Текст книги "Ни шагу назад! (СИ)"

Автор книги: Владимир Шатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

В вагоне воинского пополнения, следовавшем на Восток, ехало более сорока человек. После трёхмесячного обучения в тренировочном лагере под Магдебургом, их спешно погрузили в эшелон и направили в действующую армию. На каждой станции дети и женщины окружали вытянутый поезд, выпрашивая хлеб. Они говорили на чужом языке, но жесты были достаточно красноречивы.

 – Какие они жалкие! – сказал Иоганн Майер и протянул чумазой девочке–польке кусок хлеба. – Немецкие дети никогда не будут просить еду…

 Вскоре паровоз пересёк бывшую советскую границу у Пшемысля и солдаты увидели первые последствия бомбовых ударов. Бывшая русская часть местечка была сильно разрушена, особенно там, где началось немецкое нападение. Новобранцы молча взирали на разрушения, подавленные великой тайной, которую несла с собой эта война.  Вилли Вюрм уныло заметил:

 – Так вот как далеко ходят германские поезда.

 – Это наша последняя связь с домом. – Поддержал товарища Майер.

 Дальше они все сидели молча, тихо проезжали мимо невероятных развалин, сломанных деревьев и бесчисленных воронок от снарядов. То тут, то там попадались подбитые русские танки, смертоносные монстры, поверженные сталью. Чем дальше они продвигались вперед, тем чаще стала попадаться разбитая техника.

 – Все на выход! – Как всегда неожиданно прозвучала лающая команда. – Построиться перед своими вагонами!

 Будущие солдаты провели в пути уже две недели и с трудом верили, что поезд остановился окончательно. Они весело и шумно построились, винтовки сложили высокой горкой, тощие вещмешки валялись кучей перед строем. Пилле, парень из Саксонии, негромко спросил Майера:

 – Чем ты собираешься заниматься, когда кончится война?

 – Буду учительствовать… Я имею в виду, когда получу учёную степень по историческим, географическим наукам и по немецкому языку. – Несколько лет назад Иоганн потерял отца и сильно переживал по этому поводу. – Дядя даст мне денег на учёбу.

 – Счастливчик! – воскликнул рыжий и нескладный Вилли.

 Он достал из кармана носовой платок и сказал:

 – Как долго, по-твоему, продлится эта война?

 – Месяца два-три…

 – Думаю меньше, – вмешался  Францл, дылда из Нижней Силезии. – Россия значительно слабее Франции.

 Город, где они стояли, назывался Винница. Так гласило наспех нацарапанное название на немецком языке, под красивыми русскими буквами. Вокзал был большим, вполне современным и почти без повреждений. Единственная бомба сорвала кусок крыши и поцарапала фасад.

 – Как будто здание ослепло. – Все окна, конечно, были выбиты.

 Возле вокзала стоял длинный поезд из открытых грузовых вагонов. Увидев нескольких солдат из другого полка, бродивших поблизости,  Вилли спросил их, для кого предназначался этот транспорт. Один  обернулся.

 – Ты что, слепой? – проворчал он раздражённо. – Посмотри туда, вон они идут.

 Он махнул в сторону, где медленно извивалась коричнево-землистого цвета змейка, двигавшихся в их направлении людей. Доносились приглушенные голоса, похожие на жужжание пчелиного роя. Русские военнопленные шли по шесть человек в ряд. Когда они подошли ближе, ужасное зловоние, которым повеяло от них, как от животных, вызвало у Иоганна тошноту:

 – Как воняет!

 Но они были действительно человеческими существами, эти серо-коричневые фигуры, эти тени, ковылявшие к поезду, спотыкаясь и шатаясь, существа, у которых не осталось ничего, кроме последней капли воли, позволявшей им продолжать шагать. Казалось, все несчастья в мире были сосредоточены здесь, в этой толпе. И как будто этого было мало, раздавался жуткий хор стонов и воплей, стенаний и проклятий вперемешку с грубыми окриками охранников.

 – Ты видишь, вон женщины в форме? – спросил кто-то у Майера. – Их там целая толпа.

 – Где? Где?

