Текст книги "Повесть о школяре Иве"

Автор книги: Владимир Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Антуан, выпусти его, – и кивнул головой в сторону башни.

Старый слуга поспешил исполнить приказание. За ним как один все вилланы кинулись навстречу Иву. Остались только двое, сторожившие рыцаря Рамбера. Впереди всех бежала Сюзанна. Она обняла и поцеловала Ива. За ней все – кто обнимал, кто тряс руку, кто ударял по плечу. Большинство их было знакомо Иву, те – из Крюзье, те – из Мерлетты. Столпились вокруг Ива. Радостным возгласам, расспросам и рассказам не было бы конца, если бы не распорядительная и строгая Сюзанна, решительно вернувшая всех к действительности.

– Ну, друзья, довольно пустых разговоров, надо думать о деле. Нам тут не жить, и терять время нельзя. Не забывайте, что мы нужны в лесу, теперь там наш дом. А ты, Ив, сыт ли? Где твой мешок? Скорей собирайся!

Ив побежал в башню, вернулся с мешком, и все пошли обратно к дубу, где продолжала сидеть Эрменегильда и с двумя вилланами стоял, опустив голову, рыцарь Рамбер. Сюзанна подошла к нему:

– Сир, мы благодарны вам за исполнение нашего требования. На этот раз вы поступили, как подобает благородному рыцарю. Это не так часто бывает…

В толпе раздался смех.

– Но, сир, у нас еще к вам небольшая просьба. Прежде чем мы отпустим вас, пообещайте вот здесь, перед лицом госпожи вашей дочери, перед всеми нами, что больше не будете преследовать нашего друга Ива из Крюзье, два раза без всякой вины пострадавшего по вашей прихоти.

Пока Сюзанна говорила, Эрменегильда поднялась и, поддерживаемая Урсулой, подошла к отцу и тихо шепнула ему что‑то. И, когда Сюзанна кончила говорить, он тихо, глядя в землю, сказал:

– Именем бога распятогЬ; обещаю.

Сюзанна улыбнулась:

– Развяжите рыцарю руки. Эй там, с лошадью! Ведите ее сюда!

И, когда лошадь была приведена, Сюзанна сказала:

– Помните, благородный рыцарь, что свободные вил^ ланы Крюзье и Мерлетты не изверги и за добро платят добром. – И передала повод лошади рыцарю Рамберу. – И мой вам совет, сир, пока там идет война, оставайтесь‑ка лучше здесь, в Клюсси. Вернее будет дело.

Ив подошел к Эрменегильде. Надо было видеть, как преобразилось ее лицо! В ее карих глазах вспыхнул лучистый блеск радости. На бледных щеках появился румянец. Она давно так не улыбалась. Вместе с ней Урсула тоже улыбалась, глядя веселыми глазами то на свою воспитанницу, то на Ива. Эрменегильда взяла Ива за руку и усадила рядом с собой на скамью. При этом озорно улыбнулась и кивком головы показала на своего отца. Рыцарь Рамбер повернулся к ним спиной и, делая вид, что ничего не видел, пошел рядом со слугой, который уводил возвращенную лошадь.

– Я все время вспоминала тебя, – говорила Эрменегильда, – вспоминала, как хорошо было в замке Понфор, когда ты читал мне свою книгу, и ждала… Вот и дождалась… – Ее голос дрогнул, и в глазах показались слезы. – Знаю, ты сейчас опять уйдешь… Ну что ж… А я опять буду… ждать… Теперь вряд ли дождусь… Уйду в монастырь, буду молиться за тебя пресвятой деве… – Эти последние слова она сказала сквозь слезы, совсем, совсем тихо.

Из толпы раздался голос Сюзанны:

– Ив! Идем, пора!

Ив встал. Он быстро вынул из своего мешка книгу и протянул ее Эрменегильде:

– Госпожа моя! Окажите милость, возьмите эту книгу. Я помню, она нравилась вам в замке Понфор. Вы найдете кого‑нибудь, кто будет читать ее вам, и сами скоро, очень скоро, я уверен, научитесь читать. Возьмите. Это все, чем я смею отблагодарить вас, дважды спасшую мне жизнь. Я вернусь непременно. Слышите? Непременно. Вот кончится война, и я разыщу вас, где бы вы ни были. Клянусь, я разыщу! Мы увидимся!.. Бегу, меня ждут!.. Не плачьте, не плачьте, я приду еще, и да хранит вас бог!

