Текст книги "Свидетель защиты"

Автор книги: Владимир Монастырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Из комнаты послышался мужской голос:

– Ты, Вера?

– Да. И не одна.

В коридор, на ходу надевая пиджак, вышел рослый, с вьющейся седеющей шевелюрой, мужчина.

– Знакомьтесь, – сказала Вера Сергеевна, – Михаил Михайлович, мой муж.

Андрей Аверьянович назвал себя. Мужчины пожали друг другу руки. Седых не то чтобы очень крепко сжал протянутую ему ладонь, но сильно и резко потянул ее книзу.

Сняв плащ, Андрей Аверьянович вслед за хозяином прошел в комнату. Не без любопытства огляделся. Комната была обставлена современной полированной мебелью, на стенах висели недорогие эстампы – два пейзажа – и репродукция с картины Нисского «Над снегами».

– Это кто же у вас любит Нисского? – спросил Андрей Аверьянович.

– Олег, – ответил Седых, – он подбирал репродукции.

Андрей Аверьянович повнимательней вгляделся в эстампы. На одном – садовая скамья в аллее, усыпанная опавшими листьями. На другом – «Ивы» Остроумовой-Лебедевой, «И к живописи вкус у него есть», – подумал Андрей Аверьянович.

Между тем Вера Сергеевна поставила на стол сыр, яблоки, а Седых принес оплетенную бутыль и фужеры.

– Это вы напрасно, – сказал Андрей Аверьянович, – выходит, что я напросился на угощение.

– Ничего подобного, – махнула рукой Вера Сергеевна, – мы очень рады, что вы зашли и что есть чем угостить вас.

– Мне из Анапы, – вмешался Седых, – привезли очень хорошего вина, «Красностоп золотовский» называется, в продаже едва ли найдете, делают его на опытной станции. Все эти «Черные глаза» и «Улыбки» с «Красностопом» не выдерживают никакого сравнения.

– Вы знаток вин? – спросил Андрей Аверьянович.

– Кое-что понимаю: вырос в семье винодела. Мужчина должен знать толк в напитках. Я и сыновьям это внушал.

– Вы не опасались развить в них пристрастие к вину?

– Нет. Тот, кто с детства разбирается в винах, не станет пьяницей. За редкими исключениями. Но исключения только…

– …Подтверждают правило, – закончил Андрей Аверьянович.

– Совершенно верно. Прошу. – И Седых придвинул стул, приглашая гостя садиться.

Вино оказалось и в самом деле очень вкусным. Темно-красное, с вишневой кислинкой, оно могло бы удовлетворить самый изысканный вкус. Поддерживая разговор, Андрей Аверьянович наблюдал за супругами Седых. Безусловно, Михаил Михайлович обладал твердым характером и умел держать себя в руках. Он был жестковат, высказывал суждения свои в тоне категорическом, и Вера Сергеевна не мешала ему быть за столом полновластным главой семьи. Он сам знал в этом меру и не преступал грани, за которой могла начаться деспотия. И не оттого не преступал, что это было не в его характере, а потому, что любил жену. От Андрея Аверьяновича не укрылось, как он иногда ласкал ее взглядом, как время от времени клал свою ладонь на ее руку – даже, такое мимолетное прикосновение доставляло ему удовольствие. Все это Андрей Аверьянович видел и понимал, потому что сам пережил такую долгую влюбленность, и сейчас позавидовал супругам Седых и ощутил грусть: у него все было в прошлом.

Разговор, наконец, зашел о деле Олега. И снова Андрей Аверьянович пожалел, что не может обрадовать сидящих за столом людей. Он повторил то, что говорил Вере Сергеевне.

– Убейте меня, не могу поверить, что мой Олег совершил такое преступление! – воскликнул Седых.

Андрей Аверьянович не собирался возражать: чем больше он узнавал о своем подзащитном, тем меньше верил, что Олег мог ограбить старуху. Но риторические восклицания, даже если они искренни, доказательством служить не могут, поэтому Андрей Аверьянович воздержался от восклицаний.

– Можно посмотреть комнату, в которой жили ваши сыновья? – спросил он.

– Конечно, – сказала Вера Сергеевна, – идемте.

