355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Шатов » Ни шагу назад! (СИ) » Текст книги (страница 12)
Ни шагу назад! (СИ)
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 06:08

Текст книги "Ни шагу назад! (СИ)"


Автор книги: Владимир Шатов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

После неожиданной смерти невестки Евдокия Кошевая заболела и фактически утратила волю к жизни.

 – Как же жить дальше? – думала часто она. – Да и зачем...

 Немыслимые переживания случившееся в ту памятную ночь, холодный ливень, который полностью вымочил её и вызвал воспаление лёгких, подкосили последние силы организма. Тяжёлая судьба, непосильная работа тоже по-своему убавили здоровья.

 – Будто не жила вовсе! – ужасалась она, вспоминая промелькнувшую молодость. – Только вчера в девках бегала, а нынче считай старуха…

 Одно осталось ей от беззаботной юности, дворовое прозвище «Дуняшка». На него оно с удовольствием откликалась и не обижалась, если так её звали самые молодые хуторяне.

 – Постареть я всегда успею, – говорила она на упрёки солидных подруг. – А Дуняшкой не буду больше никогда.

 Только кончина после трудных родов любимой невестки заставила безвозвратно потухнуть её глаза. Ничто не брало её раньше, ни смерть родителей, ни неудачная беременность, ни гибель мужа.

 – На всё воля божья!

 Евдокия вела себя всегда ровно, не особо грустила, но и не радовалась без причины. Однако теперь соседи стали замечать, что всё чаще она сидела на базу без дела и плакала.

 – Сдавать стала Пантелеевна, – судачили сердобольные хуторяне. – Даже внук не в радость.

 – Почитай весь род на корню перевёлся.

 Малыш действительно не радовал Евдокию. Она механически выполняла всевозможные действия по уходу за ним, но ни на минуту не забывая при каких обстоятельствах, он появился на свет.

 – Виновата перед тобой бабка! – каялась Дуняшка спящему внуку. – Что стоило мне, дуре старой, раньше выехать в больницу?

 Она не могла простить себе смерти невестки и поэтому постепенно чахнула. Единственное что поддерживало её силы, были весточки от приёмного сына Михаила. Единокровный племянник, отпрыск брата Григория оказался в итоге дороже всех на свете.

 – Где же ты Мишенька? – часто спрашивала рано постаревшая сорокапятилетняя женщина. – Жив ли? Почему не пишешь?

 Письма от старшего лейтенанта Кошевого приходили крайне редко. Только зимой со стабилизацией фронта он начал регулярно писать матери. Других родителей он не знал, да и не хотел знать. Намёки родственников о настоящем отце он пресекал на корню.

 – Не хватало ещё иметь в родителях белого бандита Мелехова! – Возмущался он в юности. – Моя фамилия Кошевой и этим всё сказано.

 – Зря ты так.

 До поры до времени Евдокию такой порядок вещей устраивал, но после гибели мужа, о которой ей рассказал в письме воскресший брат, она всё чаще задумывалась над тем, чтобы поведать сыну правду.

 – Ведь если я умру, – рассуждала она долгими ночами. – У Мишеньки не останется родных, окромя сынка. А кто ему тогда поможет, как не Гриша? Авось брат выживет в войну, он казак дюже живучий…

 Решив откровенно поговорить с сыном она терпеливо ждала приезда того на побывку, но удобный случай не подворачивался. С наступлением весны это стало просто невозможно. По радио говорили о большом наступлении войск Красной Армии как раз в том месте, где служил Михаил.

 – Царица небесная! – Часто молилась она заступнице всех солдатских матерей. – Не дай погибнуть последней радости в жизни…

 Молитвы, наверное, доходили до адресата, так как в конце мая Дуняшка получила долгожданное письмо с фронта. Вопреки военной цензуре и всеобщей неразберихи царившей в войсках сын написал, что, скорее всего, будет отступать от Харькова в направлении Дона.

 – Вероятно, – писал мелким подчерком Михаил. – Наша часть будет проходить через Миллерово, а затем будем двигаться в направлении станицы Цимлянская.

 Получив такие известия, Евдокия, не медля засобиралась в дорогу. Оставив попытки пристроить на время отлучки внука дальним родственникам, она решила взять его в дорогу.