И Ив побежал догонять вилланов. Обернувшись, он увидел, как Эрменегильда сидела на скамье, прижав книгу; К груди, а добрая Урсула проводила рукой по ее голове.

Глава XIX
ЖАК–ДРОВОСЕК

Шел шестой месяц войны. Четвертый – осады замка Крюзье конными и пешими отрядами, собранными вассалами, родственниками и друзьями барона де Понфора, и отрядами епископа – всего около пяти тысяч человек.

Кроме крупных отрядов конных рыцарей, сервы, вилланы, не успевшие укрыться в лесах, и достаточное количество наемных людей составляли отряды пеших лучников той и другой стороны. Было убито и ранено рыцарей и простых воинов, повешено или зверски замучено пленных обеих сторон несколько сот человек.

Были сожжены десятки деревень, истоптаны тысячи туазов засеянных полей, вырублены фруктовые сады, разорены сотни крестьянских хозяйств, угнаны или изрублены стада овец, свиней, коров и волов, затоплены луга, разрушены водяные мельницы и мосты, перекопаны дороги. Тысячи крестьян, оставшихся без крова, спасались бегством в леса, угоняя с собой скот, унося свой жалкий скарб.

Опустели, умолкли большие дороги и реки. Конные отряды рыцарей рыскали по проселочным дорогам в поисках продовольствия, грабили купеческие караваны. Ближайшие к месту войны города закрыли городские ворота. Население области, отрезанное войной от деревень и торговых путей других областей страны, было обречено на разорение, голод, болезни.

Король Людовик Толстый, в начале войны выразивший благоволение своему несправедливо оскорбленному другу, рыцарю Рено дю Крюзье, и наобещавший ему всяческую помощь, ограничился выдачей некоторой суммы денег на приобретение продовольствия и посылкой конного отряда всего в двести шпор [101]101
  Двести шпор – то есть сто всадников. Таков был счет конных отрядов рыцарей в средние века.


[Закрыть], до сих пор не принявшего участия в военных действиях и вот уже четвертый месяц стоящего лагерем за шесть лье от них. Король хитрил – он не хотел участвовать в войне с де Крюзье бок о бок со своими злейшими врагами – графом де Корбейлем, Монморанси, Монтлори – родственниками де ла Тура.

В дремучей глубине многовекового орлеанского леса, широчайшей полосой протянувшегося на двадцать с лишним лье, собрались вилланы, убежавшие от войны, от лютости рыцарей. Согнали туда скот и лошадей. Сплели из ветвей шалаши, нарыли землянок, нагородили изгородей, поселились там с женами, детьми, стариками. За людьми прибежали собаки, стали сторожить и людей и скот от волков, рысей, диких кошек. Днем к жилью зверь подходить опасался, ночью боялся горящего костра или факела. Но уйти человеку от жилья без собаки было опасно. Собака чует зверя издали и в зарослях кустарника, и в норах, и в дуплах деревьев. Она преданна своему хозяину и в случае чего будет вместе с ним драться с диким зверем. Собаки были крупные, сильные.

Огромные пятисотлетние буки, столетние грабы и дубы, окруженные густым подлеском и зарослями колючих диких яблонь, полумрак от обильной листвы, отсутствие дорог, редкие узкие, путаные тропы, зачастую заваленные буреломом, обилие диких зверей, овраги и топкие лесные болота – все это делало лес труднопроходимым для пешего и конного и служило верным убежищем для скрывающегося.

