Текст книги "Гении и прохиндеи"

Автор книги: Владимир Бушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Нормальная жизнь при царе

Сарнов рассказывает, что князь В.М.Голицин в свое время обратился к директору какой-то московской гимназии с просьбой принять мальчика Борю Пастернака. И получил такой ответ:

"Ваше сиятельство,

к сожалению, ни я, ни педагогический совет не можем ничего сделать для г.Пастернака: из 345 учеников у нас уже есть 10 евреев, что составляет 3%, сверх которых мы не можем принять ни одного еврея, согласно Министерскому распоряжению... К будущему августу у нас освободится одна вакансия для евреев, и я от имени педагогического совета могу обещать предоставить её г-ну Пастернаку."

Такова одна из особенностей дореволюционной жизни. Сарнов считает, что эта жизнь была "гораздо более нормальная, чем советская". Да, именно нормальная, норма – У/о... Тут всё ясно и убедительно. А Войновичу приходится сказать, что он ничем не превзошел буйного израильтянина Свирского, ибо ведь не представил же он письмо из Литинститута, в котором говорилось бы: "К будущему августу освободится одна вакансия для евреев, тогда и приходите. Примем согласно Министерскому распоряжению..." Тут можно добавить вот что. Летом 1946 года я тоже получил от приемной комиссия Литературного института отказ. А ведь у меня, русского, были большие преимущества перед Войновичем: я только что вернулся с войны, имел боевые награды, уже печатался... Но я не стенал о русофобии в сионистском институте, а обратился к его директору Федору Васильевичу Гладкову и вскоре получил телеграмму: "Вы допущены к экзаменам".

Как слепому найти "прожидь"?

Но Сарнов беспощаден в изобличении того, как антисемитизм поразил всю жизнь и проник в каждую пору: "Академик Понтрягин и другой знаменитый математик, ставший впоследствии крупнейшим идеологом антисемитизма,– Игорь Шафаревич у себя там, на математическом факультете МГУ, установили такую систему экзаменов, что не имел шанса просочиться даже абитуриент с самой микроскопической прожидью. Эта их система была куда более совершенной, чем жалкие "нюрнбергские законы" их педантичных немецких коллег." Легко и нагло ставит покойного академика и его ученика на одну доску с немецкими фашистами.

А между тем, Л.С.Понтрягин, как известно, с тринадцати лет был слепым, и уже по одному этому не мог иметь никакого отношения к "системе экзаменов" с предварительной проверкой на "прожидь" Не имел к ней отношения и И.Р.Шафаревич. Экзамены – дело администрации, а оба академика к ней не принадлежали. Тем более, что работали в Математическом институте Академии Наук. С какой же стати кинулся Сарнов хотя бы на первого из них? Дело скорее всего вот в чем. В воспоминаниях Лев Семенович писал об одной своей аспирантке : " Она меня совершенно поразила... Жаловалась мне, что в текущем году в аспирантуру принято совсем мало евреев, не более четверти всех принятых. А ведь раньше. сказала она, принимали всегда не меньше половины". Этих строк вполне достаточно, чтобы Сарновы на всю жизнь возненавидели, как фашиста, знаменитого ученого и мученика, лауреата Сталинской (1941) и Ленинской (1962) премий. Героя Социалистического тру да( 1969), гордость русской науки.

В рукопашную с ядерной сверхдержавой

И трёп о недоступности для евреев МГУ, вообще высшего образования продолжается: " Тут я мог бы рассказать тьму-тьмущую разных историй. Но расскажу только одну, услышанную от одной моей близкой приятельницы." Уже были "один журнал", "один писатель", "один мальчик", и вот – "одна приятельница". Да что мешает теперь-то назвать имена? Ведь это всё по нынешним временам либо бесстрашные герои, либо страдальцы тоталитарного режима. Нет, он на всякий случай промолчит. И шпарит дальше: "Сын приятельницы обнаружил выдающиеся математические способности и, естественно, хотел поступить на математический факультет МГУ. Тщетно все знакомые твердили, что это совершенно безнадежное предприятие, для евреев даже для подозреваемых в слабой причастности к "пятому пункту" – там установлен совершенно непреодолимый барьер. (Дело было в середине 1970-х). Но приятельница на все эти уговоры не поддалась и решила предоставить своему выдающемуся мальчику возможность схватиться в рукопашную с могучей ядерной державой." Кто были эти уговорщики? Надо думать, евреи. Это не удивляет. Удивительно другое: почему 17-18-летний парень именуется мальчиком, а мать решила ему "предоставить возможность"? Я, например, поступал в шесть вузов, и всегда принимал решение вполне самостоятельно. Итак, малый ринулся в рукопашную схватку с ядерной сверхдержавой. И что же? "Выдающийся мальчик это сражение, конечно, проиграл, хотя из всех задач на экзамене не решил, кажется, лишь одну знаменитую теорему Ферма". Что за Ферма или Ферм? Откуда взялся? Что ты лепечешь, Беня! Поди, имеешь в виду знаменитого итальянского физика создателя первого атомного реактора, нобелевского лауреата 1938 года? Так его имя не Ферма и не Ферм, а Энрико Ферми (1901-1954). Он, кстати, был с 1929 года иностранным членом нашей Академии Наук. Это во-первых. А во-вторых, теорема Ферми столь высокая научная материя, что она не может быть предложена на экзаменах школьнику, её изучают лишь в вузе. Надо было хоть бы на этот раз справочку навести, прежде чем удариться во все тяжкие.

К слову сказать, моя дочь, в которой нет ни грамма сарновской прожиди, тоже с первого захода не прошла в МГУ. Но через год она ринулась второй раз в рукопашную схватку с ядерной сверхдержавой и одолела её.

Так был ли мальчик-то? А если был. то что с ним потом произошло? Поступил он всё-таки или нет? Молчание... Это излюбленный приём Сарнова: ошарашить ужасающей историей, а чем она закончилась -утаить. Так было, например, с "изничтожением" Бабеля. Или вот живописует, как его в Литинституте исключили из комсомола (теперь-то ясно, что совершенно справедливо). Уверяет, что делом занимался – представьте себе! – "сам Жданов", что "близка была тогда разинутая пасть ГУЛАГа", что он " чуял уже её зловонное дыхание, спинным мозгом ощущал смертельную опасность". И что же в итоге? Довольно скоро ЦК ВЛКСМ отвел "смертельную опасность" восстановил Сарнова в комсомоле, институт он окончил в тот же год, что и все однокурсники, а вместо зловонного ГУЛАГа попал в члены благоуханного жюри ЦК по комсомольским премиям. Но обо всем этом – ни слова. Можно подумать, что, ободрав всю кожу, едва вырвался из разинутой пасти.

Чисто еврейское самоубийство

Пообещав рассказать "только одну" историю о живодерстве в МГУ, Сарнов не удержался и поведал вторую, еще более ужасную. На сей раз о русском мальчике да еще из Сибири, тоже "выдающемся математике". "Он был просто раздавлен, изо дня в день наблюдая, как прославленные профессора сладострастно топят одного блистательного абитуриента за другим, не жалея ни сил, ни времени, тратя по пять часов на каждого." О Господи!... Во-первых, каким образом этот новый вундеркинд мог изо дня в день сидеть на чужих экзаменах? (Тем более, что ему надо было готовиться к собственным). Кто бы ему разрешил это? Во-вторых, ну, кто тебе поверит.Сарнов, что прославленные профессора, т.е. люди пожилые (если Л.С.Понтрягин, то ему было тогда под семьдесят) тратили на каждого поступающего по пять часов, чтобы завалить! Да и зачем?

Ведь это можно гораздо быстрее. Наконец, чего же хотели "прославленные", если безжалостно топили и евреев и русских и всех "блистательных" без разбора? Кого они в таком случае принимали – только чукчей, что ли, и притом – тупых? "Несчастный русский мальчик не знал, какая играется тут игра . И я не знаю, хотя давно не мальчик. А ты сам-то знаешь? Так объяснил бы... Впрочем, твой вундеркинд, оказывается, до экзамена не дошел, но "убедившись, что такой экзамен ему нипочем не выдержать, он забрался на самый высокий этаж прославленного Московского университета и кинулся вниз". Как жаль, что не прихватил с собой некоторых московских сочинителей...