 – Коленьке почти год, – размышляла растерянная женщина. – Дорогу перенесёт, лишь бы у меня сил хватило нести его…

 В последнее время к её всегдашним болячкам неожиданно добавилась колющая боль в сердце.

 – Всё ж таки пойду, – решилась она. – Может в последний раз увижу Мишеньку, видать пора мне на тот свет… И он сам впервые увидит сына!

 Ей несказанно повезло, в сторону станции Миллерово шли колхозные подводы с хлебом. Начальник обоза сжалился над ней и пристроил мальца на телеге.

 – Вот спасибочко! – Евдокия горячо благодарила хромого возничего за оказанную милость. – А я уж как-нибудь рядышком потопаю.

 – Чего уж там, груз не велик…

 На третьи сутки пути обоз таки добрался до узловой станции. Попрощавшись с хуторянами, которые завернули лошадей на элеватор, Евдокия с внуком на руках начала искать боевую часть Михаила. Она останавливала подряд всех встречных людей и жалобно спрашивала:

 – Мил человек ты старшего лейтенанта Кошевого не знаешь?

 – Нет! – отвечали некоторые, а большинство просто шарахались от растрёпанной деревенской тётки с крупным мальчиком на руках.

 – А какие части проходят через станцию? – не унималась Евдокия. – Вы же здесь живёте!

 Ей почему-то казалось, что городские жители должны знать всё, по крайней мере, больше её.

 – Откуда я могу знать? – огрызались местные жители. – Вон сколько народа прёт через нас, поди разберись…

 На второй день ей несказанно повезло. Ночь они провели на привокзальной площади, рядом устроился на тёплой брусчатке одноногий солдат.

 – Как же тебя солдатик угораздило ногу потерять? – пожалела Дашутка инвалида.

 – Дура ты тётка! – беззлобно ответил солдат. – Мне ещё повезло…

 – Как так?

 Как выяснилось в ночном разговоре инвалид был немолод, за сорок лет. Он имел большой жизненный опыт: в тридцатые годы занимался раскулачиванием на Украине, долго председательствовал в колхозе под Таганрогом и прямо оттуда угодил в бойню под Мясным Бором.

 – Досталось нам там, мама не горюй! – делился пережитым солдат. – Окружённая 2-я ударная армия погибала почти вся. Люди падали убитыми под осколками и пулями, как мухи мёрли от голода.

 – А ты как вырвался?

 – Мертвецами гатили болото, делали из них укрытия, отдыхали, сидя на изуродованных телах, – не слышал её рассказчик, – а ты говоришь нога…

 – Страсти Господни! – перекрестилась в ужасе женщина.

 – Когда удалось пробить проход из окружения к своим, вывозили раненых по узкоколейке, а так как шпал не хватало, клали под рельсы мёрзлых покойников. – Продолжал пугать собеседницу инвалид. – Лежит солдат, в затылок ему вбит костыль, сверху рельса, а по рельсе, подпрыгивая, бежит вагонетка, толкаемая полудохлыми окруженцами…

 – Царица небесная! – не выдержала напряжения Евдокия.

 Она ярко представила что всё это может произойти с её Мишенькой и в сердце вошла раскалённая игла.

 – Куда ж ты теперь? – только и смогла она выдохнуть.

 – Моих эвакуировали в Барнаул, вот еду к ним…

 – Тяжело?

 – Лишь бы приняли!

 Дашутка оставила спящего внука на попечение инвалида и бросилась расспрашивать людей о части Михаила. Какой-то хмурый солдат сообщил ей, что интересующая Евдокию воинская часть вроде бы ночевала на другой стороне железнодорожной станции и с утра должна была выдвигаться в сторону большой излучину Дона.

 – Беги тётка, – улыбнулся напоследок военный. – Может, догонишь своего сына.

 – Благодарствую соколик!

 Дуняшка на бегу схватила Коленьку, поблагодарила случайного знакомого и двинулась в направлении тревожных паровозных гудков. Там оказалось весьма многолюдно. Какие-то разрозненные части грузились в эшелоны, толпы фабричных рабочих заканчивали погрузку разнопланового оборудования.

 – Как тута страшно!

 Хаос, крик и беготня людей повергли Евдокию, прожившую всю жизнь в маленьком хуторе, в подлинный ужас. Она уже не спрашивала встречных, где сын, только беспомощно ходила по перрону и вглядывалась в лица офицеров.