 Пожилой унтер-офицер, широкоплечий и с большой головой, вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть невиданное для немецкой армии чудо.

 – Женщины не должны воевать. – Он говорил тяжеловесно, низким голосом и при каждом слове кивал, как бы подчеркивая сказанное.

 Все звали его Ковач, хотя это была только первая половина его длинной труднопроизносимой фамилии.

 – Говорят, их женщины ещё более фанатичны, чем самые отъявленные комиссары, – продолжил он, чеканя слова. – В них сам чёрт сидит.

 – Ты имеешь в виду, что они ловко управляются с винтовкой?

 – Не сомневайся, это так, парень. Ты что думал, они проводят свободное время, вышивая салфеточки?

 Когда один из пленных, шатаясь, выбился из колонны, сокрушительный удар приклада винтовки между лопаток вернул его, задыхавшегося, обратно на место. Другой, раненный в голову, выбежал на несколько шагов вперед, его жесты были почти гротескными в своей выразительности.

 – Дай кусочек. – Он попросил у одного из пришедшего в ужас местного жителя кусок хлеба.

 Кожаный хлыст обвился вокруг его плеч и отбросил назад в строй. Худой, долговязый парень отошёл в сторону справить малую нужду, а когда и его силой заставили вернуться на место, он всё равно продолжал испускать мочу, продолжая идти.

 – Смотрите, лишь немногие из них обуты в сапоги! – удивился Вилли.– У большинства тряпки, обмотанные вокруг ног и закреплённые верёвкой.

 – Сколько же километров они прошагали?

 Немцы пытливо вглядывались в лица, которые были скорее мёртвыми, чем живыми. Часто глаза пленных горели такой ненавистью, которая, казалось, испепелит их самих. В следующее мгновение, по странной манере поведения этих людей, они все уже были покорными, озабоченно озирающимися на охранников и их рассекающие воздух хлысты.

 – И эти скоты осмелились воевать с великим Рейхом! – самодовольно сказал кто-то из глубины строя.

 – Быдло…

 – Их место рабочей скотины, трудящейся на благо Великой Германии!

 Передние из идущих в этой человеческой массе уже достигли вагонов и загружались в них как скот. Один из военнопленных был так измучен, что не мог залезть, и неловко упал назад на дорогу. Сухо прозвучал пистолетный выстрел, и, словно поражённый молнией, русский согнулся, кровь струйкой потекла из его полуоткрытых губ. Когда молодой изверг, который застрелили его, проходил мимо строя, Майер прыгнул к нему.

 – Я тебя убью, ты, скотина! – крикнул он. – Кто тебе велел убивать этого человека?

 – Возьми себя в руки, парень, – сказал убийца, не понимающий, в чём его обвиняют. – Ты, полагаю, новобранец?

 – Твоё какое дело?

 – Это не детский сад. Скоро из тебя выбьют этот детский лепет!

 Солдаты стояли как парализованные, они впервые видели так близко смерть. Вилли сжал кулаки и прошептал:

 – Мерзавец ещё и говорит по-немецки. – удивился он. – Он носит такую же форму, как и мы.

 – И такую мразь нам придётся впредь называть товарищ. – Мрачно проворчал Ковач.

 Вперёд вышел худой офицер и начал опрашивать, чем они занимались в гражданской жизни. Какую получили подготовку, есть ли инженерное образование. Ковач тихо сказал:

 – Нам нужно всем сообщить, что у нас есть водительские права.

 – Зачем?

 – Тогда попадём в часть моторизованной пехоты, может быть, в колонну снабжения. Вот это дело! Никакой утомительной ходьбы.

 Казалось, им улыбнулась удача, хозяйственной части требовались водители. Францл оказался единственным, не считая Майера, кто практически выдержал проверку. У Пилле и Вилли хотя бы было некоторое представления о вождении.

 На следующий день всех перевели в транспортную часть, включая  Ковача и ещё одиннадцать других.

 *** 

 Так друзья стали арьергардом инженерных войск. Командир части, лейтенант Зибланд, оказался неплохим парнем. Он, например, не возражал против того, чтобы подчинённые для солидности отращивали усы.  Особенно старался Вилли, иначе он выглядел как подросток.