"Если бы это случилось с еврейским мальчиком,– просвещает нас автор,Что ж! Еврейскому мальчику это на роду написано. И эта история была бы настолько банальной, что мне даже в голову не пришло бы о ней рассказывать. Мало ли было таких историй!" Вот кошмар-то! Еврейским мальчикам, оказывается, на роду написано сигать с верхних этажей высотных зданий, знать, специально построенных для этого в Москве антисемитом Сталиным. И опять: "Да. историй о наглой, подлой, гнусной дискриминации школьников-евреев, тщетно пытавшихся поступить в разные советские вузы, мне приходилось слышать множество. И были среди них совершенно чудовищные!"

3 и 30

А ведь как хорошо бы вместо этих "чудовищных историй", неизвестно с кем происшедших, вспомнить Сарнову нечто вполне конкретное и документально достоверное. Например, как сам он в 1946 году поступал в Литературный институт. Большинство поступавших были только что вернувшиеся с войны солдаты и офицеры, многие уже печатались, а он – вчерашний школьник, "еврейским мальчик", возросший у Елисеевского магазина, и за спиной никаких литературных деяний, кроме школьных сочинений о "лишних людях". Однако же – приняли! Всего в том году на первый курс Литинститута (это была и группа) приняли нас 25 человек, и среди них были Фридман, Иоффе, Шлейман, Нидерле, Сорин, Марголин, Поженян, Коршунов, сам Сарнов,– кто тут не еврей?.. Это сколько же получается? Да ведь больше 30-ти процентов. Вот и сопоставь : 3 в дореволюционное время, которое ты нахваливаешь и 30 при советской власти, проклинаемой тобой. Какое косоглазие! Это тоже вина СССР перед евреями?

Но странно, почему Сарнов указал на Смирнова лишь как на редактора "Дружбы народов". Ведь он знает Василия Александровича еще со времен Литинститута. Он был там проректором, завкафедрой творчества и одновременно – секретарём партбюро, т.е. имел большую власть. И что же, пользуясь ею, он препятствовал приему евреев? изгонял преподавателей евреев? Да ведь там такая была "прожидь", что сопоставима разве лишь с поликлиникой Литфонда.

Вот фотография. 1950 год. Во дворе Литинститута на его фоне стоят по дуге в два ряда студенты этого года выпуска. (Наш курс шел следующим). В центре – Константин Симонов, видимо, он был в тот год председателем экзаменационной комиссии. На левом краю во втором ряду с папиросой в руке В.А.Смирнов. Кто же рядом со знаменосцем антисемитизма? Слева – Гриша Хейфец (Куренев); справа – Володя Шорор, Костя Левин, Володя Корнилов, Сережа Файнберг(Северцев); впереди – Инна Гофф, Печалина, Берман (забыл имя). Ведь нарочно не придумаешь такое окружение для знаменосца антисемитизма... А всего на снимке 24 человека, из них 12 евреев (13-й отсутствует – Александр Шендерович-Ревич), 1 аварец, 1 армянка, 2 украинца и 8 русских, т.е. 1/3. Вот какие антисемитские цифры нас преследуют.

