Текст книги "Афёра"

Автор книги: Владимир Силкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

16

Ресторан «Залив» Макаров нашёл без особого труда. Он находился примерно посередине шеренги различных увеселительных, преимущественно злачного типа, заведений, занимавшей на бетонной эстакаде искусственной набережной позади пляжа сторону, дальнюю от бетонной ограды. Стоя возле ограды, можно было наблюдать величественную картину раскинувшегося до горизонта зелено-голубого моря или любоваться не менее интересным зрелищем – загорелыми фигурами женщин, загорающих у основания эстакады на белом песке пляжа. «Залив» представлял собой небольшое – больших здесь, очевидно, вообще не строили, предпочитая количество, – здание и имел для приёма посетителей прямоугольный зал, столиков на тридцать – тридцать пять, не более.

Алексей открыл дверь в маленький холл с миниатюрным гардеробом, состоящим из четырех вешалок, зеркалом, умывальником и дверью с характерной картинкой, на которой изображён писающий мальчик (похоже, из-за недостатка площади посетители обоих полов вынуждены были пользоваться общим местом), где-то в самом начале шестого часа вечера. Через открытую дверь, которая вела в обеденный зал, было видно, что он пуст или почти пуст. Причина этого заключалась скорее всего в том, что обеденное время давно уже миновало, а час ужина и вечерних развлечений (ресторан, согласно вывеске, работал до половины второго ночи) ещё не наступил. С точки зрения Макарова, пришедшего сюда с определённой целью, это было удобно. Однако особых надежд питать не приходилось: в ночном клубе «Ривьера», который уборщица «Охотничьего домика» назвала в разговоре баром, вообще был, когда Алексей пришёл туда, обеденный перерыв, и потому, благодаря радушию директора (Макаров честно объяснил ему цель своего визита и подкрепил слова двумя зелёненькими бумажками по десять долларов), он смог поочерёдно побеседовать со всеми сотрудниками; результат же оказался минимальным. Лишь одна из официанток и швейцар запомнили интересовавшую Макарова троицу мужчин, частенько оставлявших щедрые чаевые и, не скупясь, оплачивавших самые крутые счета. Однако в тот трагический вечер – о происшествии все были наслышаны – Гостенин, Иваненко и третий мужчина, брюнет атлетического сложения, в ночном клубе не появлялись. Была, правда, извлечена кое-какая польза от посещения «Ривьеры»: получено лишнее подтверждение тому, что Иваненко и в прошлом, и в нынешнем году появлялся в клубе исключительно в компании атлета с лицом южного типа (уборщица «Охотничьего домика», как мы помним, о нем практически не упомянула). Но информация эта была столь ничтожна, что в целом визит в «Ривьеру» можно было считать неудачным. Впрочем, с другой стороны, расположенный гораздо ближе к морю, прямо на набережной, ресторан «Залив» все-таки представлялся Макарову местом более интересным, так как от него до пирса, где принял смерть Паша Гостенин, было рукой подать; от «Ривьеры» же идти туда минут десять-пятнадцать…

– Чего желаете, молодой человек, покушать, выпить? – шагнул навстречу Алексею молодой, лет двадцати пяти, швейцар – парень с аккуратной русой бородкой, стриженной клинышком, в жёлтом пиджаке и такой же жёлтой фуражке с чёрным бархатным околышем. Его вид вдруг навеял Макарову ностальгические воспоминания о тех днях, когда он впервые приехал с друзьями-однокурсниками на песчаный берег тогда ещё нашей советской Юрмалы. Тогда он впервые столкнулся с тем, что должности, которые в московских ресторанах и кафе занимают убелённые сединами дядьки, на Рижском взморье отведены совсем молодым ребятам. И невозможно было не признать, что дело своё они делали не просто хорошо, но безукоризненно.

– Чем могу служить? – повторил молодой человек прежние свои слова в новой интерпретации, выводя Алексея из состояния задумчивости.

– Ах да, простите, – сказал Макаров, – конечно, съем что-нибудь, но сначала, – он вытащил из кармана одну из специально купленных в обменном пункте на набережной десятидолларовых купюр, – можно задать вам несколько вопросов?