 – Скажи мне, – поинтересовался у него Иоганн. – Тебе двадцать?

 – Девятнадцать. – Ответил тот. – Недавно исполнилось…

 Товарищи дружно пожелали ему счастливого дня рождения и собирались сделать подарок, но всё, что у них было, это сигареты, а он не курил.

 – Что нового пишут из дома?

 Вилли вчера получил очень милую посылку от матери на день рождения: носки, носовые платки, рукавицы, а также пару домашних тапочек. Всё это было перевязано розовой ленточкой.

 – Из дома? Тебе это будет не особенно интересно. Просто ещё одно письмо от мамы… Вещи, о которых всегда говорят матери.

 – Ну, давай же, расскажи об этом! Почему это мне не будет интересно?

 – Отстань!

 – Что она говорит о твоем дне рождения? – Иоганн подул в рукавицы, чтобы согреть руки.

 – Она пишет, что отметила его дома с двумя моими тётками. Они всё время говорили обо мне. – Вилли выглядел обескураженным. – Они меня жалеют.

 Ковач неторопливо очищал от снега ствол своего карабина.

 – Что ещё?

 – Она дала мне совет, никогда не спешить, никогда не лезть на рожон. Говорит, что мне вовсе не нужно стремиться получить Железный крест… Думает, что всё это ерунда.

 *** 

 На зиму часть расквартировалась в городе Сталино. Их отделение разместили  в очень милом домике с приятной пожилой парой. Неожиданно они  встретили радушный приём и чувствовали себя совсем как дома. Хозяева дома неплохо говорили по-немецки. На каминной доске стояла фотография молодого человека в форме советского моряка. Всегда подозрительный  Францл спросил их:

 – Это ваш сын?

 – Да, это один из наших троих сыновей. – Ответил пожилой мужчина. – Двое других служат в пехоте, но с начала войны о них ничего не слышно.

 Тогда Иоганн впервые задумался, что вся эта война была совершенным безумием.

 – Эти пожилые люди обращались с нами так, будто мы были их собственными сыновьями! – удивлялся он. – В ответ на их радушие нам, возможно, придётся стрелять в их мальчиков, изо всех сил стараясь их убить…

 Примерно через неделю, после командировки в Запорожье за автомобильными шинами, парни медленно направлялись к дому. Издали была видна какая-то лихорадочная активность в воздухе. Затем самолёты приблизились, и все увидели их красные и зелёные навигационные огни. Францл покачал головой:

 – Летают вокруг как в мирное время. – Проворчал он. – Всего три самолета.

 Вдруг Ковач взглянул вверх с тревогой и сказал:

 – Э, да это же не наши! Это русские.

 – Не шутишь? Зачем у них огни?

 – Думаю, маскировка…

 Как будто в подтверждение его слов вдруг разверзся ад. В ближайший   дом пришлось прямое попадание, и бомба поразила троих солдат из регулярных войск. Двоих невозможно было узнать. Только что они были   людьми, теперь превратились в бесформенную массу.

 – Наш грузовик горит! – заорал Вилли. – Нужно тушить пожар.

 – Бежим.

 Однако никто не решился начать гасить пламя. Двое солдат скрючились поблизости, один из них оказался повар из Гамбурга. Можно было подумать, что он ещё жив, лишь тонкий осколок торчал из его челюсти.

 – Кто это? – сначала Иоганн не узнал другого, тот уткнулся лицом в землю.

 Потом разглядел, что это унтер-офицер Шульке, его затылок превратился в кровавое месиво. После гибели грузовиков безлошадные были переведены в роту специального обслуживания. Лейтенант Зибланд выступил с кратким прощальным словом и пожал всем руки. Когда он подошёл к Вилли, тот усмехнулся и сказал:

 – Скучновато будет без нас?

 – Не унывай, мой мальчик. – Сказал он ему. – Даже это представление однажды закончится…

 Новым командиром оказался маленький капитан, настоящее напыщенное ничтожество. Он приветствовал прибывших лекцией о дисциплине и долге. Однако он был подобен собаке, которая больше лает, чем кусает, и однажды Иоганн его расколол.