"Жидовская морда" скорченная Сарновым

Автор никак не хочет отлипнуть от alma mater как цитадели государственного антисемитизма и сообщает нам вот что: "В Литературном институте на одном курсе со мной учился студент С., обладавший ярко выраженной еврейской внешностью. Такой еврейский нос, как у него, можно было встретить нечасто. И вот однажды другой студент, без всякого к тому повода, ну, просто так, ни с того, ни с сего, с криком "Жидовская морда!" врезал кулаком по этому выдающемуся еврейскому носу. Хлынула кровь. Драчуна оттащили, пострадавшему оказали первую помощь..." Вы только подумайте, какая зверская картиночка! Ведь не где-то в темном переулке, а в общественном месте, в храме литературы с диким воплем лупцевали в кровь обладателей еврейских носов. Сарнов видел это своими глазами? Нет, не видел. А вот что об этом жутком эпизоде поведал в своих воспоминаниях "Лобное место"(М., 2000) Михаил Годенко, тогда студент этого же курса и даже участник происшествия: "Помню взрывной случай. На одной из лекций Семен Сорин, сидевший сзади Малова, разговаривал с соседом. Малов сделал ему замечание. Сеня, не задумываясь, ответил: "Заткнись, говно!" Обиженный с разворота, с левой, наотмаш стеганул по лицу обидчика. Сорин тоже не из флегматиков. Рывком вскочил, вырвал из-под себя стул, занес его над головой Малова... Могла произойти трагедия. Пришлось мне, моряку-балтийцу, вмешаться в конфликт. Успел выхватить занесенный для удара стул, поставил на место. Взяв под локоть Сорина, вывел его из аудитории (от греха подальше!), посадил на низкий подоконник в конце коридора. Сорин бушевал, грозил жестоко отомстить... "(с. 13). Действительно могла произойти трагедия: у вернувшегося с войны майора Малова было страшное ранение головы, видно было, как под кожей пульсировала кровь. Итак, что же мы видим? Во-первых, уверения Сарнова, что Сеня схлопотал "без всякого повода, просто так, ни с того ни с сего" достойны лучших афоризмов Свирского и Войновича. Во-вторых, оскорбительный выкрик и впрямь имел место, но принадлежал не Малову, а Сорину и смысл его был совсем другим. В-третьих, потока крови и первой помощи пострадавшему не было, а была элементарная пощечина. В-четвертых, Сеня отнюдь не проявил здесь свою незлобивость и готовность простить. Вы думаете это всё? Не тот человек Сарнов... Он продолжает: "Обладатель еврейского носа легко согласился с товарищами, уговаривавшими историю эту оставить без последствий. Но вмешалась комсомольская организация. Возникло персональное дело. Объектом разбирательства стал и получил суровое комсомольское взыскание, однако, не студент, который ударил, а тот, – которого ударили... Обвинялся он в том, что спровоцировал русского человека на драку... Спровоцировал своей ярко выраженной "жидовской мордой". Точнее, носом. Такой нос не мог не возмутить и не вывести из себя истинно русского человека." А какое же суровое взыскание получил Сорин? Ведь очень выигрышно назвать его. Но автор не называет. Почему? А потому что, никакого взыскания не было. Почему? А потому что, комсомольская организация не вмешивалась и никакого персонального дела не было. Почему? А потому что Малов был не комсомольцем, а членом партии, Сорин же – ни членом партии, ни комсомольцем. Уж это всё я знаю точно, поскольку был тогда членом комсомольского комитета, а потом и его секретарём. Из всего сказанного предельно ясно, кто тут истинный провокатор и антисемит. И к слову сказать, жестоко избитый Сеня пережил обидчика на 47 лет...

Мандельштам и проблема российских сортиров

Как уже говорилось, Сарнов – великий энтузиаст защиты культуре вообще, русской культуре в частности, и особенно – русского языка. Это, пожалуй, даже главное в его последних книгах. Что ж, прекрасно!

Как же именно защищает он эти духовные ценности? Прежде всего, проходится по именам известных русских писателей от Горького до ныне здравствующего Николая Доризо и лепит им ярлыки такого пошиба: "чучело", "слюнтяй", "холуй"... А чаще – известного фекального характера: "г...о", "г....к", "г....ед" и т.д. Иногда это делается мимоходом, иногда сопровождается байкой. Так, пишет, например, что когда арестовали Л.Авербаха, то одна талантливая русская поэтесса, "выступая на партийном собрании, на котором клеймили разоблаченного, будто бы сказала:

