам успеха в этом новом и интересном деле.

26. XI-58

Среда

За нами приехал Mr. Bugerman и повез в Колумбийский университет. Определили в общежитие, затем мы пошли к Ms Нованс, которая является, так сказать, советником иностранных студентов. Милая женщина. Там закончили все формальности и получили программу будущих действий.

27. XI-58

Четверг

Сегодня большой американский праздник, День благодарения (Thanksgiving). По обычаю каждая семья в этот день имеет к столу индюшку. В честь праздника до понедельника не работают школы, университеты. Вот и мы безработные.

Были у профессора Шеллера на празднике. Он приехал за нами на машине и отвез обратно. Принимали нас племянник жены, сын (приезжали вместе с профессором) и, конечно, жена. Профессор известен. Он составлял конституцию для Индонезии и Эритреи. Показывал нам фото людей, городов, зданий, событий в странах, где он был. Создается впечатление, что профессор коллекционирует человеческие души разных нацио-нальностей. Потому и мы были там. Племянник его был в России, учился в Финляндии. Политических разговоров, слава богу, не было, кроме разве о Пастернаке. Кстати, его сделали за рубежом настолько популярным, что в книжных магазинах, обычных лавках, аптеках и т. д. эта книга («Доктор Живаго») стоит на первом месте.

Живет профессор в хорошем особняке, который купил еще до войны за 7000 долларов. Сейчас такой дом стоит 30 000.

28. XI

Пятница

Случайно встретили в метро человека, который уехал из России в 1943 году и отрекомендовался как враг народа. Лицо при этом было неприятное: угрюмое, печальное, злое, ироническое, полное сожаления.

Вечером были у Видермана и его жены.

Да, утром нас знакомили с правилами в библиотеке, кстати, очень обширной, хорошей и удобной. Но мне сейчас не до библиотеки. Я временами начинаю отчаиваться. Язык, язык. Я злюсь, готов проклинать себя и наш метод обучения языкам (хотя он, наверное, ни при чем).

Но мне кажется, я немножко начал понимать лучше. Но чуть-чуть. Были в кино: «Defiant ones». Фильм, как белый и негр, скованные цепью преступников и убежавшие из-под стражи, начинают сближаться, понимать друг друга. Белый даже жертвует своей женщиной и женщиной, которую он полюбил. Кино имеет социальный оттенок и человеческие чувства.

Другой фильм: «Гонг-Конг confidence» – антисоветская ерунда и бред по существу.

Фильм «Элизия» производит страшное впечатление. Он агитирует за возврат к здоровой жизни дикарей. И вот большая группа белых (мужчин, женщин и детей) поселяются в одном живописном месте, раздеваются (абсолютно) и забавляются. Дикая порнография.

4-й фильм «Wild and wicked» – направлен против тайных домов проституции.

8 декабря

1958

Как много событий произошло за это время.

Был мой день рождения. И, как всегда, моя милая Нинуха преподнесла неожиданный сюрприз. Как дороги были мне эти родные строчки от моих самых близких мне людей.

Мне даже кажется, что с этого дня у меня появилась уверенность в своих силах.

Как я скучаю по вас, родные мои.

Был в гостях у родных мистера Видермана. Приятные интеллигентные люди. Вечер прошел живо и интересно.

Ездили в Принстонский университет. Это маленький приятный город, совершенно отличный от Нью-Йорка. И вообще, все населенные пункты, встречавшиеся на нашем пути, отличались резко от грязноватого Нью-Йорка. Городки чистые, уютные, но стандартные. Университет также не такой шумный и населенный.

Много было встреч с американцами. Они очень интересуются нашей страной, но очень мало знают о ней. И стесняются, когда не знают. Если говорить, кто здесь лучше относится к нам, необходимо сказать: американцы. С таким доброжелательным любопытством.

Слух есть – будем до сентября. Плохо. Мне крепко засела мысль о нашем путешествии с Нинухой вниз по матушке по Волге. Однако там видно будет.