 – Где ж тут найдёшь его? – ужасалась она, едва успевая успокаивать ревущего от испуга и голода внука. – Народу набилось многие тыщи…

 Однако ей снова повезло. Женщина случайно увидела хвост уходящей вдаль колонны военных. Она по инерции сделала десяток шагов в их сторону и, присмотревшись, вдруг узнала фигуру сына, шагавшего рядом со строем.

 – Господи! – взмолилась Евдокия и побежала. – Неужели это он?

 Сил чтобы догнать быстро марширующих солдат почти не осталось. К тому же очень мешал хныкающий внук. Только когда колонна уже выходила из посёлка в открытую степь, Кошевая смогла приблизиться к ней на расстояния крика.

 – Мишенька, сынок! – выкрикнула она из последних сил. – Остановись, я больше не могу…

 Человек, шедший сзади строя, сначала оглянулся, а потом бросился к опустившейся на горячую землю женщине.

 – Мама! – удивился он, подбежав ближе. – Как Вы здесь оказались?

 – Пришла тебя увидеть.

 – А это у Вас Коля?

 – Да, – выдохнула уставшая мать. – Это твой сын.

 Михаил взял на руки испуганного малыша, прижал к груди и замолчал. Евдокия тоже молчала, во все глаза, разглядывая похудевшего и возмужавшего сына. Помолчав пару минут, Михаил твёрдо сказал:

 – Нужно идти.

 – Что ты такое говоришь?

 – Мне нужно догонять товарищей, я теперь командир сводного батальона.

 – Как же это, ведь только увиделись?

 – Понимаете, мамо, – оправдывался смущённый сын. – Я получил приказ прибыть с вверенной мне частью в станицу Цимлянская к определённому часу. Мы и так опаздываем.

 – Ну, хоть минутку, сынок…

 – Нельзя, понимаете, не могу!

 Он передал матери притихшего сына, с тревогой оглянулся на удаляющихся солдат и заверил:

 – Я вернусь, обязательно вернусь!

 – Вот возьми. – Мать, суетясь, вытащила из заплечного сидора мешочек с домашним табаком и бутыль самогона. – Гостинец тебе приготовила.

 – К чему это? – начал отнекиваться Михаил. – Не нужно…

 – Возьми, возьми! – настаивала Евдокия и совала подарки в руки сына.

 Он неловко засунул бутыль за пазуху и на бегу крикнул:

 – Езжайте с Колькой по железной дороге в Сталинград.

 – Как же мы там будем жить?

 – Устроитесь как-нибудь, а здесь немец через пару дней будет.

 – О, господи!

 – До Сталинграда он наверняка не дойдёт, а там я вас найду…

 Евдокия стояла и смотрела, как её любимый сын догонял шедших к Дону солдат и горевала.

 – За что нам такое горе? – спрашивала она Бога. – То одна война, то революция… Теперь эта напасть!

 Дуняшка долго сидела посреди пыльной дороги и плакала. Она вновь и вновь обращалась с вопросами к небесам и не слышала ответа…

 – Неужели сызнова идти в отступ?

 Только под вечер женщина смогла вернуться на вокзал. Вокруг так же бестолково суетились люди. Она прислонилась к кирпичной стене и медленно сползла вниз. Только через час начальник станции случайно обратил внимания на малыша, который громко плакал и теребил спящую женщину.

 – Кто там валяется?

 Он по долгу службы подошёл к ним и сразу понял, что женщина мертва.

 – Отдайте мальца в детский дом, – велел он подчинённым, – вон ростовский как раз грузится в эшелон на эвакуацию.

 – А бумаги?

 – Бумаги тебе немец выправит.

 Прибежавшая заведующая детдома неохотно приняла нового подопечного и зло спросила напоследок:

 – Какая хоть у него фамилия?

 – А чёрт его знает? – равнодушно ответил служащий железной дороги. – Запиши Безродный.

 – Никого из родных нет?

 – Бабка его умерла под вокзалом, – сообщил хотевший до смерти спать мужчина. – Деньги и документы у мёртвой видать спёрли.