Молодой человек, сохраняя строгое выражение лица, улыбнулся краешками губ и мог бы, в принципе, сказать: «Извините, не понял. Какие ещё вопросы? Я не для этого здесь нахожусь»; но, во-первых, такой ответ явно выходил за рамки правил этикета, которые швейцар безукоризненно соблюдал, а во-вторых – во-вторых, просьба Макарова не была столь уж обременительной и была к тому же заранее щедро оплачена. Поэтому швейцар быстро спрятал ловким движением двух пальцев купюру в карман брюк («Неужели и этому где-то учат?» – невольно удивился Алексей) и указал гостю на узкую высокую стойку, отделявшую гардеробную от холла.

–Тогда прошу вас, – сказал он, сам проходя вперёд и останавливаясь возле стойки, спиной к зеркалу, – поговорим здесь… Что вы хотели узнать?

– Скажите, пожалуйста, работали ли вы вечером двенадцатого числа?

– Двенадцатого августа? – пунктуально уточнил молодой человек.

– Да, августа.

– Совершенно верно, дежурил, – ответил, не задумавшись даже на кратчайшее мгновение, молодой человек. – Вы что-то здесь забыли?.. Бумажник, дамская сумочка, портсигар?.. – перечислил он с готовностью так, словно сейчас же готов был вытащить все названные предметы из-под стойки гардероба и представить Алексею.

– Нет-нет, меня интересует другое, – отрицательно покачал головой Алексей и вытащил из кармана пакет с фотографиями. – Вот эти люди, – сказал он, подавая швейцару снимок, на котором Гостенин, Красавчик и неизвестный молодой человек с тёмными волосами пили за столиком бара пиво (здесь лица Иваненко и Паши особенно хорошо были видны, и к тому же обстановка была, пожалуй, более привычной для того, чтобы строить ассоциации с залом ресторана «Залив»). – Вы не видели их случайно здесь двенадцатого августа?

Парень взял фотографию в руки, внимательно всмотрелся и задумался. Выражение лица его в эти несколько секунд не менялось, но каким-то не поддающимся объяснению чутьём Алексей почувствовал, что люди, запечатлённые на снимке, парню знакомы.

Швейцар перевёл взгляд с фотографии на Макарова, потом ещё раз посмотрел на снимок и отдал его Алексею.

– У меня отличная память на лица и даты, – проговорил он, задумчиво глядя Макарову в глаза, и неожиданно спросил: – А зачем вам это знать, вы из милиции?

«Опять „из милиции“, – подумал Макаров недовольно, едва сдержавшись, чтобы не нагрубить.

– Я бы не хотел об этом говорить, – ответил он спокойно и протянул парню ещё одну десятидолларовую купюру, которую тот так же ловко, как и первую, спрятал в карман пиджака. Выражение лица его стало понимающим.

– О'кей, договорились, – произнёс он удовлетворённо. – Они были.

– Кто конкретно? Когда ушли? – не выдержав недомолвок, напористо спросил Макаров.

– Седоволосый и тот, что помоложе, – в двенадцать или около того, чёрный, здоровый, – в десять… – флегматично, словно не заметив эмоционального всплеска у собеседника, сказал молодой человек.

– А девчонка? Была с ними девушка лет восемнадцати? – продолжал наседать на него Макаров.

– Была, но…

Швейцар задумался, будто размышляя, стоит ли продолжать говорить и чем это для него может обернуться. Макаров покачал головой: ну, мол, парень, ты даёшь! И сунул ему в руку третью «десятку».

– У этого красавца, – палец швейцара указал на снимке, что по-прежнему держал в руках Алексей, на Гостенина, – был сильный конфликт с седоволосым; кажется, из-за женщины…

– Той, что была с ними?

– Нет-нет, вы не поняли, из-за какой-то женщины, которой здесь не было. Они о ней что-то говорили. Что конкретно, сразу скажу – не разобрал. Но молодой, по-моему, отзывался о старом неуважительно…

– Оскорблял?

– Можно сказать и так… Дошло уже почти до драки, и чёрный этот, на кавказца похож, здоровенный – может, телохранитель? – стал их разнимать, это здесь было, – по жесту швейцара Макаров понял, что события разворачивались в холле, – ну, и ему досталось… В общем, девушка ушла, потом, когда мужики успокоились и вернулись в зал, ушёл темноволосый, кажется, тоже обиделся… А потом, в двенадцать или чуть раньше, – парень, он был здорово пьян, ругался на седого, говорил, что он, пожилой, теперь, мол, рот вообще не имеет права открывать, что такой должок он никогда не уплатит и ничем, что его убить мало и что-то ещё в этом роде.