Но взятого в спешке продовольствия, угнанного скота не хватало вилланам, и надо было подумать, как раздобыть пропитание, не забывая, что война может длиться и полгода, и год, а то и два, что наступит зима, пережить которую в лесу можно будет, только заготовив запасов месяцев на пять. А для этого надо выходить из лесу, и не с пустыми руками, а с оружием на случай встречи с отрядами рыцарей или для добывания денег у проезжих купцов на покупку запасов продовольствия. Не умирать же женам, детям, старикам! Ива привели в ту часть леса, где расположились вилланы из Крюзье и Мерлетты. По дороге Сюзанна рассказала, что на вторую ночь после встречи с рыцарем Рамбером Проспер, собрав отряд вилланов, вооруженных чем попало, с тремя лошадьми отправился в мерлеттский лес. Рыцари, уверенные, что расположение складов – полнейшая тайна, не охраняли их. Благодаря указаниям Ива Проспер скоро разыскал угольные ямы Оружие было частью навьючено на лошадей, частью разобрано вилланами.

Его оказалось порядочно. К утру все было доставлено в орлеанский лес.

В то же утро Сюзанна, разузнавшая накануне, какая дорога ведет в Клюсси, и помня слова рыцаря Рамбера, что он вернется домой на второй день, собрала людей, вооружила их и чуть свет устроила засаду на опушке леса у дороги. Все получилось как нельзя лучше. Рыцарь ехал шагом в сопровождении одного слуги. Вилланы подпустили его совсем близко и с криком и свистом выскочили из засады, остановили лошадей. Рыцарь был так перепуган, что не мог ничего сказать и только дрожал от страха. Его стащили с лошади, завязали руки за спиной. Сюзанна села на его лошадь, а другую отправили с одним из вилланов в лес. Слугу отпустили.

– Если бы не ты, мы не были бы вооружены и умерли бы с голоду, – сказала Сюзанна.

– А если бы не ты, – ответил ей Ив, – меня не было бы здесь с вами, а сидеть бы мне в башне у Клеща, тоже не сытно!

Ив не чувствовал себя одиноким Многие из вилланов его деревни, с которыми была и слепая Жакелина, отец Гугои, Сюзанна и Проспер относились к нему, как к близкому человеку и другу, он платил им тем же. Доброта и мудрая опытность, советы отца Гугона неизменно учили Ива жизни, оберегали от ошибок. Сюзанна внушала бодрость и уверенность в благополучном исходе событий. Она была беспощадна в оценке дурного поступка и щедра на похвалы поступка хорошего. Ее деловитость, умение говорить с каждым в зависимости от его характера и возраста, умение увлечь людей на исполнение того или другого дела, неустанная забота о раненых, больных, о детях и стариках восхищали Ива. Он старался подражать ей. Проспер не раз приходил на помощь Иву в опасную для него минуту и бднажды спас его от неминуемой смерти.

В одну из лунных июльских ночей отряд вилланов в пятнадцать человек, с Проспером во главе, среди которых был и Ив, укрылся в засаде в овраге у проселочной дороги, предварительно сложив на ней засеку из поваленных деревьев. Ждали купеческого каравана – навьюченных мулов. Об этом узнали днем от виллана, пробравшегося в орлеанский лес из деревни за несколько лье, где этот караван остановился на отдых.

Овраг, глубокий, заросший со стороны дороги по краю порослью орешника, был удобен для засады в такую светлую ночь. У другого края ветки больших грабов нависли над оврагом шатром густой зелени, затемняя его, Проспер поставил по караульщику в обоих концах оврага смотреть за дорогой. Остальные вилланы сидели в овраге. У каждого за спиной был лук, а за поясом с одной стороны – связка стрел, с другой – большой широкий нож.

Когда Ив снаряжался в свой первый поход с вилланами и держал в руках такой нож, он вспомнил Симона и Эрно: «Наверно, их работа». Не один раз мысль возвращала Ива в мастерскую оружейника на Малом мосту. Думалось: «Знал бы Симон, что его оружие в руках вилланов, порадовался бы. Если останусь жив и вернусь в Париж, непременно принесу Симону его лук и нож».