 Уже в вагоне по дороге на Сталинград заведующая рассмотрела на распашонке мальчика вышитое заботливой женской рукой имя «Коля»

Глава 18

После совместного возвращения из госпиталя Ворошиловграда Петя Шелехов и Генка Шахов попали в одно из подразделений 383-й стрелковой дивизии.

 – Хорошо, что вместе.

 Рота, в основном составленная из шахтёров Донбасса, прикрывала небольшую деревеньку под городом Красный Луч. Вернее блокировала дорогу, которая проходила через неё на станцию Миллерово. На их участке фронта пока главенствовала тишина, но можно было ожидать чего угодно. В самом начале июня 1942 года друзья спокойно сидели с другими солдатами на ящиках из-под противогазов и курили.

 – Политрук вчера рассказывал, что под Харьковом что-то непонятное происходит, – делился сомнениями Шахов. – Как бы нас отсель в скорости не турнули.

 – Вряд ли! – лениво протянул Петька. – Мы здесь так окопались, не сдвинешь…

 – Ну-ну!

 Вдруг мимо них промчался один из часовых сторожевой заставы и спросил запыхавшись:

 – Где лейтенант?

 – В штабе, вон там, впереди. В чём проблема?

 – Немцы... они обошли нас с тыла и идут сюда по низине. По меньшей мере пехотный батальон и два танка.

 Боец побежал искать командование, а красноармейцы бросились разбирать оружие.

 – Танки, – проворчал Гена, быстро одевая обмундирование. – Только этого нам не хватало.

 – А у нас ни одной противотанковой пушки.

 – Вот-вот.

 – Видно нам придётся уходить восвояси. – Шелехов притворно вздохнул.

 – Ты хочешь сказать, что все укрепления мы делали напрасно? – простонал худенький парнишка.

 – Ты к этому привыкнешь, – проворчал старый горняк Слюсаренко. –  Многое в жизни вообще не имеет никакого смысла.

 – Всё же мы можем подбить танки сосредоточенным огнём, – сказал Шахов задумчиво.

 – Неужели? – язвительно заметил Петька. – Предлагаю тебе попробовать. Вот это будет номер...

 Подошёл потный от волнения роты лейтенант Михайлов и строго приказал:

 – Пошли, ребята, следуйте за мной! Позиции придётся защищать. – Молоденький командир роты суетливо застёгивал воротничок гимнастёрки. – Получен по телефону приказ командира полка.

 – В таком случае, – вздохнул опытный Слюсаренко, – нам надо готовиться к худшему.

  Отделение спешно заняло окопы, и бойцы приготовились к бою. Старший лейтенант Великанов, политрук батальона быстро пробежал в штаб и крикнул срывающимся тенорком:

 – Никому не покидать позиций или немедленно отдам труса под трибунал!

 – Этот маньяк на самом деле сказал «под трибунал»? – спросил юморной Шахов.

 – А ты думал, за отступление он тебя в санаторий отправит?

 – Нет, просто, зачем нас пугать, – пожал плечами Генка. – По всему видать нам и так сейчас достанется.

 Пока солдаты взвода привыкали к тому, что теперь повёрнуты лицом в недавний тыл, подошли колонны гитлеровцев.

 – Интересно, – не унимался Генка. – Даже если бы сильно захотеть, куда здесь можно отступать? Впереди немцы, позади немцы…

 Воздух стал буквально плотным от заполнивших его, пролетавших со свистом пуль и гранат. Бой начался резко, без всякой раскачки. Фигурки сбившихся в толпу немцев неумолимо надвигались, словно штормовая волна.

 – Держись Петруха. – Подбодрил своего второго номера пулемётного расчёта Шахов. – Счас я им всыплю гороха...

 Он поймал в прицел ближайшую к нему кучку солдат противника и дал длинную очередь. Получив приличную дозу огня, немцы попадали кто куда, не прекращая впрочем, стрелять из винтовок.

 – Странно, – работая как автомат, размышлял Шелехов. – Не первый раз участвую в бою, но никак не привыкну…

 Он аккуратно придерживал матерчатую ленту с патронами, которую «Максим» заглатывал с жадностью не евшего неделю человека.

 – Лишь бы не перекосило патрон! – молил Петя бездушную железяку. – Тогда «фрицы» вновь поднимутся.