– Даю слово коммуниста, что ни в какой связи с врагом народа Авербахом, кроме половой, я не состояла." Это, видите ли, сарновский юмор. Но ничего подобного быть не могло не только потому, что молодой поэтессе чужд такой цинизм и непристойность (это недоступно пониманию Сарнова), но и просто потому (уж это-то он должен понять), что она была беспартийной. Какое же "слово коммуниста"? Да ведь и замужем. И вот при живом муже публично такие хохмочки? На это способны только существа, подобные нашему критику да иные активисты телепередач Ханги... Что же касается "г...а", то, как мы уже видели и раньше, критик так привержен к нему в его разных ипостасях, словно ничего прекраснее на свете и быть не может. Так, на странице 485 оно трижды шибает в нос. Отсюдаповышенный интерес к тому, что он назвал "проблемой российских сортиров". Вот однажды побывал критик в гостях у Надежды Мандельштам. О чем конкретно они долго беседовали, не рассказывает, но счёл нужным сохранить для истории русской литературы вот что: "Провожая меня, она кивнула на дверь в прихожей: "Первый раз в жизни у меня отдельная уборная". Конечно, Надежда Яковлевна прожила жизнь нелегкую, но всё же не всегда – без отдельной уборной. Об этом свидетельствует хотя бы Эмма Герштейн, большой друг семьи. Она рассказывает в своих "Мемуарах"(М.,1998), что в 1933 году Мандельштамы получили отдельную двухкомнатную квартиру в писательском доме в Нащокинском переулке. Они не имели права на эту квартиру, поскольку Осип Эмильевич не состоял в Союзе поэтов, построившем дом. Однако, "энергия Мандельштамов преодолела все препятствия. Мандельштам был включен в список членов кооператива, но какая-то неуверенность чувствовалась до самого последнего дня. Как только был назначен день вселения, Надя с ночи дежурила у подъезда, поставив рядом с собой пружинный матрац.

Утром, как только дверь подъезда открыли, она ринулась со своим матрацем на пятый этаж и первая ворвалась в квартиру. И вот врезан замок, вселение свершилось.

Квартирка казалась нам очаровательной. Маленькая прихожая, напротив дверь в крошечную кухню, направо – неописуемая роскошь! – ванная, рядом уборная"(с,40). Именно такая, отдельная. Никто, кроме поэта и его супруги, ею не пользовались.

Куда конь с копытом...

Осветив как смог сортирную проблему, Сарнов объявил "благословенным" мат и в интересах русской литературы оснастил похабщиной да матерщиной всю книгу. Это отвращало и у Астафьева, но тот всё-таки изведал сиротство, беспризорщину, бродяжничество, в юности прошел войну, – было где набраться. А этот? Вырос, как уже отмечалось, на ступеньках Елисеевского магазина, с детства питался апельсиновым соком, слушал лекции профессоров с дореволюционным стажем, работал в "Пионерской правде", в "Пионере", был членом жюри конкурса имени Николая Островского, который проводил ЦК комсомола, словом, ведь прожил жизнь под парниковой рамой,– а тоже туда со своей клешней!.. Вот еще Ерофеев такой же. Но как эти словесно буйные гении беспомощны, банальны и жалки, когда их препирают. Этого Ерофеева недавно в телепередаче загнала в угол с его похабщиной группа молодых ребят. И как же он стал выкручиваться? Ну, самым пошлым способом! Вы, говорит, еще всего Достоевского не прочитали, а обо мне судите. Можно подумать, что он прочитал. Да и зачем читать всего? И никто не читал. Иные большие художники не любили его. Чайковский, например. А Бунин просто терпеть не мог. Да и причем тут этот большой писатель, когда речь идет о писателе совсем иного масштаба. А дело в том, что такие, как Никита Михалков и Ерофеев, превратили Достоевского в канделябр, которым бьют по головам своих противников. Можно сказать и так: это их последнее убежище... Да, картина тут еще более удручающая, чем у Астафьева и даже Ерофеева, особенно для тех, кто помнит Беню ангинозным пай-мальчиком в Литинституте. Вполне в сортирном стиле выдержаны и образцы его остроумия, национального по форме, демократического по содержанию. Например:

"-Почему у нас всегда проблема с туалетной бумагой? – Потому что вся она уходит на сырье для производства сосисек." Смешно?

Или: "Между понятиями "социалистические страны" и "сосиски сраные" гораздо более прочная связь, чем брежневское косноязычие". Весело? Или бесчисленные частушки, самая приличная из которых такова:

Жопа гола, лапти в клетку,

Выполняем пятилетку. Зловонные слова он вкладывает в уста многим персонажам своей книги от Твардовского до Сталина.