В соседней комнате стояли две узкие кровати, застланные одинаковыми светло-серыми покрывалами. Тут было два небольших письменных стола, два узких стеллажа с книгами. И здесь на стенах висели офорты и репродукции с картин. Андрей Аверьянович легко – и по книгам, стоявшим на полках, и по репродукциям – определил, какая половина принадлежала Олегу, какая – Игорю. У младшего опять был Нисский – яхты у причала, старший прикнопил на стену вырезанных из журналов «Шоколадницу» Лиотара и обворожительную Сильвану Пампанини, с волосами, захлестнувшими половину лица.

У Олега на полках стояли школьные учебники, стихи Мартынова и Смелякова, Евтушенко и Тютчева. На полках у старшего несколько специальных книг по математике и физике, учебник по автоделу, англо-русский словарь.

– Беллетристику Игорь читает? – спросил Андрей Аверьянович, обернувшись к Вере Сергеевне.

– Да, читает. Почему вы спросили?

– На его полках вовсе нет художественной литературы.

– Олег у нас книжник, поэтов он даже покупал, а Игорь пользовался книгами из библиотеки.

– Он состоял в той же, что и Олег?

– Нет, он последнее время не состоял в библиотеке, читал то, что приносил Олег.

– У них совпадали вкусы?

– Не всегда. Но Олег нередко брал по две книги – одну для себя, другую для Игоря.

Андрей Аверьянович еще раз окинул взглядом комнату. Разные люди в ней жили. Молодые, еще не окончательно сформировавшиеся, испытывавшие, казалось бы, одинаковое влияние школы и семьи, но такие разные. Что ж, так бывает: в одной семье растут дети совершенно непохожими по характеру, по наклонностям и дарованиям. Как в той сказке: «Старший умный был детина, средний сын и так, и сяк, младший вовсе был дурак…»

– Вы сказали – Олег покупал книги. – Андрей Аверьянович взял с полки томик стихов Мартынова. – Он что же, просил у вас денег на эти покупки или экономил на завтраках?

– Случалось, что экономил, иногда просил рубль, и я ему не отказывала.

– А Игорь получает стипендию в институте?

– Нет.

– И вы ему, как и Олегу, выдаете деньги на завтрак и на кино?

– Да.

– И он довольствуется этим?

Вера Сергеевна пожала плечами:

– Все необходимое у детей есть, а бездумно тратить деньги они не приучены. В конце концов, если бы Олегу очень понадобилось тридцать рублей, он попросил бы, я в этом уверена.

– А Игорь?

Вера Сергеевна помедлила с ответом:

– Н-не знаю. Он никогда не обращался с такими просьбами. Ни разу.

Андрей Аверьянович поставил Мартынова на место, в последний раз оглядел комнату и вышел в переднюю. Поблагодарив за гостеприимство, он стал прощаться.

– Я с вами, – сказал Михаил Михайлович, – мне нужно еще побывать на заводе.

Некоторое время они шли молча.

– В голове не укладывается, – первым заговорил Михаил Михайлович. – Не Игорь, а именно Олег…

– А Игорь, вы полагаете, мог бы ограбить старуху? – прямо спросил Андрей Аверьянович.

– Я этого не говорю.

– Я совсем не знаю вашего Игоря. Почти не знаю, – поправился он. – В деле имя Игоря встречается, хотя его и не допрашивали. А надо бы. Мне думается, об ограблении старухи он знает не меньше Олега. Может быть, даже больше… Я полагаю, с вами можно и нужно говорить откровенно…

– Да, конечно, – тотчас подхватил Михаил Михайлович, – я буду вам благодарен.

– Я не верю в то, что преступление совершил Олег. Он взял на себя чужую вину. Чью? Может быть, вину человека, которого мы не знаем, но которого хорошо знает Игорь. А может быть, и самого Игоря.

Они вышли к троллейбусной остановке.

– Пройдемся пешком, – предложил Андрей Аверьянович, – если не возражаете.