 Чувства и ощущения его обострились до предела. Ему казалось, будто было слышно, как пули ударяются в человеческие тела, но не возникало сознание, что убиваешь, уничтожаешь человеческие жизни. Напротив, это даже возбуждало.

 – Я всегда думал, что убивать будет труднее. – Удивлялся он, ловко вставляя в патронник новую ленту.

 Вдруг бойцы роты обнаружили, что попали под огонь противника с фланга.

 – Чёрт, немцы заняли холм с правого бока. – Выругался опытный Шахов.

 – Что будем делать?

 – Нужно отходить.

 – Без приказа нельзя.

 Шахов развернул пулемёт и открыл огонь по склону. Притихшие было «гансы» в низине начали короткими перебежками двигаться в их сторону. Испуганный лейтенант Великанов пробирался полу обвалившимся ходом сообщения и сипло выкрикнул:

 – Быстро отходим!

 – Чей приказ?

 – Мой вашу мать! Укрыться за домами!

 Он, не оглядываясь, почесал к ближайшему строению, выбросив в сторону ненужный пистолет. Внезапно раздался оглушительный взрыв, который накрыл пару индивидуальных окопов по соседству с пулемётной ячейкой.

 – Осторожно! Стреляют танки! – крикнул почти оглохший Слюсаренко.

 Они находились уже в нескольких сотнях метров от окопов и как назло кончились патроны. Петя поспешно вставил новую патронную ленту и выкрикнул:

 – Готово!

 Генка опять начал стрелять по холмам, но находившиеся там солдаты искусно прятались. Некоторые парни их взвода под прикрытием пулемётного огня воспользовались паузой и помчались к домам. Затем пулемёт всё же заклинило.

 – Твою мать!

 Шелехов нервно откинул кожух и вытащил ленту. Он заставил себя уверенными движениями пальцев вытащить из ленты заклинивший патрон и вставить обратно.

 – Пронесло! – выдохнул Петя облегчённо. – Значит, будем жить.

 – Не говори гоп…

 Последовал взрыв осколочного снаряда, выпущенный танком, и ствол ближайшего дерева обломился, как спичка. Один из автоматчиков перебегавший рядом согнулся пополам и с всхлипом упал лицом в землю. Осколок рикошетом просвистел возле каски Петьки, чиркнув по железу.

 – Отвоевались. – Шахов вскочил и пнул ногой пулемёт. – Проклятую железку окончательно заклинило.

 – Что с ним?

 – Видно шальной осколок попал внутрь.

 Он спешно последовал за перебегавшими к домам товарищами. Пётр побежал вслед с ним, оставаться рядом со сломанным пулемётом не имело смысла. Там они сразу наткнулись на Слюсаренко, который лежал неподвижно посредине тропинки.

 – Жив? – спросил Пётр, прислонившегося к стене дома бойца второго взвода Синичкина.

 Тот спокойно перезаряжал свое оружие и даже не поднял взгляда.

 – Конец, – буркнул он недовольно. – Прострелены лёгкие.

 Теперь взрывы шрапнели участились. Второй тяжёлый пулемёт роты  разбил прицельный выстрел танковой пушки. Густой дым валил из одного из домов, там горели толстые сосновые стены.

 – Ой, не нравится мне эта картина, – признался Шахов, вытирая грязной рукой пот со лба. – Гляньте как они прут…

 Как доисторические чудовища, тяжело переваливаясь по разбитой дороге, к ним приближались два танка, а опытная пехота, укрывшись за их непробиваемой сталью, теснилась плотными рядами.

 – Грамотно идут черти. – Сказал Синичкин и выругался матом.

 Два оставшихся станковых пулемёта роты продолжали стрелять, но пули просто отскакивали от «крупповской» брони, не причиняя вреда монстрам, так капли воды отлетают от твёрдой поверхности. Солдаты противника за неповоротливыми танками лишь плотнее сомкнули ряды.

 – Нам бы парочку пушек! – мечтательно произнёс Шелехов, осторожно выглядывая из-за угла.

 – А лучше десяток.

 – Иначе как их остановишь?

 Взводу пришлось оставить первый ряд полуразрушенных домов. Всё вокруг было усеяно трупами солдат, и противникам приходилось работать не покладая рук, оттаскивая раненых под пулями, взбивавшими вокруг  густую пыль.