А вот, говорит, сгорая от нетерпения блеснуть остроумием и потешить нас, был у меня знакомый поэт, он не выговаривал букву "р", картавил, у него, например, получалось: "Мы прошли говнило Великой Отечественной войны".

Так и шагает через все 600 страниц своего сочинения с туалетной бумажкой в зубах, с голой жопой, и с говнилом в уме и на языке.

Сарнов и Лев Толстой

А всё это для контрастной выразительности обильно пересыпал мудреными заграничными словами: аллюзия... адюльтер... тезаурус... эвфимизм... оксюморон... перифраз... макабрический... флагеллант... филиация... эсктраполяция... сублимация... контаминация... Некоторые из этих слов я не только не знаю, но и не нашел в словарях. Побежал по писательскому дачному посёлку, пытал всех встречных-поперечных: "Что такое макабрический тезаурус?" Никто не знает! Даже Приставкин. А ведь он советник президента. Вдруг Путин завтра спросит его: "Анатолий Игнатьевич, много ли у нас в стране флагеллантов? Чубайс не флагеллант случаем? Представьте мне об этом докладную записку." Что бедный Приставкин будет делать?

Да, мне иные из сарновских импортных слов неизвестны, так ведь я не стану и употреблять их, помня Льва Толстого, который писал критику Страхову, что если был бы царем, то приказал бы устраивать публичные порки писателей, которые употребляют слова, смысла коих не разумеют. И представьте себя, это прямо относится к Сарнову. Он высокомерно хмыкал : "Супердержава спотыкалась на каждом иностранном слове". Да еще уверял, что стукачи не знали слово "оксюморон". Возможно, однако и он, критик, дожив до 75 лет, имея специальное литературное образование, всю жизнь копаясь в книгах и даже сочиняя их, употребляет слова, смыл которых ему неведом. Это тем более странно, что иные из этих слов имеют прямое отношение к литературе, к филологии. Допустим, раз 10-15 он употребил в своем последнем сочинении слово "перифраз (от греческого peri'phrasis')" и хоть бы разочек правильно! Например, приводит фразу: "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью". И уверяет, что это "знаменитый иронический перифраз языковой формулы" из популярной когда-то песни : "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью". Или вот божится, что "человек человеку друг" это перифраз старого афоризма "человек человеку волк". Лютая чушь! Разве этому учили тебя, Беня, незабвенные наши учителя Шамбинаго, Реформатский и Виктор Давидович Левин? Царство им небесное... Никакие это не перифразы, а обыкновенные каламбуры, качество коих остаётся на совести их популяризатора. Он думает, что если так или иначе перЕфразировать какие-то известные слова, то и получится перИфраз. А между тем греческое peri' означает вокруг, около, возле, т.е. это совсем не то,, что русское "пере". Перифраз .это иносказание (троп), передача смысла какой-либо фразы, оборота речи или слова другими словами. Например, не "лев", а "царь зверей". Прекрасно сказано об этом у Даля: "околичная речь, обиняк, говорить по говоренному, но другими словами." А в двух приведенных примерах, как и во всех остальных "перифразах" Сарнова, не другими словами сказано о том же, а почти теми же словами, но совсем о другом. Дальше, беспощадно разоблачая Империю Зла, Сарнов пишет:"Велеречивость официального советского новояза особенно ярко проявилась в множестве однотипных гиперболических эпитетов. Тут было что ни слово, то – гипербола." И даёт длинный перечень "гипербол"...Трудно поверить, но Сарнов и тут ничего не понимает. Гипербола это намеренное преувеличение: "златые горы", "реки крови" и т.п. А два десятка слов, приведенных нашим грамотеем, это, во-первых, никакой не "новояз", а обыкновенные русские слова; во-вторых, это и не гиперболы. Так, он считает гиперболами слова "могучий", "беспримерный", "победоносный". Да какие же это гиперболы? Мы говорили: "Могучий Советский Союз". И тут не было никакого преувеличения. Так считал весь мир, половина которого восхищалась этим, а половина трепетала. Другое дело, во что превратили сейчас могучую страну такие вот апельсиновые грамотеи с высшим образованием. Мы говорили: "Беспримерный перелет Чкалова, беспримерный полёт Гагарина". И действительно ничего подобного до них не было. Мы говорили: "Победоносная Красная Армия". И опять никакой гиперболы, ибо как же еще назвать армию, которая разгромила интервентов и белогвардейцев, дала прикурить японцам на Хасане и Халхин-Голе, решила все задачи, которые стояли перед ней в Финской войне, а Великую Отечественную закончила в Берлине, загнав туда фашистов и заставив их безоговорочно капитулировать.