– А пожилой что ж?

– Да тот вроде пытался паренька уговорить, мол, всякое в жизни бывает, кто ж знал, что ты обидишься, и так далее. В общем, говорил то, что обычно говорят, когда хотят успокоить пьяного, хотя и не церемонился особо; и все бесполезно.

– Что значит бесполезно?

– Этот, – швейцар снова пальцем указал на Гостенина, – послал его к такой-то матери, сказал, что разберётся с ними со всеми, и вышел на улицу.

– А седой?

– Седой вернулся в зал, расплатился и вышел за ним.

17

Стрелки часов неумолимо приближались к шести часам вечера, и пора было подумать о том, откуда позвонить Пауле. Девушка действительно понравилась Макарову, и он, даже допуская с некоторых пор мысль, что её помощь в расследовании обстоятельств гибели Гостенина ему уже не понадобится, не хотел разрывать достаточно тонкую нить завязавшихся между ними отношений. До назначенного Паулой срока оставалось минут пятнадцать-двадцать, и Макаров, покинув ресторан, направился вдоль пляжа по направлению к центру города, где, как он предполагал, телефон найти легче. Можно было, конечно, поспрашивать в многочисленных, расположенных на искусственной набережной-эстакаде барах и кафе, но, помимо разговора с Паулой, Алексею необходимо было сделать звонок в Москву, а такую услугу в небольшом городке у моря можно было заполучить только в очень немногих местах. Алексей считал, что одним из таких привилегированных мест должна являться гостиница, где он остановился, и собирался отправиться туда.

Идти до гостиницы, вместе с подъёмом по крутой лестнице, ведущей от набережной на главную, протянувшуюся вдоль берега моря улицу города, было самое большее минут десять. Остаток набережной до лестницы Макаров рассчитывал в прогулочном темпе преодолеть максимум минут за пять-шесть, поэтому шёл не торопясь, разглядывая самые живописные фигуры людей, в большом количестве загоравших на пляже, несмотря на вечернее уже время. Праздный взгляд его остановился на щуплом, загорелом парне, пляжном фотографе, который, обвешавшись с трех или даже со всех четырех сторон фотоаппаратами, со складной стойкой под мышкой и каким-то деревянным чемоданчиком в руке не спеша брёл вдоль кромки воды, высматривая потенциальных заказчиков.

Нескладная фигура парня с какой-то растрёпанной, неопределённой, как сказал бы один из друзей Макарова, причёской выглядела на фоне загорелых, стройных (и не очень стройных, но все-таки неплохо смотревшихся на белом морском песке в ярких купальных костюмах) отдыхающих диссонансом, недоразумением. На несчастного, в его старом дешёвом спортивном костюме, в роговых очках на незрелом мальчишеском личике и с укреплённым на правой руке плакатом, очевидно, с расценками (издалека Макаров не мог прочесть, что на нем написано, но предполагал это), казалось, не обращал внимания абсолютно никто. «И действительно, – подумал Алексей, с сочувствием вглядываясь в бредущую по более плотной и потому более удобной для ходьбы мокрой полосе песка у самой воды чуть наклонившуюся вперёд невзрачную фигуру, – кому в наше время, когда полки магазинов ломятся от „Полароидов“, „Кодаков“ и прочих выдумок цивилизованного Запада, вплоть до видеокамер, взбредёт в голову фотографироваться у пляжного фотографа? Кому?» – спросил сам себя Макаров, представив, как же тяжело приходится парню, обходящему за день всю длинную полосу пляжа, возможно, и не один раз, с тем чтобы заработать таким каторжным трудом совсем ничтожную сумму. Надо сказать, что Макаров вообще любил, глядя на людей, воображать их жизнь, проблемы, радости и печали. Если же удавалось впоследствии каким-то образом узнать, что «предварительный визуальный анализ» оказался верным – а такое случалось довольно-таки часто, – сознание собственной проницательности, чего уж скрывать, доставляло ему маленькое удовольствие.

Однако на этот раз его оценки, пожалуй, были не совсем верны, а может быть, и совсем неверны. Уже через несколько минут после того, как начал наблюдать за некрасивым молодым человеком со штативом и рекламным щитом, Алексей убедился в том, что отношение курортников к пляжному фотографу вовсе не безразличное. Да и заработок, возможно, не выглядит столь ничтожным, какой выглядела одежда и аппаратура. Неторопливая же, натужная на первый взгляд прогулка парня с аппаратами по пляжу – отнюдь не спонтанное действие в расчёте на слепую удачу. У фотографа, как у бывалого рыболова, существовало некоторое количество заранее определённых мест, и теперь он остановился на одном из них.