В овраге было темно и тихо. Проспер запретил разговоры. Чуть слышное стрекотание цикад доносилось с поля. Ив сидел под веткой старого граба. Ветка была толстая, не вся покрытая листвой, от этого очертания ее были четки и видно было небо с мерцающими звездами. В двух шагах от Ива, прислонившись спиной к склону оврага, дремал виллан. Было слышно его мерное дыхание. Остальные сидели поодаль, их не было видно. И вдруг Ив услышал над головой шорох. Словно кто‑то шевельнулся в ветках дерева. Он посмотрел вверх, и ему показалось, что ветка граба приподнялась, изогнулась. Ив подполз к виллану и тронул его за ногу. Тот, разбуженный, вскочил на ноги. В это мгновение над их головами раздалось злобное фырканье и большой зверь прыгнул с дерева на спину виллана и вместе с ним покатился по земле. Видно было, как лохматый зверь впился когтями в спину этого человека и рвет его зубами. «Дикая кошка!» – мелькнула догадка в голове Ива. Он выхватил из‑за пояса нож и вонзил его в спину зверя. Это спасло виллана. Дикая кошка бросила свою жертву и с невероятной быстротой отскочила в сторону, выгнула спину колесом и, фыркая, с поднятым палкой коротким хвостом, прыгнула на Ива с такой силой, что он не удержался на ногах и упал на спину, увидел совсем близко у своего лица огромные круглые, светящиеся зеленым светом глаза и белое пятно на горле хищника. Что‑то сдавило грудь, и он больше ничего не видел и не чувствовал. Он не видел, как подскочил к нему Проспер и коротким мечом рассек голову дикой кошке. Два виллана несли его по лесу, окровавленного, расцарапанного кошачьими когтями. Они принесли его в шалаш, поручили заботам Сюзанны, и она неотлучно находилась возле него, прикладывая к ранам целебные травы, поила отварами корней растений, собранных ее матерью, умевшей находить эти травы и корни на лесных полянах.

Сознание вернулось к нему на следующий день. Он открыл глаза. Солнечный луч ухитрился пробраться в шалаш и наполнил его приятным зеленоватым светом. «Совсем как на дне реки», – подумал Ив. Он лежал на боку и услышал шепот: кто‑то говорил за его спиной. Он сделал усилие, чтобы повернуть голову, но жгучая боль в шее помешала этому. Он тихо застонал и закрыл глаза В то же мгновение чья‑то рука коснулась его лба, послышался шепот:

– Смотри, он пришел в себя.

Сказал это мужской голос, а женский зашептал:

– Ваши молитвы, святой отец, помогли этому.

– И твои, дочь моя, травяные снадобья, – ответил мужской голос.

Ив приоткрыл глаза, и слабая улыбка скользнула по его лицу – он узнал отца Гугона и мать Сюзанны. Теперь рука с его лба передвинулась на плечо, и отец Гугон сказал:

– Ну вот, мы начинаем улыбаться, хороший признак. Лежи спокойно, сын мой, и слушайся Клотильду и Сюзанну. Им ты обязан своим выздоровлением. Да будет с тобой благословение пресвятой девы Марии…

Ив выздоравливал быстро Тому главной причиной было то, что дикая кошка успела только исцарапать, и когти ее не впились в его тело, как это случилось с несчастным вилланом. В таких случаях болеют долгие месяцы. Уже через неделю Ив начал выходить из шалаша на ближайшую поляну, куда из сумрака и сырости леса собирались старики и дети погреться на солнце. Дети прыгали, смеялись, плели себе венки из белых маргариток и лиловых колокольчиков. Старики вспоминали, сколько пережили они на своем веку рыцарских войн и сколько еще таких же выпадет на их долю, кряхтели, подставляя солнцу руки и ноги, изуродованные тяжелыми работами и болезнями. Приводили туда и Жакелину. Она тотчас же спрашивала, тут ли Ив, и просила подвести ее к нему. Сидя рядом на траве, она рассказывала про его детство, про его мать и отца, про их тяжелую долю.

Встретив там Проспера, Ив сказал:

– Все забываю тебя спросить: что в ту ночь вы сделали с купеческим караваном?

