Текст книги "Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»"

Автор книги: Владимир Снегирев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Александр Николаевич сразу нашел те слова, которые вывели из ступора офицера безопасности:

– Не надо бояться. Ведь теперь к власти придет ваш начальник.

Конечно, всем было ясно, что следующим генеральным секретарем станет Ю. В. Андропов.

В начале мая 1983 года Александр Николаевич в Москве, приглашен для подготовки визита в Канаду члена Политбюро М. С. Горбачева, который отвечает за сельское хозяйство. Собственно говоря, программа визита давно сверстана, согласована и с канадской стороной, и с нашими. Теперь остается сесть вместе с Горбачевым и его делегацией в специально выделенный самолет и – «за речку».

Яковлев давно носился с этой идеей – заманить в Канаду Михаила Сергеевича, познакомить его с тем, как там устроены фермерские хозяйства, как организован агрокомплекс. По своим климатическим условиям наши страны очень похожи, однако, если СССР сильно зависел от импорта сельхозпродукции, то Канада, напротив, и себя кормила, и внешним рынкам продукты предлагала.

Но, помимо этого, был у Яковлева и другой мотив показать Горбачеву Канаду, а канадцам – Горбачева. Да, Анатолий Черняев со товарищи давно списал его «с корабля», «снял с довольствия», поставил крест на партийной карьере Александра Николаевича. Но сам он отнюдь не складывал оружия, в глубине души верил в свое возвращение. Хоть и был последние десять лет далеко от Москвы, но внимательно следил за всеми перестановками во властных коридорах, за теми даже малыми колебаниями элитной чиновничьей конъюнктуры, которые сопровождали возвышение на Старой площади одних и крах других.

Брежнев ушел в мир иной в ноябре прошлого года, а вместе с ним ушли и цековские деятели, которые в той или иной степени были виновниками его отлучения от должности в Отделе пропаганды. Нет больше ни брежневского помощника Голикова, ни Суслова, ни Демичева, канули в лету Кириленко и прочие ретрограды. Кажется, теперь никто и ничто не мешает вернуть в Москву опального партработника. Правда, не совсем ясно, как к нему относится новый генеральный секретарь Ю. В. Андропов. Сам Александр Николаевич никогда не делал попыток сблизиться с ним, впрочем, Юрий Владимирович всех держал на дистанции, исключения позволял только для Устинова и Громыко. Яковлев пробовал писать Андропову, деликатно намекал ему, что давно засиделся на посольской должности, что готов «подставить плечо». Но в ответ – тишина.

По устойчивым слухам, Андропов тяжело болен, даже в западной печати то и дело мелькают прогнозы относительно того, сколько еще протянет новый генсек. А кто там на очереди? Партийный аппарат, да и вся страна явно устали от стариков в Политбюро. А кто самый молодой в этом ареопаге? Михаил Горбачев. Он по всем показателям выглядит лучше других – энергичен, выступает без шпаргалок, держится уверенно, располагает к себе.

То есть по всему выходило, что надо показать Михаилу Сергеевичу Канаду. А Канаде представить возможного кандидата на высшие посты в Советском государстве. Да и о себе напомнить члену Политбюро.

Во время очередного приезда в Москву Яковлев зашел к помощнику Горбачева В. И. Болдину. Они были знакомы еще с первой половины 60-х, когда вместе работали инструкторами в ЦК. Валерий Иванович внимательно выслушал горячий монолог посла, посвященный тому, что Михаилу Сергеевичу надо непременно познакомиться с достижениями канадского агрокомплекса. Вскоре Яковлева принял и сам Горбачев. В ходе беседы они условились, что канадское правительство направит официальное письмо с приглашением Михаилу Сергеевичу нанести визит. Организовать такое письмо для посла не составило никакого труда.

Теперь следовало соблюсти формальности. Ведь если Горбачев приедет в Оттаву как секретарь ЦК, то его смогут принимать лишь такого же уровня соратники по коммунистической партии Канады. Это никуда не годится. Придумали вот что. В Канаду поедет делегация Верховного Совета СССР, то есть высшей законодательной власти. Включили в состав министра сельхозмашиностроения А. А. Ежевского, дважды Героя Социалистического Труда хлебороба А. В. Гиталова, первого секретаря Омского обкома КПСС С. И. Манякина, заместителя министра внешней торговли В. Н. Сушкова, еще двух депутатов.

Владимир Николаевич Сушков так вспоминал об этом:

Однажды в моем кабинете в Министерстве внешней торговли раздался звонок правительственной «вертушки». Говорил один из помощников Горбачева. Он сказал мне, что я включен в качестве эксперта в делегацию Верховного Совета СССР, выезжающую в Канаду. Я был сопредседателем Советско-Канадской торгово-экономической комиссии и хорошо знал вопросы наших коммерческих отношений с этой страной.

Сообщение было неожиданным, никто со мной предварительно не разговаривал, и я молчал, обдумывая это предложение. Помощник подождал и потом спросил меня: «Вы что, недовольны?» Тут я опомнился и ответил, что сочту за честь работать с Михаилом Сергеевичем. «Ну, то-то же», – услышал я в трубке. Поездка была интересная. В составе делегации был и министр сельхозмашиностроения А. А. Ежевский, делегацию сопровождал наш посол в Канаде А. Н. Яковлев. Я его хорошо знал, мы были соседями, жили в одном доме, часто общались, в том числе и в неформальной обстановке. В то время он был вполне ортодоксальным коммунистом – ничто не предвещало того, что он превратится в «отца демократии».

В самолете был специальный салон для Горбачева, где мы собирались, когда он готовился к встрече с канадцами. За обедом произошел забавный инцидент. Горбачев спросил меня, что мы будем пить. В то время уже начинали бороться с пьянством, и предложение Михаила Сергеевича меня застало врасплох: я только что был зачислен в некое общество по борьбе с пьянством. Но надо было говорить правду, и я сказал, что не пью водку и коньяк, однако люблю виски (что, конечно, непатриотично). «Ну а мы выпьем нашу водочку», – сказал Михаил Сергеевич и был с энтузиазмом поддержан всеми членами делегации. А у меня в голове, когда я получил стакан виски, бродили крамольные мысли. «Что за двойное сознание?!» – подумал я. Но эти мысли вслух, конечно, не высказал. Мне даже стало стыдно, что я так плохо подумал о нашем ведущем государственном деятеле. Ведь Горбачев был для меня живой моделью нового коммунистического лидера[122]122
  Сушков В. Заключенный по кличке «министр». М.: Совершенно секретно, 1995.


[Закрыть].

(Удивительно, но в официальном отчете о поездке в Канаду, направленном М. С. Горбачевым в Президиум Верховного Совета СССР 10 июня 1983 года, фамилия Сушкова среди членов делегации не значится. Возможно, он не был депутатом Верховного Совета, а потому участвовал в поездке на правах «эксперта». Еще интересно то, что спустя два года В. Н. Сушков был арестован за взятки и осужден на 13 лет. В лагере оказалась и его жена.)

Посол накануне развил бешеную активность, сделал все, чтобы парламентскую делегацию в Канаде принимали на самом высшем уровне. Это, естественно, вызывало вопросы. Однажды П. Э. Трюдо прямо его спросил:

– Ваш Горбачев приглашен нашим министром сельского хозяйства. Отчего же вы настаиваете, чтобы ему оказывали такие почести?

^{Проводы члена Политбюро ЦК КПСС М. С. Горбачева в московском аэропорту перед его вылетом в Канаду. 16 мая 1983. [ТАСС]}

Яковлев, во всяком случае по его собственным воспоминаниям, ответил:

– Потому что он – будущий лидер страны.

– Вы в этом уверены? – не скрыл своего удивления Трюдо.

– Уверен.