 – Могли бы на время вместе прекратить огонь, – сокрушался Петька, вытаскивая волоком плотного ополченца. – Будто они действительно думают что бессмертные…

 К вечеру немцы снова пошли в наступление с холмов, атакуя танками с фланга, занимая один дом за другим. Воздух постоянно сотрясался от прицельных взрывов. Петя чувствовал себя так, будто потерял оружие и лихорадочно закапывался в землю.

 – Мы должны покончить с этими танками, – пробормотал пробравшийся к ним командир роты сквозь сжатые зубы. – В этом наша единственная надежда.

 Синичкин опустил автомат, откинул назад каску и подобрал пару ручных гранат.

 – Концентрированный заряд, – сказал он, играючи подбрасывая их.– Связку этих гранат привязать к палке.

 – Думаешь?

 – Шансы невелики, но почему бы не попробовать?

 – Ладно, давай пошли, – решился Шахов и махнул рукой. – Ведь мы в этой мышеловке всё равно погибнем.

 Они нашли две дубовые палки и привязали по связке ручных гранат к концу каждой из них. На лице Синичкина появилась лёгкая усмешка.

 – Будет о чём писать домой этим бронированным гадам, – проворчал он мстительно.

 – Давайте обеспечьте им прикрытие огнём, – велел лейтенант Михайлов остальным солдатам.

 Нескольким немцам, стоявшим не слишком близко к прикрывавшему их танку, пули попали в шею и туловище. Это был благоприятный момент. Синичкин и Гена бросились вперёд, удерживая на весу палки со смертоносным грузом.

 – Только не торопитесь, только не спешите! – горячо шептал Петя и стрелял почти без остановки.

 Постепенно темнело и всё вокруг расплывалось, как в тумане. Было трудно отличить своих от чужих, но бой не прекращался, и шум его не стихал ни на минуту.

 – Ещё минут двадцать такой мясорубки и от моей роты ничего не останется! – сказал лежащий рядом с Петей лейтенант Михайлов.

 Его днём контузило на оба уха, и негромкие для ротного слова прекрасно слышал Шелехов. Совсем близко от них прошлись веерные пулемётные очереди. Очевидно, в танках заметили место, где прятались последние защитники деревни.

 – Пора бы Шахову и Синичкину доползти до танков. – Спокойно, словно о чём-то обыденном подумал Петька. – Чего они так долго возятся?

 Затем произошло прямое попадание снаряда в последний пулемёт. Тот полетел кувырком и упал на тело убитого пулемётчика, а его раненый товарищ стонал и просил о помощи.

 – Братцы, заберите!

 Лязг гусениц неумолимо надвигавшегося танка был слышен почти рядом. Вдруг земля сотряслась, как от удара бомбы, и столб пламени взметнулся в небо.

 – Начали действовать Генка и Синичкин. – Неподдельно обрадовался Шелехов. – Так их ребята!

 Мгновение спустя последовал удар второй связки гранат. На секунду  всё успокоилось, как будто обе стороны критически оценивали ситуацию. Но вдруг движение одного монстра возобновилось, и вражеский танк стал наводить на советских бойцов свою пушку.

 – Ради Христа, стреляйте! Стреляйте из всего, что есть! – громко закричал лейтенант. – Мы должны сделать так, чтобы те двое вернулись целыми и невредимыми!

 Мимо окопа Шелехова, шатаясь, прошёл один из незнакомых солдат, оставляя за собой густой кровавый след. Шрапнелью ему оторвало правую ладонь.

 – Где рука?

 Он держал культю перед собой, удивлённо уставившись на неё, будто не веря в то, что случилось. Последовали ослепительная вспышка, и взрыв пришёлся прямо по невезучему бойцу.

 – Шелехов пошли отсюда! – сзади раздался выкрик ротного. – Великанова убило.

 – Вы это мне? – спросил Петька и оглянулся вокруг.

 – А никого больше не осталось…

 Пётр тут же вскочил, и вместе им удалось благополучно добраться до ближайшего дома. Вскоре появился Синичкин, шагавший через дорогу неестественно огромными шагами. Он растерянно остановился и огляделся вокруг, стараясь разглядеть товарищей в сгущающемся сумраке.

 – Сюда, Синичкин, сюда! – крикнули оба в один голос.