– Да, да, пройдемся, – согласился Михаил Михайлович. – Это трудный разговор, но без него не обойтись… Вам следует знать, что Игорь и Олег сводные братья. Игорю было немногим больше года, когда мы с Верой поженились. Я усыновил мальчика, мы уехали в другой город, чтобы никто не знал, что Игорь не родной сын мне. И никто не знал. Родился Олег, и мы изо всех сил старались одинаково относиться к сыновьям, вплоть до того, что покупали им одни и те же игрушки, одевали в одни и те же костюмчики. Упаси бог нарушить это равновесие! И они росли совсем разные. Не могу сказать, что у Игоря были какие-то недобрые задатки или склонности, но он эгоистичен, упрям, самоуверен. Олег ласков и покладист, боготворит мать… А мы к ним, таким разным, с одним воспитательным аршином, с одной мерой ласки и строгости… Это же в любой сфере беда, когда на одну доску ставят умного и дурака, мерзавца и порядочного, даровитого и бездарного. И не только на одну доску ставят, но случается, что дураку или мерзавцу отдают предпочтение. Когда мы видим такое, возмущаемся, негодуем, взываем к общественному мнению, а в семье у нас нередко творится то же самое, и мы не замечаем или не хотим этого замечать… Игорь был трудный мальчик, а мы не могли, не умели быть с ним жестче, нежели с Олегом… Не подумайте; пожалуйста, что я оправдываюсь, на кого-то перекладываю хотя бы часть ответственности. Нет, не перекладываю. Наши дети – это наша доблесть или наша вина.

Прошли еще одну троллейбусную остановку.

– Скажите, – спросил, Андрей Аверьянович, – как Олег относился к брату?

– Любил.

– И был всецело под его влиянием?

– Этого бы я не сказал. При всей человеческой мягкости Олег имел характер самостоятельный. Нет, он не был под влиянием брата, особенно последний год: Игорь поступил в институт, и они заметно отдалились друг от друга.

Еще помолчали.

– Не буду вас обнадеживать, – наконец сказал Андрей Аверьянович. – Я постараюсь доказать, что Олег не совершал преступления. Может быть, сумеем выяснить, почему он взял на себя чужую вину…

– Я вас понимаю. Поверьте, что я хочу только одного – развязать этот узел.

Они распрощались. Андрей Аверьянович весь вечер вспоминал этот разговор. Седых был искренен и ничего не хотел скрывать. Другое дело, что он не все мог договорить до конца – слишком глубоко пришлось бы ему проникнуть, в сложный и, наверное, противоречивый мир их семейной жизни, куда он не хотел углубляться. Но он сказал достаточно, чтобы Андрей Аверьянович понял и узнал главное, что ему надо знать о жизни Игоря и Олега в семье.

8

Зазвонил телефон. В конторе выдался тихий час, Андрей Аверьянович один сидел за своим столом. Он встал, подошел к телефону и услышал в трубке глуховатый от волнения женский голос:

– Мне нужен адвокат товарищ Петров.

– Я вас слушаю, – ответил Андрей Аверьянович.

– Мне очень нужно с вами поговорить.

– Если очень нужно, приходите в нашу консультацию. Знаете, где она помещается?

– Знаю. Когда можно прийти?

– Можете зайти сейчас. Вы далеко?

– Нет, недалеко. Спасибо.

Трубку на том конце провода повесили. Андрей Аверьянович постоял, глянул в окно. Подняв воротники, втянув голову в плечи, торопливо пробегали мимо прохожие. Вперемешку с дождем падал на землю мокрый снег. Он таял на тротуарах, на мостовой и только кое-где, в ложбинках, под окнами, оставались белые мазки. «Мерзкая погода», – подумал Андрей Аверьянович, но подумалось просто так, без огорчения. В такую погоду хорошо работалось, думалось, ничто не отвлекало и не дробило мысли.

Не успел Андрей Аверьянович снова сесть за стол, как в комнату вошла девушка в светлой вязаной шапочке, в пальтишке с белым меховым воротничком.

– Вы товарищ Петров? – спросила девушка, напряженно тиская в руках перчатки.

– Да, я товарищ Петров, Андрей Аверьянович. С кем имею честь?

– Моя фамилия Смирнова, я учусь в одном классе с Олегом Седых, и мне очень нужно с вами поговорить. Я узнала, что вы были у нас в школе и очень пожалела, что не увидела вас там…

Все это было сказано на одном дыхании, тем же глуховатым от волнения голосом, что звучал в телефонной трубке.

«Звонила из автомата на углу, – отметил про себя Андрей Аверьянович, – поэтому появилась здесь так быстро». Вслух он произнес:

– Садитесь. И скажите, как вас зовут?

– Мария, – опускаясь на стул, ответила девушка.

– Друзья зовут вас Машей?

– Да.

– Если не возражаете, я буду называть вас так же.

– Конечно, пожалуйста.

– Итак, Маша, что же вас ко мне привело?

Девушка заговорила не сразу. Начало своей речи она, скорее всего, приготовила заранее, но сейчас все вылетело из головы, и она собиралась с мыслями. Андрей Аверьянович молчал, не желая до времени помогать ей. Пока что он из-под приспущенных век внимательно смотрел на нее.

Маша Смирнова была красива. Тонкий нос с ноздрями, которые романисты именуют трепетными, резко очерченные, свежие губы, матовое, с легким румянцем лицо и черные, крутыми полудужьями брови. Когда она подняла на Андрея Аверьяновича большие серые глаза, он подумал, что она очень красива.

– Я уже сказала вам, – начала Маша – что учусь с Олегом Седых в одном классе. С ним случилась беда, он сейчас в тюрьме, его обвиняют в преступлении, и я пришла сказать вам, что никто в классе в это не верит. Не может поверить, что Олег напал на старушку, ударил, отнял деньги. Это чудовищная чепуха, ничего этого не могло быть на самом деле.

– Но он признался.

– Все равно мы не верим. Мы писали письмо в прокуратуру. Если нужно, еще напишем письмо и подпишемся.

– Чего же вы от меня хотите?

– Чтобы вы помогли ему. Вот вы сами верите, что он старушку ограбил? Смог ограбить?

– В суде не принимают во внимание эмоции, – Андрей Аверьянович улыбнулся, – в суде нужны доказательства.

– Значит, верите? – Маша спрашивала напористо, глаза ее блестели, щеки зарумянились еще больше.

Андрей Аверьянович вздохнул: трудно разговаривать с этими бескомпромиссными молодыми людьми. Трудно увиливать от прямых вопросов. И он не стал увиливать, ответил прямо:

– Я не верю.

– Ой, как хорошо! – Маша даже ладошками всплеснула.

– Хорошего пока что мало, – остудил ее пыл Андрей Аверьянович. – И вашей и моей веры недостаточно, нужны факты.

– Мы в письме привели много фактов. Можем еще привести.

– Письмо я ваше читал. Хорошее письмо. И факты убедительные для характеристики Олега вообще. Но они не могут служить необходимым доказательством его невиновности. К сожалению.

– Но если вы не верите, что Олег преступник, вы найдете и доказательства. Ведь найдете?

Наивная надежда и вера в его возможности были трогательны, но Андрей Аверьянович не позволил себе растрогаться.

– Вы ко мне по поручению товарищей или по собственной инициативе? – спросил он.

Маша смутилась.

– Еще раз мы собрания не собирали, – сказала она, опустив глаза, – специально никто мне поручения не давал, но я говорила со многими, все так думают, и если нужно…

– Скажите, Маша, письмо, которое вы адресовали в прокуратуру, все ученики вашего класса подписали?

– Нет, – тихо ответила Маша.

– Кто же не подписал?

– Лида Горбик.

– Почему она не подписала?

– Потому что боится карьеру свою испортить.

– То есть?

– Она староста, активистка, ее всегда приглашают на большие собрания, совещания – говорить приветствия от молодежи. И вообще. Вот она и боится, что ее не станут выпускать на трибуны, если она подпишет письмо в защиту Олега Седых, который сидит в тюрьме.

– Она что же, так и мотивировала свой отказ?

– Да нет, она стала говорить, что у нас зря никого не арестуют и не посадят в тюрьму и что если Олега посадили, значит, за дело. Она так говорила, но мы-то знаем, что она боится, как бы ее не обвинили в притуплении бдительности и что пошла на поводу…

– М-да, сложная ситуация, – едва заметно усмехнувшись, сказал Андрей Аверьянович.

– Почему сложная? – удивилась Маша. – Ничего сложного тут, по-моему, нет.

– За исключением того, что Олег признался.

– Да, конечно, это странно, – согласилась Маша.

– Раз уж вы пришли сюда, – Андрей Аверьянович откинулся на спинку стула, – давайте думать вместе. Вы помните тот день, когда Олег последний раз был в школе? Он тогда ушел с последнего урока, с истории.

– Помню.

– А почему он не досидел до конца занятий, вы не знаете?

– За ним приходил Игорь, его брат.

– Вы сами видели в тот раз Игоря?

– Нет, но ребята видели.

– Кто именно видел?

– Н-не помню, но я могу узнать, если это нужно.

– Узнайте, это нужно. И еще я хотел спросить…

– Пожалуйста, спрашивайте, – с готовностью откликнулась Маша.

– Вы Олега знали хорошо?