Программа пребывания нашей делегации была рассчитана на десять дней и включала в себя поездки по стране, знакомство с фермерскими хозяйствами, переговоры с официальными лицами, обязательную встречу с премьер-министром. Однако, когда все вопросы по визиту были улажены, возникла неожиданная проблема. Генеральный секретарь стал решительно возражать:

– В Канаду на десять дней? Да ты с ума сошел! Не время сейчас нам по заграницам ездить.

Неизвестно, что имел в виду Юрий Владимирович, говоря, про «не время». Сам он по причине неизлечимой болезни никуда дальше Кунцевской больницы не выезжал, поэтому, видимо, ревниво относился к подобным просьбам со стороны своих соратников.

Горбачев за свое:

– Мы не должны игнорировать правительственное приглашение, это может плохо сказаться на двусторонних отношениях. Да и польза от такой поездки будет: не худо нам воспользоваться канадским опытом.

– Десять дней – много, – упирался Андропов. – Максимум – семь.

На том и порешили.

Вот как Михаил Сергеевич вспоминал об этом недельном путешествии:

16 мая я уже был в Канаде. Наш посол Яковлев подготовил поездку весьма основательно. Да и канадская сторона, при тех ограниченных контактах, которые существовали тогда между нашими странами, придала визиту подчеркнутое значение. Я заметил с их стороны и элемент любопытства по отношению ко мне как молодому члену Политбюро.

Между тем поездка оказалась очень содержательной. Я встретился с премьер-министром Канады Пьером Трюдо. Как всегда, он был в темно-синем костюме с розой в карманчике, олицетворявшей его принадлежность к Либеральной партии. Держался он поначалу несколько отчужденно, но потом разговорились так, что не хватило времени, отведенного протоколом.

С тех пор у нас с Трюдо установились самые тесные контакты, которые сохраняются по сей день. И не только с ним. Не зря канадские газеты писали потом, что именно они «открыли Горбачева».

Но главный интерес всего семидневного пребывания в Канаде заключался для меня в поездке по стране. В окрестностях Оттавы мы побывали в государственном исследовательском центре животноводства, в тепличных хозяйствах, на фермах, предприятиях по переработке сельскохозяйственного сырья и заводе большегрузных самосвалов в районе Уинсора. Затем поехали в Торонто, в провинцию Альберта – крупнейший животноводческий и зерновой регион Канады, посетили крупные ранчо под Калгари, где круглый год на пастбищах под открытым небом выращивают мясной скот.

Знакомясь с тем, как фермеры работают на земле, я все время пытался понять, где же скрыта та пружина, которая позволяет добиваться столь высоких результатов. Посетили мы довольно крупную ферму в Альберте. Более двух тысяч гектаров угодий. Стадо коров с надоем по 4 700 кг от каждой. Набор разнообразной техники. Под навесом приспособления для ремонта. Зернохранилища из алюминия. Два дома, автомобили. По всему видно – весьма состоятельный фермер. Разговорились.

– Сколько у вас работников? – поинтересовался я.

– Постоянных два-три, а когда сезон – беру еще.

Ходили мы, ходили, все посмотрели. Пора уходить. Уже у порога задаю последний, главный вопрос:

– Скажите, вот недавно закончился год. Вы уже знаете, какие были расходы, какие доходы. И каков же общий итог?

Хозяин смотрит на министра, как бы спрашивая: сказать ему или нет? А Уэлан смеется:

– Говори правду.

– Если правду, – отвечает фермер, – то без субсидий и кредитов не прожил бы. […]

– Как же так? – спросил я Уэлана. – При такой урожайности, при таких надоях – и вдруг субсидии?

– Михаил, – ответил министр, – аграрный сектор на современном уровне нигде без государственной поддержки существовать не может. Мы тратим на кредиты крестьянам десятки миллиардов, а в США – сотни миллиардов долларов. Именно поэтому, кстати, мы и стараемся компенсировать затраты с помощью экспорта зерна[123]123
  Горбачев М. Жизнь и реформы. М.: Новости, 1995.


[Закрыть].