Уверенно зачислил в гиперболы и слова "небывалый", "неслыханный", "недосягаемый". Опять чушь. "Небывалый предатель Горбачев" – где тут преувеличение? "Неслыханный политический оборотень Яковлев" – гиперболой и не пахнет. "Недосягаемый грамотей Сарнов"– это просто скучная документальная проза...

Такой уровень познаний в чисто литературной сфере у литератора с пятидесятилетним стажем, автора многих книг, прямо-таки загадочен. Что такое гипербола, он должен был бы знать еще в школе, а перифраз – ну, на первом курсе Литинститута. Однако приготовьтесь к тому, что дальше еще загадочней.

Сарнов и Лермонтов

Оказывается, наш друг путается не только в словах, выражениях, терминах иностранного происхождения, но и в чисто русских, хотя всё время внушает читателю, что и папа его – русский интеллигент, а сам он – русский борец за величие русского языка. Например, пишет: "Статья стала главным пунктом вменявших (!) ему в вину преступлений". Что это такое? Как понимать? Или: "смертельно раненый Ленин этого сказать не мог". Смертельным называют такое ранение, в результате которого человек умирает. Ранение же от пуль Каплан, о чем здесь речь, таковым, к счастью, не было... Известный оборот речи "за неимением гербовой, пишут на простой" критик называет пословицей. А это поговорка. Разумеется, простому смертному простительно не различать такие вещи, но матёрый профессионал обязан знать, что пословица это, по выражению того же Даля, "ходячий ум народа", афористически сжатое, грамматически и логически законченное изречение поучительного смысла. Например, "что посеешь, то и пожнешь". В молодости Сарнов посеял в своей памяти безразличие к лекциям профессора Шамбинаго, дуриком сдавал ему зачеты, вот и пожинает в старости стыдобу. И опять повторю: перед нами же не эстрадный куплетист, не либреттист оперетт, а критик, литературовед, изображающий себя знатоком и радетелем русского языка... А как удивительны его суждения о многих словах ! Пишет, что слово "знатный" означает лишь "принадлежащий к знати", и всякое иное употребление его (знатная доярка, знатная уха, знатная бекеша, у Некрасова – "морозец знатный", у Даля даже "знатно поплясали" и т.п. есть не что иное, как чистейшей воды лицемерие . Хоть стой, хоть падай!

Сарнова возмущают еще многие слова и речения:: жилплощадь, зеленый массив, пища, поселок городского типа... Да отчего же, допустим, "жилплощадь" или "стеклопосуда" хуже, чем "новояз" или "языкотворец", которые критик так часто употребляет в своей замечательной книге? Все эти слова образованы одинаково и совершенно равноправны. А "пища"? Лермонтов, не спросясь Сарнова, написал в своем гениальном "Пророке":

Посыпал пеплом я главу,

Из городов бежал я нищий,

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром Божьей пищи...

И "зеленый массив", и "поселок городского типа" имеют законное право на существование в соответствующем контексте. Язык имеет множество обличий – язык художественной литературы, деловой переписки, военных донесений и т.д.

Похоже, что в языковом воспитании Сарнова коварную роль сыграла книга Чуковского "Живой как жизнь"(М.,1963), которую он благоговейно упоминает и цитирует. А ведь в этой книге немало весьма субъективных нелепостей. Например: "Если бы чеховская "дама с собачкой" сказала при Дмитрии Гурове своему белому шпицу:

– Ляжь! -Гуров, конечно, не мог бы влюбиться в неё и даже вряд ли начал бы с ней разговор...