– О! Купцы оказались сговорчивее дикой кошки. Нам не пришлось разбивать им головы или пускать в ход ножи. Они не везли ничего съестного, кроме двух мешков овса для своих мулов. Везли они испанский кордуан и меха. Увидев наши ножи и луки, сами предложили нам откупное за разрешение объехать засеку. Но, однако, поставили свое условие, исполнить которое мы охотно согласились. А именно: указать им ближайший путь в Париж, такой, чтобы не нарваться на отряды рыцарей. Таким образом, мы уладили с ними сделку полюбовно и оказались обладателями порядочного количества золотых и серебряных парижских и турских денье, а они, вероятно, благополучно доставили свой товар в Париж и, продав его, вернули себе с лихвой отданные нам деньги.

Ив сердился: надо же было произойти этому глупому случаю с дикой кошкой, помешавшему ему участвовать с вилланами в добыче продовольстсия, а главное – в стычках с отрядами рыцарей! О двух таких стычках рассказал Проспер. В одной отличилась Сюзанна, удачно пославшая стрелу в бок какому‑то толстяку. Он был без кольчуги и упал на руки оруженосца. Тот выронил из рук горящий факел, тотчас же потухший. Дело было ночью в лесу, и трое других рыцарей предпочли убраться подобру–поздорову. В другой раз вилланы незаметно окружили деревушку, где орудовал десяток рыцарей, отнимая скот. Вилланы напали дружно с гиканьем и свистом и пустили стрелы в рыцарских коней. Те как бешеные унесли своих хозяев, а жители деревни ушли в лес, угнав с собой брошенный рыцарями скот. Рассказы Проспера бередили душу Ива. Ему не терпелось скорей выздороветь и снова выходить из лесу навстречу рыцарским отрядам.

По ночам всё думалось об этом, не спалось. Как‑то на рассвете послышались звуки топора – кто‑то неподалеку рубил лес. Кто мог забраться в такую глухомань за дровами? Вилланы рубили днем ветки для костров. А этот, слышно, бьет по стволу. Утром вилланы сказали Иву, что это Жак–дровосек. Имя это они произносили с каким‑то особым благоговением, словно Жак был не простым дровосеком. И произносили так, будто Ив, конечно, знает, про кого они говорят. Подумав об этом, Ив вспомнил, что в детстве слышал в Крюзье от стариков о каком‑то Жаке-дровосеке, но рассказы эти были как сказки со страшными лесными драконами, со злыми колдунами и добрыми волшебницами. Помнилось, что Жак–дровосек побеждал огнедышащих драконов и колдунов и дружил с добрыми волшебницами. И вдруг теперь тоже говорят об этом дровосеке и тоже как‑то таинственно, а он вовсе не сказочный и где‑то совсем близко просто рубит деревья.

Когда Ив вышел из своего шалаша, чтобы пойти повидаться с отцом Гугоном, он увидел, что из шалашей и землянок выбегают дети, за ними выходят старики, весь лагерь взбудоражен, все о чем‑то оживленно переговариваются и быстро идут в одну сторону по тропинке к поляне. По выражению лиц Ив понял, что ничего плохого или опасного не случилось, наоборот – все говорили спокойно и многие улыбались, дети бежали вприпрыжку и что‑то весело выкрикивали. Ив увидел Сюзанну, быстро шедшую с другими. Он окликнул ее.

– Иди скорей! Жак–дровосек пришел! – позвала Сюзанна.

Ив пошел на поляну. С ним рядом ковылял, опираясь на толстую палку, сгорбленный старостью виллан с белой бородой, с лицом, изуродованным морщинами, и выцветшими глазами. Он говорил Иву, шамкая беззубым ртом:

– Сколько он живет на свете, этот дровосек, никто не знает… Вот посмотри на меня, стар я. А про Жака–дровосека мне в детстве мой прадед, прадед рассказывал… Вот и посчитай‑ка, сколько ему примерно лет должно быгь. А спроси его самого, он только улыбнется, и всё. Спроси, откуда он родом, отвечает: «Забыл, давно было». Как понять? А? Кто говорит – он колдун, а вот слепая из Крюзье сказывала, что, по всему, он святой. Как понять? А?..

