Текст книги "Вольта"

Автор книги: Владимир Околотин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

«Но ведь эти метафизические и физиологические спекуляции не имеют ничего общего с моим объяснением, – размышлял Вольта. – Ведь я открыл и показал, что именно электрический флюид от пары металлов раздражает нерв. Зачем передергивать? О кислом вкусе знали задолго до Гомера, даже кошки морщатся, облизнув лимон. Кислый вкус открыл не я, я открыл, что он может порождаться электричеством, а этого не знали кошки, Гомер и Зульцер!»

Чтоб не повторяться, Вольта отослал Альдини к уже напечатанным статьям, потом процитировал кое-что из письма в Лондон, добавил о своих мыслях и удивлении при зрелище изгибавшегося языка теленка или ягненка под действием электричества от лейденской банки или пары металлов. И, как обычно, сюрприз под занавес: замените серебро углем, и вкус усилится!

Теперь оставалось назвать текст «меморией терца» (памяткой третьей), а потом переслать ее Альдини и Бруньятелли для печати. Теперь можно убрать на полку книжку Зульцера, а заодно и книжку знаменитого Кестнера «Размышления о происхождении удовольствий». Не понадобилась, чтоб не углублять тему в боковом направлении.

А в ноябре из Лондона написал Бэнкс: письмо на имя Кавалло переведем и напечатаем, все будет в порядке. Работа произвела прекрасное впечатление, браво, писал по-французски любезный президент общества. В декабре Вольта выкроил часок написать старому Кюну. Конечно, на латыни, ибо тому важны не только научные новости, но ритуал и ощущение избранности. Окончен ли перевод писем Лихтенбергу для немецкого читателя? Если да, то большое спасибо. Что касается воздуха, то при нагреве он расширяется почти равномерно на 1/220 объема на каждый градус шкалы Реомюра. Что касается Гальвани, то у него биметалл дает электрическую силу, а лягушка – электрометр. До сих пор мы знали конструкции Генли, Кавалло, Беннета и Вольты, теперь добавился прибор Гальвани, лягушка. А писать мне надо через торговца Пенса из Лейпцига: время бурное, но этот почтовый мостик еще служит.

В последний день уходящего 1792 года откликнулся Альдини. Этот умен, трезвая голова. Коротко и ясно молодой болонский профессор от себя и дяди благодарил Вольту на хорошие отзывы об их трудах. Наконец-то поняли, что за Вольтой – Истина!

После Нового года ажиотаж спал, появилась возможность подумать о себе. Брат беспокоился насчет женитьбы, но с Парис все кончено, Антониетта Джовьо в жены не годится (очень уж беспокойна), может вернуться к Чичери?

Но вдруг пришла жуткая новость из Парижа: 21 января 1793 года королю Людовику XVI отрубили голову! Вольта потрясен, павийские и комовские обыватели остолбенели, виданное ли дело? Впрочем, виданное: в 1649 году та же участь выпала Карлу I, королю Англии. Но что это? Разрыв между кровавыми событиями составил 144 года! Так вот она, дюжина дюжин, о которой кричал безумный монах, приплясывая и зазывая перед матерью в год рождения Алессандро! А сейчас ему как раз четыре дюжины. Нет ли здесь какого-то зловещего резонанса? То Пифагор, то Лихтенберг, то Хладни – все они и еще многие другие загадочно прикасались к ритмике, пронзающей Вселенную.

Вольта напряженно думал о жуткой власти чисел, не зря он их не любил и опасался. Но вот пришло письмо с лондонским штемпелем от 11 февраля: секретарь общества Джузеппе Планта извещал, что письмо к Кавалло собираются печатать под названием «Об эффектах, производимых в мускулах посредством электрических проводников».

В тот же день и Кавалло выразил удовольствие за то, что столь ценная статья косвенно прославит его имя. До чего ж интересно читать, писал старый товарищ, но до чего трудно переводить. Вольту тронули похвалы. «Вперед, кавалерия!» – захохотал он.