А вместо одной запланированной встречи с премьером состоялись три. Причем две из них прошли в сугубо неформальной атмосфере – с живыми, продолжительными беседами на темы, которые далеко выходили за рамки официальных. Горбачев и Трюдо обсуждали то, каким станет будущий мир, им обоим явно хотелось увидеть его свободным от конфронтации, от многолетних наслоений холодной войны. Да, вначале, при первой встрече, канадец держался несколько скованно, он привык видеть в каждом высокопоставленном московском госте не живого человека, а бронзовую статую, но постепенно лед растаял, оба они – и член Политбюро Горбачев, и глава канадского правительства Трюдо – стали испытывать взаимную симпатию друг к другу.

Яковлев, который присутствовал на всех трех раутах, тоже был доволен. Впоследствии он писал, что именно с тех пор политическая элита Запада стала присматриваться к Горбачеву как к будущему советскому руководителю: «Позднее бывший министр иностранных дел Великобритании Джеффри Хау рассказывал мне, что, когда английское правительство обсуждало вопрос о приглашении возможного будущего советского лидера, информация из Советского Союза была противоречивой. Рассматривались кандидатуры Горбачева, Гришина, Романова. Решили посоветоваться с Трюдо. Последний высказался за Горбачева. Англичане прислушались к совету канадцев»[124]124
  Яковлев А. Омут памяти.


[Закрыть].

^{В 1983 году Горбачев и Яковлев сразу нашли общий язык. [Из архива Л. Шерстенникова]}

И ведь то затаенное желание, которое было у Яковлева, когда он готовил этот визит, тоже сбылось. Однажды они остались наедине, это случилось как раз в провинции Альберта, когда приехали в большое фермерское хозяйство и там поджидали министра сельского хозяйства Канады. Министр опаздывал, а потому Горбачев, решив прогуляться по окрестным полям, пригласил с собой посла. Рядом больше никого не было, только охрана маячила вдалеке.

Сначала говорили о каких-то несущественных вещах, но вдруг Горбачева прорвало. Видимо, сказались те впечатления, которые он уже получил, путешествуя по ухоженной стране, которая «хоть похожа на Россию, только все же не Россия». Стал говорить о том, почему мы так плохо живем, имея все возможности жить хорошо – неисчерпаемые ресурсы, огромную территорию, множество талантливых людей, великие традиции, очевидные достижения в области науки и техники… Почему?

– Надо что-то менять в нашем государстве, иначе пропадем, – возбужденно воскликнул Михаил Сергеевич.

Яковлев:

Я тоже как с цепи сорвался. Откровенно рассказал, насколько примитивной и стыдной выглядит политика СССР отсюда, с другой стороны планеты. Да и нервы мои были на пределе из-за десятилетнего пребывания за рубежом. Все последующие дни, когда мы колесили по стране, посещая фермеров, научные учреждения, встречаясь с простыми канадцами, священниками и нефтяниками, учителями и врачами, прошли на высоком уровне доверия и уважения к Горбачеву. Мы тоже наговорились всласть. Во всех этих разговорах как бы складывались будущие контуры преобразований в СССР[125]125
  Там же.


[Закрыть].

Наверное, это и был «момент истины». Отныне, можно сказать, часы стали пробивать «обратный отсчет».

В воспоминаниях Горбачева и Яковлева нет ничего о тех договоренностях, которые были достигнуты тогда между Михаилом Сергеевичем и Александром Николаевичем, однако уже в «нулевые» годы историк П. Черкасов, работая над своей книгой об ИМЭМО, взял у Александра Николаевича интервью и в ходе этого разговора академик раскрыл некоторые подробности разговора на фермерском поле в Канаде.

– Наверное, надоело тебе здесь, поди, домой хочется? – обратился Горбачев к Яковлеву, завершая состоявшийся откровенный разговор.

– Давно хочу, – сразу же ответил Яковлев.

– Послушай, – продолжал Горбачев, – у нас обсуждается вопрос о кандидатуре директора ИМЭМО, есть много претендентов. А ты пошел бы на это место?

– Конечно, надоело мне здесь за десять лет.

– Как ты думаешь, Академия наук, Федосеев тебя поддержат? – спросил Горбачев.