Особо следует написать о методике преподавания иностранного языка. Главное отличие от нашей методики – это упор на разговор и через него – чтение, понимание. Вторая характерная черта – напряженность и интенсивность, сжатость материала.

Третья черта – живое преподавание, которое зажигает, заставляет двигать мозгами быстрее.

Занятия ежедневные: понедельник, вторник, среда, четверг, с 9 часов утра до часу дня.

В понедельник и среду, кроме всего прочего, лабораторные занятия с магнитофоном. Очень нужное занятие.

Сегодня познакомился с русскими иммигрантами, ожидал каких-то ляпсусов. Нет, только интерес. Вопросы глупые! О Живаго, об арестах, о жизненном уровне, об анкетах и т. д.

24. XII

Время идет, а толку мало. Даже не представлял, что время пойдет так глупо, так бесполезно. С языком почти нет сдвигов. Оказывается, это не так просто, как казалось. Но для языка время еще есть впереди. Но есть ли время для научной работы? Почти нет. Немедленно надо кончать приемы, приглашения и начинать работать. Да еще ко всему прочему заболел. Проклятый грипп! Ладно жаловаться.

Что же можно вспомнить за это время.

Были на вечеринке у мисс Вонг. Это работница студенческого совета, британская подданная. Китаянка из Британской Вест-Индии. Было много студентов, чиновников и даже один профессор в простой рубахе и русских сапогах. Какой он профессор, я не знаю, но русского он пляшет прилично. Один из присутствующих до неприличия костил свою страну и правительство. Мне настолько стало неприятно, что я предложил, к его смущению, изменить тему.

Были на дискуссии «Примет ли Америка русскую систему образования?» между Колумбийским и Оксфордским университетами. Первые – за. Вторые – против. Хотя, как хозяева нас заверили, спор носил схоластический характер, дискуссия была открыто политической, ожесточенной. Американцы шутят, что впервые в истории человечества американцы объединились с русскими против англичан.

Шутки шутками, а англичанам пришлось плохо. Аргументы им пришлось заменить вымыслами и клеветой.

Один из них сообщил, например, что в СССР имеется спец. книга для учителей (полит.), что в классах занимаются по 90 человек и что всюду сняты и вырваны портреты Сталина.

Когда после дискуссии мы подошли к англичанину и отрекомендовались, он сначала принял нас за беженцев, а когда узнал точно, был смущен страшно и даже извинился. Наш разговор слышали американцы (чел. 20) и заливались гомерическим хохотом.

Один из американцев сказал англичанину: что у нас в Америке считается предрассудками, у вас в Англии зовут традициями, и что вы со своего континента смотрите на остальные острова мира и не хотите видеть ничего.

Англичанин ответил: ну, если вам, американцам, нравится русская система, то поддерните штаны и догоняйте, вам не привыкать за последнее время. Американские слушатели встречали эту перепалку хохотом.

Когда спросили мое мнение об этом, я сказал, что в данном случае мне нравится старая английская позиция: «Сражайтесь, а я погляжу».

Как-то разговорилась Вера, какая-то бывшая княгиня. Она не любит социализм, наши порядки, зла на своих родителей, которых вымела из Петербурга революция. Но в то же время она с нескрываемой иронией и злобой говорила об эмиграции. 99 человек из 100 – интеллектуальные импотенты, дегенераты, ископаемые. Для нас, нового поколения, смешно и горько смотреть на их старческую игру в императорский двор, лейб-гвардию, охрану и все другие атрибуты царского двора.

Мы понимаем, что случилось в России, того не вернешь, мы радуемся прогрессу, и мы благодарны советскому спутнику. После него на нас стали смотреть с уважением, и многие студенты по происхождению из русских получили стипендии и направлены учиться на математические факультеты.

Была очень интересная встреча в International House со студентами из Канады, Австралии, Цейлона, Ганы, Италии.

Досыта наговорился на английском. Соседи Америки не жалуют ее. Скептически говорят о ее культуре, обычаях, жизненном уровне.

Был предкристмасский вечер Лингвистического центра. Весьма скучный. Главной нацией на вечере были венгры. Держали речь, показывали детей, пели песни.