 Раздался ещё один взрыв и Синичкин резко крутанулся на пятках, у него подкосились ноги, и он мешком свалился на землю. Шелехов подбежал к нему и на ходу увидел, что тот мёртв.

 – Как так?

 Его выпученные глаза моментально остекленели, но выражение лица осталось почти умиротворённым, полуоткрытый рот, казалось, улыбался. Его каска была пробита насквозь. Острый как бритва край загнулся внутрь, впившись в череп.

 – Господи! – ужаснулся впечатлительный Петя. – Он же почти вернулся, но подлый снаряд таки догнал его.

 Так как один из танков вышел из строя, то другой, казалось, не сильно хотел двигаться вперёд. Через некоторое время ползком, воспользовавшись темнотой, появился Шахов.

 – Я не смог подобраться достаточно близко, – сказал он, как бы оправдываясь. – Где Синичкин?

 – Он мёртв, – прошипел Петя, у него подкатился комок к горлу. – Мы положили его в дом.

 – Хреново.

 У оставшихся бойцов роты кончались боеприпасы, и теперь красноармейцы только огрызались одиночными выстрелами. Временные позиции их начали прощупывать миномёты. Лейтенант Михайлов после мучительных раздумий  приказал следовать обратно на прежнюю позицию:

 – Нужно тихо возвращаться!

 – Зачем?

 – Немцы не ожидают этого, и мы сможем пройти.

 – Ясно.

 – Первый взвод идёт впереди! – Он ставил задачу горстке оставшихся в живых солдат. – Оттуда медленно пробираемся назад по оврагу и пытаемся с помощью темноты выскользнуть из ловушки.

 Маленький отряд бесшумно двинулся сквозь ночь. Стрельба постепенно затихала вдалеке. Даже звук взрывов шрапнели стал казаться безобидным.

 – Неужели вырвались? – не верил своим глазам Шахов. – Кажись, оторвались…

 – Подожди пока.

 Никто не проронил больше ни слова, лишь стоны и прерывистое дыхание раненых звучали в ответ. Мёртвых они оставили позади, хоронить было некогда. Только оглохший лейтенант упорно тащил по пыльной дороге, нечто бесформенное, завернутое в рваную плащ-палатку.

 ***

 Всё перемешалось на скорбной дороге отступления в направлении Ростова. Солдаты, беженцы, коровы и штабные автомобили шли единым живым монолитом…

 – Как тут разобрать кто где?

 Не существовало больше воинских частей, не было боевых единиц, в одночасье рухнули порядок и дисциплина.

 – Если так будет продолжаться дальше, – рассуждал неунывающий Шахов. – Мы далеко зайдём.

 – На Дону немца точно задержат.

 Двенадцать человек оставшихся в живых после последнего боя вторые сутки двигались на северо-восток. Группами и поодиночке, едва переступая ногами в сбитых сапогах, в ботинках с растрёпанными обмотками рядом шли солдаты всевозможных подразделений разбитой Красной Армии.

 – Не может же быть, чтобы кроме нас не было других войск! – Петя беспомощно оглядывался на плотные ряды отступающих. – В Ставке наверняка разворачивают новые оборонительные рубежи.

 – Держи карман шире, – огрызнулся шагавший сбоку кривоногий горняк Яровец. – Откудова им тут взяться?

 – Вся страна столько лет работала на Красную Армию, а оказывается, у неё нет сил, защитить народ.

 – Отставить пораженческие разговоры! – грозно приказал лейтенант Михайлов.

 – Вишь ты как раскомандовался! – вполголоса пробормотал Яровец. – Поздно спохватился…

 В небесной выси над ними, перебирая крыльями, беззаботно заливались жаворонки. Войска отходили из-под Харькова и других мест боев, озлобленные от пролитой крови и неудач, полные ненависти, все в бурой пылище.

 – Пожевать бы чего? – размечтался не евший ничего второй день Петька. – Сейчас бы мамкиных драников…

 Голодные и заросшие красноармейцы, в когда-то зелёных, а теперь выгоревших на солнце гимнастёрках вяло переставляли уставшие ноги.

 – Скажешь тоже, драников! – начал дразнить друга Генка. – А пельмешек в сметане не хочешь?

 – Пошёл ты!

 – Как видишь, иду!

 – Боже Всемогущий! – пробормотал Петя. – Представь, как хорошо вернуться домой, в мягкую постель, и спать.