Какая недалёкость! Какое чистоплюйство, отнюдь не только языковое! Да разве влюбляются лишь в тех, кто безукоризненно говорит? Ведь не академик же Яковлев, а Пушкин сказал:

Как уст румяных без улыбки,

Без грамматической ошибки

Я русской речи не люблю...

В иных случаях "ошибочная" речь составляет едва ли не главное в очаровании женщины. Думаю, что Гуров понимал это, как и то, что злоупотреблять тут, как у Сарнова, не следует. Но Чуковский шел еще дальше, и автор сочувственно цитирует это: "представьте себе, что ваша жена, беседуя с вами о домашних делах, заговорит вот таким языком: "Я ускоренными темпами обеспечила восстановление надлежащего порядка на жилой площади, а также в предназначенном для приготовлении пищи подсобном помещении..." После этого вы, конечно, отправитесь в загс и там из глубочайшего сочувствия к вашему горю немедленно расторгнут ваш брак." Вот как! Речь уже не о возможности любви, а о непременном расторжении брака... Но во-первых, браки у нас расторгают не в ЗАГСах, а в суде. А во-вторых, конечно, нелепо, если о домашних делах люди говорят таким языком. Однако же, в-третьих, все слова и выражения этой пародии вполне уместны в соответствующих текстах. Например, в докладе Юрия Лужкова: "Ускоренными темпами мы придаём Москве американизированный вид" и т.д.

Сарнов и Пушкин

Возмущает критика слово "мастер", когда так называют писателя или другого художника. В известном телефонном разговоре Сталин спросил Пастернака о Мандельштаме: "Он мастер?" Сарнов и его друг Шульман негодуют: "Почему "мастер"? Откуда такая терминология?" Право, я отказываюсь понимать этих художников. Да почему они с Шульманов до сих пор не объявили, что знаменитая статья Максима Горького "С кем вы, мастера искусств?" озаглавлена нелепо и безграмотно! Они с Шульманом знают, как видно, только накое значение этого слова: мастер сапожный, портной, доменный, мастер огурцы солить... А оно давным-давно употребляется гораздо шире. Кто ж виноват, что Шульман и Сарнов тугоухи и подслеповаты.

Несколько раз Сарнов потешается над строками когда-то очень популярной прекрасной песни:

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца – пламенный мотор... Мотор вместо сердца? Фи, как можно! Это ужасней, чем "мастер"! Какая нелепая индустриальщина!.. Между прочим, давным-давно в "Комсомольской правде" вот так же потешались над этими строками Ф. Бурлацкий и Л.Карпинский. Так что, и тут, как обычно, Сарнов лишь подъелдыкивает собратьям. И опять, словно участкового, чтобы унять скандалиста, приходится вызывать на помощь Пушкина:

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул... Ведь здесь еще более ужасная трансплантация: мотор-то работает, даёт энергию, а уголь попылает и станет золой. Но вот уже почти два века люди твердят: "Гениально !"

Сарнов и опять Сталин

Но самое примечательное здесь такое рассуждение: "Называя советских писателей инженерами человеческих душ, Сталин вовсе не хотел унизить их. Наоборот: хотел польстить, подчеркнуть важность их дела. И уж совсем не входило в его планы обнаружить свои плоские, примитивные, школярские представления о природе художественного творчества." Внимание! Вот главное: "Следуя точному (!) смыслу этой языковой формулы мы получаем примитивную схему, согласно которой таинственная, загадочная, непредсказуемая человеческая душа – всего лишь механизм, который можно регулировать, чинить, а так же совершенствовать, добиваясь более продуктивной и целенаправленной его деятельности." Нет, н е мы получаем примитивную схему, а ты получил её, критик, ибо, как в случае с "мастером", с "мотором", ты, буквоед, и тут дотошно следуешь "точному смыслу" там, где это делать недопустимо: перед тобой литературный троп, метафора, иносказание, образ "экономнейший способ организации мысли"(Горький). Прибегнув к этой "формуле", Сталин хотел сказать, что писатель прежде всего должен быть знатоком человеческой души и, конечно, способствовать её совершенствованию. Так что не он, а ты обнаружил здесь своё плоское, примитивное, школярское, неграмотное представление об образе, т.е. о самой сути художественного творчества.