– Мне кажется, да. С Александровым я знаком, но шапочно, а Федосеев давно и хорошо меня знает. У меня всегда были с ним нормальные отношения.

– Ну, ладно, посмотрим, – завершил Горбачев[126]126
  Черкасов П. ИМЭМО: Портрет на фоне эпохи. М.: Весь мир, 2004.


[Закрыть].

«В последних числах мая, – вспоминает Яковлев, – я получил телеграмму от вице-президента АН СССР П. Н. Федосеева: „Как вы отнесетесь к предложению занять должность директора ИМЭМО?“ Буквально через пять минут после получения этой телеграммы я сообщил о моем согласии»[127]127
  Там же.


[Закрыть].

Неизвестно, верил ли А. Н. Яковлев в судьбу? Но она, эта злодейка, как мы видим, не один раз подставляла ему свое плечо, вела, иногда напрямик, но чаще окольными путями, к тем дням и событиям, которые сделают его знаменитым, к тем делам, за которые его станут одни проклинать, другие славить.

Тот же Г. И. Куницын, который уже упоминался в предыдущей главе, в своих «Девяти письмах» утверждает, что, останься Яковлев в 73-м в Агитпропе, и никогда бы не стал он правой рукой Горбачева, напротив, поддержал бы самых консервативных лиц из числа членов ПБ, а в 85-м году голосовал бы за кандидатуру В. В. Гришина на выборах генерального секретаря.

Возможно, это и так. Куницын, делая подобное заключение, исходит из своих наблюдений за жизнью партийных бонз. А возможно, это и не так. Зачем гадать…

Судьба в данном случае распорядилась по-другому, отлучив Яковлева на десять лет от Москвы, от Старой площади, от тех интриг, которые там сопутствовали вначале правлению Брежнева, затем приходу к власти Андропова.

По всему выходит, что эти десять лет, которые он считал «ссылкой», на самом деле избавили его от возможных крупных неприятностей. Например, от тех, которые возникли бы в том случае, если бы возглавляемый им Отдел пропаганды обвинили в недостаточной активности по прославлению Леонида Ильича Брежнева. Последние годы правления Брежнева были отмечены не только печатью махрового застоя, но и всякими «чудесами» в области идеологии, делавшими СССР посмешищем для всего остального мира.

Стал бы Яковлев участвовать в том цирке? Не факт.

Более того, эти десять лет позволили ему накопить уникальные знания о том, как устроен западный мир, его экономика, социальная сфера, наука, образование. Называя канадскую жизнь «прагматичной и пронизанной здравым смыслом», он задавался вопросом: а отчего мы не можем жить так же, отчего не сбросим с себя оковы безумных догм?

Он получил бесценную возможность много читать, много думать.

Да, конечно, эти десять лет не были для Яковлева ссылкой, а стали важным этапом его биографии.

Но теперь настала пора возвращаться домой.

Глава 4. Его судьба – другим наука

К своим директорским обязанностям в ИМЭМО А. Н. Яковлев приступил только в августе 1983 года, после того как завершил все формальности по передаче дел в Оттаве новому послу.

Его первые дни на Профсоюзной улице совпали с выходом постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР «Об укреплении социалистической трудовой дисциплины», предусматривавшего наказания за выпуск брака, прогулы и опоздания на работу, пьянство на рабочем месте.

Именно таким образом генеральный секретарь Ю. В. Андропов решил поправить дела в народном хозяйстве, увеличить производительность труда, улучшить качество выпускаемой продукции. А для ретивых партработников среднего и низового звена это постановление стало сигналом начать облавы с участием милиции, дружинников, комсомольских опер-отрядов по выявлению прогульщиков и нарушителей трудовой дисциплины.

Приезжает Яковлев в институт и видит такую картину. В вестибюле возле испуганных старушек-вахтерш стоят какие-то незнакомые люди с красными повязками на рукавах и требуют у всякого входящего предъявить документы. И у директора тоже требуют.

Александр Николаевич удивился. Спрашивает у вахтерш:

– Это кто?