Свой день рождения Вольта встретил в нелегких, иногда утомительных, а временами страшных раздумьях об уже сделанном, о предопределенности, небесных скрижалях, видимости свободы и силе дисциплины. Он прожил 48 лет, сколько в них скрыто труда, горя, счастья, волнений! Начинался новый виток его жизни, что-то он принесет ему, уже кое-что знающему, побитому, уставшему, но достигшему? Но грядущее не радовало, очень уж разыгрались политические бури. Хватало своих личных и профессиональных забот, своих неурядиц, а тут еще наваливались штормы со стороны. Как бы выплыть?

Глава пятая (1793–1805). «ВОЛЬТАИЧЕСКИЙ ФУРОР»

До смены столетий Вольта успел жениться, обзавестись тремя сыновьями и «победить» Гальвани, животное электричество которого порождалось касанием двух металлов. Соединить несколько металлических пар в цепочку оказалось делом техники, а в итоге вольтов столб прославил профессора, ученые Лондона, Парижа, Женевы, Брюсселя удостоили Вольту высокими почестями. Столб оказался последним изобретением Вольты, его жгучее желание продолжать научные поиски воплотить в жизнь не удалось по трем причинам: во-первых, Ломбардию захлестнули наполеоновские войны, народ стонал от грабежей и контрибуций; во-вторых, новые власти загрузили ученого почетными должностями, съедавшими уйму времени; в-третьих, с помощью столба ученые разных стран наперебой получали так много необычной информации о свойствах движущегося электричества, что одному человеку, даже если его звали Вольтой, осмыслить ее было непросто.

1793 год.

С австрийцами дела обстояли неважно. После смерти Леопольда II занявший престол Франц I с головой погрузился в дела антифранцузской коалиции. В Европе гремели войны, сражения еще миновали миланский край, но жителей уже лихорадило.

Беспокойство накатывалось из Франции. Пока ею правил наш соотечественник Мазарини – шепелявили старцы про дела столетней давности, – там был порядок. Потом зазнайка Людовик XIV разогнал оппозицию Фронды, повесил краснорубашечников-камизаров, отнял у испанцев Бельгию, но Австрия, Англия и Голландия не дали ему проглотить Испанию. Следующего, Людовика XV, самого поработили, ха-ха, женщины, он успел по инерции захватить Лотарингию и генуэзскую Корсику, но крах в Семилетней войне лишь подчеркнул его слабости. А Людовик XVI довел дело поистине до конца!

Действительно, Монтескье и Вольтер преуспели, они раскачали привычные идеалы абсолютизма, потом физиократы и энциклопедисты привили массам вкус к технике и размышлениям, Руссо и Мабли так красочно запели о природе, что сентиментальные выбыли из политических игр, тут-то Мелье и Морелли воспитали истинных разрушителей, атеистов, а сдержать их было некому. Сам король, своими несообразными поступками, словно нарочно поощрял расплодившихся возмутителей спокойствия. То призвал на помощь Тюрго, то позволил его убрать. Затем алогичный договор с Англией, из-за которого прогорели мануфактурщики Франции, да и ломбардским пришлось нелегко. Теперь сверхсрочный сбор и столь же поспешный роспуск нотаблей, коль они не захотели облегчить жизнь введением новых налогов.

А Неккер, убедивший короля собрать Генеральные штаты, поистине открыл дорогу революции, ибо на 300 дворян и 300 попов пришлось 600 представителей третьего сословия. Могли ли они, а потому и штаты, взвалить себе ж на голову новые налоги, к тому же без гарантии каких-то радикальных реформ? Тысячу раз «нет»!

Чего ж удивительного, что такие штаты взбунтовались и назвали себя Национальным, а потом Учредительным собранием. Летом 1789-го пала Бастилия, с 1790 года монархия стала конституционной. Муниципалитеты снизу поддержали депутатов-буржуа, крестьяне бунтами вырвали у феодалов земли и свои провинности, но лишь один житель Франции из каждых пяти получил право стать «активным гражданином», а остальные, обделенные, просто за компанию поддержали церковь, на права и доходы которой покусились пошло законодатели.