– Думаю, что хорошо.

– Виделись с ним только в школе?

Маша покраснела, но не опустила глаза.

– Не только в школе. Мы часто вместе шли из школы домой. Несколько раз ходили в кино.

– Вы не заметили, что с ним творится что-то неладное, что-то его тяготит?

– Нет, по-моему, ничего неладного с ним не творилось. Я бы, наверное, заметила. Я же знаю – в тот день, когда он ушел с урока истории, его арестовали, а перед этим мы почти целый день пробыли вместе – ходили в кино, в парк.

– Почти весь день, говорите? – Андрей Аверьянович вынул из подставки ручку. – А по часам можете вспомнить?

– Попробую. Около двух мы ушли из школы, а в три встретились около кино, взяли билеты на четырехчасовой сеанс, пошли в парк, посидели на лавочке и вернулись в кино как раз к началу.

– Что вы смотрели?

– «Нюрнбергский процесс». Нам очень понравилось. Там замечательные актеры: Спенсер Треси, тот, что играл Старика в фильме «Старик и море», Марлен Дитрих…

– Фильм двухсерийный?

– Да.

– Значит, закончился он около семи вечера.

– Да, около семи. Мы сели в троллейбус и поехали домой…

– Спасибо, – сказал Андрей Аверьянович, – вы мне помогли. И еще поможете, если узнаете, кто в тот день видел Игоря в школе и когда.

– Обязательно узнаю.

– Вот и хорошо. Надеюсь, общими усилиями мы докажем, что вы правы, а Лида Горбик заблуждается.

Маша вышла из конторы. Мелькнули в окне белые шапочка и воротник. Андрей Аверьянович перечитал свою запись. У него не было никаких оснований не верить Маше, и он ей верил. Выходило, что в то время, когда напали на пенсионерку Козлову, Олег сидел с Машей в кино и смотрел «Нюрнбергский процесс». Но дворник Курочкина утверждает, что видела Олега выходящим со двора с черной сумочкой под мышкой. И ей нет основания не верить. Значит, остается допустить, что Олег Седых в тот день ухитрился быть одновременно в двух местах. Мистика? Но вот в мистику-то Андрей Аверьянович как раз и не верил, и вся эта несуразица только подтвердила выводы, которые стали упрямо напрашиваться с того момента, когда он покинул квартиру Седых.

9

На этот раз ему досталась пятая комната, но она ничем не отличалась от седьмой. И Олег был по-прежнему насторожен и недоверчив.

– Вы знаете, – садясь против Олега, начал Андрей Аверьянович, – что ученики вашего класса прислали в прокуратуру письмо?

– Знаю.

– Откуда вы это узнали?

– Мама сказала.

– Хорошее письмо, убедительное. Они, ваши товарищи, совершенно определенно заявляют, что Олег Седых не мог ограбить старуху.

Олег пожал плечами. – Никто не верит… почти никто, – поправился Андрей Аверьянович, – в то, что Олег Седых мог совершить преступление. И ваши товарищи, и родители. И ваш брат. Вы, конечно, знаете, что он болен.

– Знаю.

– И лишены возможности навестить его. Вы же любите брата?

– Люблю.

– Не повезло ему, – вздохнул Андрей Аверьянович.

– Не повезло, – согласился Олег. – Ему вообще не везет в жизни, – с горечью произнес он. – В школе его считали зазнайкой, а никакой он не зазнайка, просто он не переносит неправды, несправедливости. Он очень способный, а в технологический институт не попал: поспорил на экзамене с преподавателем, его срезали. Пошел в пединститут на физмат. Но это же не его призвание. И вообще…

Олег внезапно умолк, оборвав себя на полуслове.

– Может быть, брату нужны были деньги, и вы для него… – начал Андрей Аверьянович.

– Нет, нет, – быстро перебил Олег, – он ничего не знал.

– И ни о чем не просил?

– Ни о чем.

– Ну хорошо, оставим эту материю. Поговорим о чем-нибудь более интересном. О литературе, например.

На этот раз в глазах у Олега читалось откровенное удивление.

– Не удивляйтесь, – улыбнулся Андрей Аверьянович, – мне предстоит вас защищать, и я хочу знать о своем подзащитном как можно больше, а сфера литературных привязанностей и увлечений – это в общем-то и моральная сфера. Можно, например, строить защиту в том смысле, что молодой человек начитался детективных книжек, и авторы этого чтива должны в какой-то мере разделить с ним вину за содеянное. Но у меня нет оснований для таких выводов и построений: вы, насколько мне известно, не увлекались приключениями сыщиков. Так ведь?