Дойдя до поляны, Ив остановился. Всегда унылая и Тихая, она казалась сегодня праздничной, была полна народу, шумела говором. Ребятишки шныряли в толпе с венками на головах, с ветками в руках, слышались их выкрики и звонкий смех. Утро было солнечное В пестроте толпы, собравшейся на другом краю поляны, Ив разглядел Проспера и Сюзанну. Она обернулась и громко, перекрывая говор, крикнула:

– Дети, скорей сюда! Девушка Жак вас зовет! Скорей сюда!

Все обступили дровосека.

Ребятишки бросились во всю прыть в ту сторону Ив тоже перешел поляну.

На широком пне, торчавшем из травы, сидел высокий худой старик в холщовой рубахе, опоясанной лыком, с открытым воротом. Длинные, ниже плеч, волосы, повязанные вокруг головы веткой полыни, борода и густые брови были совсем белые, отчего загорелое лицо с горбатым носом казалось черным. Темные глаза светились молодым блеском. Высоко засученные рукава открывали крепкие, мускулистые руки. Голени босых ног были обернуты до колен воловьей кожей, переплетенной лыком. Не по летам кряжистый старик не горбился, держал голову высоко, говорил с хрипотцой, громко и внятно. Когда смеялся, поблескивали белые зубы. Ничто не говорило о такой уж глубокой старости этого человека. На траве лежал мешок с ремнем, стояла ивовая корзина, закрытая холстом. К пню был прислонен тяжелый топор с широким топорищем. Глядя на этот топор, Ив подумал: «Ну и сила у этого старикана!»

Ребятишки обступили дровосека. Он поманил совсем маленькую девочку. Она не испугалась и охотно пошла к нему на руки. Старик посадил ее к себе на колено. Девочка сразу почувствовала себя как дома и даже отважилась взять листочек дерева, запутавшийся в бороде дровосека. Тут же около хозяина расхаживал, доброжелательно виляя хвостом, большой лохматый черный пес с головой, похожей на волчью. Когда девочка очутилась на колене хозяина, пес подошел и ласково лизнул ее босую ножку. Девочка прижалась к старику.

– Нуарб! – строго сказал он.

Пес тотчас отошел и улегся, не обращая внимания на смех.

– Нуаро! Нуаро!

Старик поднял руку:

– Тише, дети!

Он взял девочку на руки и бережно передал стоявшей рядом женщине. Потом переставил корзину ближе к себе.

– Вот что, дети, принес я вам подарок. Угадайте‑ка, что тут в корзине.

– Ягоды! Яблоки! – раздались голоса.

– Не угадали, Подарок мой живой и может вас позабавить. Глядите!

Он снял с корзины холст и вынул оттуда толстого, серо-желтого с черным брюшком барсука с коротким кругловатым хвостом и черной полосой от мордочки до плеч.

– Вот какой красавец! Не бойтесь его, он ручной Зовут его сир Польтрон, потому что он труслив [102]102
  Польтрон (poltron) – по–французски «трусишка».


[Закрыть].

Дровосек поставил барсука на траву. Тот хрюкнул и метнулся в сторону. Тотчас вскочил Нуаро и, подойдя к барсуку, преградил ему путь и осторожно лапой стал поворачивать его обратно, к полному восторгу ребятишек, поднявших веселый гам и шум, особенно громкий, когда Нуаро заставил неуклюжего барсука подойти к корзине и напоследок ткнул его мордой, отчего тот хрюкнул, повалился вверх брюхом, долго не мог повернуться и дрыгал лапками. Удовольствие было полное. Дети хлопали в ладоши, прыгали вокруг барсука, крича:

– Сир Польтрон, вставайте скорей!.. Нуаро! Подымай его скорей!

Дровосек взял барсука, положил в корзину, покрыл ее холстом:

– Вот, дети, берите его себе. Смотрите не обижайте, не дразните. Он очень обидчив и, если рассердится, может сильно укусить. Сделайте ему шалашик потемнее, подстилку кладите из листьев, мха или сухой травы. А кушать он любит ягоды, корешки разные, яблоки дикие, груши и… лягушек.

Ребятишки засмеялись.

– Да, да, лягушек и разных червячков и жучков. Еще скажу вам, что сир Польтрон очень аккуратен и дом свой держит в чистоте, об этом не беспокойтесь. Ну, вот и всё, дети Ступайте устраивать ему новый дом. А я скоро к вам опять приду навестить сира Польтрона.