Место это было пирсом или волнорезом: после разговора в баре с женщинами Макаров больше не знал, как правильно называть эти сооружения из камня и бетона. Но в общем, с точки зрения жителя удалённых от моря на приличное расстояние мест, подходило и то, и другое название. То сооружение, возле которого теперь устанавливал свой рекламный щит и штатив пляжный фотограф, что-то напоминало Алексею…

«Ах да, – через несколько мгновений припомнил он, – старые деревянные сваи, торчащие вдоль нового настила из железобетонных плит, возложенных на бетонные же подпорки. Наверное, тогда это пирс, – подумал Макаров, вспомнив слова, сказанные в баре Паулой. – А мы купались возле волнореза – полоски огромных прямоугольных каменных монолитов, уходящей в море. И никаких старых свай там действительно не было… Возможно, это и есть тот пирс, возле которого обнаружили утонувшего в море Павла».

Тем временем, пока Макаров, остановившись и разглядывая пирс, не обращал внимания на того, за кем с интересом наблюдал ещё несколько минут назад, наступил момент, развеявший как дым предположения Алексея о несчастной судьбе нынешних пляжных фотографов. Вокруг установившего наконец свой штатив и укрепившего в сыпучем песке шест с фотографиями и расценками очкарика стала собираться не слишком большая, но совсем даже неплохая для начала кучка желающих сняться или выяснить расценки. Ещё спустя какое-то, совсем небольшое время парень успел сделать несколько снимков «Полароидом» для семьи, состоявшей из мужа, жены и ребёнка лет десяти, и для нескольких молодых парочек, а затем приступил к, очевидно, более дорогостоящей съёмке фотоаппаратом, установленным на штативе, женщины лет двадцати пяти в очень открытом купальнике, с длинными, красивыми ногами и светлыми, почти белыми волосами. Оплачивать эту работу готовился пожилой мужчина колониального типа с огромным животом, годившийся женщине в отцы.

Может быть, причиной того, что Макаров внезапно резко изменил свой маршрут, забыв на время о Пауле, послужило место съёмки – новый пирс, построенный на месте существовавшего когда-то здесь же старого, и предположение, что именно здесь погиб Гостенин. Может быть, повлияло то, что ему пришлось довольно много рассматривать сделанные на этом балтийском берегу фотографии, среди которых была и сделанная на пляже. Так или иначе, но, постояв ещё немного у ограждения искусственной набережной, Алексей нашёл взглядом ближайшую к месту, где работал фотограф, лестницу, ведущую на пляж, и направился к ней.

18

К тому моменту, когда количество желающих сфотографироваться у пляжного фотографа, установившего свой переносной стенд с образцами снимков у самой кромки воды возле пирса, сошло на нет, Макаров успел всласть наплаваться и наныряться в ставшей к вечеру ещё более тёплой, темно-зеленой, как хвоя прибрежных сосен, морской воде. Заодно он и полюбовался на обрубки свай старого пирса, торчащие угрожающего вида пеньками над поверхностью воды практически по всему периметру нового, бетонного. Старый пирс, очевидно, был длиннее и шире нового (бетонные сваи стояли ближе одна к другой, чем деревянные), и прыгнуть через останки его скелета в воду, пожалуй, решился бы либо абсолютно уверенный в своих силах очень опытный пловец, либо тот, кому этот прыжок мог принести какую-то необыкновенную выгоду, выигрыш, о котором он мечтал и которого не мог достичь никаким иным образом. Последнее, пожалуй, способны совершать только самоутверждающиеся пацаны, Макаров же, например, любивший – чего там скрывать – проверить себя иногда в экстремальной ситуации, пожалуй, здесь делать этого не стал бы. Хотя расстояние от края настила нового пирса до свободной воды достаточной глубины было не столь уж и большим и прыжок был бы, пожалуй, удачным, мысль о том, что можешь поскользнуться и в последний момент скакнуть на деревянные колья «солдатиком», – эта мысль отбила бы охоту испытывать себя и свою судьбу у каждых девяноста девяти из ста.