Потом покатилось под гору само собой. Неудавшееся бегство короля и расстрел на Марсовом поле, конституция, восстание в Бельгии и ее разгром Габсбургами, лагерь именитых беженцев в Кобленце и поход революционеров в бой на Австрию! Итог естественный: свержение короля, заключение в Бастилию, суд, казнь.

Франция будто проснулась, иные рыдали, большинство ликовало, ее армии казались непобедимыми. Бельгия, Савойя, Ницца, земли до Рейна и Альп вошли в состав новой республики – так решили голосованием заграничные коммунары! Блок из войск Англии, Австрии, Пруссии, Испании, королевств Сардинии и Неаполя, мелких княжеств Германии пытался противостоять французской заразе, но куда там, В марте 1793 года коалиции удалось сгоряча выбить республиканцев из Бельгии, а республиканский генерал Дюмурье перебежал к австрийцам. В Лионе, Бордо, Марселе восстали роялисты. Но в ответ в Париже образовалась якобинская диктатура, появилась новая конституция, заработал Комитет общественного спасения.

Грянул террор, максимум цен обуздал перекупщиков, дехристианизация пыталась покончить с церковью. Появились культы Разума и Верховного Существа, 70 тысяч аристократов разбежались по соседним странам.

На юго-восточных границах Франции крепло Сардинское королевство со столицей Турин, Венеция и Генуя освободились от власти австрийцев, Тоскану с Флоренцией удерживали Габсбурги, Рим оставался папским, и уже год как Франция, воевавшая с Пьемонтом, теперь бросила вызов Неаполю. В самом Париже летели головы то роялистов, то жирондистов, 16 октября в зловещей тишине провезли к гильотине Марию-Антуанетту, за ней настал черед королевской сестры Елизаветы.

Вольта смотрел, слушал, думал, но кто мог видеть историческую правду? Одно было ясно: вздыбились прежде до того тихие волны, возопило чудище с именем «народ», но сколь противоречивыми были действия этого многоголового монстра! Головы то росли, то хирели, ссорились, а то сшибали друг друга. Мы пролетаем под созвездием Скорпиона, кричали астрологи, торгуя секретами неба; и точно, как скорпион, народ жалил сам себя.

Сколько уже пролилось крови, сколько выкрикнуто то пламенных, то опрометчивых слов! Впрочем, Вольту не очень поражали чудовищные силы новообразования, разбуженного заклинаниями людей, казавшихся книжниками, он профессионально свыкся с поражающими буйствами природы.

Что можно сделать? Пока везло, он зритель, а не статист, в кровавой драме. К тому же дел с него никто не снимал! В марте политическая канцелярия магистрата предложила передать из физического кабинета университета пневматическую машину школе Комо. Вольта в мае ответил, что насос ветхий, лучше купить новый, типа Смитона, в Англии или Голландии всего за 50–60 цехинов. Канцелярия испугалась расходов, а потому известила в сентябре, что вопрос передается на рассмотрение Вольты и падре Карпани, в октябре, согласовав проблему с Барлетти, добавила, что надо срочно выступить с лекцией о машинах для математиков, инженеров и землемеров, а демонстрирует эти машины пусть помощник Вольты механик Ре.

Будни перемежались маленькими праздниками. В марте с гастролями в университете появилась поэтесса Тереза Бандеттини, больше известная под псевдонимом буколического звучания Амарилья Этруски. Студент Арривабене с сарказмом писал своему приятелю, что «внимать ей собралась почти вся профессура, которая разделилась на гвельфов и гибеллинов. Ради простой импровизаторши засидевшиеся академики вели себя как на именинах. Они льстили актрисе, а та холодно их слушала. Были и такие метры, как Спалланцани, он, как обычно, отпускал шуточки из истории пауки, а Вольта, тот словно электричество источал!». Впрочем, передышки выпадали редко. Уже с год Вольта интенсивно переписывался с Кавалло, рассуждая о биметаллах, о течении флюида по нервам через мышцы и глаза, требовал обещанный прибор Вульфа и умолял прислать китовые усики для гигрометра. В ответ Кавалло клялся, что аппарат Вульфа вышлет первой же почтой, что кальцинированную ртуть не отдают дешевле 12 шиллингов за унцию, что в Кембридже участвовал кое в каких опытах, что публикацию полученной в августе рукописи о животном электричестве затянул до декабря не по своей вине: то начальства нет, то дел невпроворот, то адрес меняли. А 20 декабря сам Бэнкс, чтобы Вольта не слишком огорчался, поручился за объективность оправданий Кавалло: «Ваш материал по Гальвани встретили с большим удовлетворением и сейчас же напечатаем, общество оценивает его очень высоко. Уверен, что именно Вам присудит медаль за этот год, хотя поступление работ на конкурс еще не закончено. Задержки в рассмотрении случились из-за моих вакаций и перевода рукописи, но сейчас дело ускорилось. Ждем продолжения, запишите новый адрес. С высокой оценкой Ваших талантов и с почтением, Ваш слуга…»

А рукопись от 26 июля действительно была этапной, с ней кончался первый из трех этапов гальванизма, этап ученический, этап восторгов и доверия к находке и истолкованию Гальвани. Вольта исправно повторил опыты болонца, принял на веру его сокровенные мысли про нервы и мышцы как минусы и плюсы животной лейденской, нет, теперь болонской банки, но за два года, постепенно умнея и невольно фиксируя свой прогресс в дюжине писем к Вассали, Баронио, Томазелли, Маруму и Кавалло, совершенно убедился в том, что никакого животного электричества нет – обычное металлическое электричество бежало по животному пути. Именно проводники давали разбаланс электрического флюида, причем не только металлические.

Тогда-то Вольта и выстроил ряд цинк, олово, свинец, железо, латунь, бронзу, медь, платину, золото, серебро, ртуть, графит и древесный уголь по силе их электроактивности. Умелый экспериментатор накладывал пластинки веществ друг на друга, потом размыкал, держась за изоляционные ручки, а сверхчувствительный гальванометр конденсаторного типа улавливал ничтожные напряжения.

И без Франции год был тяжелым: занятия в университете, противостояние с Гальвани и его клевретами, однако удалось кое-что сделать и помимо электричества: нагретые газы расширялись равномерно (только через девять лет Гей-Люссак узнает то же самое!).

Тогда точных сведений о расширении тел было немного, лишь недавно установили, что самая высокая плотность у воды талой (4 °C). По воздуху данные противоречивее: в начале века Амонтон измерил, что при нагреве на градус объем растет на 1/240 часть, у Дэви недавно получилась 1/185, у Соссюра – 1/235, многие думали, что цифры меняются вместе с температурой.

Вольта взялся за дело, чтоб поставить точку. Какой высокий класс, маэстро среди младенцев! Воздух прогревался в масляной оболочке, погруженной в водяную ванну. Между температурами льда и кипятка воздух расширялся на 1/270 часть, здесь и лежало предвидение самой низкой температуры в -270 °C, когда газ сожмется в точку (в XX веке цифра Вольты уточнится на процент!). А кажущуюся неравномерность расширения давала влажность воздуха – предшественники не додумались его осушать. Браво, Вольта!

К сожалению, редко кто читал выходивший в ничтожном числе экземпляров журнал Бруньятелли. В 1802 году Гей-Люссак получил тот же результат самостоятельно, если не считать успеха Шарля: за шесть лет до Вольты он знал о том же! Гей-Люссак нашел протоколы опытов, повторил, уточнил и опубликовал.

В пасмурную погоду неминуемо нападает сонливость. Вот и люди, напуганные войнами, жались по домам и без нужды не покидали своих берлог. «Я с детства привык к молниям, – шутил Вольта, – они меня тонизируют». Так и было, в гнетущей атмосфере 93-го две классные экспериментальные работы по электричеству и газам! Ерунда, смеялись друзья, просто у Вольты домом служит лаборатория! Так и было, чем меньше Вольта отвлекался, тем больше выдавал наружу.

Бандиты.

Обычно мало кому удается в жизни избежать контакта с преступниками разного калибра. Вольте, изо дня в день мотавшемуся по дорогам из города в город или разъезжавшему по всей Европе, где зачастую гремели войны и свирепствовали мародеры, таких встреч избежать было невозможно.