 – Капитан Кребс хвастун и настоящим зануда, – сказал он товарищам. – Но мы научимся с ним ладить.

 – Как?

 – Мы просто подыграем его тщеславию.

 Важная база снабжения ждала новых охранников. В специальном соединении, которому придали их роту, сразу же отдали приказ до наступления утра прибыть к лагерю русских военнопленных, чтобы забрать оттуда партии подневольных рабочих для погрузочно-разгрузочных работ на базе снабжения. Потом Пилле, один из друзей поехавший в лагерь рассказывал, вернувшись вечером из командировки:

 – Грузовик доставил нас в Кременчуг. Когда мы  входили в лагерь, то едва могли перевести дух. За металлической трехметровой решетчатой оградой, со сторожевыми вышками, пулемётами и прожекторами, расположенными через равные промежутки, находились тысячи русских, размещенных в убогих бараках. Каждый отдельный барак был окружен колючей проволокой. Всё сооружение напоминало медвежью яму, и это впечатление усиливалось огромными кровожадными псами, которых охранники держали на коротких поводках. От всего этого места исходил мерзкий, тошнотворный запах. Он был уже нам знаком после того, как мы впервые столкнулись с колонной военнопленных, которых гнали на погрузку в товарные вагоны.

 Пилле замолчал, чтобы слушатели смогли вспомнить события полугодовой давности. Потом продолжил:

 – Один из лагерных охранников открыл дверь в барак и что-то прокричал. Заключенные потоком хлынули наружу, заваливаясь друг на друга. Резкие слова команды выстроили их в три колонны перед нами. Говоривший по-немецки староста, назначенный охраной, с необычайной грубостью старался изо всех сил навести порядок в рядах.  Он отобрал пятьдесят человек, а остальных загнал обратно в барак. Некоторые пытались проскользнуть в рабочий отряд, но те из русских, которых уже отобрали для работы, отгоняли конкурентов, криками призывая старосту барака. Тот дал волю своему гневу на виновных, нанося удары хлыстом направо и налево, с криком и руганью, без тени жалости к соотечественникам.

 Все это, в конце концов, надоело толстому охраннику, и он ослабил поводок своей рвущейся собаки. Одним прыжком пёс пробрался в самую гущу свалки, и в следующий момент мы увидели, как он впился зубами в руку старосты. Охранник взирал на это с полнейшим равнодушием, он и не подумал отогнать пса. Между тем староста барака отчаянно пытался стряхнуть животное. Он умоляюще смотрел на лагерного охранника. Когда один из избитых русских попытался убежать обратно в бараки, пёс выпустил руку старосты, молниеносно бросился за этим человеком и впился зубами в его ягодицы. Новая жертва истошно заорала, но в последнем отчаянном усилии ему удалось дотянуться до двери барака, оставляя клочья штанов и подштанников в зубах собаки. Я никогда в жизни не видел более обескураженного животного. Молодой охранник разразился оглушительным хохотом. Мы слышали его грубый гогот, даже когда вышли наружу и тронулись в путь с нашими пятьюдесятью живыми скелетами…

 ***

 Утром все увидели новых грузчиков. Худые пленники шатались, как пьяные. У многих даже не было шинелей, униформа свисала лохмотьями. Они носили с собой своё имущество: пустые жестяные банки из-под мясных консервов и помятые железные ложки.

 – Доходяги! – подумал Иоганн.

 Лишь у немногих был маленький узелок за спиной, видимо, с запасными обмотками или с помятой флягой для воды, которые они не решались нести открыто, боясь вызвать зависть у других.

 – Вот это работники, – присвистнул Ковач. – Они еле таскают ноги.

 База снабжения представляла собой небольшой ровный участок земли, обнесенный забором, за которым разместились несколько насквозь продуваемых сараев. Она была разделена на три секции: склад боеприпасов, хранилище горючего и продовольственный склад. То и дело прибывали и уезжали грузовики, и работа пленных заключалась в том, чтобы загружать и разгружать их.

 – Быстрее, быстрее! – то и дело раздавалась нетерпеливая команда.

 Предполагалось, что караульные, не должны помогать в этом, но очень скоро все стали работать не покладая рук. Дел было невпроворот, кроме того, во время работы было не так холодно.