Вчера, 23.XII, – были в театре, смотрел музкомедию с участием Джуди Холлидей. Хорошая музыка, игра артистов. В целом весьма милая постановка, если бы не дикие танцы полуголых баб и мазня на стенах.

В перерыве к публике обратился старый актер с просьбой собрать деньги актерам, вышедшим из строя. И вот по рядам пошла тарелочка, и зал наполнился звоном бросаемых монет. Да! Вышел из театра, и сразу же слепая старушка играет на гитаре и собирает деньги в кружку. Да!

5. I.59

Прошел Новый год. Ровно в 4 часа по местному времени мы зашли в ресторан, чтобы отметить Новый год по московскому времени вместе с нашими родными, а вечером были на вечере в Представительстве. Все было мило и приятно. В Нью-Йорке праздника как-то незаметно. Такой же обычный день, такие же озабоченные люди. Только погода стояла изумительная в течение всех каникул. Она и помогала держаться в хорошей форме. Скука страшная. Приступили сегодня снова к занятиям. С языком лучше. Стал потихоньку понимать и чуть-чуть разговаривать.

Видел первое в жизни кино на библейскую тему, что-то о рождении Христа. Но американцы везде остаются американцами, даже в религии. В самый кульминационный момент картины, когда к Деве Марии является будущий отец Христа и говорит, что он пришел подарить ей сына, картина прерывается и начинается показ полуголых девиц с летними принадлежностями для купания. В церквах танцуют, пляшут, а некоторые из них имеют физкультурные площадки.

В метро бросились в глаза 2 рекламы. 1-я: дите говорит: мама знает, что после изобретения мужа самым главным изобретением является счет в банке. Или – лежит полуголая девица с сигаретой в зубах и говорит: я готова бежать за этими сигаретами целую милю, и даже от любовника.

Очень не хочется, но, к сожалению, приходится вести много споров на темы о войне, мире, политике. Только факты могут как-то убедить, хотя сами они спорят без фактов. Странное дело: в головах большинства американцев крепко сидит идея, что всеми поступками их во внешних делах руководит благородство и честные намерения, которые надо принимать на веру.

Военные базы и даже акции – только в интересах мира.

Они признают, что политика этой страны воинственная и милитаристская, но необходима для мира, чтобы отразить какие-то тайные планы Коминтерна.

В их головы как-то сумели вбить, что мы собираемся завоевать их. И такой бред и чуть ли не главный аргумент во всех спорах. Странно. Столько всякой ерунды о Советском Союзе в журналах, газетах. И везде – пропаганда, пропаганда и пропаганда.

21. I-59

Были на лекции профессора Робинсона, основателя Русского института. Лекция называлась: «Россия в 20 столетии». Проф. был в СССР трижды.

В 1927 году самые сильные впечатления: сидит в ресторане представительница самой старой профессии – проститутка. Входит пьяный пролетарий и, указывая на нее, кричит: буржуйка.

1937 год – аресты, аресты, даже в парке все исчезли. За мной, он сказал, следили. Человек, который следил, сам признался в этом.

1958 г. Кое-что изменилось, но народ ничего не понимает. Под общий смех сообщил, что в Киргизии построен театр, внешне не хуже Метрополитен-оперы. И вот сидят киргизы в папахах и халатах и слушают оперу о Ленине.

Вот и все, что увидел этот профессор в нашей стране.

В конце пребывания т. Микояна здесь и в день его отъезда опубликован ряд провокационных статей, направленных на разжигание ненависти.

Здесь часто и аккуратно меняют всякие сообщения, но объявление о дискуссии о докторе Живаго висит с 8 декабря![23]23
  Там же. Документ № 1. Американские заметки (1958–1959 гг., Колумбийский университет). URL: https://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000043 (дата обращения: 13.08.2022).


[Закрыть]

Этот обильно процитированный, стилистически непричесанный дневник не оставляет сомнений в том, что его автор – вполне советский человек, партиец, любящий родину, тоскующий о семье, с большим подозрением относящийся ко всякого рода эмигрантам, критически поглядывающий на небоскребы Манхэттена.