– Говорят, комиссия из райкома.

Возможно, на кого-то из его замов, которые за два последних года сильно натерпелись от этого самого райкома, такие слова и произвели бы впечатление. Но Яковлев только недавно приехал из Канады, для него слово «райком» было пустым звуком. А потому, демонстративно отвернувшись от этих граждан с повязками, он строго допросил старушек:

– Какая комиссия? Кто разрешил им войти на режимную территорию? Кто заказал им пропуска?

– Ваш замдиректора по хозяйственной части.

Замдиректора был немедленно зван в вестибюль, начал что-то объяснять. Члены комиссии тоже подали голос: мы здесь по решению райкома партии, это согласованная акция, призванная выявить опоздавших или не явившихся на работу. Такая проверка проводится по всему городу.

Яковлев с каменным лицом выслушал все это, потом говорит:

– Вы вот что… Сию же минуту покиньте это здание и впредь без санкции прокурора ни с какими проверками сюда не приходите. Ясно?

Проверяющие молча удалились. Для нового директора этот инцидент никаких последствий не имел, хотя молва о нем широко распространилась по Москве, кто-то из руководителей других НИИ даже звонил Яковлеву с поздравлениями. Мол, так и надо!

Но все-таки то был частный случай, хотя и очень характерный для начала правления Юрия Андропова. Гораздо важнее отметить следующее: Александр Николаевич приступил к своим обязанностям в самый трудный для института период за всю историю его существования.

У Института мировой экономики и международных отношений в московских интеллигентских кругах всегда была непростая репутация. Кто-то считал его чуть ли не филиалом разведки, причем не без оснований. Именно в ИМЭМО нашли приют самые выдающиеся шпионы ХХ века, например член «кембриджской пятерки» Дональд Маклейн и работавший на Лубянку офицер МИ-6 Джордж Блейк. Наряду с этими британцами, вынужденными бежать когда-то в СССР, здесь всегда привечали видных ветеранов КГБ и ГРУ, имевших высокие воинские звания и большие достижения на ниве добывания чужих секретов.

Более того, было известно, что именно на одном из этажей института находится сверхсекретный отдел, выполняющий поручения военного ведомства. Какие это поручения – никто толком не знал, зато все знали, что у дверей отдела круглые сутки дежурит вооруженная охрана.

Было также известно, что именно ИМЭМО является «мозговым центром» партии и правительства, отсюда поступают рекомендации по принятию важных решений в сфере экономики, международной политики, идеологии.

Ученые института внимательно анализировали те сложные процессы, которые происходят в мире, причем это касалось практически всех аспектов функционирования рыночной экономики и западной политической системы. А учитывая тот либеральный климат, который существовал в стенах этого научного центра, свободомыслие его докторов и кандидатов наук, результаты исследований, как правило, были свободны от «классового подхода» и ссылок на марксистско-ленинские догмы.

В заслугу ИМЭМО можно поставить то, что там своевременно оценили объективный характер начавшегося в 50-е годы интеграционного процесса, увенчавшегося затем созданием Евросоюза. Аналитики института внимательно отслеживали все, что касается бурного развития научно-технического прогресса. Они занимались научным обоснованием политики разрядки и мирного сосуществования. Обращали внимание правительства СССР на тот опыт рыночной экономики, который можно было позаимствовать у развитых западных стран.

Искушенные люди знали, что все контакты высшего советского руководства с западными лидерами неизменно сопровождаются участием «мозгового центра» ЦК КПСС. Это участие бывало разным: в виде информационно-аналитических записок, рекомендаций, справок и меморандумов. Советские вожди не гнушались общаться с руководителями института, привлекая их к работе над ключевыми документами партии и правительства, переговорам на высших уровнях.