Вот об этом в основном думал Макаров, пока, переворачиваясь, подобно какому-нибудь морскому котику, с живота на спину и обратно, он плескался, плавая разными стилями вдоль пирса

Эти мысли выглядят в наших глазах абсолютно бесполезными, поскольку, как мы помним, Макаров знал: Гостенин Паша с детства не умел плавать, не любил воды и ни за что не сиганул бы с пирса в морскую пучину, да ещё через частокол деревянных свай, да ещё ночью, в первом часу. А ведь именно это время его смерти было установлено экспертами. Откуда они, эти местные Пинкертоны, взяли, что Гостенин вообще прыгал с пирса?.. Прибило к пирсу, обнаружили в воде возле свай? Так он же мог утонуть где угодно, в любом другом месте. Разве не так? «Надо будет на всякий случай спросить у Воронцова, – вспомнил Алексей о том, что собирался звонить в Москву, – почему было решено, будто Гостенин утонул, прыгнув в воду с пирса. Пусть запросит у тех, кто непосредственно вёл расследование…»

Отлично все рассчитав, Макаров вышел из воды как раз в тот момент, когда нескладный, неказистый фотограф выписывал квитанцию своим, очевидно, последним в этот день клиентам. Ими были загорелый почти до черноты, худощавый парень с красивыми, мускулистыми руками и миниатюрная девушка в розовом бикини, симпатичная, как куколка, и, в отличие от своего кавалера, едва тронутая лёгким, золотистым, а не бронзовым, как у него, загаром. Молодые люди так замечательно смотрелись вместе, дополняя друг друга, что Макаров не смог сдержать своего восхищения.

– Приятно, наверное, фотографировать такие парочки? – обратился Алексей к вопросительно поглядывавшему на него фотографу, когда девушка с парнем отошли от стойки метров на десять.

– М-м, да уж, – задумчиво ответил тот. – Приятно… А что вы хотели? Может, «Полароидом»?.. Моментальное фото на память?.. – предложил парень.

– Пожалуй, – согласился Алексей, поняв, что так, позволив фотографу кое-что заработать, проще будет разговорить его. – А вообще-то, – сказал он полминуты спустя уже приготовившему аппарат молодому человеку, – сделайте-ка лучше обычный, двенадцать на пятнадцать, – он показал пальцем прикреплённый к стенду снимок выходящей из воды женщины, выбором позиции фотографа, позой объекта съёмки и даже окружающим пейзажем очень напоминавший лежащий в кармане его пиджака снимок Элины, прошлогодней (судя по всему, только прошлогодней) пассии погибшего Павла Гостенина.

Неожиданно фотограф выразил несогласие с требованием заказчика.

– Так не получится, – сказал он, не глядя туда, куда указывал Макаров, и в ответ на его удивлённый взгляд пояснил: – Двенадцать на пятнадцать сделать могу, но такого эффекта, как здесь, не получится. Это снималось утром, когда солнце светит оттуда, – он жестом показал, откуда светило солнце в тот час, когда делался снимок, – поэтому получились светящиеся отражения и блеск воды на коже. А сейчас у нас вечер, и, чтобы получить похожий результат, нужны осветительные приборы. В такое время я бы советовал вам сняться не в воде, а здесь, на песке, стоя спиной к морю; неплохо будет и на пирсе.

Алексей озадаченно посмотрел на невзрачного паренька.

– Вот это да, – покачал он головой. – А вы что ж, к каждому клиенту – с таким подходом: объясняете, как лучше сняться, что получится – что не получится?

Фотограф молча пожал угловатыми и костлявыми, словно вешалка, плечами.

– А что удивительного, обыкновенный профессиональный подход… Зачем мне тратить зря плёнку на явную халтуру, вы же сами потом от снимка откажетесь.

– Понятно, – сказал Макаров. – Но, может, тогда в другой раз, завтра, например?

– В другой раз, так в другой раз, – невозмутимо кивнул молодой человек и, открыв деревянный ящик, стал складывать туда свои принадлежности.

– А вы давно тут работаете? – наигранно равнодушно спросил его Макаров, продолжая с интересом рассматривать снимки на все ещё стоящем на прежнем месте самодельном фанерном стенде.

– Года четыре, – ответил парень. – Ещё в девятом классе начал помаленьку промышлять… До этого дядьке помогал. А вам это зачем? – покосился он на Алексея.

– Да так, – ответил, не кривя особо душой, Макаров, – люблю разговаривать с разными интересными людьми.