Ребятишки взяли корзину и гурьбой побежали в лес.

К дровосеку подступили старики, уселись перед ним на траву полукругом. Остальные встали за ними. Заговорил тот самый старик, который шел на поляну с Ивом:

– Хотели мы, Жак, спросить тебя вот о чем. Жил ты долго, видел много и знаешь больше нашего. Насчет этой войны проклятой. Что ж нам, так в лесу и оставаться, в разбойники, что ли, идти? Мы к своим деревням привыкли, к родной земле. Да вот сеньоры деревни пожгли, поля затоптали. Куда же нам теперь деваться? Как понять? А?

Дровосек ответил не сразу – думал.

– Верно он сказал. Я жил долго, столько, что ни я сам, ни люди не помнят, сколько. – Он засмеялся. – Выходит, будто я всегда жил… Правда и то, что я видел больше вашего. Вы сидите по своим деревням, почти круглый год на полях, а я в одном лесу, в другом, в третьем. Исходил сотни лье, побывал в сотне деревень, в десятках городов и замков. Всего насмотрелся вдоволь, и хорошего и дурного, больше дурного. И вашей нищеты и неволи неминуемых, и безысходного горя, рабского труда проклятого. Насмотрелся и на жизнь купцов и торговцев городских, горожан–богатеев, и на привольную жизнь сеньоров–рыцарей, на их жестокость, самоуправство, глупую гордость, показное благочестие. Наслушался я преданий и сказок и правдивых рассказов и выдумок, проповедей монашеских, и вранья жонглеров ярмарочных, и бахвальства рыцарей–вояк. Как подумаю обо всем этом, выходит, что я и впрямь знаю больше вашего. А вам я брат по рождению и по родине. Вы к полям привыкли, я – к лесам, вот и разница между нами. В остальном мы равны. А на вопросу ваш я вот что вам скажу: по всему видно, войне этой скоро конец. Сир Рено дю Крюзье задыхается в своем замке, людей много потерял, когда вылазки затевал. Наемные бунтуются. Нанял он их на срок, срок вышел, а он не отпускает. Несколько человек бросил в подземелье, а остальные его самого чуть было не прикончили. Испугался, всех отпустил. Словом, одно ему остается – выйти из замка в поле драться, чья возьмет. А драка, думаю, будет короткая. Сила‑то на стороне его врагов. Вы спросите, откуда я знаю. А вот откуда. Я их разным сенешалам да маршалам первый приятель. Без меня их кухни и камины без хороших дров останутся. Хозяйство их останется без факелов добротных, без мельничных колес, без плотин, без мостов дорожных и подъемных, без замковых построек. Почему? Потому что я знаю места в каждом лесу, где деревья рубить, как вывезти, все дороги знаю. Вам известно, что для ваших башмаков лучшее дерево – бук. Верно? Крепкий он и для топлива лучший, горит хорошо, а главное, дыму мало дает. Вот они меня за это жалуют. Без меня сеньоры выгнали бы их взашей. А вот вы знаете доброго рыцаря Оливье де ла Вейре, птицелова, так он со мной такую дружбу завел, смех один. А почему? Потому, что я своим топором всех птиц распугать могу. А я ему за добро добром плачу, указываю, где какие птицы водятся и где буду стучать, где нет. Много лет мы с ним так по птичьей части орудуем.

Вилланы засмеялись.

– Один он такой на всю страну нашу. Не о нем речь, о других, о недобрых. Вот кончится война, и вам придется на ваши пепелища возвращаться. Куда иначе денетесь? А сеньорам вашим только этого и надо. Начнут они вас гнуть пуще прежнего. Деревни, мельницы, плотины, мосты – все, что они сожгли, кто строить будет? Вы. Лес возить, поля перепахивать кто будет? Вы. А за войну денежки поистраченные с кого получать? С вас. Побольше надбавит на подати. Брал из двенадцати снопов два, теперь четыре возьмет. Вот и всё.

– К королю пойдем защиты просить!. г.

– В войне мы не виноваты!..