Обычно Вольта много ездил по служебным делам по дороге, вытянутой с севера на юг примерно на 100 километров.

Весной 1794 года эти поездки стали особенно частыми, так как надо было улаживать многочисленные дела, связанные с намерением профессора срочно жениться. Времена стали беспокойными: еще 19 декабря прошлого года французы выбили англичан из Тулона, потом разбили австрийцев у местечка Ватингнис и собирались напасть на Пьемонт и Ломбардию. Занятые внешними событиями, австрийские власти ослабили контроль за внутренними делами, чем не замедлили воспользоваться те, кто был не в ладах с законом, кражи и разбои участились, явственно свидетельствуя об ослаблении государственного аппарата.

30 апреля аббат Аморелли сообщил аббату Фортису, что на дороге недавно ограбили их коллегу Вольту. Как же вел себя наш герой: сражался, как лев, или умолял о пощаде? Узнать об этом можно из бумаги, которая поступила в миланскую канцелярию полиции тремя днями раньше. «Донос. О нападении на коляску, где ехал поднадзорный Вольта. Я, нижеподписавшийся фискал Франческо Саверио Лоренцо ди Орландо, урожденный Фьюме, докладываю, что 16 апреля 1794 года недалеко от Милана совершено нападение бандитов на кабриолет королевской почты, следовавший по маршруту Павия – Милан. В экипаже, кроме меня, ехали профессор дон Валентино Брускати, дон Алессандро Вольта и деверь первого дон Винченцо де Роддерфал. На козлах вместе с кучером сидел слуга того же профессора по имени Антонио. Мы ехали после обеда, нападение было часа в два, а сбились с курса из-за Брускати.

Я свидетельствую, что сначала все вели серьезный разговор, а потом он стал шутливым. Тут вдруг экипаж наклонился так, что коляска чуть не перевернулась, потому что кто-то на ходу вскочил на подножку. Сколько было бандитов, сказать не могу, потому что я всех не видел, но по голосам трое или четверо. Чувствую, экипаж замедлил ход и стал. С обеих сторон, отогнув пологи, появилось по негодяю, и пистолеты на нас наставлены.

У одного пистоль, как бочка, у другого поменьше, и они молчат, только следят, чтоб пассажиры не шевелились. Еще один влез в коляску, на взгляд изнуренный, а подстрижен кругло, рот закрыт повязкой, а другой на него смахивает, а потому, естественно, страх берет, как на них глянешь, на этих каналий, и как они вертятся. Росту они небольшого, будто подростки, а увидел я это, потому что ширина проходов, где они стояли, не вся была нагорожена.

Первым заговорил и предложил кошелок и часы синьор профессор Вольта. Потом и профессор Брускати отдал свои часы. Я свидетель, что они пересчитали горсть монет серебряных числом 124 штуки, 5 австрийских, а другие итальянские мелкие. Недовольные мизерной добычей, стали нас обыскивать как настоящие подонки.

Пока они этим занимались, подросток среднего роста, одетый в куртку оливкового цвета и вооруженный кухонным ножом, откинул портьеру с левой стороны коляски, прекратил досматривать объект наблюдения с его свояком, рванулся прочь, и с его ботинка отскочила серебряная пряжка. На ней знак Вены, формы она продолговатой, восьмиугольная, грани отточены, снабжена двойной резной оборкой, весом примерно восемь унций. Не найдя ничего, кроме табакерки, бандиты поднялись и убрались один за другим.

Мы все время боялись каких-нибудь сюрпризов от этих убийц, но все обошлось малыми потерями и найденным нами куском серебра от ботинка. Самая большая беда от нападения, что задержались, так как потом ехали медленно и осторожно, так что на дорогу ушло много времени из-за страху, чтоб не попасть в новое дело. Как свидетель происшедшего, я клянусь, что все изложено полно и как оно было на самом деле».

Что ж, недаром про разбойников говорят: «Рыцари с большой дороги»…

Приличный брак.

Луиджи твердо решил женить брата Алессандро, ждать больше нет времени.

В январе 93-го отпала кандидатура Антониетты Джовьо. Лучше уж Чичери, чем Джовьо, писал Вольта брату, и тот выговаривал сердито, что сам, мол, мечтал породниться, склонялся то к старшей Луизе, то к младшей Антониетте, а теперь на попятную? Наконец в ноябре Луиджи облегченно вздохнул, столковавшись о браке с семьей Терезы Перегрини. Они знакомы давно, тоже старожилы Комо, а вилла в Граведоне рядом с Джовьо. Еще в 89-м Перегрини и Мугаска предлагали Вольта свои голоса и поддержку возведения архидьякона в сан епископа.

«Что ж, я склонен, – отвечал Вольта брату, – только финансовые дела утрясай сам. Лишь вчера получил я твою восторженную записку. Хотелось бы закончить побыстрее.

А что касается Перегрини, то я уж сделал три-четыре визита, и довольно. Уже два года топчусь в женихах».

Дела завертелись, переписка крепчала, занятый Луиджи торопил, Вольта поддакивал: да, донна достойная, брат Фабио приемлем, донна Чекки и дон Канци советуют требовать приданого тысяч тридцать и представить Чичери с сыном. Увы, с Марианной ее не сравнить, заунывно констатировал жених.

Братья Терезы Перегрини утрясали размеры платы, сроки и прочие пункты брачного контракта. Сестра невесты, графиня Порта, не видела причин для увеличения приданого Терезины. А Вольта уже входил в роль, в июле он сочинил невесте светское письмо по-французски: «Моя обожаемая супруга! Мадемуазель Канци хотела бы нагрянуть сюрпризом, но я хочу предупредить…» – и так далее. «Твой скромный слуга Алессандро».

В августе 94-го он начал рассылать извещения о предстоящем событии. Полтора года назад сестра Терезы вышла замуж за графа, и теперь Вольта пересказывал будущему родичу льстивые отзывы о нем и высказывал желание познакомиться с ним. Потом сообщение к Джироломо Курти о предстоящей женитьбе на Терезе, дочери дона Лодовико, делегата от Комо в Павии, и сестре дона Тобио, делегата Кремоны. Затем о том же к Николо Паравичини, графу Болца, братьям матери графам Антонио и Франческо Инзаги в Грац.

Невеста повела – наконец-то! – лодку Вольты к гавани, финансовая неразбериха, кажется, начинала сменяться строгим порядком в делах. И истории с Марианной Парис пришел конец (что ж, все сущее не вечно!). Наступил наконец долгожданный день. Процедура бракосочетания состоялась в Комо, в церкви Сан-Провино 22 сентября 1794 года. Прямо в дверь, по проходу к аналою шествуют брачующиеся. Справа движется он, Алессандро, потомок декурионов, еще беден, но уже известен в научных кругах. Жених в белой рубашке с пышным воротом, на шее кружевной галстук, из которого вырастает длинная, чуть склоненная выя, вытянутый овал лица еще более удлиняет тонкий нос, нечастые короткие волосы прилегают к черепу. Мудрый аист решился свить гнездышко за четыре месяца до полувекового порога.

По левую руку выступает донна Мария Алонсо Тереза Перегрини, рожденная 5 мая 1764 года, младшая дочь королевского делегата от Комо дона Лодовико и донны Марии Гуэйта. Уже невесте тридцать: спокойная, но настойчивая, разумная женщина с отгоревшими девичьими метаниями. Вид ее обещает, что брак будет прочным и приличным. Действительность подтвердила ожидания.

А в церкви орган, кружева и темные тона костюмов. Посетители внимают ритуалу, шепчутся, улыбаются. Все так пристойно, силен надежный испанский дух. Расселись, словно на лекции профессора. Двенадцать рядов, проход меж скамьями, на каждой слева и справа, если сесть плотно, умостится по шесть персон. Гостей дюжина дюжин, приметное число, дань стародавним поверьям.