– Так, – согласился Олег.

– Даже такими классиками этого жанра, как Эдгар По и Конан Дойль, вы не зачитывались?

– Нет, – подтвердил Олег.

– Но иногда брали их в библиотеке?

– Брал.

– Для Игоря?

И снова испуг мелькнул в глазах Олега, и он вместо ответа пожал плечами. Андрей Аверьянович опять почувствовал жалость к этому доверчивому и запутавшемуся молодому человеку. Он встал, походил по комнате, остановился у окна. Оттуда сказал:

– И вот что еще усложняет, а может быть, и упрощает дело: оказывается, есть человек, который утверждает, что в то время, когда было совершено нападение на пенсионерку Козлову, вы смотрели в кино «Нюрнбергский процесс».

Олег, до того сидевший на табуретке ссутулясь, опустив руки между колен, резко выпрямился.

– Да, да, – продолжал Андрей Аверьянович, – есть такой человек, и зовут его Маша Смирнова. Она тоже не верит, что Олег Седых мог совершить преступление, да еще такое обдуманное и жестокое. И она…

– Она ничего не знает! – выкрикнул Олег.

– Но мы-то с вами знаем, что напали на Козлову во вторник, около пяти часов дня.

– И вы ей сказали? – в голосе Олега было отчаяние.

– А Маша знает, что в пять часов дня в тот злополучный вторник Олег Седых сидел рядом с ней в кино и восторгался игрой Спенсера Треси. И она скажет это в суде, куда я вызову ее свидетелем.

– Вы не сделаете этого, – Олег вскочил.

– Я это сделаю, если вы будете упорствовать.

– Я откажусь от защиты.

– Вы несовершеннолетний, и суд не примет ваш отказ во внимание.

– Но что же делать?! – воскликнул Олег. – Я не хочу, чтобы Машу вызывали в суд. Вы можете меня понять? Вы же защитник, а не следователь, не обвинитель, почему же вы не хотите меня понять?

Андрей Аверьянович подошел к Олегу, положил руку ему на плечо и мягко сказал:

– Сядьте и успокойтесь.

Олег сел и, поставив локти на стол, обхватил голову руками. Андрей Аверьянович прошелся по комнате и тоже сел к столу.

– Я стараюсь вас понять, – сказал он. – Я действительно защитник, а не обвинитель. И не следователь, хотя мне и пришлось на некоторое время им стать. Я должен защищать ваши интересы в суде и не имею права отягчать ваше положение. И не хочу этого делать, мы можем обойтись без помощи Маши Смирновой.

Олег отнял руки от головы.

– Значит, вы не вызовете Машу в суд?

Андрей Аверьянович ничего еще не обещал ему, но Олег уже воспрянул духом, каким-то шестым чувством уловив, что он может обещать.

Внутренне усмехнувшись, Андрей Аверьянович подумал, что беседа его с подзащитным, если послушать со стороны, выглядит странно. В самом деле, опытный, немолодой адвокат, имеющий в руках доказательство невиновности подзащитного, из каких-то непонятных побуждений готов выпустить это доказательство из рук, отказаться от него. А он собирается отказаться, Олег правильно угадал его готовность. Что до побуждений… Андрей Аверьянович очень хорошо понимал страстный протест Олега против того, чтобы Машу вызвали в суд как свидетельницу. Сам он решился и пройдет через любые испытания, но ее готов оберегать и защищать со всем жаром первой любви. И не простит себе, если она окажется хоть как-то причастной к этой нечистой истории. Благородно и наивно. Они часто идут рука об руку – благородство и наивность, тут уж ничего не поделаешь. Старый, опытный юрист мог со стороны взглянуть на того странного адвоката, который готов был поступить, как импульсивный юнец, но он не мог ему помешать.

– Обещаю, – стараясь скрыть улыбку, сказал Андрей Аверьянович. – И без этого свидетеля я, надеюсь, сумею доказать, что вы не грабили старуху. – Андрей Аверьянович помолчал, барабаня пальцами по столу. – А вам я скажу вот что – не как обвинитель и даже не как защитник, скажу потому, что я втрое старше вас, – не спасайтесь сами и никого не пытайтесь спасти ложью, неверный это путь.

Олег молчал.