– О чем? – не польщённый, казалось, скрытым комплиментом в свой адрес, прежним равнодушным тоном спросил молодой человек.

– О жизни, о работе… А вы все эти снимки сами делали? – спросил Алексей, движением руки обведя фотографии на стенде.

– Странный вопрос, – хмыкнул парень, – естественно, все. С чего бы я вывешивал их иначе?

– А бог знает вас, фотографов, и ваши хитрости – может, реклама просто…

– С чего это вы взяли? Что за глупости? – удивился фотограф, впервые, пожалуй, потерявший прежнее безразличие в голосе и во взгляде. Похоже было, что ему не нравились бестолковые вопросы неудавшегося клиента. Это было видно хотя бы по тому, как, оставив в покое свой ящик, он решительно подошёл к стенду и стал снимать укреплённые на нем фотографии, убирая их тут же в бумажные пакеты.

– Да нет, не совсем уж и глупости, – продолжал, несмотря на его явное неудовольствие, настаивать на своём Макаров. – Вот, – указательным пальцем он упёрся в одну из оставшихся ещё на гладкой широкой доске фотографий, – точно такую мне показывал один приятель и утверждал, между прочим, что она сделана в ателье. И в самом деле не похоже, чтобы её делали на пляже, не так ли?

На снимке, на который указывал Алексей, была запечатлена красивая девушка в открытом красном купальнике, а на шее у неё сверкало, переливаясь, очевидно, в лучах специальным образом расставленных осветительных приборов, точно такое же ожерелье, какое Макаров видел на шее Элины на имеющейся у него фотографии. «Уже как минимум два „уникальных“ ожерелья, „музейных экспоната“! – с досадой думал Алексей. – За три тысячи баксов». Нет, кажется, он все-таки был прав, когда сделал вывод, что дорогая вещь – никакая не покупка, а всего лишь временная декорация, ВЫМЫСЕЛ студента-гуляки Паши Гостенина, всего лишь замысловатое средство достать денег на широкую, ничем не стеснённую жизнь и карточную игру по-крупному с Красавчиком.

– А-а, вы об этом, – усмехнулся между тем фотограф. – Это и правда делалось в ателье, но тем не менее снимал тоже я. Нравится?

– Очень, – кивнул Алексей. – Так вы чтоже, получается, и в ателье успеваете работать?

– Иногда, пару раз в неделю, если есть заказы… Но в ателье – это сильно сказано, у меня две комнаты – студия и лаборатория, там и работаю.

– А вот эта штучка, что у девушки на шее, – Макаров указал на ожерелье, – она дорогая? Или бутафория?

– Очень дорогая, – подтвердил фотограф ровным голосом, так что нельзя было понять, шутит он, смеётся над глупым отдыхающим или говорит правду. Но дальнейшие его слова развеяли сомнения. – Золото, очень тонкая работа, – продолжил парень. – В местном музее беру напрокат, если есть желающие сняться, за отдельную плату. Это историческая вещь, ещё немецких мастеров, довоенная…

– И дорого она стоит? Сколько примерно?

– Не меньше десяти штук… Точно не знаю, можно в музее, у искусствоведа спросить.

–Ого, – покачал головой Макаров. – А сделать такую же можно?.. Ну, заказать у местных умельцев?

Парень странно, словно изучающе, взглянул на него. Потом усмехнулся.

– У каких ещё умельцев? Вам же говорят, немцы делали, до войны, – сказал он и, решительным движением сняв стенд с телескопического штыря из лёгкого светлого металла, сложил его, словно книжку, и спрятал в деревянный чемодан. Похоже, ему не хотелось больше разговаривать с Алексеем.

– Тяжело вам, наверное, живётся, заработки низкие? – спросил его Макаров, стараясь как-то смягчить возникшую внезапно между ним и фотографом отчуждённость из-за его, как ему самому показалось тогда, слишком глупого вопроса – типичного вопроса тупого пляжного зеваки…

– Когда как, – небрежно бросил не желавший, очевидно, продолжать дальше разговор фотограф и закинул на плечо ремень своего плоского ящика, куда уместились и разобранный штатив, и стенд с телескопической стойкой, и плёнки с кассетами для «Полароида». – Всего, – сказал он Макарову и со своими развешанными на шее и плечах фотоаппаратами двинулся прочь вдоль кромки пляжа.