 – Русские очень слабы. – Оправдывался Иоганн. – Они едва держатся на ногах, не говоря уже о том, чтобы прилагать требовавшиеся от них физические усилия. Четверо с трудом поднимали ящик, что для Францла и него было детской забавой.

 Но они, конечно, старались изо всех сил. Каждый стремился угодить. Они соперничали друг с другом, подгоняли один одного. Потом смотрели с надеждой, заметили ли немцы их усердие. Таким образом, они надеялись добиться лучшего с собой обращения, а может быть, и получить ломоть хлеба.

 – Мне жаль этих доходяг. –  Думал молодой Майер. – Среди них  есть почти дети и бородатые старики, которые годятся нам в деды.

 Все без исключения пленные выпрашивали еду или папиросу. Они скулили и пресмыкались перед охранниками, как побитые собаки. И если жалость и отвращение становились невыносимыми, им давали что-нибудь, тогда они ползали на коленях и целовали руки.

 – Как должно быть, богат их словарь словами благодарности! – удивлялся Вилли. – Не верю своим глазам.

 Это были человеческие существа, в которых уже не оставалось ничего человеческого. Люди, которые на самом деле превратились в животных.

 – Однако имели ли я право осуждать их? – рассуждал Майер. – Если нас самих никогда не заставляли променять последние остатки гордости на кусок хлеба?

 Ежедневно люди умирали от истощения. Однажды за ящиком боеприпасов Ковач обнаружил троих мёртвых русских с посиневшими лицами. Они замерзли насмерть. Почему-то не успели присоединиться к отправлявшимся обратно в лагерь, и их записали как сбежавших. Да, были и убегавшие, но очень-очень мало. Было довольно заманчиво улизнуть во время работы вне лагеря, но не часто находился человек, воспользовавшийся этой возможностью.

 – В подобной ситуации любой из нас ухватился бы за малейший шанс удрать, – хорохорился Пилле. – Но русские люди другого сорта.

 Бродячих собак вокруг было великое множество, среди них попадались самые необычные виды дворняг. Единственное, что их роднило, было то, что все они были невероятно тощими. Для заключенных это не имело значения.

 – Мы голодны, так почему бы не поесть жареной собачатины? – пленные постоянно пытались изловить осторожных животных.

 Они  просили немцев жестами, имитируя лай «гав-гав» и выстрел «пиф-паф», убить для них собаку. Просто взять и застрелить ее!

 – Для меня это своего рода спорт. – Думал Иоганн. – Кроме того, этих диких собак развелось огромное количество.

 Когда охранники кидали им подстреленную собаку, разыгрывалась тошнотворная сцена. Вопя как сумасшедшие, русские набрасывались на собаку и прямо руками раздирали её на части, даже если она была ещё жива. Внутренности они запихивали себе в карманы, нечто вроде неприкосновенного запаса. Всегда возникали потасовки за то, чтобы урвать кусок побольше.

 – Горелое собачье мясо воняет ужасно, – возмущался Вилли. – В  нём почти нет жира... Как его можно есть?

 Но пленные не каждый день жарили собак. За бараками была большая вонючая куча отбросов и, если охраны не было поблизости, они копались в ней.  Они ели, к примеру, гнилой лук, от одного вида которого могло стошнить…

 – Животные. – Сделал окончательный вывод  Пилле.

 Однажды во время погрузки продовольствия разбилась пара бутылок водки, и алкоголь просочился на пол грузовика. Русские вскарабкались на него и слизывали жидкость языками, как коты. На обратном пути в лагерь трое из них свалились мертвецки пьяными. Вот когда Францл рассвирепел:

 – Проклятые ублюдки! – орал он. – Будьте же людьми.

 Францл вдруг как ненормальный стал избивать одного из этих бедняг прикладом ружья, а жалостливое хныканье этого человека только приводило его в неистовство. Он рычал от ярости, как тигр, и безжалостно наносил удары, пока Майер не подскочил к нему и не схватил за плечо.

 – Боже Всемогущий! – крикнул ему Иоганн. – Что это на тебя нашло?

 – Отстань.