Дровосек рассмеялся:

– К королю? Вот к слову пришлось. Может быть, кто-нибудь из вас и слышал про короля Робера, прадеда нынешнего короля?

– Слышал я, – раздался старческий голос. – Отец мне рассказывал. Хороший был король, привержен к святой церкви был. Благочестивым так и назвал его народ…

Дровосек резко перебил говорящего и встал, махнув рукой в сторону:

– Неправда! Не народ его так назвал, а его придворные льстецы и прихлебатели. Всего «благочестия» только и было, что он слагал церковные песнопения. Когда папа наложил на него семилетнее покаяние за женитьбу на Двоюродной сестре и за отказ повиноваться отлучил его от церкви, лишил святого причащения, тогда король жену бросил и женился на дочери графа Тулузского Вот как! А народ наш при нем умирал голодной смертью, и вилланы и городские ремесленники. В начале своего царствования король Робер войной отнял у баронов герцогство Бургундское, Дижон и Дре. А когда в голодные годы бретонские вилланы и руанские суконщики и ткачи поднимались против своих сеньоров, король Робер стал на сторону баронов и жестоко расправился с восставшими. Как собак вешал. Деревья большого леса были увешаны сотнями несчастных, осмелившихся потребовать хлеба своим голодающим семьям…

Дровосек сжимал руку в кулак и грозил невидимому врагу. Голос его звучал все громче, и каждым словом, как мечом, он разил противника.

– На этот раз его никто не отлучил от церкви. У самого духовенства было много земель, деревень и замкрв. А церковь запрещает рабам восставать против своих господ. Сговор короля с церковью оказался полным. Вот духовенство и признало за ним название «благочестивого»… А народ его проклял! Вот какова правда о короле Робере.

Дровосек вытер рукой пот со лба. Вилланы молчали, понурив голову. Наконец кто‑то из молодых крикнул:

– А давно это было?

– Да больше ста лет прошло, а ничего не изменилось. И сервы такие же, и ремесленники, и бароны с духовенст* вом, и правнук такой же, как его прадед. Да вы сами знаете, какая наша жизнь…

Говоря это, дровосек стал на пень и протянул руку к вилланам:

– Дорогие братья и друзья мои! Я не учить вас пришел, а пришел с добрым советом от всего сердца моего, за долгую жизнь наболевшего…

Старики, стоявшие в первом ряду, сняли шляпы. За ними и все в толпе, кто был с покрытой головой, и пододвинулись ближе вперед.

Дровосек продолжал:

– Хотите быть свободными, хотите жизнь лучшую увидеть – берегите оружие, вами добытое, не выпускайте его из рук ваших. Война кончится – спрячьте его подальше и храните, соблюдая тайну. Придет время, не вам, так сыновьям вашим, не им, так внукам вашим будет с чем добывать себе свободу. Бережно копите силы ваши из рода в род.

В эту минуту Жак был похож на древнего галльского друида [103]103
  Друиды – древние галльские и британские жрецы, поклонявшиеся природе и совершавшие богослужения в лесах. Помимо религиозных обрядов, они выполняли и судебные функции.


[Закрыть].

Он развел руки и, глядя куда‑то вдаль, сказал:

– Вижу – настанет день, когда, пройдя кровавый путь тяжелых испытаний, смерти, борьбы, выйдут вилланы на широкую дорогу, освещенную солнцем свободы, навстречу новой и мирной жизни! Истинно будет так!..

Дровосек говорил с большой искренностью и убеждением. Взгляд его излучал глубокое сострадание и любовь к простому народу, непоколебимую веру а победу правды над злом. Многие женщины слушали его, стоя на коленях, и крестились.

И вот в эти минуты Ив понял, что Жак–дровосек не колдун и не святой, а человек, понявший правду людскую. Отвратительными показались ему проповеди монахов и жалкими путаные нравоучения парижских философов.

Ив, почувствовав, что кто‑то положил руку ему на плечо, обернулся. Это был отец Гугон. Словно угадав мысли своего ученика, отец Гугон сказал, кивнув в сторону дровосека:

– Вот у кого следовало бы поучиться нашим городским клирикам.