Но вот разъезд, всех ждет вилла в Граведоне, это рядом у озера, на праздничных экипажах – десять минут. Услышав новость, всплакнула где-то Тереза Чичери ди Кастильоне, нахмурилась Марианна Парис, но свадьба прошла образцово, неделю гости ели, пили, говорили, музицировали, декламировали, гуляли по берегу и катались на лодках.

А потом Вольта переслал записку брату-канонику с просьбой к Джованни срочно приехать сменить Луиджи, тот вдруг заторопился в Комо, не хочет, мол, оставлять надолго одних дома Мариту с ее мамой. «А еще, – прибавлял молодожен, – передай моему карино[26]26
  «Дорогому» (итал.). Собственно, это слово приведено в уменьшительной форме, так что точного соответствия в русском языке ему нет. Приблизительный смысл можно передать как «крошка», «малютка» и т. п.


[Закрыть] Джузеппино, чтоб привез баночку крема и старинные монеты кипрские, из Лукки и еще серветовы, он знает, где лежат. Ждем твоего приезда!» Эта записка и стала первым камушком, взболтавшим свадебную тишь и гладь, потому что кроткая молодая не собиралась платить за холостяцкие выходки мужа.

Тем и хорошо воспитание, что приучает сначала думать, потом действовать, поступков не афишируя. То-то Луиджи почуял, что за вожжи брата взялась крепкая рука. Внешне все пристойно, только нервные что-то занервничали, так и началась неизбежная притирка привычек-характеров. С запозданием граф Болца из Неаполя поблагодарил за приглашение и красиво поздравил длинными фразами со словами «Гименей», «кавалер», «дама». Пожелал счастья Курти из Рима и многие другие еще.

А вот лучший из свадебных подарков: 30 декабря депешей из Лондона Бэнкс поздравил с присуждением медали общества! Наконец-то сбылась мечта заветная! Еще в 1707 году Готфрид Копли завещал обществу сто фунтов для поощрения успехов в естественных науках, ученые мудро распорядились небольшим вкладом, и вот резец начертал имя Алессандро Вольты и год МDССХС1V (1794), когда напечатана статья о животном (?), нет, уже металлическом (!) электричестве. 30 марта 95-го года Вольта ответил Бэнксу: спасибо, письмо ваше всем показал, но за два года столько воды утекло, опять много нового.

Ровно в срок появился первенец с династическим именем Занино, или Джованни для бытового употребления. После основателя династии и его потомка в пятом поколении это был уже третий Занино. С плеч бедного Алессандро свалился один из тяжких крестов – генеалогическое древо зазеленело!

Послушный муж и надежный отец начал долгую баталию за увеличение жалованья. В королевскую конференцию в ноябре 1795 года поступает нудное прошение: уже 22 года я профессор, до того пять лет был регентом, мной все довольны, в кабинете много приборов, нанят наилучшего качества механик, а сам я член академий в Берлине и Лондоне. Притом за неделю приходится совершать два вольта туда-сюда, из Павии в Комо и обратно, лекции веду, читаются через день, а потому надо б выровнять сальдо. И еще 20 лет этот стереотип будет переписываться слово в слово, меняются лишь адресаты.

Подарки к 50-летию.

Всего за два года четыре важных события произошли в жизни Вольты. Во-первых, женитьба. Фактически не знал отца, давно лишился матери, старшие братья – единственная опора, а тут появился свой дом, которому жена принесла устойчивость, кончились мыканья холостяка, род продлился: 3 июля 1795 года появился Занино, без малого через год – 29 мая – второй, Фламинго. Сердце ныло о настоящем первенце. Вольта клялся себе, что не забудет, поможет, чем может пареньку, который ведь не виноват в том, что он незаконнорожденный.

Вторая радость – «закрытие» животного электричества. Еще в 1793 году Вассали попытался робко возражать по некоторым пунктам теории Вольты о мышечных сокращениях, но не выдержал напора комовского эрудита, потом и Альдини принял факт кислого вкуса на языке от электричества металлов. Еще серия писем в разные адреса, и с гальваническим флюидом покончено. Еще только закрепить бы успех, и все.

Вассали, тот следовал научным модам, а потому занимался всем: физикой, математикой, географией, собирал камни, в 1789 году издал «Опыты по электричеству мышей и кошек», слепо копируя неаполитанца Котуньо по его «Письмам об электризации мышей» от 1784 года. Вот кого, Вассали, Вольта избрал адресатом для новых убийственных статей.

Первое письмо от 10 феврали 1794 года надо считать классическим и по форме, и по содержанию. «Что вы думаете о так называемом животном электричестве? – раскованно начинает Вольта. – Что касается меня, то я давно убежден, что действие порождается касанием металла с водой или влажным телом».

Вот эпохальный опыт с «квартетом мокрых», потрясший современников. Четверо с мокрыми руками становятся кружком: первый правой рукой держит кусок цинка, а левой – за язык второго; тот касается глазного яблока третьего; этот же держит за ножки тушку лягушки без кожи и внутренностей; четвертый правой рукой схватился за ее тельце, а левой подносит кусок серебра к цинку первого. Касание! Первый вздрагивает, второй морщится от лимонного вкуса, у третьего искры в глазах, лягушка «оживает» и трепещет. Кому ж неясно, что лягушка – просто электрометр, металлическое электричество чувствуется языком, глазом. Хотите прибором Беннета? Будет.

Второй тезис статьи не менее красив: можно сближать одинаковые металлы, важно не химическое, а хотя бы физическое отличие в шероховатости, теплоте, закалке, твердости, блеске, полировке. Вольта перепробовал самые разные сочетания: стоит поскоблить металл до блеска, и вот уж он электрически совсем другой!

Отсюда следовало открытие! Меж двух стаканов параллельными мостиками переброшены тельце лягушки и толстая железная проволока. В один стакан льем холодную воду, в другой кипяток – и лягушка трепещет, ибо в петле «вода – лягушка – вода – проволока» течет ток! Да ведь это первый в истории науки термоэлемент, только через треть века (1821) Зеебек откроет то же самое, заменив лягушку висмутом.

«Тепло уже имеет некоторое значение, – продолжал Вольта, – но гораздо действеннее закалка, превращающая тот же металл как бы в другое вещество, причем на железе эффект заметнее, чем на латуни, серебре и олове». Один конец калился докрасна, потом отпусканием закалка снималась, и холодный провод с разнозакаленными концами исправно рождал электричество. И снова исторический парадокс: за два века никто еще не построил по рецепту Вольты подобного, так сказать, «закалко-электроэлемента»!

В марте 94-го приятная новость – избран иностранным членом Туринской академии (вместо умершего Ди Борна). Вольта воодушевлен, всякое дело в руках кипит, он делится признанием его умения туринцами с Вассали, посылая вслед уже второе письмо. Этот текст в другом жанре, вместо неукротимой атаки нам предлагается изящное, по все же топтание на месте.

В августе 94-го он пишет в Геттинген Лихтенбергу: «…что касается меня, то у меня все хорошо, тружусь как обычно, хотя плоды не столь значительны. Сейчас занят животным электричеством, по открытию Гальвани, зарядом-разрядом нервов и других органов. Сторонники Гальвани стоят за то, что всем органам свойственно электричество и они даже тиснули две работки в Болонье, а Альдини с его импозантными опытами пытается обосновать ту же теорию».

Третье письмо к Вассали от 27 октября 1795 года исходит явно от человека утомленного. «После двух длинных писем, написанных вам уже более года назад, о знаменитый академик и коллега, и напечатанных в периодических изданиях нашего общего друга доктора Бруньятелли…» Как раз по Бэкону – запрещенное доказательство «от авторитета»!

Осенью 94-го Валли (да что он знает, этот лекарь по чуме и туберкулезу!) издал статью про лягушку и стеклянный скальпель. Никаких металлов, а вздрагивания те же! Читатели смеялись, Вольта бранился («Пустые идеи, незрелые и бесполезные предположения, обволакивать ясные вещи туманными мыслями, затемнять существо дела, уже забракованная система мнений, малочисленные последователи, какое уж тут сомнение может оставаться, слишком большой шум»), но пришлось чуть осадить.