 – Просто спать сутками!

 – Ей-богу, это так, – сказал Шелехов, ясно представляя себе эту потрясающую картину. – А когда проснёшься, тебя ждут хрустящие оладушки с маслом и вареньем.

 – С абрикосовым вареньем.

 – С абрикосовым, если хочешь… И чай.

 – Обжигающе горячий.

 – И утренние газеты. И ласкающая слух музыка по радио.

 – А вечером кино или посиделки с гитарой.

 – Конечно, во всем гражданском...

 – Наденем ли мы когда-нибудь снова гражданскую одежду? – по– настоящему расстроился Шелехов.

 – Заткнитесь оба! – раздражённо велел Яровец. – Нашли время мечтать…

 Шахов весело оглянулся на товарищей, которые понуро брели, натянув от яркого солнца на самые глаза помятые пилотки и фуражки со звёздами.

 – Вы хотя бы смотрите куда прётесь, – пошутил он. – Так и в Германию можно забраться…

 Никто не ответил на шутку. Хотя из-за спин солдат торчали стволы винтовок и карабинов с трехгранными и плоскими штыками, а у офицеров из кобур виднелись пистолеты, ни у кого не было даже мыслей о сопротивлении.

 – Гляньте, какие нынче созрели необычайно крупные и яркие вишни. – Восхищённо сказал Петя. – Я хочу нарвать их.

 – Смотри Петька! – остановил его Шахов. – Если ты вырвешься из колонны, то рискуешь туда не вернуться.

 Они как раз проходили через небольшой степной хутор и около выбеленных хат краснели соблазнительные вишни. Не смотря на жару под сорок градусов, на улицу высыпали дородные казачки, которые молча провожали взглядами проходящих солдат. Иногда раздавались     причитания:

 – Господи, исстари казаки никогда не допускали врага на Дон, и как же вы, сынки, его пропустили?

 – Немец у нас разрешения не спросил.

 – Аль не видели супостата? Не желаете сразиться с ним?

 – Да уж нагляделись, будь здоров! – не выдержал упрёков Шахов. – Вовек не забудешь его атак…

 Гигантские столбы чёрного дыма, с заревами пожарищ, застилали горизонт позади уходящих в степь войск. То пылали разбомбленные деревни, станицы и машинотракторные станции.

 – Какая беда, – горевал Шахов, живший до войны в деревне. – Сгорают на корню бесчисленные гектары пшеницы и ржи.

 – Нашёл о чём горевать.

 Ближайшей летней ночью, он опустился для сна на нагретую, пахнущую терпкой полынью и сухой травой землю. Такую близкую и родную ему, крестьянскому сыну. Попискивали сонные степные суслики. Вдалеке полыхала страшным заревом степь.

 – Труда-то сколько людского вложено и всё добро пропадает! Какое же лютое время!

 Засунув руки под голову, Гена глядел в звездное небо, скинув дырявые сапоги, давая отдых натруженным за день ногам.

 – Давай лучше спать! – засыпая, ответил Петя. – Что теперь жалеть, дальше больше потеряем…

 Весь следующий день солдаты проходили фермы с мычащим скотом, колхозные пшеничные и подсолнечные поля, сады с невиданно обильными плодами. На краю очередного хутора им встретился глубокий старик, который остановил идущих позади колонны Шахова и Петю:

 – Тикаете хлопцы?

 – Мы ещё вернёмся дед!

 – Вот в газетах пишут и агитаторы говорят, что фашисты скоро потикают в свой Берлин швыдче, чем сюда подоспели, а?

 – Даже не сомневайся!

 – И я так кумекаю, – уверенно сказал дед. – Со временем погоните фашиста, как ту сидорову козу.

 – Спасибо отец!

 – Не дрейфь, хлопцы. – Дед перекрестил спины уходящих. – А кто пискнет об отходе, пусть пеняет на себя…

 Вовсю созревали золотистые хлеба, где-то раскатисто громыхали грозы и невидимые пушки. Доживающий последние дни на этом свете старик глядел им вслед и думал:

 – Эх, молодёжь-парубки, не было б проклятой войны, гуляли бы вы с девчатами аж до самой зари. Самые лучшие годы ваши здесь лягут, потом не вернёшь...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache