Текст книги "Повесть о школяре Иве"

Автор книги: Владимир Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Вот это диалектика! – крикнул Алезан. – Сюзанна! Кувшин вина!

Игра в кости возобновилась, и Иву показалось, что школяры, окружавшие Алезана, перемигиваются, опускают под стол руки и там что‑то передают друг другу, Алезан чаще других лезет в свой туго набитый кошель и пригоршнями сыплет серебряные монеты на стол.

Сюзанна поставила кувшин с вином перед Алезаном и, кивнув на кучу денег, высыпанную им, укоризненно покачала головой. Алезан в ответ похлопал ее по спине.

– Жаль мне его, – тихо сказала Сюзанна Иву, – они обманывают, а он не замечает. Вчера целый такой кошель оставил.

– Так надо ему сказать! – с жаром воскликнул Ив.

– Что ты, что ты! А хозяин? Он убьет меня Разве можно отваживать такого богатого гостя? Да и все его дружки перекочуют за ним в другую таверну.

Громкий голос каноника перебил их разговор. Он встал и, держа высоко кувшин с вином, возгласил:

– Знаменитый из знаменитых врачей Древнего Рима Асклепиад [54]54
  Асклепиад – знаменитый врач Древнего Рима, родом грек.


[Закрыть]произнес однажды кощунственные слова. Он сказал: «Едва ли могущество богов равняется пользе, приносимой вином». Может быть, боги и не согласились с врачом, но и не наказали его за кощунство Следова1ельно, боги признали пользу, приносимую вином, и мы должны следовать этому указанию богов, хотя бы и языческих!

Новый взрыв хохота, одобрительные выкрики и десятки рук с протянутыми кружками к кувшину каноника. Но тот, запрокинув голову, пил из кувшина Началась потасовка, посыпались ругательства. Послышался треск разбитого кувшина и визг каноника, поваленного школярами на скамью на предмет кулачной расправы.

В эту минуту к Иву подошел магистр Петр и, похлопав его по плечу, сказал:

– Тебе пора идти. Смотри, стемнело. Опоздаешь – аптекарь не отопрет тебе. Сюзанна, вынеси ему его мешок да выпроводи поскорей.

Магистр был прав. Ив, увлекшись разглядыванием школяров, не заметил, как стало темнеть. Надо было торопиться. Расплатившись с Сюзанной, он вышел из таверны.

Солнце село. Ив знал, что сейчас закроют ворота мостового замка и ночные караульщики выйдут на мост, и прибавил шагу.

Аптекарь открыл дверь, пожурил Ива за опоздание, прибавив, что на первый раз прощает, но в следующий раз не откроет вовсе, а Ива заберет стража и отведет В замок, а там шуточки плохи.

Лежа на полу каморки на тощем тюфяке, Ив не мог уснуть. Было душно и совсем темно. В маленькое оконце с решеткой еле видно было сумеречное небо. Тело ныло, словно избитое. Мысли бежали, перегоняя одна другую, путаясь. Не проспать бы, не опоздать на учение! Сюзанна наказала по дороге зайти в таверну поесть что‑нибудь. Один за другим возникали образы школяра Алезана, магистра Петра, жонглера с обезьянкой, монаха–проповедника, длинноносого каноника. Сложно перепутывались в голове противоречивые мысли о достоинстве духовных лиц, о правдивых словах магистра Петра про клириков, о развязном обращении купеческого сынка Алезана с почтенным каноником и насмешках над учением магистров, так превозносимых деревенским учителем Ива. В этой путанице мыслей Ив с беспокойством вспомнил, что забыл, пока было светло, прочесть записку звонаря Фромона и теперь придется ждать до утра. От Фромона мысль перенеслась к Госелену, к Клещу и от него – к Эрменегильде, к ее ласковому взгляду, к волнистым темным волосам, к поцелую…

На разгоряченную голову Ива пахнуло свежестью и запахом скошенной травы. Он приоткрыл глаза и увидел в оконце большую мерцающую звезду. Мысль полетела в деревню, к отцу, к ветхой любимой хижине, к старой яблоне, к липе, в которой жужжат пчелы. За мыслью помчалась душа. С этим Ив заснул.

Глава VIII
ЛУГ ШКОЛЯРОВ

Ива разбудил петух. Он кукарекал где‑то очень близко и громко. Вслед за пением петуха в оконце пробрался розовый луч солнца, а за ним – колокольный звон.

Ив вскочил, и первое, что он сделал, – разгладил на колене записку Фромона и с большим трудом разобрал написанное: «К Симону оружейнику, выходя с Малого моста на остров налево, рядом с цирюльней». Ив достал из мешка свою книгу: он хотел показать ее магистру Петру. Шарканье ног аптекаря в соседней комнате напомнило о вчерашнем поручении, им не исполненном. Ив решил исправить свою вину и, выйдя из чулана, вежливо поклонился аптекарю, пожелал ему доброго дня и прибавил, что магистр Петр просил прислать испанской лакрицы.

– А деньги где? – спросил аптекарь.

. – Денег он не дал.

– Так вот, пусть пришлет деньги, я тогда и отпущу.

«Как же я теперь с ними распутаюсь? Зачем я наврал?» – думал Ив, спускаясь по лестнице.

Солнца на мосту еще не было, и прохладный ветерок нес запах речной свежести. По дороге в таверну Ив встретил несколько человек крестьян с тележками, полными овощей, и с осликами, навьюченными мешками. По соседству с «Железной лошадью» старьевщик открывал ставни своей лавки. Из трубы таверны поднимался прямой розоватый столб дыма.

Сюзанна приветливо встретила Ива и сказала, что магистр Петр еще не выходил.

– А пока вот скорей садись и кушай.

И она поставила на стол миску с мясом и овощами, села рядом и стала рассматривать книгу Ива.

Ив торопился, ему хотелось прийти на луг раньше магистра Петра.

В таверну вошли четверо крестьян.

– Куда ты торопишься? Подавишься, – сказала, смеясь, Сюзанна. – Подожди, может быть, кто‑нибудь из Крюзье зайдет.

Но Ив решил твердо: магистр Петр не должен застать его здесь.

– Нет, Сюзанна, мне надо идти. А если придет кто-нибудь из нашей деревни, расспроси его и скажи про меня. Скажи: Ив, сын Эвариста над оврагом у старого дуба.

Крепко зажав под мышкой свою книгу, Ив шагал к мостовому замку. Если накануне пришлось дожидаться, чтобы пройти на мост, то сейчас, чтобы выйти с моста на берег, надо было пробираться сквозь движущийся навстречу поток людей и животных. Вместе с Ивом пробирались и другие школяры и магистры, тоже с книгами в руках. И когда Ив наконец выбрался на берег, он очутился среди нескольких десятков себе подобных. Они громко разговаривали, спорили, расходились по протоптанным тропинкам, уводящим от реки в разные стороны обширного луга, прозванного Лугом Школяров, к разбитым на нем шатрам и палаткам.

Ив издали узнал школяра Алезана по его длинной фигуре и красным башмакам. Окруженный школярами, Алезан не торопясь шел к одному из шатров. Ив не выпускал их из виду, но не торопился идти: так приятно было вдыхать со свежестью утра запах травы, следить за полетом пестрой бабочки, за скачущими из‑под ног в обе стороны кузнечиками, помочь беспомощному жуку, перевернувшемуся на спину, встать на ножки, охватить взглядом зеленые холмы, золотые поля, высокое синее небо, все это с детства привычное, любимое.

– Молодец! – услышал Ив за собой голос магистра Петра. – Послушание и усердие – первейшие основы знания. Это что у тебя за книга? Покажи.

Ив протянул книгу, раскрыв ее на последней странице, и указал на красивую надпись, сделанную его деревенским учителем.

– О! Узнаю тонкое мастерство галльского письма [55]55
  Галльское письмо – так называлось с IX века четкое круглое строчное письмо, окончательно вытеснившее в XI веке прежние беспорядочные, угловатые шрифты.


[Закрыть]моего старого друга Гугона! Я подарил ему однажды павлинье перо, не им ли он это написал?..

Магистр шел медленно, перелистывая книгу.

– Какой мастер! Прекрасны эти заглавные буквы. С умом и знанием отец Гугон составил эту книгу, я нахожу в ней лучшие страницы творений святого Августина и Бенедикта Нурсийского, просвещеннейших отцов церкви.

Храни эту книгу, мой друг, бережно… А вот и мой шатер, – перебил сам себя магистр, указывая на четырехугольный полотняный шатер, разбитый под раскидистыми ветвями огромного дуба.

Вокруг шатра стояли и сидели человек пятнадцать школяров. Магистр Петр отдал книгу Иву и, приосанившись, зашагал быстрее. Увидев его, сидевшие на траве школяры вскочили на ноги, и кто был в шляпе, сдернул ее с головы.

Когда магистр подошел к шатру, школяры хором пожелали ему доброго дня, на что он ответил кивком головы и прошел в шатер. Ив шел за школярами, которые двигались за магистром, шумя и толкаясь. Некоторые строили за его спиной рожи, показавшиеся Иву и не смешными, и отвратительными.

Шатер был вместительный. Свет проникал туда через широкий вход, полотнища которого были подняты. Солнце еще не нагрело шатер, и в нем не было душно. Этому помогала широкая густая зелень дуба. На утоптанном земляном полу стояли рядом скамьи. Одна скамья стояла отдельно, поодаль. Ив догадался о ее предназначении, когда магистр Петр повесил над ней розгу. Магистр сел за небольшой стол, поставил на наклонную подставку раскрытую книгу и, вооружившись длинной палкой–указкой, подтянул свои широкие рукава и постучал указкой о подставку. Подождав, чтобы водворилась тишина, он торжественно начал урок словами:

– Favete lingnis! [56]56
  Храните молчание, внимайте! (лат.)


[Закрыть]

Большинство школяров записывали его слова: кто чернилами на сшитых листках бумаги, кто стилем [57]57
  Стиль – заостренная железная палочка для письма.


[Закрыть]на навощенной табличке.

– Какова цель диалектики? – говорил магистр Петр, – Цель диалектики – развитие мыслительной способности человека… Какова польза диалектики? Она вооружает мысль для спора с невеждами и мракобесами-клириками, затемняющими сознание людей лживыми сказками о сверхъестественных силах. Великий мудрец древности Аристотель [58]58
  Аристотель – древнегреческий философ.


[Закрыть], прародитель диалектики, любит только бойцов слова, разящих врагов своих хорошо отточенным лезвием диалектики. Какова же основная конечная цель бойцов слова? Сразить ложные доказательства клириков и просветить светом науки разум людей!..

Громкий, протяжный зевок, раздавшийся из задних рядов, прервал речь магистра. Он дробно застучал указкой по подставке:

– Пусть этот дерзкий лентяй тотчас выйдет сюда!

Молчание.

– Кто зевнул?

Молчание.

Встает Алезан и, почтительно поклонившись, говорит:

– Добрейший сир магистр, я клянусь отцом королей [59]59
  Отцом королей – то есть богом.


[Закрыть], что этот зевок раздался из‑за шатра. Я слышал, как кто‑то похрапывал там на лугу.

– Я тоже слышал!.. Я тоже слышал! Похрапывал! – раздались голоса.

Магистр Петр ударил рукой по подставке:

– Замолчите!

Школяры смолкли. Кто‑то не удержал смешка.

– А ты, Алезан, постоянный покровитель, а то я изобретатель всякого безобразия, подойди сюда!

Алезан подошел к магистру.

– Стань тут и повтори всё, что я сказал вам только что, Алезан поднял голову, нахмурил брови.

– По порядку? – переспросил он. – Сейчас… Сперва вы нам сказали, мессир магистр: «Пусть дерзкий лентяй выйдет сюда».

– Не об этом я спрашиваю!

– Потом вы сказали: «Кто зевнул?»

– Не об этом!..

– Наконец вы сказали: «Замолчите».

Магистр с силой швырнул указкой в Алезана:

– Не притворяйся дураком!

Алезан поднял указку и подал с поклоном магистру.

В эту минуту раздался новый громкий зевок.

Ив сидел на самой задней скамье и видел, как во время Ьтого разговора один из приятелей Алезана (Ив знал его имя – Готье) пополз по полу и подлез под полотняной стенкой шатра наружу. Он‑то, наверно, и зевнул. Другой приятель Алезана вскочил:

– Опять зевает! Это за шатром!

И он выбежал из шатра и через мгновение вернулся, таща за руку упирающегося Готье. Тот упал на колени перед магистром и, молитвенно сложив руки, воскликнул Калобньц^ голосом:

– Добрый сир! Простите меня! Я занемог сегодня с утра и еле дошел сюда, и, когда ждали вас, я от слабости уснул у шатра. А зевал я в полусознании, вообразив, что я на своей кровати.

Школяры шумели и смеялись.

Что оставалось делать магистру? Он отпустил Готье домой, а Алезану велел сесть на место.

Ив не запасся ни бумагой, ни табличкой. Однако, внимательно слушая, он сознавал, что понимает точные и Просто излагаемые объяснения магистра Петра.

Магистр вызывал школяров одного за другим, заставляя их читать из своей книги, переводить и толковать прочитанное. Терпеливо, настойчиво он исправлял ошибки и требовал повторения чтения и своих объяснений.

Вернувшись к вопросу о ложных толкованиях клириками явлений природы – грозы, бури, землетрясения – как следствий божественной силы или силы демонов, он сказал:

– Клирики, погрязшие в жадном стяжательстве и в большинстве своем малограмотные, всячески дурачат, запугивают темный простой народ из своих корыстных целей. Сверху донизу клирики погрязли в мерзейших пороках. Но можно быть уверенным, что свет истинной науки победит лженауку загнивающих установлений клириков. Я позволю себе такое отступление: многие из вас, вероятно, слышали вчера на Малом мосту остроумный сирвент жонглера о «пресвятой курии»?

– Слышали! Слышали! – крикнули школяры.

– Так вот, жонглер по забывчивости, наверно, не допел своего сирвента, а слова его заключительных стихов весьма значительны. Вот они:

 
Поражая голову,
Боль разит все тело.
Корень высох – высохнуть
И ветвям приспело!
 

Этим магистр Петр закончил первую часть урока и объявил перерыв.

Шумной толпой вышли школяры из шатра и разбрелись по лугу.

Ив тоже вышел и огляделся. Ученики магистра Петра разошлись по двое, по трое, одни ходили взад и вперед, другие сели на траву. Вон и Алезан с тремя своими приятелями. Он лежит на спине, подложив руки под голову, другие сидят, А там пятеро с веселыми выкриками играют в чехарду, прыгают с разбегу друг через друга. А там один раскрыл на коленях книгу, читает что‑то и объясняет другим. А вот один улегся на траву и закрыл себе лицо шляпой; спит, наверно.

Ив думал, к кому бы из них подойти, с кем заговорить, кого выбрать себе в товарищи. Из них никто не обратил на Ива никакого внимания, никто не спросил, как его зовут и откуда он взялся. Значит, никого это не интересует, всем он одинаково безразличен. Зажав под мышкой свою книгу, идет Ив по лугу с невеселыми мыслями об одиночестве своем, с закравшимся в душу сомнением о пользе предпринятого им путешествия. Когда он проходил мимо школяра с книгой на коленях, до него донеслись слова:

– Я сам слышал вчера на Малом мосту, как магистр Гонорий говорил, что уходит в монастырь. «Я, говорит, оставляю кваканье лягушкам, карканье воронам, напрасную возню суетным людям». А потом ткнул в меня пальцем и говорит: «Школяры безумцы – рыскают из города в город, от учителя к учителю за новой истиной и теряют не только башмаки, но и самих себя».

– Давно пора ему оставить бессмысленные споры с клириками, ведь ему шестьдесят лет.

– Шестьдесят?! – недоверчиво сказал другой школяр.

– Я знаю наверно. Разве не видно, что он очень стар?

Подойдя близко к Алезану с его приятелями, Ив услышал такой разговор.

– Что ты в ней нашел хорошего?! – говорил Алезан. – Не понимаю! То ли дело моя Леокадия! Ко всей ее миловидности еще и сундучки с сарацинскими коврами, с павийскими тканями. Отец ее скоро помрет, и все достанется ей, единственной дочери! А твоя Бригитта что? Служанка. Не спорю, мордочка смазливая, а что толку без денег? Не ходить же мне, как ты, милостыню выпрашивать на церковных папертях. А Леокадия моя меня обеспечит всем!

И опять похвальба отвратительного вруна и повесы. Противно слушать! Ив хотел скорей пройти мимо, но это ему не удалось.

– Оэ, новичок! – крикнул Алезан и поманил Ива пальцем. – А ну‑ка, иди сюда!

Ив подошел.

– От какого магистра переманил тебя к себе наш магистр Петр?

– Я сам к нему пришел.

– О–о! А откуда у тебя такая книга? Покажи‑ка! – крикнул другой школяр.

Школяр выхватил у Ива книгу и стал ее перелистывать.

– О–о! Изрядно разукрашено! Сколько ты за нее отдал?

– Ничего. Мне ее подарили.

Ив потянул книгу к себе:

– Отдай!

Школяр крепко держал ее:

– Хочешь, дам за нее три денье? Подумай только: три денье!

Ив с силой дернул книгу:

– Отдай сейчас же!

– Брось дурачиться, Крестьен, отдай ему книгу, – сказал Алезан.

Школяр выпустил из рук книгу и крикнул вслед Иву:

– Жадный ханжа!

Ив пошел обратно к шатру. Магистр Петр сидел в тени под дубом и что‑то говорил собравшимся вокруг него школярам, потом показал пальцем на небо и встал. Один из школяров приложил ладони ко рту и крикнул тем, кто был на лугу:

– Оэ! На урок!!

Через несколько минут все снова сидели в шатре, и магистр Петр продолжал урок. Он говорил о том, что для овладения искусством диалектики необходимо хорошо изучить и остальные предметы: основу основ – грамматику, риторику, арифметику, астрономию, музыку и геометрию. Но чему может с пользой научиться человек, если в основу знаний своих он не положит умение читать и превосходно писать?

– Вы должны прежде всего изо дня в день прилежно добиваться совершенствования именно этих двух искусств, которые помогут вам подняться до мудрости диалектики с ее острым мечом сомнений и крепким щитом возражении для словесной борьбы с врагами истинной науки.

После этих объяснений магистр Петр обвел взглядом своих учеников:

– Послушаем нашего новичка. Ив, друг мой, подойди ко мне со своей книгой.

Ив подошел.

– Открой первую страницу «Размышлений святого Августина». Читай неторопливо и переводи внимательно.

Ив волновался, и голос его дрожал. Однако магистр слушал молча и только один раз перебил чтение, сказав: «Не торопись». А когда Ив прочитал и перевел страницу, магистр отпустил его, сказав:

– Bene [60]60
  Хорошо (лат.).


[Закрыть]. – И, обратившись к ученикам, прибавил: – Вот вам пример прилежного изучения чтения и перевода. Подражайте!

Потом он сказал, что становится жарко, что, вероятно, скоро полдень и можно расходиться. Он поднялся и вышел из шатра. Школяры шумно вскочили со своих мест.

Мучительное волнение Ива перешло в радость. Значит, не даром прошли уроки с отцом Гугоном, и удачное начало сегодняшнего чтения и перевода, похвала магистра – хороший признак!

Приятели Алезана обступили Ива и начали поздравлять с первым успехом. Кто‑то схватил его за руку и потащил к выходу, где начинались толкотня и давка. Выйдя на луг, школяры подхватили Ива на руки и начали подкидывать вверх, ловить и снова подкидывать с гиканьем, свистом и криками: «Подражайте! Подражайте!» Наконец Ив был поставлен на траву, а озорные товарищи убежали, оставив его изрядно измятым, с растрепанными волосами и разорванным рукавом. Поодаль лежала его шляпа, тоже совсем измятая. А книга? Напрасно Ив оглядел все вокруг, напрасно медленно шел обратно к шатру, внимательно разглядывая луг, напрасно, войдя в шатер, обшарил пол под скамьями – книги нигде не было.

Ив вспомнил рассказы о том, что в Париже книги очень трудно доставать, что они очень дороги, что перепродавцы книг наживают много денег, вспомнил и предложение приятеля Алезана купить у него книгу. Страшная мысль осенила Ива: книгу украли!

Сам не свой, он опрометью бросился бежать к Малому мосту.

Глава IX
СКРИПТОРИЙ

Как ни старался Ив скрыть свое волнение и беспокойство, как ни изображал на своем угрюмом лице подобие улыбки, Сюзанна очень быстро догадалась, что с парнем стряслось что-то недоброе. Что это могло быть такое? На все расспросы Ив отвечал, что ничего с ним не случилось и что ей это только так кажется.

И Сюзанна решилась на уловку:

– Ну что ж, не хочешь признаться, тогда придется мне сказать магистру Петру – уж ему‑то ты должен будешь сказать.

– Ты этого не сделаешь!

В голосе Ива послышались и возмущение и мольба.

Сюзанна улыбнулась:

– Конечно, я этого не сделаю, но прошу тебя, расскажи мне, что случилось с тобой, я ведь вижу, какой ты сидишь – сам не свой. Расскажи, вместе легче придумать, как помочь горю.

Добрые глаза Сюзанны и ласковость, с какой она говорила, победили Ива – он рассказал ей о пропаже книги.

– Та–ак, – сказала Сюзанна, нахмурив брови. И, подумав, прибавила: – Ну что ж, попробуем… А пока что не говори никому.

Ив отодвинул в сторону миску с жареным мясом, до салата он тоже не дотронулся Сутки прошли с тех пор, как пропала его книга. Ночью он не мог уснуть, а сегодня на уроке он сидел ни жив ни мертв. Хорошо, что магистр не вызвал его с книгой, как вчера. А завтра? Завтра можно будет сказать, что книгу забыл взять с собой. А послезавтра?..

Из‑за стойки вышел магистр Петр, подошел к Иву:

– Вот хорошо, что я тебя застал! Не теряя времени, иди сейчас через Луг Школяров мимо нашего шатра. У большой липы тропинка раздваивается. Пойдешь направо, в гору. Когда взойдешь на холм, увидишь вдали мельницу на реке и тотчас за ней две церковные башни, к ним и иди. Там увидишь стену небольшого монастыря отцов бенедиктинцев [61]61
  Бенедиктинцы – монахи самого многочисленного католического монашеского ордена, основанного Бенедиктом Нурсийским в 529 году.


[Закрыть]. Постучи в калитку, спроси отца Иннокентия из скриптория [62]62
  Скрипторий (от латинского слова scriptor – писатель, писец, переписчик) – помещение при католических монастырях, где переписывали священные книги.


[Закрыть]и скажешь ему, что пришел от меня. Я не сомневаюсь, что он не откажет в моей просьбе, а просьба моя – дать тебе работу, так ему и скажи. Ступай, не медли…

– Не видать мне февраля месяца! – раздался возглас хозяина таверны. – Вы, мессир магистр, гнушаетесь моим гренадским, а я клянусь хвостом святого веронского осла [63]63
  Легенда гласила, что осел, на котором Иисус Христос въехал в Иерусалим, после смерти Иисуса чудесным образом перешел море и очутился в Италии, в городе Вероне, где и умер. В Вероне ежегодно происходили церковные шествия, веронцы несли чучело, в котором якобы хранились чудотворные останки иерусалимского осла.


[Закрыть], что оно принесет вашему желудку во сто раз больше пользы, чем колдовские снадобья аптекаря!..

Оставив магистра с крикливым марсельцем, Ив выбежал из таверны.

Луговая тропинка уводила далеко от Орлеанской дороги и вилась в высокой траве, пестревшей цветами, между холмами с виноградниками, садами и рощами. У тропинки то и дело попадались земляные кучки, нарытые кротами. Вдали сизые ветлы обозначали русла рек. Холмы то вспыхивали яркостью зелени, то потухали в синей тени плывущих облаков. В небе мчалась, кружась, стайка диких голубей. На развилке тропинки, у могучей липы, из‑под древних, замшелых камней выметнулась проворная красно-бурая ласка и умчалась на свою кровавую охоту за крольчатами и мышами.

Жаркий день был безветренным, притихшим, быть может, перед грозой.

С холма Ив увидел и реку, и мельницу, и монастырские башни, и далеко за ними ту самую столетнюю башню аббатства Святого Германа в Лугах, которую ему с моста показывал магистр. Быстро сойдя вниз, он очутился у железной калитки высокой каменной ограды монастыря со свешивающимися через нее плетьми хмеля, тяжелыми от больших тускло–зеленых шишек и широких листьев.

На стук Ива в калитке чуть приоткрылось решетчатое оконце, и в нем появились нос и прищуренный глаз под седой бровью. Старческий голос спросил:

– Что тебе, сын мой?

На ответ Ива замок калитки звякнул, и она открылась. Старик привратник, подслеповатый монах, сгорбленный, с впалым, беззубым ртом, в черной одежде с капюшоном за спиной, шамкая и дрожащей рукой указывая на монастырскую церкбвь, подробно объяснил Иву, куда ему надо пройти. От ворот к церкви вела дорожка, по обе стороны обсаженная белыми лилиями. Их дурманящий запах насыщал неподвижный, накаленный солнцем воздух.

Церковь, древняя, приземистая, сложенная из бурого камня, была украшена только с фасада полукруглой аркой на невысоких толстых столбах широкого портала с тонкой колонкой посредине дубовых дверей, обшитых железными полосами украшений. На арке толпились фигурки демонов, пожирающих корчащихся в адских мучениях людей, и извивались кольцом страшные драконы, кусающие свои хвосты А в полукружье над дверями – Иисус Христос на троне, с короной на голове, окруженный символами евангелистов: орлом, быком, львом, ангелом. С двух сторон портала – две широкие трехъярусные башни, покрытые конусами черепичных шапок. На верху башен – узкие, как бойницы, окна. Не для молитвы строили тогда такие крепкие и высокие башни, а для дозора и обороны на случай войны, когда монастыри превращались в крепости. Одна половина дверей была открыта, и из сумрака церкви на Ива пахнуло холодом и сладковатым запахом ладана. Кругом было так тихо, что монастырь казался необитаемым. Однако на дорожке, у высаженной широкой полосы вербены с лиловыми цветочками на высоких ветках, стояла бадья с водой и лежали лопаты. Ив знал, что отцы бенедиктинцы или «черные монахи», как их звали в народе из‑за черной одежды, в отличие от других монахов, славятся не только перепиской книг, но и возделыванием огородов, полей, разведением фруктовых садов, разными ремеслами. Вот и вербену они постарались развести, потому что она лечебная. Деревенский учитель Ива с уважением говорил о трудолюбии отцов бенедиктинцев. Вокруг церкви и дальше стояли огромные дубы и липы со стволами, обвитыми плющом, заросшие густой порослью шиповника, жасмина и душистой жимолости, обвешанной пучками ярко–красных ягод.

В глубине сада, сквозь зелень, белели стены монастырских построек.

Тотчас за церковью стояло продолговатое здание, тоже древнее, опутанное виноградом. В нем, как сказал привратник, помещаются умывальня и скрипторий, но входить туда во время работы переписчиков могут только настоятель монастыря, приор [64]64
  Приор – в католических монастырях старший поеле настоятеля монастыря.


[Закрыть]и армарий [65]65
  Армарий – монах, ведающий хозяйством монастыря.


[Закрыть], так что Иву надо вызвать брата Иннокентия и у него просить особого разрешения войти. На деревянной двери был прикреплен молоточек, которым Ив и постучал. Открыл дверь молодой монах с приветливым лицом и попросил Ива подождать, а он пойдет скажет брату Иннокентию.

Отец Иннокентий оказался пожилым человеком высокого роста, с худым и строгим лицом аскета [66]66
  Аскет – человек, который придерживается строгого воздержания от жизненных удовольствий.


[Закрыть], с проницательным взглядом светло–серых глаз под густыми черными бровями. Узнав, от кого и зачем пришел Ив, он велел ему следовать за ним, предупредив, что громко говорить запрещено, молчание – закон скриптория. Через низкое сводчатое темноватое помещение с каменным бассейном посредине и широким камином у стены они прошли к окованной железными полосами двери и через нее – в зал с рядом невысоких толстых колонн посредине. Квадратные основания колонн были установлены на высеченные из камня львиные лапы. Потолок дубовый, потемневший от времени. В высокие окна лился мягкий свет, зеленоватый от обступивших здание деревьев. Один за другим на деревянных креслах сидели монахи. Они склонились, переписывая на пергамент начертанные каламом тексты из старинных кодексов – книг из соединенных деревянных дощечек, покрытых воском. Кодексы стояли на наклонных подставках, прикрепленных к креслам. К подставкам были приделаны каламарии – чернильницы. На табуретах стояли банки: одни – с набором перьев, гусиных, лебединых, павлиньих, другие – с речным песком, лежали свитки пергамента и бумаги. Тишина нарушалась легким поскрипыванием перьев. Монахи были настолько поглощены своей работой, что ни один из них не поднял головы и не обернулся, когда брат Иннокентий с Ивом проходили мимо них. Взглянув в один из списков, Ив заметил заглавную букву, прекрасно сплетенную из зеленых, голубых и красных чернил.

Не произнеся ни слова, отец Иннокентий подошел к своему креслу и, выбрав несколько пергаментных свитков, стоявших в высоком круглом коробе, сделал знак Иву следовать за ним. Через низкую дверку в глубине скриптория они вышли в сад. На одной из дорожек сели на каменную скамью, защищенную от солнца густой зеленью каштана.

– Надеюсь, сын мой, – сказал монах, – что ты с должным благоговением приступишь к работе, благословенной господом, и со всей тщательностью исполнишь ее, оправдав доверие магистра Петра и мое. Вот, возьми, тут пять свитков с текстом, пять чистых – для переписывания. Имей в виду, что я приму только хорошо переписанное. Превосходное письмо наряду с хорошим пением прославило наш монастырь. С молитвой приступи к труду своему и не ослабляй старания своего. Для заглавных букв оставляй место. Мы сами их впишем – ты еще в этом малоопытен. Еще посоветую тебе – отведи для работы часы ночные, как это делаем мы. Безмолвие ночи – лучший помощник писца. В тишине и спокойствии мысли возвышенней и разум сосредоточенней. Сейчас я пойду к братьям, а ты посиди здесь, успеешь еще в ваш суетный город Отдохни, и да будет с тобой благословение нашего святого отца, покровителя Бенедикта Нурсийского, примерного труженика в винограднике господа.