 – Возьми себя в руки. Оставь бедняг в покое! Они протянут ноги и без твоей помощи!

 Но тот стряхнул руку товарища, ревел, как бык:

 – Я больше этого не вынесу!

 – Будь человеком.

 – Не смотри на меня так! Я сойду с ума! У меня крыша едет! Ничего, кроме этих проклятых страданий. Ничего, кроме этих существ, этих пресмыкающихся! Смотри, как они ползают по земле!

 – Они люди.

 – Слышишь, как они хнычут? Их надо раздавить раз и навсегда, мерзкие твари, просто истребить...

 После этой вспышки он постепенно успокоился, и ненормальный блеск в его глазах погас.

 – Иоганн, – пробормотал Францл. – Ты должен понять... Я просто не могу больше этого выносить.

 На обратном пути всю дорогу молчали. В ту ночь, когда они ложились спать, он сказал:

 – Мне очень жаль, старик, что так вышло. Я хочу отправиться добровольцем на фронт. Пойдёшь со мной?

Глава 4

По ходатайству руководства НКВД СССР и лично Лаврентия Павловича Берия, Президиум Верховного Совета СССР дважды, 12 июля и 24 ноября 1941 года, принимал указы об амнистии и освобождении заключенных ГУЛАГа. Амнистированные организованными командами направлялись из мест заключения для формирования новых воинских частей.

 Только по этим двум указам для комплектования подразделений РККА было передано 420 тысяч амнистированных граждан СССР. Если исходить из норматива штатной численности стрелковых дивизий 1941 года в 14 483 человек, то выходит, что таким образом были укомплектованы 29 полнокровных дивизий. Всего же за годы войны в ряды вооруженных сил было направлено 975 тысяч амнистированных и освобожденных из заключения граждан СССР, за счёт которых было укомплектовано 67 боевых дивизий.

 ***

 В середине июля в приисковый лагерь пожаловали необычные гости. На утренний развод надзиратели выгнали всех заключённых, даже больных и вечно косящих от работы блатных. Выполз на божий свет вор Аким. Он стоял в последнем ряду хмурого строя, рядом со своими верными  «шестёрками» и презрительно ухмылялся.

 – Граждане осужденные! – Голос начальника лагеря взлетал в низкое колымское небо и, отразившись от серых облаков, камнем падал вниз. – Родина в опасности!

 Упитанный майор долго говорил о подлых фашистах, о долге каждого человека защищать свою страну.

 – Ишь ты, как загуторили. – Стоящий рядом с Григорием пожилой мужик сплюнул на подсыхающую землю. – Как немец дал Советам под зад, сразу о нас вспомнили…

 Григорий ничего не ответил. Он внимательно смотрел на неподвижно стоящего около начлагеря незнакомого армейского капитана, с орденом Красной Звезды на вытертой гимнастёрке. Тот слегка хмурился, когда оратор не к месту вспоминал о долге перед Родиной. Наконец ему предоставили слово:

 – Я много говорить не буду. – Начал боевой капитан. – Красной Армии нужны солдаты…

 – Это как же, гражданин начальник? – раздались крики с разных сторон.

 – Все кто сейчас изъявит желание сражаться с врагом, будут немедленно амнистированы и направлены в передовые части.

 – Из лагеря сразу на фронт?

 – Вам Родина прощает совершённые преступления, но взамен требует встать на защиту от агрессора.

 – Так нас же там поубивают!

 – Очень может быть, – устало ответил капитан. – Однако не всех, шансы выжить есть.

 По рядам заключённых пробежал гул разговоров. Сосед  Шелехова довольно громко сказал:

 – Особливо, ежели сразу к немцам перебежать!

 Вокруг засмеялись зэки, довольные удачной шуткой.  Григорий неободрительно глянул на шутника, но опять промолчал.

 – Короче! – Капитану надоело слушать причитание каторжан. – Кто хочет записаться  в первую партию, которая сегодня отправляется на передовую, два шага вперёд!

 Сначала несмело, затем всё увереннее из строя стали выходить самые отчаянные. Вышел и Григорий. Он с удивление увидел, что рядом с ним оказались Аким и его недовольные подручные.