^{Николай Николаевич Иноземцев. [Из открытых источников]}

Ставший в 1966 году директором ИМЭМО Н. Н. Иноземцев, безусловно, входил в высшую партийно-государственную элиту. Он был обласкан властью: член ЦК, депутат Верховного Совета, академик, лауреат, орденоносец… На Старой площади понимали, что наряду с ортодоксами в советской идеологической науке, долдонившими о «всепобеждающем учении Маркса – Энгельса – Ленина» и возглавлявшими такие бесполезные псевдонаучные структуры, как Институт марксизма-ленинизма или Высшая партийная школа, должны быть и те, кто объективно и непредвзято изучает мир, его прошлое, настоящее и будущее. А потому долгое время этот научный центр имел как бы индульгенцию от властей на некоторые вольности.

С первых дней существования ИМЭМО его создатель А. А. Арзуманян, а затем и его преемник Н. Н. Иноземцев – оба убежденные антисталинисты, искренне воспринявшие решения XX съезда, – сумели создать в Институте обстановку относительного свободомыслия в том, что касалось профессиональной деятельности (а она напрямую была связана с актуальными вопросами политики и экономики). Эта атмосфера поддерживалась даже в условиях идеологического ужесточения режима после подавления Пражской весны в августе 1968 г. Поощряемые Иноземцевым «либералы» пользовались в ИМЭМО определяющим влиянием, а твердолобые догматики, как правило, в Институте не приживались и уж во всяком случае чувствовали себя здесь весьма некомфортно.

Научные сотрудники, хорошо знавшие о засилье реакции в большинстве других академических институтов гуманитарного профиля, дорожили той, пусть и ограниченной, свободой, которая сохранялась в ИМЭМО.

Можно сказать, что между руководством Института и его научным коллективом было достигнуто своего рода джентльменское соглашение: Иноземцев гарантировал своим сотрудникам свободу научного творчества, а те, в свою очередь, обязались соблюдать предписанные правила игры, т. е. прежде всего «не подставляться» самим и «не подставлять» Институт[128]128
  Черкасов П. ИМЭМО: Портрет на фоне эпохи. М.: Весь мир, 2004.


[Закрыть].

Даже в самые «застойные» годы партийные надзиратели закрывали глаза на те «диссидентские» проявления, которые имели место на Профсоюзной улице. С подачи ортодоксальных «ученых» из других партийно-научных структур за ИМЭМО издавна закрепился шлейф – «гнездо ревизионизма». Но и в ЦК, и в КГБ на это до поры до времени смотрели сквозь пальцы.

^{Юрий Владимирович Андропов. [Из открытых источников]}

Гроза грянула в конце 1981 года. На академический институт обрушился целый шквал неприятностей, имевших фатальные последствия для его директора и создавших проблемы для целого ряда ведущих научных сотрудников. По сути дела, был затеян самый настоящий разгром этого единственного в своем роде островка свободной научной мысли.

До сих пор до конца не ясно, кто же был инициатором масштабного наезда на институт и какие конечные цели при этом преследовались.

Одни полагают это кознями Московского городского комитета КПСС и его главы В. В. Гришина. Столичный горком всегда считался оплотом самых стойких большевиков, которые зорко следили за порядком во всех идеологических ведомствах.

Для других главным злодеем в той истории являются секретарь ЦК по идеологии М. В. Зимянин и курируемый им Отдел науки ЦК, возглавляемый дремучим сталинистом С. П. Трапезниковым.

Кто-то грешит на главу КГБ Ю. В. Андропова, ведь в задачи этого ведомства, кроме всего прочего, входили надзор за чистотой идеологической науки, искоренение любых зачатков инакомыслия.

Зимянин видел в Иноземцеве соперника, который вполне мог занять должность главного партийного идеолога. Гришин никогда не упускал возможность приструнить «распоясавшихся интеллигентов». Ну, а что касается Андропова, то сотрудникам его «конторы» везде виделись шпионы и предатели.