Отец Иннокентий встал, поднял руку и, осенив голову тоже вставшего Ива крестным знамением, пошел обратно к скрипторию.

«Где я буду переписывать? На чем? Чем? Когда? В моей каморке ночью? Откуда возьму светильник? Где я возьму чернила? Где перья? А если и найду, позволит ли аптекарь? Сумею ли я переписать так, как хочет монах?»

Все эти тревожные вопросы копошились в голове Ива, и досадно ему было, что не задал эти вопросы отцу Иннокентию, смалодушничал. Долго сидел Ив, опустив голову. Над ним в листве дерева зашуршало, и на дорожку упал зеленый, в колючках шарик каштана, упал и раскрылся, выбросив на землю два коричневых плода. Ив поднял голову и увидел, как в глубине сада из‑за поворота дорожки появилась толпа мальчиков. Они что‑то говорили и смеялись. Впереди шел монах в темной грубошерстной, похожей на мешок власянице [67]67
  Власяница – одежда из грубой козьей шерсти. Некоторые монахи носили ее, не снимая и ночью, как особый знак своей благочестивой жизни.


[Закрыть], опоясанной куском такой же ткани, в деревянных сандалиях на босу ногу. Монах шел медленно, запрокинув голову. Подбородок на его лице отсутствовал, верхняя губа с торчащими из‑под нее зубами вытягивалась вперед. Монах был похож на лесную мышь. Глаза навыкате были устремлены ввысь. Он что‑то говорил, то и дело протягивая руку вверх. Толпившиеся за ним мальчики приседали и закрывали рот рукой, сдерживая смех. Монах не замечал этого. По мере того как он приближался, Иву стали слышны слова:

– На трудящегося человека наседает один демон, с бездельниками сражаются тысячи. Итак, вооружайтесь против демонов, угождайте господу всячески.

Ив понял, почему мальчишки смеялись: монах заикался.

– Ora‑rate, legi‑gite, psa‑psa‑psallite, scri‑scri‑scribite! [68]68
  Молитесь, читайте, пойте, пишите! (лат.)


[Закрыть]– восклицал он по–латински.

Поравнявшись с Ивом, монах остановился. Один из мальчишек подскочил к нему:

– Отец Флорентин! А если я не смогу все это сразу сделать, тогда как?

– Вот слушай, сын мой. Был один монах уличен во многих нарушениях устава монастыря. Но был он писцом, списал большую книгу. Монах умер, и душу его привели к верховному судье. Лукавые демоны начали обличать его всячески, чтобы завладеть его душой, а ангелы принесли книгу, которую списывал этот брат. Стали подсчитывать буквы – по букве на грех. И число букв на одну превысило число грехов. Хлопоты демонов не оправдались. Тогда милосердный судья позволил душе монаха вернуться в тело, дав ей время исправить грехи! Вот, сын мой, что бы ты ни делал с рвением благочестия, ми–ми–ми–лосердный судья простит грех твой.

Монах пошел дальше. Ив смешался с толпой и двигался с нею к выходу из монастыря. От одного из мальчиков он узнал, что они ученики этого монаха в монастырской школе, а сейчас идут по домам, кто в Париж, а кто в деревни.

– Отец Флорентин! – не отставал от монаха мальчик. – А как его узнать, демона?

– О! Трудно, трудно! – ответил монах. – Бес хитер и искусен в превращениях. То он примет вид собаки, кошки, лошади, то обезьяны, жабы, ворона, то бестелесной тени, а то просто человека, например лекаря.

– Лекаря? Так и есть! Мою бабушку лечит один лекарь, так бабушка всегда говорит: «Это не лекарь, а черт!» Как даст ей какого‑нибудь снадобья, так ее и выворачивает наизнанку, а он стоит над ней, бормочет что‑то по-латински, а потом говорит: «Давай скорей деньги, некогда мне тут с тобой возиться!» А она ему вслед кричит: «Чтоб тебя черт в пекло унес!» А он ей: «Я черта не боюсь, я ему сам хвост оторву!»

– Ты вот что, сын мой, скажи своей бабушке, пусть она на всякий случай заставит лекаря прочитать «Верую» [69]69
  «Верую» – первое слово молитвы, излагающей основы христианской веры (символа веры).


[Закрыть], или пусть окропит его святой водой, или крест ему покажет. Демоны всего этого боятся и мгновенно исчезают. Пусть бабушка попробует. Что‑то ее лекарь кажется мне подозрительным, – А вы сами‑то видели когда‑нибудь дьяволов?