 – Надоело торчать на прииске, – шепнул ему вор в законе. – По дороге всё одно сбежим.

 Григорий так и не понял, было ли это приглашение бежать вместе или простая констатация потаённого желания лагерного авторитета…

 ***

 Сбежать, однако, ни у кого не получилось. Сколоченную команду спешно погнали пешим порядком в порт Нагаево. По дороге к ним присоединялись новые партии будущих солдат. Колонну усиленно охраняли, да и бежать в пустынном регионе полного владычества треста «Дальстрой» не имело смысла.

 – Пока доберёмся до моря, последние силы потеряем. – Возмущались измождённые зэки.

 Хорошо, ещё вокруг царило короткое колымское лето. Люди шли в привычной арестантской одежде, тёмные телогрейки никто не снимал.

 – На немца уже не останется. – Пыхтели будущие солдаты.

 В большинстве они были одеты на голое тело, нижнее бельё попрятали в заплечные сидоры.

 – Наконец-то! – спереди колонны раздался молодой голос. – Вон показался проклятый Нагаевский порт…

 После суток ожидания их погрузили в мрачные трюмы парохода «Сахалин». Люди сидели как килька в банке, правда, перед отправкой всем выдали сухой паёк. Поэтому путь до Архангельска прошёл весело,  все отсыпались вволю.

 – Не думал я, что через год возвернусь назад! – признался Григорий  случайному соседу. – Когда плыл сюда, не чаял вернуться…

 В Архангельске заметно поредевшую команду, часть людей умерло в пути, спешно погрузили в зарешёченные вагоны. Поезд  двинулся строго на юг.

 – Неужели я смогу вновь увидеть родной Дон? – в голове Григория подобная перспектива даже не укладывалась.

 Раз в сутки, на неизвестных полустанках, с лязгом отодвигалась, обитая железом, дверь и вовнутрь просовывалась бадья с баландой. Как тут убежишь?

 – Менты поганые! – ругался Аким. – Обложили, как собаки волка…

 Все попытки блатных заточками расковырять толстые доски пола ни к чему не привели. Через несколько суток поезд привычно затормозил где-то в центральной России.

 – Выходи строиться! – раздалась зычная команда.

 В открытые настежь проёмы дверей начали прыгать напуганные угрозой люди. По периметру поезда стояли бойцы в форме НКВД.

 – Кто после пяти минут останется в вагонах считаются дезертирами и расстреливаются на месте.

 Они прикладами формировали колонну по четыре и быстро погнали её прочь от маленькой железнодорожной станции.

 – На убой гонят, – выдохнул шагавший с Шелеховым понурый Аким. – Хрен теперь вырвешься.

 – Слышишь, артиллерия работает? – Григорий больше вслушивался не в слова бывшего вора, а в грозные раскаты впереди них. – Немцы больно дружно бьют…

 Ему почему-то было даже приятно слышать голоса немецких пушек, надоевших, казалось бы, до смерти в первую мировую войну. Через час марша они прошли небольшой лесок и остановились на опушке.

 – Граждане уголовнички! – улыбаясь, сказал вышедший перед строем высокий и красивый майор. – Видите вон ту деревеньку?

 Он махнул в направлении едва видневшихся домишек. Все бывшие зэки, как по команде повернули головы в нужную сторону.

 – Вам приказано занять указанный населённый пункт.

 – А винтовки нам выдадут? – спросил невзрачный мужичок из первой шеренги. – Не с голыми руками же с ними воевать…

 Майор весело покачал головой. Он неторопливо закурил и продолжил:

 – Оружие добудете в бою!

 – Как так? – начали возмущаться недавние заключённые.

 – Нас же прежде постреляют всех…

 Майор сделал незаметный знак стоящим позади него солдатам. Те расступились, и пулемётный расчёт выкатил вперёд новенький «Максим».

 – Значит так! – В голосе оратора проявились стальные нотки. – Получаете по одной гранате на брата и бегом занимать деревеньку.

 – Ага, счас побежали…

 – А особо непонятливым объясняю, кто повернёт назад, будут расстреляны из этого самого пулемёта.

 Все дружно посмотрели на хищное дуло скорострельной машины и поняли, что обратного пути нет. Через несколько минут, получив по одной массивной гранате, редкая цепочка нападающих выстроилась на краю большого поля. Примерно посередине протекала узкая речка, её предстояло форсировать по дороге к деревне.

 – Пошли родные! – велел майор, и все побежала, вначале медленно, а потом всё быстрее и быстрее.

 – Ура! – закричал Григорий и бегущие рядом солдаты поддержали его.

 – Ура, твою мать!

 Вдруг впереди выросла грохочущая стена стали, которая будто гигантская волна, надвигалась на цепь атакующих! Грянул беспрерывный взрыв, от которого у Григория чуть не лопнули барабанные перепонки в ушах, а некоторые надолго оглохли. Немцы открыли беглую стрельбу из орудий, и все снаряды были осколочно-бризантные или шрапнель! Не достигая земли, они рвались на высоте 10–15 метрах, поражая вокруг всё живое.

 – Куда нас кинули? – удивился Григорий, мешком свалившись в мелкую речку. – Здесь же сплошная артиллерийская завеса.

 Он оглянулся на расчёт «Максима» который следовал чуть сзади цепи. Пулемётчики на руках переносили через водную преграду тяжеленую штуковину. Снаряд угодил прямо в пулемёт и на середине речки поднялся высокий султан воды. Люди тотчас исчезли под водой, словно там была многометровая глубина.

 – Вперёд, вперёд! – подгонял себя Григорий. – Нужно бежать, тут рано или поздно накроют.

 Он выбрался из реки и перебежками рванул в сторону деревни. Стену огня и дыма пронизывали тысячи пулемётных трасс и град автоматных очередей. Это подсказало Григорию, что где-то рядом передовая немцев. Справа и чуть впереди блеснули церковные кресты на старенькой колокольне.

 – Один рывок и я у цели, – обрадовался он. – Авось прорвусь…

 Шелехов, передвигаясь по-пластунски, исчез в стене дыма. Попадались ему убитые, но это были не трупы, а бестелесные останки! Пустое обмундирование, без голов, пустые мешки с сапогами, даже без костей! Взрыв бризантного снаряда над головой и человека нет, он уже «без вести пропавший». При взрыве такого снаряда температура достигает двух тысяч градусов и человек испаряется мгновенно.

 – Неужели Аким и его «шестёрки»? – удивился он, на ощупь, наткнувшись на неразлучную троицу. – Таки получили своё…

 Он узнал бывших воров по характерным наколкам на руках, чудом уцелевшим на истерзанных шрапнелью трупах. Когда в сплошном дыму, Григорий окончательно потерял направление движения, он упал на дно глубокой воронки.

 – Назад не поверну, но и вперёд не полезу. – Решил он, пережидая плотный встречный огонь. – Хотя бы винтовка была…

 Залпы орудий прекратились также внезапно, как и начались. От возникшей тишины Григорию стало ещё больше не по себе.

 – Тихо, как в могиле. – Подумал он и в это самое мгновение услышал знакомый с детства гул копыт. – Неужели наши…

 Он выглянул из своей воронки, на него через поле скакала лава конников. Лихие наездники махали над головами блестящими саблями, и не было для Григория во всём мире картины милее этой.

 – Сейчас наши немцев легко сомнут,  – решил он, радуясь собственному спасению. – Сотни две пошли намётом… Кто остановит такую силу?

 Конная лавина быстро достигла места, где притаился  солдат. Вдруг молоденький всадник, проносящийся мимо, пошатнулся в седле и безвольно свалился на землю. Его видный конь по инерции проскакал несколько метров вперёд, потом резко повернул назад.

 – Вашу мать! – Выругался Григорий, не в силах перенести мгновенного уничтожение десятков людей.

 Он высунул голову над краем ямы и посмотрел в направлении злополучной деревеньки. Навстречу кавалеристам из-за домов вальяжно выехало три танка. Они бойко стреляли на ходу из пушек и поливали из пулемётов беззащитных всадников. Атакующие, будто наткнувшись на железную стену, начали падать с коней. Многие валились вместе с лошадьми, разрезанные пополам пулемётными очередями.