^{Виктор Васильевич Гришин, первый секретарь МГК КПСС. [ТАСС]}

Как бы там ни было, а первый тревожный звонок прозвенел, когда заместитель директора ИМЭМО по общим вопросам В. А. Пухов вдруг был вызван «на ковер» к председателю Комитета партийного контроля А. Я. Пельше. Главный партийный контролер, призванный строго следить за моральным обликом номенклатуры, не стал ходить вокруг до около, а сразу перешел к делу. Пояснил, что его интересует не сам Пухов, а те хозяйственные и финансовые нарушения, которые имели место в институте, факты расхищения социалистической собственности и другие злоупотребления со стороны руководства. После чего заместителя директора усадили в одной из комнат, дали стопку бумаги и велели написать «чистосердечное признание».

Но поскольку признаваться Пухову было не в чем, то он оставил эти листы девственно белыми и спустя несколько часов был отпущен восвояси.

Через несколько дней им и главным инженером ИМЭМО заинтересовались сотрудники Севастопольского райотдела милиции Москвы, которые без конца вызывали их на допрос, выбивая показания против директора института, якобы незаконно вывезшего на свою дачу списанную финскую мебель. В отношении Пухова завели уголовное дело, его самого арестовали, затем выпустили под подписку о невыезде.

Кончилось все тем, что дело закрыли за отсутствием состава преступления. Тем не менее тень на репутацию Иноземцева была брошена, сам Николай Николаевич глубоко переживал эту явную несправедливость, проявленную в отношении его подчиненных, понимая, что удар был направлен именно против него.

Но, как вскоре выяснилось, это были только «цветочки». А вскоре последовали и «ягодки».

6 апреля 1982 года офицеры Комитета государственной безопасности арестовали двух молодых ученых ИМЭМО – Андрея Фадина и Павла Кудюкина. Их обвинили в антисоветской деятельности и поместили в Лефортовскую тюрьму, а уже через день после ареста председатель КГБ Ю. В. Андропов излагал на Политбюро свою версию прегрешений научных сотрудников. Вот что он говорил (цитируем по «Рабочей записи» закрытого заседания ПБ от 8 апреля 1982 года):

На закрытом заседании Политбюро тов. Андропов Ю. В. проинформировал о положении с кадрами в Институте мировой экономики и международных отношений. Он доложил, что в результате тщательной проверки были получены сигналы об антисоветских настроениях научных сотрудников этого института Фадина Андрея Васильевича и Кудюкина Павла Михайловича – оба 1953 года рождения. При проверке эти сведения получили полное подтверждение.

Из добытых по делу материалов установлено, что антисоветская деятельность этих лиц носит организованный характер и что они вовлекли в свою группу ряд других ведущих враждебную работу лиц – Кагарлицкого, Зайченко, Хавкина и других.

Фадин, Кудюкин и др. стремятся теоретически обосновать пути замены существующего в СССР строя так называемым «демократическим социализмом в интересах всех трудящихся». В вопросах практической деятельности группа ставит задачу объединения разрозненных групп в единую организацию и обеспечения широкой связи с массами как в стране, так и за рубежом[129]129
  Секретный протокол заседания Политбюро ЦК КПСС от 8 апреля 1982 г. [Электронный ресурс]. URL: https://www.sd-inform.org/nasha-ideologija/programnye-dokumenty-i-deklaraci/istoricheskie-dokumenty/sekretnyi-protokol-zasedanija-politbyuro-ck-kps-ot-8-04-1982g.html (дата обращения: 20.12.2022).


[Закрыть].

Обратим внимание на последний абзац: Фадин и Кудюкин хотели видеть в СССР «демократический социализм в интересах всех трудящихся». За это и пострадали. Точно такой же «социализм», кстати говоря, хотели видеть и все другие доктора наук, члены-корреспонденты и академики ИМЭМО, но они «играли по правилам», не подставляли институт, а эти два несмышленыша засветились перед «органами». Оказывается, комитетчики вели их еще со студенческой скамьи, подозревая в нелояльном отношении к существующему строю. И не просто вели, а разрабатывали, что означало – целенаправленно продвигали молодых людей в сторону ареста.

Завершая свое гневное выступление на закрытом заседании Политбюро, Андропов пообещал, что КГБ в ближайшее время приступит к реализации дела и привлечению к уголовной ответственности наиболее активных граждан, а по остальным проведет соответствующую профилактическую работу.